Пруссия языческая. Глава 5. Праздник в деревне

1

И вновь фон Массов и вайделот оказались сильнее времени. Они бежали без остановки весь день напролет, чтобы к вечеру успеть на праздник в деревню. Но усталости не было, и это казалось фон Массову естественным. Не было страшной разбитости, когда он вновь ощутил себя в человеческом обличии уже возле дома вайделота, не останавливалось дыхание, не кружилась голова, не подташнивало слегка, как накануне, когда они прибежали в Неттинен. Наоборот, отчаянная волчья лихость еще более сильно закипала в нем, заставляя радоваться жизни, небу, земле под ногами, близким деревьям и далекому лесу, острым запахам ранней весны…

Собирались недолго: умылись, надели чистую одежду, оба тщательно причесались. Вайделот, проводя большим деревянным гребнем по темным, с редкой проседью прядям, вдруг произнес задумчиво:

– Особо надо беречь волосы. В них сила…

– Это ты мне? – переспросил его фон Массов. – Я не расслышал. Ты что-то мне сказал?

– Не обращай внимания. Это я так, сам с собой разговариваю. В конце концов, все, что должно произойти, сбывается…

Фон Массов насторожился. В словах, а еще более в интонации вайделота ему послышались неожиданные и непривычные нотки какой-то растерянности. Что должно сбыться? У кого? И при чем здесь волосы?
Вайделот помолчал, как будто внутренне взвешивая что-то.

– В волосах сила того, кто имеет ее как благословение, как высший дар богов. Теряющий волосы теряет силу. Но волосы отрастают, и сила вновь возвращается.

– Я слышал, что это так, – отозвался фон Массов. – В священной книге христиан тоже есть история об одном непобедимом герое, сила которого заключалась в его волосах – длинных, до самой земли. Он их не стриг ни разу в жизни. Его имя было – Самсон. Враги никак не могли одолеть его и верно поняли, что за всем этим стоит какая-то тайна, объясняющая и его силу и непобедимость. Тогда они подослали к нему красивую женщину, чтобы она эту тайну выведала. Самсон ее полюбил, поверил ей и однажды рассказал, что его сила заключена в его волосах. Тогда ночью, когда он спал, эта женщина обрезала его волосы. С волосами Самсон потерял и силу, и враги легко одолели его, взяли в плен и ослепили.

– Да… А что стало с той женщиной?

– Не помню. Кажется, о ней все забыли после ее предательства. Но сейчас речь не о ней. Ты, кажется, сказал, что кому-то из нас двоих уготованы события, в которых… пострадают наши волосы?

 – Таким открывается мне будущее. И кажется, мишенью судьбы на этот раз буду я. Себя, а не тебя я имел в виду. Но на самом деле это касается каждого. Ведь волосы есть у каждого, в каждом есть зародыш той силы, которая в тебе вот быстро разгорелась в буйное  пламя! – вайделот взглянул на фон Массова с уважением. – А  расчесывая волосы, мы эту силу… готовим к действию, высвобождаем, отпускаем на волю, как птицу. Понять это может только тот, кто носит это знание в самом себе. Слова здесь бессильны… Но нам пора, – произнес он уже совсем другим тоном, деловито и уверенно. – Скоро будет садиться солнце, а в деревне нам нужно быть до его захода. На этот раз нас ждать не станут. Ожидание – это внешнее отношение между людьми. А на празднике сегодня ночью мы вступим в отношения со временем. Время же не ждет – не умеет ждать. Ну? Двинулись?


2

Восемь дней весной – очень много. За это время снег в лесу почти полностью стаял, обнажив бурую прошлогоднюю листву. Земля отогрелась в солнечных лучах, стала мягкой, туго пружинила при ходьбе. И приятно хрустели под ногами мелкие сучья, павшие на землю еще в пору затяжных осенних ветров.  На пригорках, на тех сторонах, что были повернуты к солнцу, сочно зазеленели ажурные ковры первых в этих краях весенних растений – тонкие прозрачные стебли, резные листья, нежные белые цветы… От них даже издали веяло влагой и свежим цветочным ароматом. Чувствовалось, что все свои силы, взятые у талых вод, эти растения отдают цвету, запаху, а на укрепление собственной плоти их уже не хватает. «Жизнь, растущая из смерти, из тлена, – подумал фон Массов. – Эти растения так слабы и уязвимы! Но они первые…» – «Да, жизнь и смерть всегда рядом, они питают друг друга, – отозвался в нем голос вайделота. – И первые действительно слабы. Но это потому, что вся их сила уходит на то, чтобы занять первое место во времени. Это их суть».

– Вот ты сказал, что на празднике мы вступим в отношения со временем, – уже вслух заговорил фон Массов.

– Означает ли это, что праздник – это такое время, когда мы становимся ближе времени, а в другое время… Ох, что-то я запутался в словах… Да и в мыслях тоже…

– Я понял тебя, рыцарь, – перебил его вайделот. – Не смущайся. Есть вещи, о которых трудно думать и говорить, и время относится к их числу. Ты уже знаешь, что даже думая о времени, мы цепляемся за наполняющие его события. Так мы и говорим о нем, и измеряем его – событиями. Самого же времени мы не знаем – нет! – вайделот помолчал, задумавшись. – А праздник... Дело в том, что время неравномерно. Вот смотри, мы сейчас идем с тобой по тропинке, верно?

– Да, вайделот, – подхватил фон Массов, – пройти в деревню напрямик через тот вон бурелом было бы, вроде, и ближе, но на самом деле гораздо труднее и, в конце концов, это заняло бы больше времени.

– А бывает, что пройти вот так, напрямик, совсем невозможно – если на пути оказывается река или болото, – продолжил вайделот. – Так же устроено и время. В нем есть периоды, когда оно посредством своих событий ведет человека, владеет им – и это его основная часть, все обычные дни. Но есть и такие периоды, когда… когда человек возвращается к началу времен и сам владеет временем. И всем будущим. Потому что владеть временем – это значит владеть всеми наполняющими его событиями. Говорить об этом действительно трудно, но я надеюсь, ты понимаешь меня, рыцарь.

– Думаю, что понимаю, – фон Массов отвел от лица нависшую над тропой большую еловую ветвь с суровыми, одеревеневшими за зиму иглами.

– Ну тогда ты понимаешь и то, что праздники – это возвращение к началу времен, к началу бытия. И новое сотворение этого бытия. Точнее, наоборот: раскрытие проходов во времени, ведущих к началу бытия, мы считаем особыми днями – праздниками. Все это звучит как будто бы странно, но это так!

Фон Маассов уже знал, что понять сложные вещи можно только одним способом – отпустив мысль о них, дав ей возможность свободно проникнуть в сердце и поселиться в  нем, став частью его сущности.  Он так и сделал и стал смотреть по сторонам.

Тропа, ведущая от дома вайделота в деревню пруссов, была хорошо утоптанной и довольно широкой – по ней рядом могли пройти даже не два, а три человека. Опавшая прошлогодняя листва и сухая хвоя на ней были растерты чьими-то ногами, а в одном месте в грязи даже виднелся длинно смазанный человеческий след. Кто-то здесь поскользнулся, но устоял. «Пруссы тоже ходят к вайделоту по этой тропе, – машинально подумал фон Массов, – наверное, еду приносят. А может, и еще зачем-то».

Неожиданно, как и в прошлый раз, справа открылись два уже знакомых фон Массову озера. Лед в них почти совсем растаял, только серая рыхлая масса все еще стояла посередине, неохотно уступая место воде. А сама вода поднялась, богато выплеснулась за отведенные ей природой границы, затопила растущие по берегам озер кусты и деревья, подступила к самой тропе. И сквозь неподвижную прозрачную поверхность были видны причудливые узловатые корни деревьев, пустые, выцветшие травы, невесомо лежащие рядом с ними прошлогодние листья.

Мысль о времени и о праздниках вновь ожила в сознании фон Массова, сама собой1 сложилась в вопрос:

– Учитель, скажи, а когда время открывает человеку свои врата? Может ли человек по своей воле устанавливать праздники?

– Ты как всегда задумываешься о главном. Но на этот вопрос нельзя ответить однозначно. Для человека, который благодаря имеющемуся в его душе огню проник своим разумом в основы мироздания, каждый день, каждый час и миг – праздник. И он живет в нем, постоянно пребывая в начале времен. Для обычного же человека праздник – это событие, которое время дарит ему и которым он должен дорожить как одной из высших ценностей. Теперь ты понимаешь, почему нам нельзя было опоздать в деревню? Событие, подаренное временем, нужно уважать.

– Ты не ответил мне, когда именно время открывает свои врата человеку. Если это дар времени, то как пруссы узнали о нем заранее? Они ведь пригласили нас за восемь дней до праздника! А знали о нем еще раньше.

– Мироздание живет так же, как человек, и оно дышит вместе с человеком. Нужно только следить за его дыханием. Завтра вдох мироздания будет равен выдоху – день будет равен ночи. А летней ночью мироздание на мгновение замрет на вдохе – день будет самым длинным, а ночь короткой. Потом осенью выдох его будет равен вдоху, а зимой, глубокой и долгой ночью, мир замрет на выдохе. Вот в эти дни время и открывает свои врата обычным людям. Это – праздники.

– Но ведь чтобы их не пропустить, нужно внимательно следить за солнцем и звездами!

- Конечно! И есть люди, которые это делают столько же, сколько стоит мир. Они живут где-то далеко, за большими водами. Движение солнца и звезд они сверяют с большими камнями, которые были поставлены, говорят, еще при сотворении мира. Никто не знает, кто их поставил, но они позволяют предсказывать дни, когда врата времени откроются. Вот так живущие в тех краях люди и узнают о праздничных днях, а их посланники разносят весть об этом вокруг. Потом люди передают эту весть друг другу… Сколько я помню, с праздничными днями в прусских землях никто еще не ошибался.

Так за разговорами подошли к деревне. Начинало смеркаться. Фон Массов и вайделот поднялись по пригорку, миновали дом, в котором восемь дней назад они вылечили прусса от странной болезни, прошли между домами и оказались на широкой, хорошо утоптанной ровной площадке. В центре ее, выстреливая в небо большие, ярко сияющие искры, полыхал костер, бросавший зыбкие отсветы на стволы и высокие темные кроны близких сосен. Возле костра стояли жители деревни – мужчины с одной стороны, женщины с другой. Чуть поодаль располагалась группа подростков, лица которых были серьезны и сосредоточены не по-детски.
Все обернулись, когда фон Массов и вайделот вышли из полумрака в свет костра. Возглас удовлетворения короткой, воздушно-легкой волной прокатился над площадкой – взметнулся и затих. Видно было, что их ждали. 

– Ну что же, рыцарь, я тебя пока оставляю, – тихо проговорил вайделот. – Мне нужно исполнить мой долг. Но ты не соскучишься, я знаю. Следи за всем происходящим, запоминай все, что увидишь, тебе это пригодится.

С этими словами он подошел ближе к костру, а жители деревни обступили его вместе с костром, образовав большой круг, одним из звеньев которого неожиданно для себя оказался и фон Массов.


3

Внешне все было очень просто: жители деревни, взявшись за руки, пошли по кругу. Они двигались по ходу солнца – правым плечом развернувшись в сторону костра и вайделота. Сначала переступали коротко, не торопясь, легко притопывая разом на каждом втором шаге, и фон Массов, быстро уловив этот ритм, приспособился передвигаться так же. Как и все, он стал шумно выдыхать воздух ртом на сильном шаге, коротко вдыхая носом на слабом, – ху! ху! ху! Вайделот, лицо которого стало торжественно-вдохновенным, время от времени воздевал руки к небу и выкрикивал какую-то фразу, по-видимому, просьбу, и все повторяли его слова более решительно, от сердца, тоже поднимая лица к светящимся в бездонной фиолетовой вышине звездам.

Кто-то тихо запел протяжную, проникающую в самую душу песню – весь круг подхватил ее... И звуки этой песни, вместе с настойчивым и простым ритмом движения, незаметно повели сознание фон Массова с этой площадки куда-то далеко-далеко, в мир, где любая мысль – истинна, где знание рождается в сердце само собой, где многое становится единым, а единое показывает себя во множестве. «Наш… круг… точно… крестный… ход, – отстраненно подумал фон Массов, выстраивая слова в такт шагам, – движет… ся по… солнцу». Почему-то ему вспомнились крутящиеся дервиши – сарацинские странствующие монахи, которых он видел в пору походов в Святую Землю. Они могли долгими часами крутиться на месте, одну руку подняв вверх, к небу, а другую опустив вниз, в направлении земли. Говорили, что так они познают своего Бога. Ему вспомнились и танцы светловолосых красавиц в домах польских вельмож совсем недалеко отсюда. Вот так же взявшись за руки и легко переступая маленькими ножками в цветных туфлях, они двигались по кругу под звуки лютни, флейты и бубна, и от их вида, от музыки, от танца этого сердца стоявших у стен зала мужчин плавились, как воск свечи, наполнялись нежностью и мужественной слой. Вспомнились фон Массову и рассказы о чернокожих воинах где-то в сказочных южных землях. В ночь перед битвой они тоже вставали в круг, танцевали до утра, подражая повадкам диких животных, а к утру – так уверяли! –  тела этих воинов становились невероятно сильными, и воинский дух закипал в них, приводя их в состояние исступленной отваги. «А ведь и святилища у пруссов круглые… – блестящей змейкой проскользнула в сознании фон Массова далекая мысль. – И купола на сарацинских мечетях… И башни во многих замках ордена… И у легендарного короля Артура рыцари сидели за круглым столом.  Круг… Самая совершенная фигура, преобразующая человеческий дух».

А песня звучала все громче, движение круга все ускорялось... И вот уже площадка, сосны с мерцающими в свете костра стволами и кронами, ярко освещенные лица пруссов где-то там, напротив, за пламенем костра, деревянные стены домов – весь мир вокруг фон Массова стремительно летел по кругу, в центре которого незыблемо и волшебно горел огонь. С этим огнем заодно был и вайделот, который, простирая руки к небу, самозабвенно молил его о чем-то, и с рук и волос его слетали, уносясь далеко ввысь, языки голубого света. Они соединялись с пламенем костра, сплетались с ним в яркие струи, питая его новой силой. От этого костер рос, разгорался, пламя его поднималось все выше… выше… и вот он превратился в огненный столб, уходящий далеко в звездную высь.

И вдруг оттуда, из этой звездной выси – фон Массов видел это совсем отчетливо – по огненным струям стала медленно спускаться на землю сияющая фигура. От нее исходил свет такой силы, что было больно смотреть. Но и отвести глаза было трудно. «Следи за всем происходящим, запоминай все, что увидишь…» – поздним эхом отозвались в его памяти слова вайделота. И он стал запоминать. Все пруссы разом смолкли и, упав на колени, склонились перед фигурой до земли. Фон Массов почувствовал, что тоже стоит на коленях, но, наклонив голову, все-таки пытался смотреть украдкой… «Правильно ли я делаю? – спросил он себя – Не оскверняю ли святыню?» – «Тебе можно, – раздался величественный голос внутри. – Взгляни на меня!»

Фон Массов осторожно поднял глаза – и едва не потерял сознание от силы, которая ударила в него могучим потоком. Мгновение он выдерживал ее, где-то в самой глубине души понимая, чего стоит Сияющему Существу самому ослабить себя, какое это для Него самопожертвование – измениться к низшему настолько, чтобы человек мог увидеть его воочию. «Ведь это сознательный отказ от себя, от своей сути!» – вдруг подумал он, склоняя голову. – «Да, это и есть жертва, – вновь прозвучал в нем все тот же величественный голос. – И она приносится во имя тех, кто в начале пути и пока еще пребывает во мраке». – «Именно поэтому – свет?» – безмолвно спросил фон Массов. – «Нет, свет – это всего лишь человеческое видение нашего мира. Нашу силу, наше величие и совершенство вы мыслите как свет – и только». – «Но кто Ты? Есть ли у Тебя имя?» – фон Массов чувствовал, что еще немного, и изливающаяся на него сила Сияющего Существа уничтожит, раздавит его. – «Наделяя именами, нас насильно лишают той сути, о которой ты только что сам подумал. Но ведь вы, люди, не можете без многих слов… Вот разные народы и называют меня по-разному. В здешних землях мое имя – Перкунас. В этом слове главной является мысль о силе, она отражает мою суть».
Фон Массов еще ниже склонился перед Сияющим Существом, понимая, что это и правильно, и необходимо. И уже не мысль – всеохватное чувство сложившегося вокруг истинного бытия зазвучало в самой глубине его души звонкой струной: «Я склоняюсь перед совершенством, в котором – Твоя суть. И пусть имя Твое будет благословенно во всех землях».

Пространство как будто бы сгустилось вокруг фон Массова, звуки пропали, время остановило свой ход. И как дальний отголосок грома или порыв ветра, нагнувший, растрепавший деревья, оставивший следы своей силы, но пронесшийся дальше, прозвучало в мыслях: «И тебе мое благословение. Мужайся. И радуйся…»

Неизвестно, как долго эти мысли составляли единственное бытие фон Массова. Постепенно ощущение реальности вернулось к нему. Он поднял голову. Столб света над костром и Сияющее Существо в нем исчезли, но сам костер все еще горел на площадке, изредка выстреливая в небо ярко сияющие искры, да жители деревни стояли вокруг на коленях, низко склонив головы.

И над всем этим вдруг прозвучал повелительный голос вайделота:

– Приведите тех, кто пока еще нуждается в опеке, но совсем скоро освободятся от нее. Врата мира открылись, и пусть они докажут, что готовы войти в них. 


4

В круг вошли те самые подростки, которых фон Массов видел в начале праздника. Их было четверо. Лица их были строги, между бровями обозначились складки, выдающие собранность и упорство. Они заметно волновались, искали место рукам, не находили его и старались спрятать руки под одеждой. Но смотрели на вайделота все одинаково открыто, время от времени бросая взгляды и на фон Массова.
 
– Готовы ли вы? – строго спросил их вайделот, явно зная, что они ждут этого вопроса и понимают, о чем идет речь. Он говорил по-прусски, но фон Массов даже не замечал этого – слова и стоящие за ними мысли легко, понятным строем ложились прямо ему на сердце.

– Да! – разом ответили все четверо, и на их лицах обозначилась еще большая решимость.

– Хотите ли вы вступить во взрослую жизнь? Новые обязанности упадут на ваши плечи. Новые радости и печали придут к вам. Вы забудете об играх – настоящие заботы станут вашей ношей. Возможно, вы окажетесь на грани жизни и смерти, и вам нужно будет выбрать смерть, чтобы другие остались жить. Такой будет ваша обязанность. Вы хотите всего этого?

– Да, хотим! – так же разом ответили все.
 
– Чувствуете ли вы в себе силы встать на путь, о котором я говорю, и никогда не сворачивать с него? – голос вайделота стал более твердым, напряженным. Он обвел всех четверых пристальным взглядом, как будто бы заранее знал их судьбы, знал, что уже через несколько поколений почти все пруссы в этих землях будут молиться чужому богу.

Ни один из подростков не опустил глаза. Ни один не замешкался, вглядываясь в собственное сердце. Для них все было давно решено.

– Да, чувствуем! – ответили все четверо. а один, самый высокий, с ясными умными глазами, прибавил: – Когда мы пройдем достаточно далеко по пути, на который все мы сегодня, надеюсь, встанем, мы будем просить богов, и они дадут нам новые силы. Дух ведь важнее плоти, не так ли? – при этом он почему-то взглянул на фон Массова.

– Да, ваш дух может закалиться и окрепнуть только во взрослой жизни, – ответил ему вайделот. – И мудрость даст вам только взрослая жизнь, потому что она – настоящая. А если вы готовы, – продолжил он более строго и торжественно, – если желание ваше бесповоротно, если вы полны решимости и силы, мы будем начинать. Завяжите им глаза.

Подошедшие мужчины завязали подросткам глаза длинными полосками темной ткани, оставив на затылке у каждого затейливый узел. «Потом будут проверять, не был ли он развязан…» – подумал фон Массов. Затем на голову каждого надели глухой  кожаный мешок, который имел только небольшую прорезь возле рта – для дыхания, затянули шнурок у шеи и завязали таким же сложным узлом.

– Сейчас вас увезут в лес – недалеко, днем и с развязанными глазами вы бы прошли это расстояние за время, пока поленья прогорают в очаге, – объявил вайделот. – Но сейчас вам нужно вернуться до восхода солнца. И вы знаете правило: тот, у кого узлы на повязке и на мешке окажутся развязанными, будет убит. Взрослая жизнь не терпит предательств, и тот, кто с предательства ее начинает, должен быть остановлен. Вы согласны? Еще есть время передумать.

– Согласны… – глухо прозвучало из-под мешков.

Казалось, к этому ответу все вокруг были готовы. Подростков усадили на подведенных лошадей. Хмурые, озабоченные своей миссией мужчины взяли лошадей за ремни под нежно-мягкими теплыми губами, осторожно развернули, и вот вся группа ушла в ночную темноту. Было тихо. Только какое-то время из темноты доносились размеренные шаги лошадей, мягко ступавших по весенней земле. Да еще поленья в костре изредка выстреливали в небо искрами.

Сначала все молчали, и молчание это было тяжелым, непраздничным – боязнь за подростков сгустилась и липко расползлась по площадке, высасывая из всех, кто на ней был, радостное чувство причастности небу, возвращая к обычной земной жизни, ее трудностям и ответственности. Но именно эта боязнь делала жителей деревни единым целым, и целое  страдало за свою часть, осознавая грозящую ей опасность. Но за боязнью этой, за слиянием душ, за общим ожиданием возвращения подростков все-таки чувствовалась вера в лучшее.
Тихо, совсем тихо в ночном воздухе зазвучали какие-то неразборчивые слова…  Они волнами прокатывались над площадкой, соединялись в единое пульсирующее тело, и как кровь, подталкиваемая  биением сердца, уносились в темное пространство леса – в ту сторону, куда увезли подростков. Фон Массов понял: вся деревня молится за этих четверых, за то, чтобы они нашли дорогу домой, вернулись невредимыми, чтобы мир всех этих людей обрел с их возвращением новое качество – стал более понятным, надежным, приветливым…

– Да, они молятся за… совсем скоро все будут называть их мужчинами и у них будут новые имена, – прозвучал у него за спиной тихий голос вайделота. – А молитва эта дает им силы, ведет сюда, к этому костру, который зажигают раз в год специально для таких, как они. Не беспокойся, рыцарь, они найдут дорогу, ничто не омрачит этого праздника. Давай лучше помолится вместе со всеми. Вслушайся в себя, и ты поймешь, как это нужно делать.

Фон Массов привычно сосредоточился на заветном месте в груди, возле самого сердца. Подумал о подростах, которых увезли в лес… И почти сразу же почувствовал с ними связь – трепетную, теплую, как будто бы золотистую нить, через которую в него входили их мысли и чувства и через которую они слышали мысли его, фон Массова. Оставаясь самим собой, фон Массов каким-то странным образом осознавал себя и каждым из этих подростков в отдельности, и всеми четырьмя сразу. Но сейчас он не думал о том, как это может быть. Его волновало другое: он может помочь им, может указать дорогу сюда – к дому, к огню, к беспокоящимся о них людям. И самые нужные слова сами собой сложились где-то там, в глубине души, послав двойной отсвет – на губы самого фон Массова и в сердца тех четырех, что сейчас шли по ночному лесу в абсолютной темноте:

– Вот нить… Она приведет к цели… Нужно сберечь ее, удержать сердцем… С ней я посылаю вам часть моей силы – примите ее… Это ваш свет… А все мы здесь ждем вас, боимся за вас…

И тотчас в груди фон Массова отозвалось теплой, благодарной волной:

– Мы слышим вашу молитву… Удерживаем ее нашими сердцами… В ней – наш свет и наше спасение… По лучу вашей молитвы мы вернемся… Ждите нас обновленными и сильными…

Так шло время. Забыв о нем и погрузившись мысленно в свое сердце, Фон Массов все обращался через него к тем четырем:

– Вот нить… Берегите ее… И сила моя да пребудет с вами!

А в ответ в сердце звучало: «Ваша молитва и ваша любовь ведет нас…»

И вдруг все прекратилось. Молитва растворилась в воздухе, оставшись без отклика. Золотистая нить оборвалась, а вместо нее в сердце фон Массова вспыхнула спокойная уверенная радость. Он поднял глаза и в мерцающем багровом свете догорающих углей костра увидел вайделота, а рядом с ним – тех самых четырех подростков. На голове у каждого по-прежнему был туго завязанный кожаный мешок.


5

– Дайте огня, – приказал вайделот, – добавьте хвороста в костер!

Кто-то бросил на угли одну охапку сухих веток, другую…. Они сначала густо задымили, распространяя вокруг пряный смолистый аромат, но сразу же где-то в горячих белых клубах неуверенным хлопком вспыхнуло первое ожившее пламя... Оно все более разрасталось, и вот уже костер вновь ярко пылал на площадке, выбрасывая в светлеющее утреннее небо свободно сплетающиеся пряди.

Вайделот подвел одного из подростков поближе к огню, склонился над ним и через мгновение распрямился, высоко держа в руке кожаный мешок и полоску темной ткани.

– Сила его привела! – крикнул он радостно.

– А-а-а! – подхватили этот возглас жители деревни.

Точно так же вайделот проверил узлы у других подростков, и всякий раз демонстрировал жителям деревни кожаный мешок и повязку, а те, все более воодушевляясь, отзывались на это действие криком:

– А-а-а! А-а-а! А-а-а!

И сразу же после этого вдруг началось… Все вокруг стали весело кричать, хлопать в ладоши, топать ногами, приплясывая, стучать невесть откуда взявшимися деревянными ложками. Казалось, каждый старался шуметь как можно громче. Откуда-то достали бубен и деревянные пластины на веревке, издававшие оглушительный треск. Шум на площадке усилился, но в нем стал чувствоваться скрытый ритм, как толчки сердца в волнительной суете: тум-та, тум-та, тум-та, тум-та… И поверх всего этого шума разлился грудной женский голос, выводивший простую протяжную мелодию, в которой звучали свобода и сила. К этому голосу присоединился, еще один, еще… И вот уже вся деревня пела самозабвенно, приплясывая и отдаваясь захватившему все вокруг ритму: тум-та, тум-та, тум-та, тум-та…

Небо стало светлеть на востоке, а песня все не кончалась. Жители деревни пели и плясали, и казалось, что это они пахтают саму землю, чтобы приблизить рассвет, заставить солнце взойти на небо, пробудить новый день, который теперь очень долго, до самой осени будет длиннее ночи. Четверо подростков, сегодня доказавших всем свою силу и зрелость, были среди мужчин, и как все они, пели, широко раскинув руки и приплясывая.

Вот и вершины сосен осветились золотистым светом – пока еще невидимое с земли солнце подошло снизу к самому горизонту. Проснувшиеся птицы пролетели высоко над соснами, купаясь в первых солнечных лучах, радуясь им и принимая с ними жизненную силу утра. «Утро и вечер, полдень и полночь… – подумал фон Масссов. – Ведь это тоже моменты в дыхании мироздания. И в эти моменты время обращается к своему началу и открывает себя человеку. Вот потому при первых лучах восходящего солнца и на закате, в полночь и в полдень все возможно, все исполняется».

Вдруг ритм танца сбился, широко разлившаяся вокруг песня сникла, опала, остановила свое течение. Жители деревни расступились, и два мужчины подвели к костру, ставшему призрачным в лучах восходящего солнца, коня. Он был высок и статен, рыжая шерсть его блестела на солнце не по-весеннему – видно было, что за ним всю зиму хорошо ухаживали, чистили, кормили. Сбруи на коне не было, мужчины держали его за гриву на холке. Он гордо, как будто бы даже свысока смотрел на окружающих большими карими глазами в обрамлении светлых ресниц, но мягкие округлые ноздри его с тонкими волосками играли, он время от времени вздергивал голову и коротко фыркал носом – видно было, что беспокойство охватило его. Но все равно от него веяло молодой животной силой, свободой, мужской бойцовской удалью.

Все на площадке стали переглядываться, удовлетворенно кивая головами и произнося, как новость, какую-то короткую фразу. Фон Массов не прислушивался, но вновь понял сердцем: «Будет братание».
К коню подошел вайделот, аккуратно взял его за морду и стал что-то нашептывать ему в самые ноздри. Тот замер, как будто бы прислушиваясь, а вайделот гладил его по блестящей шее, потом легко, успокаивающе похлопал и повернулся к фон Массову.

– Ты мне должен помочь. И запоминай все, что увидишь. Придет время – ты все это будешь делать сам. Принесите чаши! – сказал он громко, обращаясь уже к жителям деревни.

Какая-то женщина, торопливо ступая, принесла в охапке несколько больших глиняных чаш. Фон Массов взял у нее одну, стопку остальных она бережно прижала к груди, верхнюю придерживая подбородком. Тем временем два мужчины, осторожно поднесли и поставили возле костра большое деревянное ведро с ручкой из туго скрученной липовой коры. Ведро было доверху налито мутноватой пенящейся жидкостью, от которой шел сильный хмельной дух. Фон Массов узнал в ней брагу, которую в этих землях готовили все прусские племена. Растертые зерна проросшего ячменя, густой отвар каких-то трав, иногда немного меда диких пчел… Эта смесь должна была постоять в теплом месте, перебродить, и по праздникам ее пили, весело хмелея.

А вайделот достал нож, вновь ободряюще погладил коня по шее… И вдруг легко ударил ножом в то место, по которому только что вел рукой, – в четко выделяющуюся большую кровеносную жилу. Конь дернулся, испуганно всхрапнул, переступил на месте, но вырываться не стал. Из раны брызнула ярко-алая кровь, быстро проложившая влажную темную дорожку на рыжей шерсти. 
 
– Чашу! – коротко приказал вайделот, – фон Массов быстро исполнил его приказание.

Вайделот подставил чашу под рану, и кровь, густо переваливаясь через темный глиняный край с ярким коричневым сколом, стала наполнять предназначенное ей пространство. Все вокруг благоговейно молчали, вайделот тоже молчал, сосредоточенно глядя на то, как кровь наполняет чашу. Но вот он удовлетворенно кивнул и быстрым движением протянул чашу фон Массову:

– Держи!

А сам ловко достал из-за пазухи небольшой глиняный кувшинчик и чистую тряпицу. На эту тряпицу он вытряхнул из кувшинчика немного какой-то темной душистой массы и осторожно приложил все это к ране на шее коня. Конь стоял спокойно, только понимающе косил на вайделота коричневый глаз. Так некоторое время все стояли молча – жители деревни в благоговейном ожидании чего-то такого, что составит продолжение праздника, вайделот прижимая тряпицу к шее коня и ободряя его взглядом, фон Массов ожидая возможных распоряжений вайделота.

Но вот вайделот убрал руку с шеи коня. Тряпица приклеилась и залепила рану, кровь из нее больше не текла.

Увидев тревогу и вопрос взгляд фон Массова, вайделот чуть устало произнес:

– Я понимаю твое чувство, рыцарь, но беспокоиться не стоит. Конь не пострадает, ему это даже полезно. Это то же самое, что пустить кровь больному человеку. А мазь – она приготовлена мною из многих целебных трав, – быстро заживит рану. И еще целебной силой обладают вот эти руки, – он продемонстрировал фон Массову свои ладони, – и вот эти! – он смеющимися глазами указал на руки фон Массова. – Я ведь не зря пригласил тебя в помощники. Но будем продолжать наш праздник. Ты ведь помнишь, сегодня время обращается к своим истокам, сегодня возможно то, что в обычные дни не исполняется. Мы продолжаем! – крикнул он громко жителям деревни.


6

При этих словах женщины потихоньку двинулись прочь с площадки. А мужчины стали подтягиваться поближе к костру, к ведру с брагой, подле которого стояла, чуть изогнувшись, и оставленная стопка чаш. Вперед выступили самые почтенные, седовласые старцы, напротив них встали те четверо подростков, которые нынче ночью прошли первое в их жизни взрослое испытание. Вайделот обвел всех внимательным взглядом, остановил его на подростках.

– Сегодня вы показали, что сила, которая в вас, способна провести вас земными путями. Но чтобы стать настоящим мужчиной, каждый из вас должен пройти и путем мудрости, путем, который находится там, за гранью обычного понимания. Сейчас каждый из вас покажет себя и в этом. Вам зададут вопросы – вы будете отвечать на них. Но не обращайтесь к готовым словам. Вы должны найти в себе зародыш мысли и из этого зародыша вырастить нечто новое, как вам покажется, близкое истине… Так женщина сначала ощущает в себе совершенно новую жизнь, а потом рождает ее. Вы понимаете меня?

– Да, понимаем…

– Ну тогда начнем. Приступайте! – обратился он к старцам.

Первый вопрос задал невысокий пожилой крепыш с холодным пронзительным взглядом светло-серых водянистых глаз – от этого взгляда у фон Массова мурашки пробежали по спине.

– Стоит столб до небес, на нем двенадцать гнезд, в каждом гнезде четыре яйца, в каждом яйце по семи зародышей… Что это такое?

– Год, – быстро ответил один из подростков.

– Да, год! – наперебой заговорили остальные. – Двенадцать гнезд – это двенадцать месяцев, четыре яйца – это четыре недели в месяце, семь зародышей – семь дней в неделе.

– Что сильнее всего на свете? – этот вопрос задал высокий сухой старик с длинными белоснежными волосами, такой же белоснежной бородой и такими же пушистыми бровями.

– Сон… 

– Верно, сон, – поддержали остальные. – Никто, даже самый сильный воин его одолеть не может.

– А что мягче всего на свете?

– Рука! На самой мягкой постели человек, когда спит, все равно подкладывает руку себе под щеку.

– Пусть скажут, что темнее всего на свете? – прозвучало откуда-то из-за спин старцев, стоявших в первом ряду.

– Ночь! – торопливо ответил кто-то.

– А я думаю, что будущее, – поправил высокий ясноглазый подросток – на него  фон Массов обратил внимание еще ночью, когда всех готовили к первому испытанию. – В будущем ничего не видно. Правда, есть люди, которые… – он коротко взглянул на вайделота, – способны видеть и в темноте. Но ведь это редкость, которая показывает правило для многих. Темнее всего будущее!

При этих словах старцы стали переглядываться, одобрительно кивая головами. Тем временем вперед выступил еще один желающий задать вопрос. Годы и болезни согнули его, и он опирался на высокую суковатую палку, зубов у него не было, и морщинистые щеки и губы его глубоко впали. С усилием ворочая языком между впалыми губами, он спросил, обращаясь к подросткам:

– Скажите вы мне, какова цель жизни каждого человека?

Подростки задумались, а ясноглазый, пристально глядя на вопрошавшего, заговорил вновь:

– Цель, к которой каждый человек идет всю свою жизнь, сколько бы судьба ему ни отмерила, – его смерть. Ведь именно это ты, почтенный Гирдав, хотел от меня услышать? Смерть – цель жизни человека. К ней человек летит, как стрела. И чем ближе к цели, тем быстрее. Только страшиться ее не надо…

При последних словах Гирдав стыдливо сжался, как будто при всех заговорили о его слабости. Но все-таки согласно кивнул.

– Ты дерзок, но сейчас это признак мудрости. А  что такое страх?

– Проявление ограниченности, неправильное знание о себе. Ошибочное предчувствие небытия. А его нет. То же самое, по сути, – страх страдания. Он владеет человеком, который думает о себе только как о теле. Но человек ведь – не только тело.

– Да, ты рассуждаешь мудро не по годам… Он рассуждает мудро! – провозгласил старец, обращаясь уже ко всем окружающим и поднимая вверх свою палку. – Он не просто созрел для взрослой жизни – он умеет видеть ее скрытые стороны.

Подростки озабоченно переступили с ноги на ногу, стараясь получше собраться с мыслями и тоже найти в себе зародыши мудрости, о которых говорил вайделот. Ясноглазый опустил глаза, как будто сказанное только что его не касались, и целиком, без остатка отдался своим мыслям. Старцы тоже оживились, но стали более серьезными, тайной  повеяло от них. Чей-то голос спросил значительно:

– Что такое дуб в нашем святилище Ромове?

На этот раз подростки были единодушны и скоры с ответом:

– Это лестница между мирами. По этому дубу можно подняться на небо, где живут боги, но можно опуститься и в подземный мир, в котором таятся злые силы. Но по этой лестнице человек может пройти, только когда этого захотят духи и когда они позовут его.

– А еще, – добавил ясноглазый, – дуб в Ромове – это весь мир. Дуб самим собой показывает, что в мире есть нечто основное, центральное – мы все знаем, что это такое, – есть  все более и более тонкие ответвления от главного – сучья, ветви… А есть то, чему главное дает жизнь, но что его внешне заканчивает, – листья… И поклоняясь этому дубу, мы выражаем нашу любовь и почтение всему миру. Это важно…

И вновь старцы переглянулись, одобрительно закивали головами. Видно было, что ответ ясноглазого им понравился.

– Теперь вопросы задам я! – эти слова были сказаны неожиданно повелительным тоном, как будто говорящему никогда не отказывали в его желаниях. И речь его была странной, в ней было что-то нездешнее – это почувствовал даже фон Массов, уже начавший привыкать к звучанию прусских слов. Когда тот, кто произнес эти слова, вышел вперед, все увидели, что и одежда его была необычной. Простое серое одеяние из серой овечьей шерсти, пояс из старой пеньковой веревки, сандалии, надетые на босые ноги несмотря на холод ранней весны, седые, хорошо расчесанные волосы до плеч, длинная седая борода… Человек устало опирался на бывалый дорожный посох – на это указывала желтая гладкая потертость в том месте, где человек держался за него рукой, да разбитость, растрепанность на волокна его низа. Старцы глядели на человека растерянно – они явно видели его впервые. Только вайделот был спокоен, хотя взгляд его вдруг потеплел.

– Теперь я спрошу! – повторил человек все так же повелительно. – Дуб в Ромове… Я спрошу вас, как далеко все вы отстоите от него?

– Этот дуб – начало любого из нас, – почему-то робея произнес один из подростков. – Он внутри каждого. Это тот мир, который человек носит в себе. Поэтому ничто не разделяет дуб в Ромове и всех нас.

– Я хочу добавить, – вмешался ясноглазый. – У человека есть душа, но она есть и у дерева. Души человека и дерева могут объединиться. Вот я слышал, что где-то в других землях есть люди-деревья, их узнают по посоху,– он внимательно посмотрел на странного пришельца и встретил такой же глубокий, понимающий взгляд. – Эти люди знают все тайны природы, потому что они открывают природу в своей душе через вот эти вот деревья, – ясноглазый обвел рукой вокруг себя. – Деревья помогают этим людям. Но есть люди-волки, люди-олени, люди-кабаны, люди-в;роны…

– Хорошо, – перебил его пришелец, – Хорошо… Теперь я спрошу вас, что такое юная дева?

– Юная дева – это вселенная, в которой мы живем, – отозвался еще один подросток. – Она постоянно, каждое мгновение оплодотворяема высшим духом, который сегодня ночью… которого мы своими глазами… Даже говорить страшно! Вселенная постоянно беременна от этого духа – таит в себе плоды этой связи. Она каждое мгновение рождает все, что в ней есть, рождает саму себя, обновляясь в этом рождении. Но при этом она сохраняет девственность, остается чистой и непорочной. Воистину, юная дева – это вселенная.

– Да, мы согласны! – закивали головами остальные подростки, а старцы замерли, внимательно следя за их беседой с пришельцем.

– А что такое четыре косы юной девы?

– Это четыре ступени в дыхании юной девы. На земле это четыре времени года. Или четыре стороны света. «Четыре части в сутках, – подумал фон Массов, – утро, день, вечер и ночь».

– Ну ладно… А что есть великий посев?

– Я уже сказал, что это оплодотворение вселенной высшим духом, – продолжил все тот же подросток.

– Но это и сама вселенная, которая есть и которая, подобно зерну, сама из себя себя же рождает! – добавил ясноглазый.

– Так… А где центр вселенной?

– Центр вселенной, этой юной девы, сущность которой составляет непорочность зачатия и рождения, – ее лоно и матка, принимающая в себя семя высшего духа.

– А если посмотреть на все это обычными земными глазами?

– Для нас, простых людей, думающих о жизни вселенной, это жертвенник и жертва. Здесь происходит зачатие, отсюда обновляющая благодатная сила распространяется на весь мир. Воистину, центр вселенной – это жертва.

– Да, это так! – закивали головами другие подростки. – Центр – это жертва! И одновременно жертва – это центр.

Пришелец удовлетворенно помолчал, обвел глазами подростков, остановился взглядом на ясноглазом.

– Я отдельно хочу спросить тебя, юный мудрец. Скажи мне, что есть высшее благочестие?

– Высшее благочестие – божество. А служение ему – путь благочестия. Тот, кто встал на этот путь, всегда видит свой светоч. Этот светоч проведет человека по запутанным тропам жизни.

– Да, это так… Но я почему-то думаю, тебе известно: что наверху, то и внизу, – пришелец чуть лукаво посмотрел на ясноглазого. – Истинное благочестие наверху. А что же внизу?

– Между небесным и земным нет границ. Истинное благочестие бросает свой отблеск и на земную жизнь человека. Но все-таки земным подобием благочестия является высшая доблесть. Мой учитель, – ясноглазый бросил на вайделота короткий, но выразительный взгляд, – учил меня, что это самоотверженное служение людям. Абсолютное, до жертвенности. Полностью отдавая себя другим, жертвуя собой во имя других, человек приближается к небу и божеству. Вот так истинная доблесть преобразуется в благочестие.

– Твой учитель может тобой гордиться, – удовлетворенно произнес пришелец, положив руку на плечо ясноглазому и тоже коротко и тепло взглянув на вайделота. – А вы все, – он обратился и к другим подросткам, – доказали сегодня, что повзрослели не только телами, но и душами… Повзрослел ваш дух, открывший в себе вашу силу. Раскрылась и ваша мудрость, которая поведет вас теперь в ваших внутренних странствиях. Доверяйте ей, взращивайте в себе, как самый драгоценный цветок! И делитесь ею с другими. Потому что пока мудрость живет во вселенной, живет сама вселенная.

После этих слов пришелец повернулся и, пройдя через группу старцев, которые молча и почтительно расступились перед ним, стал спускаться вниз по пригорку между стволами сосен. Он шел, а фон Массов смотрел ему вслед и понимал, что это был не простой человек, что в этот праздничный день всем открылось еще одно чудо и это чудо – великий дар. Вот седая голова пришельца в последний раз мелькнула за стволами сосен… Кто это был? Откуда он пришел? Куда теперь направился? Все. Он исчез так же таинственно, как и появился.

– Нам осталось последнее в этот редкий праздничный день! – радостно провозгласил вайделот, обращаясь к подросткам. – Вы должны попрощаться с прошлым и сделать свой первый шаг в новую, взрослую жизнь. Подойди ко мне, – подозвал он одного из них, а сам приблизился к ведру с брагой, взял из стоявшей тут же стопы первую чашу, зачерпнул ею браги. После этого капнул в брагу несколько капель крови, из чаши, которую все еще держал в руках. – Ты знаешь правила. Эта священная чаша-каушеле – твое прошлое. Отныне ты не должен ни мыслью, ни делом касаться его. А в чаше твое будущее. Пей, прими его в себя! А прошлое оставь позади.
Подросток, заложив руки за спину, осторожно взял чашу зубами, медленно выпил ее содержимое, а затем, резко изогнувшись всем корпусом назад и запрокинув голову, бросил ее себе за спину. Чаша, пролетев несколько шагов, мягко упала на кромку, прокатилась еще немного и неуверенно шлепнулась на землю дном вверх.

– Чаша-каушеле не разбилась, не разбилась! – заволновались старцы. – Прошлое не отпускает его!

– Твоя чаша не разбилась, – обратился к подростку вайделот, – прошлое тебя держит. Но это ничего. Ты справишься. Тем более что прошлому будет трудно тебя найти, – вайделот ободряюще улыбнулся. – Теперь ты будешь носить новое имя – Тирско. Оно означает «теряющий». Вот и потеряй навеки то, что тебя не пускает в будущую жизнь. Отныне ты – мужчина.

Точно так же, не прикасаясь руками к чаше, выпили браги и два других подростка, но у них чаши разбились, упав на твердую землю. Одному вайделот дал имя Маудело «заботящийся», объяснив это тем, что на протяжении всей своей жизни он будет заботиться о тех, кто окажется рядом с ним, и это решение судьбы. Второго нарек Кодруно «мокрый» сказав, что ему предстоит жить на болотах, и это позволит ему сохранить прусские обычаи в те времена, когда другие его соплеменники станут забывать заветы предков. Этим словам почему-то никто не придал особого значения.

Настал черед ясноглазого выпить браги. Как и все другие подростки, он заложил руки за спину, принял из рук вайделота зубами чашу-каушеле, медленно выпил ее содержимое, слегка подался вперед – и вдруг неуловимо-быстрым движением головы и упруго изогнувшейся спины бросил чашу через себя. Кувыркаясь в воздухе, она пролетела куда-то далеко, ударилась о торчавший из земли большой камень, брызнула светло-коричневыми осколками глины… Возгласы одобрения раздались в группе старцев.

– Чаша-каушеле разбилась! Прошлое больше не властно над ним!

– Твоя чаша разбилась, и это означает, что ты свободен от прошлого, – обратился к ясноглазому вайделот, и в глазах его промелькнуло что-то особенно доброе, теплое, нежное – все то, что было хорошо знакомо фон Массову. Тебе много дано, больше чем другим, и это большая ответственность. Но ты справишься, я это знаю. И потому я даю тебе имя Ауктимо, что означает «высокий». Это твоя суть. Помни об этом и дальше держи себя так же высоко. И знай, что теперь нас уже трое, – вайделот взглянул на фон Массова. Внимательно посмотрел на него и Ауктимо.

– А теперь, – обратился вайделот к старцам, – пусть все закончат праздник и попьют этой браги. Наверно, у вас есть и еще… Только чаши больше не бейте, – прибавил он смеясь. – И не забудьте позвать женщин.


7

Домой возвращали, когда солнце уже село. Фиолетовые сумерки не торопясь, осторожно, как это обычно бывает в здешних местах, опустились на землю. «Вот в Святой Земле вечеров нет, ночная темнота там падает на землю сразу же после захода солнца, – подумал фон Массов. – А вечер, эта остановка в дыхании мироздания, – прекрасное время. Вечером тоже многое сбывается».

Небо светло отражалось в неподвижной глади озер, и можно было представить себе, что сухой камыш, деревья на дальнем берегу, тонкая полоска холодного тумана над водой – все это подвешено какой-то неведомой силой над раскрывшейся внизу звездной бездной, продолжающей бесконечность вверху. На пригорках чуть белели цветы, сложившие на ночь свои лепестки, но все равно видные в вечернем полумраке. Тропу под ногами и нависающие над ней кое-где лапы елей было видно все хуже. Оба шагали по тропе молча, каждый думал о своем.

– Да, вечер – это тоже момент в дыхании мироздания, – вдруг задумчиво произнес вайделот. – И утро, и полдень, и полночь… Только не мироздания в целом, а отдельной его части – окружающей нас природы… Она тоже дышит. В мире у каждого существа сердце бьется по-разному… Вот ты замечал, что у птиц сердце бьется очень часто?

– Замечал, – коротко отозвался фон Массов и вспомнил, как лихорадочно стучало сердце у однажды пойманного им голубя. Тогда он еще подумал, как страшно этой небольшой птице оказаться в сильных человеческих руках. Вспомнил он и том, как все реже, слабее билось сердце у брата Вольфрама, когда он умирал, раздавленный большим сосновым бревном при строительстве крепости Неттинен.

– В жизни каждого человека есть утро, полдень, вечер… – вновь заговорил вайделот, –  А его смерть – это ночь. Потом опять будет утро, будет жизнь… Так устроено в природе. И брат Вольфрам тоже будет жить. Ты ведь как-то вспоминал свои прошлые жизни. А со временем эта память откроется всем людям. Вы, христиане, говорите об этом как о страшном суде.

– А ты считаешь, он все-таки будет? – живо переспросил фон Массов, уже не удивляясь тому, что вайделот проникает в его мысли.

– Об этом нужно правильно думать и правильно говорить. Наступит время, когда каждый человек вспомнит все свои жизни, каждое событие в них – даже самое далекое и незаметное. И он сам будет решать, ради чего он жил, насколько его поступки… насколько они отвечали жизни всего мироздания – ваши священники сейчас сказали бы об их соответствии божественному промыслу. И насколько глубоко человек осуждает в себе допущенные ошибки – в учении христиан это раскаяние. Тот, кто жил в потоке мироздания, не противился ему, а в ошибках раскаялся, откроет в себе второй мир – небесный. Он будет жить сразу в двух мирах. А тот, кто жил ради земного, на земле и останется, небеса ему себя не откроют. Есть народ, который стремится царствовать в этом мире, и именно поэтому он обречен – в этом мире он навсегда и останется. Ваш учитель Иисус хотел спасти его, но ему это не удалось…

Когда подходили к дому, было уже совсем темно. Но эта темнота совсем не тревожила фон Массова. В его сознании что-то незаметно изменилось – он и сам не задумывался, что именно. Его действия и сопровождающие их внешние события странным образом слились воедино, одновременно сохраняя свою собственную суть. Он ставил ногу на землю, но при этом уже знал, насколько земля надежна под ногой и как треснет под ней сухой сучок, он чувствовал, когда нужно наклониться, потому что заранее знал: вот сейчас перед его лицом нависла большая еловая ветвь.  Ноги, тропа, сухие сучки на земле, лицо, ветви елей – все стало для фон Массова единым, все оказалось в каком-то ином пространстве, в котором действие и его последствия слились воедино, причина соединилась со следствием,  прошлое и будущее стали каким-то удивительным настоящим. И он точно знал, как пролегают остатки пути к дому, сколько шагов осталось до его дверей, какими будут эти шаги. «Вот так нашли свой путь к костру и подростки прошлой ночью, – подумал он. – Их привело такое же знание. Или чувство».

– Да, так это и было, – вслух отозвался вайделот.

Долго шли молча. И только когда темный силуэт дома был совсем уже рядом, фон Масов заговорил.

– Учитель, я понимаю, что события последних суток были для меня новой ступенью на пути. Конечно, я должен был оказаться на этом празднике. И то, что все мы видели… Я имею в виду… ну, нисхождение с небес в пламени костра Того, который… Ведь ты понимаешь меня, учитель? То, что все мы увидели, потрясло всех! Было и другое, но это…

– Ты прав, рыцарь, говоря, что все это было для тебя новым откровением. И тебе действительно нужно было попасть на этот праздник – без тебя не произошло бы главное. Но ты должен знать: не все видели то, что было открыто только тебе. Помнишь, девять… нет, уже почти десять дней назад? Ты сражался со страшным пауком, а я видел большую черную крысу. Одно и то же разные люди могут видеть по-разному. А могут и вообще не видеть. Кругом столько слепцов! Так что знай: то, что открылось тебе, видел только ты! Но все догадывались об этом. Вашей встрече и поклонялась вся деревня.

– Да? – удивился фон Массов. – Но узнать об этом я бы не смог без тебя, без этих твоих слов.

– Верно. Потому я и рядом, – ответил вайделот, и по тому, как он это сказал, фон Массов понял, что он улыбается.

– А что это было за братание с конем? Зачем оно? И зачем в брагу ты добавлял его кровь?

– Ну вот это ты мог бы понять и сам, – рассмеялся вайделот. – Съесть или выпить что-то – значит принять это в себя, сделать частью себя самого. Вот главное таинство христиан составляет съедание хлеба и вина – христиане считают, что так они принимают в себя своего Бога. Ты и сам это хорошо помнишь, не так ли? – фон Массов вновь почувствовал, что вайделот улыбается. – Так вот, кровь – это… вещество души. Или даже сама душа в ее вещественности. С кровью из живого существа выходит душа, и существо умирает. Те молодые люди пили брагу с кровью коня. Так они приняли в себя его душу и стали едины с ним и им внутренне овладели. Они стали мужчинами с душой боевого коня. В этом нет ничего необычного. Помнишь, один из  них говорил, что есть люди-деревья, люди-в;роны, люди-олени, люди-кабаны… Ты сам хорошо знаешь, что есть люди-волки.

– Так ты хочешь сказать, учитель, что принять в себя душу волка и выпить его кровь – это одно и то же?

– Не совсем так, и все же… Это разные пути, ведущие к одной и той же цели – той, которой ты уже достиг.

– А что значит «нас уже трое»? Об этом ты сказал не по годам мудрому подростку, которому дал имя Ауктимо. Он что, с нами?

– Да, он идет тем же путем, что и мы оба – фон Массов почувствовал, как вайделот в темноте положил руку ему на плечо, – и уже многого достиг. У него большое будущее… Запомни его.

– А что это был за таинственный старец, который так странно пришел на праздник и так странно его покинул?

– Знаешь, рыцарь, не обо всем, что тебе известно и понятно, следует говорить с другими. Ты можешь остаться непонятым, а непонятность рождает отчуждение или даже вражду. Надеюсь, ты помнишь, что и спрашивать нужно, когда внутри уже созрел ответ. Если у тебя самого нет ответа на этот вопрос, то и не спрашивай меня. Настанет час – все само собой откроется.

– Учитель, у меня нет ответа еще на один вопрос, – с внутренним усилием проговорил фон Массов после недолгого молчания. – И все же я спрошу тебя. Вот ты говорил, еще когда мы собирались на праздник, что твоим волосам угрожает опасность – такова воля судьбы. Но ведь ничего страшного не произошло. Ты стоял возле костра, а твои волосы – и твоя сила – целы. Это что, изменились планы судьбы?

– Планы судьбы никогда не меняются, рыцарь, никогда! Все, чему суждено сбыться, обязательно сбывается, – вайделот помолчал и чуть дрогнувшим голосом повторил: –Настанет час – все само собой откроется.