Крылатские холмы

Спектакль начался с того момента, когда для зрителей открылась дверь зрительного зала, так как на  сцене, ничем не отделенной от рядов кресел, зрители, рассаживавшиеся по местам, могли с любопытством посматривать не только  на декорации и заготовленный реквизит, но и на мужчину, похожего на Бориса Пастернака, в оцепенении застывшего перед клавиатурой рояля, и на крупную женщину в красной маске, задремавшую перед телевизором с игрушечным медведем на руках, и на нескольких мужчин и женщин, лежавших в разнообразных позах на диван-кроватях, поставленных вдоль стен, погруженных едва ли не в летаргический сон – столь были они недвижны и беззвучны.
Когда публика расселась, и воцарилась тишина, она была прервана одиночным аккордом – первым признаком жизни в недвижном еще пианисте, и вспыхнул настенный экран, а из динамиков полилась непрерывная речь – это были исповеди жителей Крылатского, которые рассказывали, как они любят свой замечательный район. Между тем, персонажи, до того почивавшие в своих кроватях, поворочавшись, по одному вставали, и покидали сцену, как надо полагать, направляясь в туалет; особо убедителен был худощавый мужчина в плавках. По мере того, как окончательно оживший пианист от ларго переходил к адажио, закончившие утренний туалет персонажи включились в медленный танец, в разных направлениях пересекая длинную неглубокую сцену, чтобы достать из холодильника пищу, оставшуюся со вчерашнего дня, и ее доесть. Исповеди же жителей, восхищавшихся своим районом,  и своею жизнью в нем, стали перемежаться текстами Ги Дебора, исполняемыми вкрадчивым мужским голосом, в которых говорилась, как отвратительна жизнь обывателей при капитализме, и что она не может не приводить к бунту, но бунт лишь открывает следующий цикл, вновь возвращающий ситуацию в прежнее русло, и остается только альтернатива: либо с этой мерзостью смириться, либо покончить жизнь самоубийством. Затем в явном противоречии с предыдущим, вновь раздавались панегирики зеленым холмам Крылатского; в это же время персонажи спектакля одну за другой сворачивали пластиковые жалюзи, закрывавшие секции огромного окна, выполнявшего роль задника. По мере того, как открывался вид на это самое Крылатское, в нем не обнаруживалось ничего похожего на зеленые холмы, - всю перспективу перекрывала унылая стена типового спального муравейника  советской постройки, вызывающего экзистенциальную тоску и Сартровскую тошноту.
Между тем, перейдя к анданте, музыкальная тема достигла своей кульминации, и душа зрителя затрепетала от сладкой боли. Дама в красной маске, избавившись от игрушечного медведя, блестяще исполнила сольный номер, после чего спектакль двинулся к закату, как в переносном, так и в прямом смысле. Как раз к этому времени за окном стемнело, и жуткая стена рассосалась во мраке, сменившись созвездиями освещенных окон. Зажгли огромный символический торшер; темп музыки двинулся обратно к ларго, но в динамиках по-прежнему, как из дудочки крысолова, звучали искусы Ги Дебора, перемежавшиеся похвалами местных жителей в адрес Крылатского. Наконец, персонажи улеглись спать, и затихли, а пианист–Пастернак снова впал в оцепенение. Спектакль закончился симметрично - той же немою сценой, что в начале.
Вспыхнули аплодисменты: публике пьеса понравилась. Исполнителей долго не отпускали со сцены. Потом актеры ушли, и публика стала расходиться. И тут, как это бывает в некоторых фильмах, - когда уже после окончания титров добавляется еще один кадр, - возникла дополнительная сценка. Худой старикан с обритой головою, одетый не по сезону в черный костюм, замеченный еще перед спектаклем, - он неприкаянно слонялся по фойе, - вдруг разразился речью, - восторженной и бессвязной. Выступая в роли самозваного представителя зрителей, он расхвалил спектакль, однако обрушился с критикой на Ги Дебора, заявив, что в современной ситуации, помимо конформизма и самоубийства, у человека есть третий выход – самый достойный, - стать самодостаточным, стремясь заполнить собою весь мир.
Создатели спектакли могли бы придумать дополнительную сцену лучшего качества!
Здесь я вам поведал о мюзикле «Мы кружим в ночи, и нас пожирает пламя», поставленном фондом VAC с участием жителей района Крылатское и, главным образом, для них. Его премьера состоялась 28 июня в зале «ХоллМы» SMART-библиотеки имени Анны Ахматовой. Что я могу сказать об этом спектакле?
Прежде всего, впечатляет работа художника; на сцене создана великолепная инсталляция современного искусства. В спектакле использован феерический звукоряд (чтобы сказать о нем больше, требуется специалист); в нем задействована замечательная хореография, - движения персонажей напоминают кордебалет. Нельзя не отметить запоминающихся солистов – пианиста-Пастернака и Даму в Маске с Мишкой. По общему впечатлению спектакль  напоминает пьесу Беккета, но текст, к сожалению, до его уровня не дотягивает. Тем не менее, спектакль производит сильное впечатление, передавая мироощущение российской либеральной интеллигенции. Здесь чувствуется почерк режиссера – зрелого мастера.
Что же касается замысла – внедрить искусство в народ на муниципальном уроне, то мне кажется, что охват населения данным проектом будет не большим, чем уровень знакомства жителей Крылатского с творчеством Ахматовой, чье имя присвоено районной библиотеке, где все и происходит – это доли процента. Значение данного проекта я вижу в другом. Он является полигоном, на котором отрабатывается новое направление современного искусства – прививка инсталляции и перформанса,  которые сами являются недавними гибридами, к древнему подвою – театру.

Придя со спектакля домой, я посмотрел новости, и лег спать. Мне приснился сон, что в помещении, похожем на «ХоллМы» я смотрю спектакль «Мы кружим в ночи…», или что-то вроде этого, и рядом со мною сидит Путин. По причине своей занятости президент то и дело отлучается, а я караулю его кресло, говоря: «Занято: здесь сидит Путин». И все понимающе кивают, и отходят. Здесь нет никого начальстволюбия: просто в моей слабой голове друг на друга наложились два события – спектакль и свежие новости
                29 июня 2019 года