Матовость лиц декабря

Для меня, человека с европейской, более мягкой, более теплой и солнечной стороны нашей необъятной Родины – России, здешняя зима казалась чем-то сказочным, прочитанным в далеком счастливом Советском детстве, почерпнутым из кино того времени, из рассказов моего дяди Витали, который в начале семидесятых приезжал в эти края на заработки, а потом рассказывал о местных достопримечательностях и колорите жития и, конечно же, не верилось до последнего, что она, такая, со своим колоритом, существует…

…- Там шишки на кедрах с детскую голову, - заливал дядька, приехавший только вчера из далекого-предалекого Якутского края, доставая медленно подарки из зеленого брезентового рюкзака и хвастаясь перед нами, детьми.
Мы с большими глазами и раскрытыми ртами смотрели на его движения и ждали, когда же он достанет эти самые «детские головы», не представляя этого детскими умами.
- А что с ними делать? – полюбопытствовала Света, моя старшая сестра, девчонка тринадцати лет с длинными косичками, рассматривая приличного размера кедровую шишку, размер которой был весьма скромнее поведанного дядей Виталей. Ее наметанный творческий глаз прилежной ученицы детской художественной школы уже определил размеры дядькиного хвастовства.
- Там внутри орешки кедровые. Надо только лепесточки жесткие отломить, - ответил он и показал, как это делается и мы дружно принялись их, эти самые «детские головы» колупать, добывая вкусные коричневые орешки…

Потом было еще много баек разного взрослого и детского толка и рода из его подвыпивших уст в доме нашей бабушки Маши, когда все большое семейство, состоящее из четырех детей с зятьями и снохами да с нами, внуками и внучками, а общим числом аж восемнадцать душ собиралось в субботнюю дедушкину баню и непременное послебанное застолье. Нам и верилось и не верилось, слушалось, правда, с восторгом и придыханием, но уж больно они, байки эти, казались неправдоподобными, сказочными что ли…

…Не верилось, не получалось верить, а потом подзабылось, пока сам не испытал на своей шкуре их, эти самые морозы и курьезы местной жизни. Одежда вся натуральная, теплая, по местным меркам, а все равно, пробирает до костей. Правильно, мороз не мороз, а когда в холодильнике пустовато, надо идти в магазин, а там, за окном, на бедном термометре, зашкаливает, ртутный столбик готов весь утечь в свою колбочку внизу, и того гляди, лопнет бедный градусник от мороза, потому, как ему уже совсем не хватает цифирек на этом самом столбике. Видно тот контингент на том самом заводе, который их изобрел и выпустил в производство, никогда и не был здесь, в самой восточной-превосточной части Якутии. А надо было их в командировку послать во все точки страны, где есть такие аномальные температуры. Так я не представляю себе, как выглядит ртутный столбик в Оймяконском улусе, на Полюсе холода России, где зафиксирована минимальная температура – семьдесят два градуса ниже нуля. Во как! Хотелось бы мне на тот градусник-то поглазеть, там таких цифирек отродясь не писали, работнички. Впрочем, о чем это я, если пошел в магазин.

Одеваюсь потеплее, как можно потеплее, ведь, там, за окном, очень и очень холодно. Темно уже и в шесть вечера, хоть глаз выколи и «ау!» кричи, никого нет, попрятались все местные жители от мороза, закутались в пледы и одеяла и смотрят цветные ящики. А мне идти надо, есть-то всем хочется, а идет старший по званию и возрасту. Выхожу на улицу и тот час же щиплет все, что не прикрыто. Натягиваю воротник свитера на нос, жаль, что глаза нечем прикрыть, да и прикроешь ли, смотреть-то чем на дорогу буду. Хотя, смотреть некуда, видимость – метр, не больше, остальное белым туманом скрыто. А говорят, что воздух невозможно увидеть, возможно, господа, все возможно у нас, в Якутии, приезжайте в декабре – покажем, очень даже отчетливо и ясно покажем. Так что не видно ничего, кроме воздуха белого, даже в темноте, фонари не горят, а идти все-таки надо, иду, хорошо, что дороги почищены и с тротуара кое-где слегка убран снег. Так и иду, то по тротуару, то по дороге, иду себе и иду, никого не трогаю, никого не встречаю, иду. Бах, чуть не обмер! А прямо из белого тумана, как привидение из мультфильма, морда вылезла, мохнатая такая, низко опущенная, а за ней из него же, тумана, как из-за занавеса, тело на четырех копытах и при хвосте длиннющем мирно себе шагает, тихонько цокает по ледяному покрытию дороги. Чуть не поцеловались с лошадью, вот была бы хохма. Я, то ли в испуге, то ли машинально, в сторону слегка шарахнулся, поскользнулся и в сугроб уселся, а рот открыт от удивления. Надо же, кто-то еще, кроме меня, в такую погоду шастает, тоже, видно проголодалась и ищет ближайшую помойку, подкормиться. Только я у спел подумать о бедном животном, как из тумана еще одна такая же вынырнула, а за ней другая, только пегая, а там еще белая и еще пегая, и еще, и еще… Оказывается, их стадо целое, морда в хвост, так по центральной улице гуляет в такой мороз, и не мерзнут же, местные лошадки-то. Уныло так идут, головы в красивых гривах свисают, хвосты поджаты, как будто греются так, что бы тело в комочек собрано было. Бедняжки! А они тихо мирно, как из белого полотна появились, так в нем и скрылись, будто мне это показалось, померещилось с холоду-то.

Просидел я так, наверное, минут пять-шесть, посмотрел на парад разноцветных животных и чувствую, что мерзнуть начала моя пятая точка, которая в сугробе находится, да и нос бедный во что-то твердое превращается. Вскочил из сугроба и быстренько-быстренько дальше пошел, до магазина, пока не замерз совсем, все думая о маленьких красивых толстоногих мохнатых животных, которых и домой-то не загонишь в такие морозы, Любят они, видимо, такие зимние ночные прогулки по помойкам. Да и то правда, собаки все в это время больше по теплотрассам греются, еда, вот она, вся твоя, ни с кем воевать за нее не надо и делиться с трофеем не с кем. Лишь бы была она, еда-то.

Такие чудеса и приключения случаются в нашем поселке и в самые лютые морозы, когда и нос-то на улице казать не хочется, а надо. Вот и сталкиваешься носом к носу с таким чудом животного мира.