Я тебя никогда не прощу

«В ближайшие выходные ожидается переменная облачность, во второй половине дня возможен небольшой дождь. Воздух прогреется до семнадцати...»
- Дорогая, ты ничего не слышала о погоде на ближайшую неделю?
- Где? В Сургуте?
- В Сургуте, конечно.
- Нет, надо посмотреть в Интернете.
- Я ему не доверяю.
- Тогда бери то, что берешь всегда.
- Я уже положил два свитера.
- А чего ты ожидаешь от Сургута? Кстати, эта командировка снова на две недели?
- Да, да, на две недели, тридцатого я буду дома.
- Неужели в этот раз без тебя не обойдутся?
- Без меня? Да ты что? Кто обойдется? Клинкин? Да он второй год над одним исследованием бьется. Ему в сентябре результаты сдавать, а он все эксперименты ставит. И одно: у меня такие-то обстоятельства. Его у нас так и прозвали: «ваше Обстоятельство». Смешно, правда? Тебе не смешно?..
Юля молча вошла в спальню и с тоской посмотрела на охвативший ее беспорядок, который бывал в ней всякий раз, когда Юлин муж уезжал в командировку. На кровати, сбив в груду атласное покрывало, громоздился огромный чемодан, над которым кудесил ведущий микробиолог НИИ Павел Юдин.
- Так, носки сюда, рубашка…, а документы? Еще документы! Ноутбук…
Юля тихо усмехнулась.
- А ты напрасно смеешься. Между прочим, в укладывании вещей есть особенная гармония.
- Как в твоих вирусах и бактериях.
- Да, как в моих вирусах и бактериях. Уже три, вот это да!
- Позвони мне, как долетишь.
- Разумеется. Как обычно.
- И не забывай обедать.

Проводив мужа, Юля долго сидела на кровати в полной тишине и смотрела на разбросанные по полу вещи, которым в последний момент не нашлось места в чемодане. Она редко видела мужа дома: он сутками пропадал в своем НИИ, разъезжал по командировкам и симпозиумам. Юля понимала  и, как настоящая жена и помощница, несла на себе все тяготы его нелегкой научной жизни. В браке Юдины состояли уже ни один год и вроде бы были счастливы, однако, в последнее время Юля почему-то стала чувствовать себя одиноко. Нет, поначалу у нее была, конечно, любимая работа, и работала Юля много, но потом последовавшие друг за другом два декрета и больничные (детям случается часто болеть) вызвали недовольство Юлиного начальства, и на ее место сразу же нашлась подходящая кандидатура. Юля уволилась и теперь зарабатывала на жизнь частными уроками немецкого языка. Новая занятость ее вполне устраивала, поскольку давала возможность постоянно находиться дома и заниматься детьми, которые не так давно шагнули из детского сада в школьную жизнь.
Выходили они с мужем очень редко, а в последнее время и не выходили вовсе. Разумеется, у них водились знакомые, все больше из окружения Павла, но и с ними Юдины почти не встречались, поскольку Павла почти все время не было дома, а Юля была занята уроками и детьми. Не успела она оглянуться, как годы, будто ртутный столбик в термометре, преодолев тридцатиградусную отметку, с ехидным упорством стали подбираться к сороковой. И, подведя промежуточный итог своей жизни, Юля осознала, что из по-настоящему близких ей людей у нее остались дети, родители и сестра. Правда, последние жили в Петербурге, и Юля к своему сожалению виделась с ними нечасто, полностью посвятив себя заботам о доме, детях и своем неуемном муже.
Больше всего Юлю тревожило желание Павла открыть собственную лабораторию.
- Зачем тебе это? - возражала она. - У тебя прекрасный коллектив, интересные исследования. Зачем тебе что-то менять?
- Это будет мое, Юля, понимаешь! Мое! Я буду работать на себя. Мои исследования, мои результаты, никто не стоит над твоей головой. Ты представить себе не можешь! Сейчас я в шаге от нового препарата, а меня постоянно тормозят. Я не могу так больше работать.
- Ты представляешь, какой кредит надо взять? А если что-то пойдет не так? Этот дом — все, что у нас есть.
После таких слов Павел растерянно останавливался и, собравшись с мыслями, вновь шел в атаку:
- Мне уже под сорок, а я всего-навсего научный сотрудник. Да, ведущий, да перспективный, но всего лишь научный сотрудник! И притом я ведь не один беру лабораторию, нас уходит целая когорта! Я, как заведующий, подбираю себе команду.
- И Клинкин в ней будет?
- Нет, конечно! Я его в институте с трудом выношу.
Заканчивалась дискуссия обычно тем, что Юля беспомощно махала рукой: «Делай, как знаешь». Она понимала, что значила для Павла эта мечта и что он, так или иначе, будет стремиться к ней всю свою жизнь, и не хотела вставать у него на пути, втайне надеясь, что все как-нибудь разрешится само собой. И Павел продолжал мечтать и собирать деньги для первого вклада в свою лабораторию. Для этого он работал с утра до ночи, соглашался на все возможные командировки и подрабатывал на фармацевтическом заводе.
Вскоре после Сургута последовала командировка в Томск, затем в Цюрих, на международную конференцию, а потом — в Ростов-на-Дону. Все бы и дальше двигалось по хорошо отлаженному кругу, если бы семью Юдиных однажды не постиг удар, от которого мало кто из живущих на земле бывает застрахован. Прелюдией к этому удару стал неожиданный визит к Юле супруги сотрудника ее мужа, некоей Виктории Разумовской. Женщины пили чай с пирогом и весело болтали, как вдруг с уст Виктории сорвался вопрос, от которого у Юли кусок застрял в горле:
- Юленька, а где Павел?
- Как где? В командировке. Разве Слава не с ним уехал?
- В том-то и дело, что с ним, да Слава звонил мне позавчера и сказал, что Павел съехал из гостиницы. Я подумала, что он домой поехал, что у вас случилось что-то. Но вижу, что все в порядке, слава Богу. Может, у Павла дела какие-то, просто мой Славик не знает…
Виктория посмотрела на Юлю и, догадавшись о бушевавших в ней эмоциях, решила поскорее ретироваться.
- Ну ладно, я пойду, пора детей из школы забирать…
После ухода Виктории Юля еще с полчаса сидела, будто облитая ледяной водой, а потом кинулась звонить мужу, но телефон Павла был недоступен. Юля два дня металась по дому, как раненая птица и, когда Павел, наконец, вернулся, обрушила на него «допрос с пристрастием». Павел был искренне удивлен и возмущен:
- Кто тебе это доложил? Виктория? Эта ощипанная курица? Чего она вообще к тебе пришла? В лучшее время их в гости не дозовешься, а тут прибежала!
- Но ты ведь исчез внезапно, что я должна была думать? Я за тебя испугалась! Даже Слава не знал…
- А при чем тут Слава вообще? Я уехал в другой город, у меня там была намечена встреча… Я, между прочим, налаживаю контакты для дальнейшего сотрудничества! А что тебя не предупредил, это моя вина. Прости. Что ты в голову себе взяла? Слава не знал! Эх ты, Цезарь...
Павел подошел к жене и обнял ее за талию. Во все времена их семейной жизни этот жест означал примирение, и Юля успокоилась.
- Я ведь тружусь, как каторжный. Я ведь ученый, Юленька… Ты же все понимаешь. Вот откроем лабораторию, и я буду почти все время с вами. А пока надо потерпеть. Да и потом, мне хочется, чтобы вы ни в чем не нуждались.
- Мы и так ни в чем не нуждаемся, Пашенька. Главное, чтобы у нас все было хорошо.
Так Юля убаюкала свою тревогу и спустя несколько дней уже с улыбкой вспоминала взволновавшее ее событие. Однако вместе с тем ничто не помешало ей отметить, что Павел стал вести себя несколько необычно. Он сделался молчаливым и рассеянным, забыл даже, что в выходные пообещал свозить детей в зоопарк. Уже одно это обещание прозвучало странно, ибо Юля уже и думать забыла, когда ее муж последний раз куда-то водил детей.
В итоге, как-то в субботу утром Павел уехал в Москву, пообещав вернуться к вечеру. Юля ждала мужа к ужину, но тот задержался и приехал позже. Услышав щелчок входной двери, Юля выглянула из кухни и увидела Павла. Из Москвы он вернулся не один. Рядом с ним в прихожей стояла незнакомая маленькая девочка.
- Здравствуй, Паша, а мы тебя не дождались! - весело и удивленно начала Юля. - Кто это с тобой? Кто-то из родственников приехал?
- Здравствуйте, - тихо сказала девочка.
- Здравствуй. Паша, кто этот ребенок?
Юля посмотрела на мужа, ожидая объяснений, и не узнала его: такого глупого и смущенного лица она у него еще не видела.
- Это… Марина…, ей восемь лет, - с трудом произнес Павел. - Мариночка, иди погуляй в саду. Там Соня, Митя…
Когда дверь за девочкой закрылась, Павел глубоко вздохнул и, не глядя на жену, сказал:
- Юленька, это… не родственница…, Марина… - моя дочь…
- Что?..
Юле вдруг показалось, что ее сильно ударили по голове или что она спит и видит кошмарный сон. Она качнулась и как в бреду, с трудом переставляя ноги, начала подниматься по лестнице в спальню.
- Юленька…
- Мне нехорошо.
Войдя в спальню, Юля села на кровать и принялась бесцельно с силой мять правой рукой атласное покрывало. Немного погодя в дверном проеме появился Павел.
- Юленька, позволь мне все тебе объяснить, - начал он и тут же умолк. Юля сидела на кровати неподвижно, никак не реагируя на слова мужа. Павел не знал, к чему ему готовиться и на всякий случай заранее приготовился к бури. Но бури не было. Было тяжелое молчание и тишина, будто бы жизнь остановилась, и сам земной шар прекратил вращаться и безжизненно повис во вселенной.
- Объяснишь? - услышал Павел, наконец, тихий голос супруги. Не поворачивая головы, Юля, постепенно приходя в себя после первого болевого шока, говорила четко и взвешенно. - Что ты мне объяснишь? Ты понимаешь, что ты убил меня,… просто уничтожил. Так вот они, твои командировки. Они даже имеют вполне человеческое имя. Сколько их еще по свету?
- Ну что ты такое говоришь?
Юля медленно обернулась:
- Я говорю правду.
- Послушай, я действительно много работаю, и мои командировки все реальны. Позвони Виктору Петровичу, спроси у него!
- Виктор Петрович? Да он такой же, как и ты…
Павел сделал попытку приблизиться к жене, но та внезапно отстранилась от него и сжалась, словно дикий зверек.
- Не походи ко мне. Мерзавец!
- Я очень виноват перед тобой. Прости, я…
И тут, будто повинуясь внутреннему толчку, Юля резко поднялась с кровати, нагнулась и выволокла из-под нее огромный чемодан.
- Что ты делаешь?
- Ты сказал, ей восемь? Мы женаты одиннадцать лет, Мите девять! Я бы поняла, если бы она была старше, я бы поняла, если бы она появилась у тебя еще до брака со мной!..
- Я не понимаю, как я мог тогда так поступить. Но клянусь тебе, ничего подобного больше никогда не было, я не обманывал тебя больше!
Юля доставала из шкафа свою одежду и, не снимая ее с вешалок, резкими движениями бросала в чемодан.
- Я теперь понимаю, почему тебе надо так много работать: у тебя ведь две семьи!
- Я помогал  своей дочери и все!
- А что же ты мать ее сюда не привез?
- Она умерла. Это к ней я ездил из Ростова… на похороны. Мне позвонили.
- Ну хоть за это ей спасибо.
Юля метнулась в детскую и, вернувшись из нее с ворохом вещей, бросила их поверх своих в чемодан, после чего открыла окно и судорожно крикнула бегавшим по саду детям:
- Соня, Митя, мы уезжаем!
- Как уезжаем, мама, куда?
- К бабушке с дедушкой в Петербург.
- Я ведь у тебя хотел согласия получить, чтобы Маринку забрать, иначе ее в детдом. У нее никого больше нет. А она девочка хорошая.
- А ты вообще уверен, что это твоя дочь?
- Когда она родилась, я сделал тест на ДНК. Мне друзья помогли…
- Избавь меня от этих подробностей!
- Ну, куда ты с детьми в ночь?
- К Нине в Москву поеду, у нее переночуем, а утром в Петербург. Все равно каникулы начались. На развод я подам сама.
- Юля…
Юля на секунду остановилась в дверях и, стараясь подавить рыдания, глухо бросила на прощание:
- Я никогда тебе этого не прощу. Никогда.

Из окна спальни Павел видел, как Юля вызывала такси, как прыгали вокруг нее Соня с Митей, успевшие в последний момент схватить свои игрушки, и как одиноко стояла в стороне его неожиданно появившаяся никому не нужная дочь.
- Мама, а папа с нами едет?
- Нет, папа не едет.
- А Марина?
Юля обернулась и мельком взглянула на девочку. Всего лишь мельком, а потом погрузила в такси вещи, усадила детей и уехала, даже не оглянувшись в последний раз на дом, в котором провела одиннадцать счастливых, как ей казалось, лет своей семейной жизни.

- - -

- Мама, ты будешь чай? - со слезами в голосе спросила Соня, тихонько подойдя к матери.
- Нет, милая, - тихо ответила Юля, - спасибо. Я хочу спать.
Юля почти не вставала с постели и все спала. В редкие часы бодрствования она смотрела на тяжелое питерское небо и терзала себя вопросом «как быть дальше». Для нее в одночасье все переменилось, и она никак не могла поверить, что все это случилось именно с ней. Она понимала, что ей надо как-то жить, как-то бороться, но как, она не знала и предпочитала пребывать в спокойном бездействии, надеясь, что все как-то само собой устроится. Но ничего не устраивалось, и в итоге Юле пришлось взять себя в руки и вернуться к жизни. Все немного успокоились, увидев Юлю на ногах после недельного лежания, однако, сама Юля считала это спокойствие самообманом, прекрасно осознавая, что она не в силах скрыть от окружающих свою внутреннюю опустошенность. Время ее не лечило и ясности никакой не вносило. Тем не менее, оно шло, и к концу июня Юля пришла к выводу, что возвращаться к мужу она точно не намерена и что в сентябре дети пойдут в школу в Санкт-Петербурге.
Как-то вечером к ожившей Юле наведалась ее старинная подруга Мила. Она не стала усугублять Юлино горе своим сочувствием и сразу же кинулась «на абордаж»:
- Да брось ты, наша жизнь, как калейдоскоп. Сейчас тебе надо отвлечься. Что с работой делать думаешь?
- Не знаю пока. Я ведь учеников всех своих бросила, даже не предупредила.
- Предупредишь еще, все равно каникулы сейчас, а там, может, все и переменится.
- Что переменится, Мила? Да что вы все заладили в самом деле!
- Ладно, успокойся. В конце концов, и по скайпу можно уроки вести. Наши все так работают. Я ведь почему спросила: ты гидом поработать не хочешь? Питер все-таки город туристический.
- Ты думаешь, гидом так просто устроиться?
- Я не о городских гидах говорю. У меня есть знакомые в Турфлоте. На корабле не желаешь покататься с немцами?
- Я ведь ничего не знаю: ни лексики, ничего… Мне надо готовиться, где материалы брать, даже не знаю.
- Об этом не беспокойся. Там тебе все дадут. Подучишь и будешь местных гидов переводить. Я работала. Это не так уж и сложно. Правда, ходить много приходится. Ходить, говорить, все время с людьми, с утра до вечера. Зато скучать будет некогда. Я договорюсь и позвоню, когда тебе на собеседование приходить. У тебя документы с собой?
- Ну, какие документы, Мила? Представь, в каком состоянии я собиралась, мне только о документах было думать!
- Ладно, я за тебя поручусь. А есть, кому их забрать и переслать тебе?
- Варя поедет, моя сестра. Она в Москве сейчас. Там и детские документы надо взять в школе. Я завучу уже позвонила, она ко мне хорошо относится, поможет все сделать. Здесь в свою школу мама поможет устроить. Брать не хотят, сама понимаешь. Надеюсь, хоть на год втиснемся, а там видно будет.
На том подруги и распрощались. Через день после разговора с Милой Юля успешно прошла собеседование и две недели спустя взошла на палубу пассажирского теплохода, курсирующего между Петербургом и о. Валаам. Она намеренно не попросилась на московское направление, боясь случайно встретить в столице Павла.
Юля не сразу привыкла к работе гида, но постепенно втянулась. Команда приняла ее хорошо, включая строгую круиз-директрису — малоразговорчивую немку русского происхождения, с которой Юля сразу поладила. Помимо Юли на борту работали еще четыре гида — по одному на каждую туристическую группу, — почти все намного моложе Юли. Поначалу Юля страшно уставала, особенно от городских экскурсий. Отвыкшей от большого скопления людей, ей сложно было найти себя в новом деле. Единственное, что радовало Юлю, это отдельная каюта, в которой она могла успокоиться и предаться своим мрачным мыслям. Впрочем, ее устраивали эти непродолжительные экскурсии и то, что, придя в Петербург, она могла ненадолго вырваться к детям. Так или иначе, к концу второго месяца работы Юля была рада, что скоро это все закончится, хотя ей и жаль было расставаться с притягательной коварной Ладогой, которую она от души успела полюбить. Полюбила Юля и суровую красоту Валаама, его неприступность и покой. Ей нравилось сидеть на скамейке в монастырском дворике, пока ее туристы бродили по округе.
Юля прикрыла глаза, наслаждаясь теплом северного лета, и не заметила, как на ее скамеечку уселся пожилой монах. Он сидел тихо и молча ждал, когда Юля откроет глаза, явно желая с ней о чем-то поговорить. Юля открыла глаза и, увидев рядом с собой незнакомого человека в монашеской одежде, непроизвольно вздрогнула. Она  поздоровалась с ним, на что незнакомец ответил вежливым поклоном.
- Ну и как, нравится здесь иностранным туристам? - спросил он, глядя на Юлю своими глубокими глазами.
- Нравится, - неохотно ответила Юля.
- А где же они?
- Гуляют.
- А вы от них отдыхаете…
- Отдыхаю…
Юля улыбнулась.
- А я ведь вас часто здесь вижу, давно заметил, что вы любите уединение.
- Да, люблю…
Юля умолкла. У нее не было желания разговаривать с этим  человеком. Монах вздохнул.
- Погода сегодня солнечная. Последние летние денечки… А вы сами откуда?
- Из Петербурга.
- Давно я не был в Петербурге.
- Я тоже последние годы нечасто там бывала…
Юля осеклась. «Зачем он разговаривает со мной?», - подумала она, и ей вдруг показалось, что глубоко спрятанная боль накатила с новой силой. На глазах у Юли выступили слезы.
- Простите Христа ради, - смутился старец, - я расстроил вас…
- Нет, нет, ничего страшного…
- Я могу вам чем-нибудь помочь?
- Спасибо, не думаю..
Наступило молчание. Юля исподволь разглядывала монаха: черный высокий клобук, густая седая борода, доброе лицо. Она смотрела, и ей почему-то подумалось, что в ее  душе зреет нарыв, который теперь необходимо вскрыть, пока он окончательно не отравил все ее существование. Юля тихонько откашлялась и несмело произнесла:
- Скажите, а всегда ли можно простить… предательство?
Монах обернулся и внимательно посмотрел в серые печальные глаза. Он давно уже заприметил эту молодую женщину с ее одинокими посиделками в монастырском дворике, но все никак не решался к ней подойти.
- Предательство? Все можно простить и предательство тоже.
- Но почему?
Юля смотрела на старца и ждала от него немедленного ответа.
- В нашем мире много горя, многие люди ведут себя так, будто их смысл жизни в том, чтобы причинять другим боль и страдания. Они предают, грабят, убивают, блудят. И несмотря на это Бог любит их всех без исключения, как Свое творение. Если Господь что-то и ненавидит, так это наши грехи - они разделяют нас с Ним. Но когда мы творим искреннее покаяние, Он прощает нас с радостью, как Своих блудных детей. А покаявшись, мы можем начать жизнь заново, как с чистого листа. Понимаете? Бог не упрекает нас в прошлом. Главное, к старому не возвращаться. Раз так Господь прощает, значит, и нам надо прощать наших обидчиков.
- Но ведь это тяжело. Даже когда любишь, простить очень тяжело. Мой муж обманывал меня больше восьми лет. Он лгал мне, живя со мной и имея на стороне дочь от другой женщины, а когда она умерла, он привез эту дочь в наш дом. Как я могу простить?
- Дитя не виновато…
- Я тоже не виновата, и дети мои не виноваты, что их отец… Она виновата.
- Грех виноват. Кто грешит, тот не хочет знать Бога, не хочет быть похожим на Него. А выходит, что и на человека он перестает быть похожим. На обезьяну разве что. Вот и получается у нас поэтому все не по-людски, не по Божьему, значит. Страшнее всего, когда человек предает Бога. Это самое ужасное предательство. Но Господь и его прощает. Он ведь умер за нас на кресте, а мы Его столько раз предавали… - и монах тяжело вздохнул. - Молитесь, читайте Евангелие, и Господь даст вам покой и силу простить. Вы ведь не знаете: возможно, ваш муж сейчас страдает гораздо сильнее, чем вы. Неизвестно, кому бывает тяжелее: обиженному или обидчику. Первый простит и забудет, а второй мучается в совести своей до конца жизни.
Юля слушала старого монаха и молчала. Она не все понимала, не все впитывало в себя ее раненое самолюбие, убаюканное тихим голосом старца, однако вскоре Юля почувствовала, как мучившая ее боль стала выкатываться, наконец, наружу. Нарыв прорвался, и ей стало легче дышать.
- Ну, спаси вас Христос. У вас все еще сложится. Даст Бог, еще свидимся, - сказал, вставая монах.
- Этим летом навряд ли, это мой последний круиз. Спасибо вам, спасибо.
Юля протянула улыбающемуся монаху руку и, распрощавшись с ним, выдвинулась навстречу своим туристам.


- - -

Вернулась Юля домой во второй половине августа и сразу же занялась подготовкой детей к школе и поиском работы. На развод она так и не подала. Сначала было не до того, потом некогда, а потом она просто решила обо всем забыть и подождать до весны. О Павле она ничего не знала, поскольку, сменив SIM-карту еще в июне, оборвала все нити своих прежних контактов. Павел звонил теще и посредством нее общался с Митей и Соней. Во время таких звонков Юля всегда уходила в другую комнату. Работала он секретарем в колледже, ни с кем не общалась, кроме своей семьи и Милы. О словах старого монаха Юля помнила, но обида в ней была еще сильна.
Наступила весна. Промозглая серая питерская весна с мокрым снегом и свинцовыми тучами. К началу апреля Юля вдруг поняла, что с ней что-то не так: она стала нервной и плаксивой, сделавшись похожей на колючей дождь, несколько дней кряду стучавший в оконные стекла. Поэтому она с радостью приняла приглашение в театр, поступившее от лица ее подруги Милы. Юля целый век не была в театре. А тут еще в Мариинский да еще на балет «Щелкунчик» - два часа полного счастья.
После первого отделения Юля даже позволила себе сок и пирожное. Мила отлучилась ненадолго, приказав Юле ждать ее, и Юля ждала, с восхищением прогуливаясь по фойе в охватившем ее эстетическом наслаждении. Но тут случилось нечто совершенно непредвиденное. На втором круге прогулки Юля нос к носу столкнулась с коллегой своего мужа Славиком Разумовским. Оба оторопели от неожиданности и первые секунд тридцать молча смотрели друг на друга. Первой в себя пришла Юля.
- Ты здесь в командировке или в отпуске? - спросила она, стараясь владеть собой.
- Да… я,… мы вот… к Викиным родственникам приехали, Питер детям решили показать, ну и в театр… вот…
- Как на работе?
- Да все нормально…
- Юлька! Вот это да! А я еще Славику говорю: может, Юльку в Питере встретим!
- Здравствуй, Вика.
- Ну, я пойду, возьму себе что-нибудь, а вы пока… тут…
Славик многозначительно посмотрел на жену и растворился в фойе.
Виктория принялась рассказывать Юле о своих делах, о новой Славиной должности, о готовящихся в институт племянниках, изредка прерывая свой речевой поток расспросами о Юлиной жизни. Юля отвечала неохотно, ограничиваясь фразой «все хорошо». Она мечтала поскорее закончить этот мучительный диалог, боясь, что он невзначай коснется болезненной для нее темы. Боялась она не напрасно, поскольку, выдохнув свои последние новости, Вика, тут же перешла к вопросу, который давно уже крутился у нее на языке:
- Ты о Павле ничего не слышала?
Юлю пронзило током.
- Нет, ничего, - сухо ответила она, ища глазами Милу.
- А разговаривала с ним когда в последний раз?
- В мае, когда уезжала. – «Но почему же не дают звонок?» - А что?
- Так он ведь… разорился. Ты ничего не знаешь?
Виктория посмотрела на Юлю.
- Понятно. Ничего не знаешь. Он ведь взял все-таки лабораторию, и все как будто хорошо шло, а потом, то ли конкуренты задавили, то ли связи у него разладились… В общем, от его исследований отказались в пользу более известных заведений. Все от него ушли обратно в НИИ, он и сам вроде рад вернуться…
- И что?
- Он кредит не успел погасить. Сперва коллекторы осаждали, а потом… банк решил дом изъять. Приставы уже все описали. Павел намерен все распродать и уехать к родителям в Новосибирск… вот. Иначе  у него и дочь отберут, из опеки уже не раз приходили.
Юля закрыла глаза, ей показалось, что она падает в какую-то бездну.
- Он хотел тебе сам все рассказать перед отъездом… А вот и Слава идет!
- Ну что, болтушки, не слышали второго звонка?
Слава растерянно посмотрел на бледную Юлю и все понял. «Растрещала, наседка! - бросил он жене возмущенным взглядом. - «Все равно рано или поздно она узнала бы!» - ответил ему взгляд Виктории.
- Ну, мы пойдем, Юленька. Если тебе нужна будет помощь, звони, не стесняйся.
- Спасибо…, - ответила Юля из-за завесы белого тумана, который никак не хотел уходить от ее глаз.
Все разошлись, а она осталась неподвижно стоять в фойе в полном одиночестве, пока ее не нашла Мила.
- Юля, ты что? - испуганно спросила она, - третий звонок уже был, что с тобой?
- Мила, я поеду домой.
- Да что случилось, пока меня не было?
- Я потом тебе все объясню, мне надо домой, правда.
- Вместе поедем, я тебя одну в таком виде не отпущу. Сейчас такси вызову.
- Нет, Мила, прости, но мне, правда, надо одной… Спасибо за все, извини.
И неуверенной походкой Юля направилась к лестнице.

Войдя в квартиру, Юля, не снимая пальто, прошла прямиком к отцовскому секретеру и, открыв его, извлекла на стол несколько пачек купюр, вырученных два дня тому назад за продажу старенького деревенского домика. Юля торопливо отсчитала причитавшуюся ей сумму, оставив нетронутой долю сестры, и повернулась, чтобы уйти, как вдруг увидела стоявшего на пороге комнаты отца.
- Я подумал, что Варя вернулась, - удивленно сказал он, глядя на старшую дочь с прижатыми к груди деньгами.
- Папа, - волнуясь, ответила Юля, - папа, я не знаю, правильно ли я сейчас поступаю, но… Павел попал в беду. Помнишь, я рассказывала вам о его мечте? Так вот, он взял лабораторию и разорился. Банк собирается дом отобрать. Я не могу этого допустить. Он не перенесет…
Юля говорила сбивчиво, однако, ее немногих слов оказалось вполне достаточно, чтобы отец все понял.
- Ты все всегда делаешь правильно, - медленно произнес он, обняв Юлю за плечи.
- Если бы всегда…
- Ну, по меньшей мере, сейчас.
- Ты ведь сказал, что это наши с Варей деньги и мы можем ими распоряжаться. Я понимаю, я не должна расплачиваться за чужую глупость…
- Ты все делаешь правильно. Только скажи мне, как ты собираешься везти такую сумму?
- На поезде. Четыре часа до Москвы и от Москвы час. Ничего не случится.
- Ты недооцениваешь нашу действительность. Нет, Цезарь, я еду с тобой.

- - -

Юля вышла из такси и нерешительно направилась к дому. Она не знала, что ожидает ее за невысоким деревянным забором и потому медлила. Кровь от волнения приливала к вискам, но отступать было некуда да и незачем. Юля сделала глубокий вздох и шагнула вперед. Шагнула и ахнула: двор она не узнала — он весь зарос и теперь своей неухоженностью напоминал старый деревенский дворик дома ее бабушки, продать который ее отцу стоило неимоверных усилий. Сам дом тоже изменился. Небольшой, но очень аккуратный, с невысокой мансардой, теперь он выглядел одиноким и тоскливым. Даже штор на окнах не было. К такой картине Юля не была готова. Обернувшись, она увидела Марину. Девочка сидела на скамейке и испуганно смотрела на Юлю. Она помнила, как та рассердилась в день ее приезда и потому не знала, чего ожидать от нее в этот раз. Юля посмотрела на грязное пальто, на сбившееся в косе волосы, и ее материнское сердце дрогнуло. Она осторожно подошла к ребенку и нежно сказала:
- Здравствуй, Марина, папа дома?
- Здравствуйте, дома...
- Мариша, кто там?
Дверь дома распахнулась, и Юля увидела Павла.
- Юля?
- Здравствуй, Паша. У меня к тебе дело.
- Входи, входи скорей!
Юля плохо владела собой, однако, прежде чем последовать за мужем в дом, она вспомнила о плюшевом кенгуренке, которого Соня передала Марине в подарок.
- Это тебе от Сони, - быстро сказала Юля и, сунув игрушку в руки девочки, торопливо удалилась, боясь расплакаться.
- Спасибо…

- Юля, ты поешь что-нибудь с дороги? Хочешь чаю? - суетился Павел.
- Нет, спасибо, я ненадолго.
- А где ты остановилась?
- У Нины. Мы с папой приехали, вечером уезжаем обратно. Паша, я в Питере Разумовских встретила, Вика мне все рассказала.
- Не утерпела все-таки… Я сам тебе хотел рассказать, но позже. Видишь, как вышло… Ты была права. Права, как всегда.
- Сколько тебе осталось платить?
- Восемьсот пятьдесят. Я занял, где смог, но все равно не хватает.
- Как же вы живете?
- Спасибо, живем. Славик давал в долг, правда, забрал быстро — им потребовалось что-то срочно купить. А Клинкин много занял и не торопит. Спасибо ему.
- Клинкин? А как же его обстоятельства?
Павел грустно улыбнулся:
- Обстоятельства теперь у меня.
- Когда ты планируешь уезжать?
- Не знаю, надо все распродать, а пока купили только шкаф из прихожей. Тебе ведь он все равно никогда не нравился, правда?
- Правда.
Юля обвела глазами комнату, задержавшись взглядом на груде сваленных в углу вещей, ища укромное место для пакета с деньгами. «Да, в комод, точно».
- О, чайник, я все-таки поставил чайник. Подожди минутку.
Павел отлучился на кухню к чайнику, а Юля тем временем быстро вынула из сумки пакет и сунула его в верхний ящик комода. Когда Павел вернулся, Юля нерешительно спросила:
- Можно, я свожу Марину в магазин?
- Да, да, - растерялся Павел, - у нее все есть, конечно…
- И все же я свожу.
Во избежание лишних расспросов, Юля быстро поднялась и направилась к двери.
- А чай?
Юля обернулась. Павел в недоумении стоял посреди комнаты с чашками в руках. Небритый, изрядно поседевший, в плохо выглаженной рубашке.
- Так по какому делу ты приезжала, Юля?
- Посмотреть, узнать… Я позвоню тебе.

В магазине Юля купила продукты и кое-что из одежды для Марины. Приехав домой, она внесла пакеты в прихожую и, услышав, что Павел разговаривает в комнате по телефону, нагнулась к Марине и прошептала:
- Не забудь сказать папе, чтобы он заглянул в верхний ящик комода.
Девочка кивнула. Поколебавшись секунду, Юля поцеловала ее в лоб и уехала. Из такси она отправила Павлу сообщение: «Паша, в комоде я оставила деньги. Пожалуйста, поступи так, как я написала в записке».
Записка гласила следующее: «Паша, прошу тебя, не отказывайся от этих денег. Думаю, этой суммы должно хватить, если не хватит, я займу у Вари. Погаси задолженность и сохрани дом. Это твой дом, это дом твоих детей, а у тебя их трое. Твоя Юля».

- О, Юлька, ты – героиня романа!
Юля засмеялась и махнула рукой:
- Ох, Мила… Не могла я позволить, чтобы он этот дом потерял. Он с детства ему родной — в нем еще его дед жил. Дому этому уже лет шестьдесят, наверно.
- Он все заплатил?
- Да, заплатил. Теперь приводит дом в порядок.
- А как деньги принял?
- Звонил миллион раз, благодарил всех, сказал, что все обязательно вернет. Неисправимый. Дети прыгают от радости, что домой едут.
- А что ты им о Марине сказала?
- Сказала, что это их сестра, которая долго жила вдалеке, а теперь будет жить с нами. Думаю, они вырастут и сами все поймут. И простят нас.
- А тебя за что?
- Я их из дома увезла, Митю сорвала из школы, Соне сейчас класс менять…
- Ты простила его?
- Не знаю, Мила, как это назвать. Я просто постаралась забыть… Может быть, это и есть «прощение»?

Майский сад весело шумел молодыми листьями. Юля шла по дорожке и с сожалением думала о том, что этим летом не будет в саду ее любимых цветов, да и прочие, выжившие, нуждались в недюжинном уходе. Павел навел максимальный порядок, на который только был способен, и даже провел необходимую реконструкцию, разделив детскую на две отдельные комнаты. Вернул на окна шторы и купил в прихожую новый шкаф. Дети после радостной встречи с отцом убежали к себе, а Юля с Павлом остались стоять в гостиной, молча глядя в окно.
- Знаешь, - сказал, наконец, Павел, - меня назначили заведующим лабораторией. Виктор Петрович вышел на пенсию и предложил мою кандидатуру вместо себя.
- Я рада, - тихо отозвалась Юля.
Они еще немного помолчали.
- Юля, - сказал Павел, - Юленька, я понимаю, какую рану я тебе нанес…, мне нет прощения…, я не смогу себе простить…
- Надо простить, - ответила ему Юля и сама удивилась своему спокойствию.
- Юленька, может, у нас получится… жить…, как прежде…
- Нет, Паша, мы никогда больше не будем жить, как прежде.
Павел испугался. Вспыхнувшая в его глазах искорка надежды тут же погасла, и он горестно покачал головой:
- Да, конечно…
Юля поняла свою оплошность и, обернувшись к мужу, торопливо произнесла:
- Мы никогда не будем жить, как прежде. Мы начнем все заново, и все у нас теперь будет по-новому, Паша.
- Юля…
- Мама, твои цветы расцвели, я их из окна вижу!
Юля удивленно посмотрела на мужа.
- Это я их осенью посадил, только в другом месте, подальше. Я верил, что ты вернешься.
Юля заплакала. А в это время за окном шумел майский дождик, смывая собой следы былых проигранных битв и горьких обид. И в душах двоих, смотревших друг другу в глаза, в унисон с весенними цветами расцветала новая удивительная жизнь.