Совсем не нужен край другой

        Любил Захар степи до боли сердечной, и  тянуло его всегда в родные места так, как будто бы только на берегах родной реки Маныч мог он надышаться полной грудью, наглядеться синим бездонным небом, насладиться звуками природы.  Ландшафт засушливой  степи около Маныча незатейлив, но тем и хорош, что позволял ему  досыта налюбоваться  простором.
         Древняя, древняя степная земля! Захар подставлял лицо ветру, раздувавшему пузырём его рубашку. Откуда здесь эта река? Неужели правда, что  его край миллионы лет назад занимало мелководное море? Он вдруг представил отмели, покрытые дремучими лесами, острова… Да, наверное, так и было, а иначе откуда же в этих местах столько ракушечника, из которого местные жители строили дома,  столько глины, мела, песка? Сегодня от прежнего морского пространства остались озеро Маныч - Гудило да эта прекрасная  солоноватая река, приток знаменитого батюшки Дона.
        - И нет прекрасней этих просторов, - думал он, стоя на высоком  берегу широкой вольной реки. Она всегда разная. Кажется, столько лет  приезжал на любимое место на склоне, а каждый раз поражался красоте этих мест.
       Зимой река замерзала, и на её толстом льду собирались рыбаки в надежде заполучить богатый улов. Речное пространство  представляло собой необозримое заснеженное поле. Пройди по нему и увидишь волны снега, засохший камыш по берегам рек, сухостой. 
       Осенью лесополосы одаривают взгляд таким разнообразием оранжевых, жёлтых, тёмно-багровых, коричневых и ещё зелёных красок, что без букета листьев домой не уедешь. И сколько раз дарил он такие букеты своей любимой! А как приятно заглянуть в дубраву и почувствовать там  запах прелых листьев, и убедиться в том, что дуб, действительно, самое стойкое дерево в наших местах: кругом листья осыпаются, а  ему хоть бы что! Только  весной, когда начинают пробиваться новые листочки, сбрасывает он потемневшее одеяние.Густой, здоровый осенний  воздух живит усталые силы.
Весной, как только пригреет солнце, степь  расцвечивается ещё большей палитрой красок. В марте  снега  начинают сходить, солнце ласково обогревает застывшую за зиму землю, и степь постепенно оживает. А в ап-реле  всё враз прихорашивается, зе¬ленеет и цветет. И так происходит всегда. Тысячелетиями одни и те же ковыли убаюкивают тишину  и плетут  степные сказки кочевых народов.
      Некоторые Захар помнил с детства. Однажды упросил  он отца взять его в калмыцкие степи, куда тот ехал с товарищами  на Уркс, праздник зелени и начала лета, который проводился в мае.
        Ехать пришлось долго. Но зато столько интересного увидел маленький Захар в дороге, что впечатлений хватило на всю жизнь! Море тюльпанов. Красные, жёлтые, белые. Островки синих низкорослых ирисов! Захар вместе  с отцом вышел из машины и понял, что такое же чувство радости переполняет и взрослых мужчин. Они стояли, тихо переговариваясь, и улыбки не сходили с их лиц.  Подставляя лицо солнцу и ветру, люди наслаждались красотой степных просторов. Праздник тоже проходил в степи.
       Увидел Захар в тот день калмыков. Необычными людьми они оказались. Их наряды, речь, юрты, раскинувшиеся  в праздничный день по степи и украшенные зеленью, - всё поразило воображение мальчика. В одной из юрт  играла музыка. Захар пошёл на завораживающие звуки.
Двустворчатая дверь  была с южной стороны и  легко открывалась вовнутрь. В середине юрты  горел  очаг. Захар вспомнил рассказ отца о том, что огонь для калмыцкого народа считался олицетворение Бога Солнца. Поэтому здесь существовали  некие запреты, например, переступать через огонь или плевать на него считалось греховным поступком. Запрещалось  тушить огонь водой. Необходимо подождать, пока он сам не потухнет.
     - Странные эти люди, калмыки,-  подумал мальчик.
       В глубине  помещались сундуки, деревянный ящик, видимо, для продуктов. Налево от входа - конская и воловья сбруи. Здесь же размещались старики, старухи, дети. Все сидели тихо, пили кумыс и слушали пение.
       Захар  увидел уже немолодую калмычку, играющую на незнакомом  инструменте, у которого было всего две струны.
       Взгляд узких глаз певицы  был отрешённым. Казалось, женщина  никого не замечала. Она пела, даря слушателям  волшебное звучание своего  сильного голоса, и показывала всем, какой прекрасный и сладкозвучный музыкальный инструмент – домбра - у неё в руках.
     - О чём она поёт?- шёпотом спросил Захар.
     - О любви, о ветре, о степи,- ответил отец, выросший в Калмыкии.
         Голос калмычки притягивал сердца людей. Она  пела задушевно. Было понятно, что слова песни навевают ей мысли о  круговороте её собственной судьбы.  Отец тихо переводил мне:
       - Скуластая  степь примеряла  цветистый убор из тюльпанов, природой подаренный, солнцем   согретый убор долгожданный. И горделиво блистая своей    непорочной красою,  мечтам предавалась любимой стать этой весною.  Редким убором соцветий сражён, очарован был ветер.   Много различных чудес повидал он, летая на  свете. Но затеряться  лишь с ней захотелось в ковыльных разливах, неутомимо целуя бутоны  тюльпанов стыдливых. Так и плывут здесь, в безбрежных просторах тая,  Ветер со Степью в обнимку, прихода весны ожидая…
      -Так вот почему ветер дружит со степью,- думал маленький Захар.
     - Папа, а откуда ветер в степи берётся? - не унимался мальчик.
     - Его породило солнце и разделенные тысячами километров просторы океанов.  Молодой и сильный ветер собрал тучи и  понёс с собой будущие дожди. Его ждали наливающиеся спелыми плодами сады и нивы, ждали пашни, собирающие влагу для озимых всходов.  Но чем ближе летел ветер  к югу, тем всё меньше сил и влаги становилось у когда-то могучего потока. Там, куда он не дошёл, возникли прекрасные  степи. А ветер так и остался у нас.
     Отец хитро улыбнулся и подставил  лицо тёплому потоку воздуха…

    - Как это было давно!  И отца уже нет, - думал Захар, вглядываясь вдаль.-  А степь живёт своей прежней жизнью. Конечно, всякое здесь случается.  Вот  ветер может быть в степи не только ласковым.
        И вспомнил он, как однажды пришлось ему  летним  утром сети рыболовные, поставленные на ночь, снимать.  Казалось, ветер взялся ниоткуда. На Маныче волны поднялись: того и гляди, что лодку перевернут. Кое-как добрался до перемёта, затащил в лодку раколовку, быстро вытянул сети, погрёб к берегу. Посмотрел на небо и увидел: надвигалась чёрная туча. Быстро выбрался на берег, привязал лодку, которую бросали волны из стороны в сторону. Сильный сухой восточный ветер  неистово срывал  поверхностный слой поч¬вы, поднимал её  вверх, отчего солнце потус¬кло,  а воздух от обилия пыли стал грязно-коричневым.  Захар погрузил рыбу в багажник «Нивы» и рванул на степную дорогу, которую еле-еле различал впереди.
       Суховей властвовал долго, взвиваясь  вверх горячими струями.  Жгучий, беспощадный, он вылизывал округу. Всё живое в степи пряталось от него. Насекомые, ящерицы, слепыши, тушканчики, хомячки, пауки и  птицы исчезали кто куда. На этом мрачном фоне только клубки  перекати - поля, казалось, радовались этому дню. Они носились по степи в диком танце, поднимаясь высоко в небо или   разлетаясь с сухой травой  в разные стороны. Такие явления привычны для этих мест, только приход их всегда внезапен.
     После ветров обычно наступает летняя жара. Рас¬каленное солнце нещадно печет, и кажется, что оно никогда не сдвинется с зенита и не перевалится на запад. Нагретый воздух колеблется. На горизонте -  марево миражей. Небо тускло-голубое, будто всю свою  краску рассеяло по ветру. Степная природа почти недвижима в эти дни. Но она заполнена звуками и запахами. Дурманят голову темно-лиловый шалфей,  душистый чабрец и пряная  полынь. Звенят вовсю кузнечики, стрекозы и шмели. В лесополосах - птичьи оркестры. Высоко  в воздухе  мерно  парят  ястребы, чайки и орлы. Всё это создаёт свою неповторимую степную музыку.
           Вторит этой музыке душа Захара. За свою жизнь повидал он и величавые горы, и сверкающее море, но кажется ему, что никаким другим пейзажам не сравниться  с его родными, степными. Степь была и остается для него  символом воли и исторической памяти великих кочевых народов прошлого.Именно сюда, в свой степной уголок, хочется быстрее возвратиться ему из любого путешествия.