Есть Ангелы и среди Женщин!

  Галина Храбрая

  «ЕСТЬ АНГЕЛЫ И СРЕДИ ЖЕНЩИН»

  Есть Ангелы средь нас,
  чьи помыслы чисты,
  кто беды на себя
  других людей берут,
  несут свой тяжкий крест,
  не требуя взамен,
  смиренно и любя,
  и в трудный миг спасут.
 
  (Наталь Тарабри)
http://stihi.ru/2015/08/30/8105

  Про Ангелов, так про Ангелов! Был у меня такой жизненный случай…

  После смерти друга-юриста, с которым я была на гастролях, мне пришлось
 вернуться в Москву, и 40 дней я просидела в душной квартире одна, рыдая
 взахлёб, перебирая вещи, которые он бросил у меня перед самой поездкой,
 не зная, куда их деть? Отдавать было некому, незачем, да и некуда…

  Сын мой Сашка по моей просьбе вынес юридические книги его из дому
  и положил на то место у свалки, где наши горожане оставляли ненужные
  им «предметы старины далёкой».

  Тем не менее, живое живым: на даче поспела клубника с малиной, и мама моя
  пригласила меня к себе «наклубничиться и намалиниться», сообщив приятную весть.
   
  Наспех, утерев слезу, однако, я засобиралась, но перед выездом решила навестить
  друзей по творческой мастерской и помянуть с ними покойного товарища: люди они
  были пожилые, степенные, поэтому отказать им я попросту не могла.
  Остальным же всем отказала наотрез, сославшись на траурное настроение.
   
  Приближались Царские дни, а вслед за ними и память Сергия Радонежского.
  Это была середина июля, самое летнее время.

  Было мне очень плохо на душе, словно всё перевернулось в сознании моём,
  только наладила я свою творческую работу с детьми, обрела, так сказать,
  прочную платформу под ногой, как всё рухнуло в одночасье. Некому было меня
  больше охранять!

  Пытаясь успокоить, одна столичная пианистка, наблюдая трагедию и составив
  протеже, направила меня в Болшево к директору дома-музея им. С. Н. Дурылина
  для дальнейшей творческой деятельности. Она, так и заявила, дескать, опасаюсь,
  я, Галина, не дай БОГ, образуется пустота в твоей душе, отчего возникнет некая
  разлаженность организма, из-за которой в дальнейшем крайне трудно будет
  собраться мыслями поэту, а посему, передаю тебя, дорогая моя, в надёжные руки,
  к одному весьма опытному и проверенному товарищу.

  Она меня убедила! Поначалу я обязана была с ним встретиться, познакомиться, и,
  возможно, в перспективе, нашла бы себе утешение в изыскательском научном труде.

  Тут пианистка явно переборщила, возможно, погорячилась, что, двигало тогда её
  сердцем, мне и теперь не понятно. Знамо дело, я расстроена была, но, что,
  конкретно, преследовала она, какую цель ставила перед собой, по сей день
  осталось за кадром. Заходя наперёд скажу: затея не удалась! Наверно, она
  и привела меня в чувство!

  Собирая не малые аудитории, работая с публикой, я имела огромный опыт,
  как можно было прятать, такого человека и держать в застенках (нет, ни НКВД)
  музея, хотя и хорошего, где такие узкие коридорчики, что ни крыльев расправить,
  ни разгуляться с друзьями-поэтами? 

  Тем не менее, я, созвонившись с директором, подолгу беседовала с ним, и,
  духовно сроднившись, мы вскоре назначили встречу: он вежливо пригласил меня
  погостить у него в музее несколько дней, познакомиться с персоналом, вникнуть
  в суть да дело и почитать свои Духовные Поэмы, по которым, собственно,
  и ставились мои спектакли.

  Меня приняли в музее, как настоящего классика. Это видно стало с первой минуты.
  Ранее в музее проживала Анна Ахматова, мне много рассказывали о ней старожилы.
  Также музей посещали известные знаменитые артисты, певицы, духовные, творческие
  люди, достаточно открыть в интернете сайт, где обо всём можно подробно
  прочесть.

  Я не ожидала такого радушного приёма и внимания к собственной персоне.
  Поначалу меня смутило такое чуткое отношение к себе, как к литератору.
  Отчасти, с непривычки меня даже покоробило столь восторженно-возвышенное,
  уважительно-подобострастное, достойное всяческого уважения, внимание
  работников старинного музея к Его Величеству Русской Поэзии, как таковой.

  Ранее, я принимала дружескую похвалу, но лишь от детей, а также их родителей,
  а тут – старые почтенные люди сами преклоняли заслуженные седины. Ссылаясь
  на немалый жизненный опыт, они высказывали свои наблюдения, им странно было
  видеть, что я, в столь молодом возрасте, давно уже писала о Христе.

  Народу в музее было много, проходимость народонаселения на культурно массовые
  мероприятия была довольно велика. Это и съезды учёных со всех концов нашей
  необъятной Родины, также из-за рубежа, и прочая контактность исторически
  одарённых, всячески развитых, идейно увлечённых лиц.

  Я погостила, присмотрелась, и взяла себе тайм-аут, то есть, время на раздумье.
  Затем вежливо отпросилась, откланявшись, твёрдо решив уехать на дачу к маме,
  пробыв там до поздней осени.

  Меня отпустили с крайней неохотой, но оспаривать решение не осмелились.
  Понимая, что с моим приходом, жизнь в музее изменится «с точностью до
  наоборот»! Забегая наперёд, скажу, что они ждут меня много лет…

  Утром, всем музеем, проводив меня на электричку, мои новые учёные друзья
  остались при своих интересах, окунаясь в рутинные дела и обязанности.
  Я же, с присущей мне быстротой, пересев с поезда в вагон Московского
  Метрополитена на «Кольцевой линии», решила доехать до станции «Белорусская»,
  а затем махнуть в «Одинцово».

  Но, встретив в вагоне, на редкость красиво поющего гусляра, заслушалась,
  и прокаталась с ним по кольцу часа три, пока не получила ответ на свой вопрос,
  поняв, что в музей я больше не вернусь. Не моё это поприще. Я должна петь,
  как птица, паря на Русском Небосводе. Мне предначертана была иная судьба.

  Вспомнив покойного друга, с которым мы часто пели на два голоса, я расплакалась.
  Увидев мои слёзы, меня подозвала к себе подруга гусляра, которого все знали,
  обожали и горячо любили. Он имел большое число ярых поклонников и не только
  в Московском Метро, просто оно временно служило ему концертным залом,
  где внёс он в народное ухо немалую толику духовно-божественного звука…

  Я отметила, что гусляр одет был во всё белое, как Архангел. Также певец
  был статен, высок ростом, строен, грациозен, изящен и белокур, весьма
  благообразен, крепок телосложением, горд и величав, словно витязь.

  Осанка его была столь подогнана под гусли, что, казалось, он вместе с ними
  появился на белый свет, кстати, инструмент он соорудил себе сам своими
  собственными руками из старинного рояля…

  Разговорившись с его спутницей, я узнала, что костюм этот она сшила ему сама,
  став навеки верной женой и подругой. Некогда он позвал её оказать ему помочь,
  поддержать в пути-дороге, особенно, в транспорте. Она, не думая ни минуты,
  бросила дом, и уехала с ним, бродить по белу свету – гуслярничать, звали
  молодую женщину прекрасным именем Светлана. Получается, она вывела его в свет!
  Как бы он без неё обходился? 

  Гусляр играл и пел, она же мирно сидела рядом, деликатно продавая людям диски
  с его записями, потому что они просили и требовали их! Ещё она раздавала им
  свои контакты, взамен принимая приглашения для очередных выступлений. Они были
  милыми и добрыми, сияющими, как два белых ангела, и я сильно плакала, гладя
  на них, скорбя о том, что моего друга уже не поднимешь из земли, оттого всё
  для меня прекратилось.

  Музей меня больше не привлекал. Если до этого у меня складывались, какие-то
  идейные соображения в голове, то, видя поющий дуэт, я отказалась от ненужной
  никому бредовой затеи. Я поняла, что не допела свою песнь до конца.

  И опер дал мне первую весточку с небес после своих сороковин, показав,
  что во имя светлой памяти о нём, о его недопетой песне, я обязана петь
  за нас двоих!

  И так, мне нужна была пара. Но, я тогда не поняла, что летать и петь, это
  ни одно и то же, вокалист тут не причём, но не будем забегать вперёд на этот
  раз!

  Вот, она моя судьба: сочинять и записывать песни духовного содержания,
  решила я, утерев слёзы. Так, времени даром, не теряя, на даче я сочинила
  много новых песен, и по возвращению домой, настроившись на свой очередной
  День Рождения в Ноябре, с радостью встретилась со всей своей поющей эскадрилью.

  В тот год с маминой лесной дачи я вернулась довольно рано – в городке аж все
  удивились. Обычно я возвращалась поздней осенью, написав кучу стихов, а тут
  меня сорвало с места намеченное концертное выступление по поводу выхода в свет
  первого поэтического альманаха – яркой итоговой работы Литобъединения «Истоки»,
  где в ассортименте были и мои вирши, представленные в полном разрезе:
  целых 10 штук.

  Поскольку из наших поэтов никто своих песен не поёт, мне было назначено
  исполнить свою авторскую песню. Осенний Бал утвердили на дату 11 октября –
  светлый день перед самым Покровом ПР-БЦЫ! Выбор пал на мою песню
  «На Покров Богородицы Белой лебедью стану», привожу её полную версию:

   «НА  ПОКРОВ  БОГОРОДИЦЫ»

   На Покров Богородицы Белой Лебедью стану,
   И прибьюсь к Её щедрому, Богочистому Стану,
   Белой Лебедью ввысь вознесусь с остальными,
   Всё такими же белыми, только очень большими!

   Помоги, Божий Ангел, подними к Богоцвету,
   Пронеси по всему Богобелому Свету,
   Разузнай, разувиди, где же стайка моя,
   Где не буду в обиде, где сильней стану я!

   На Покров Богородицы в белом платьице чистом,
   И в косыночке белой с настроеньем лучистым,
   Пропою тропари и кондаки в звучанье,
   И закончу молитвы к Пресвятой величаньем!

   Ночку целую будет, свечка свет изливать,
   Стану Образ Пречистой обнимать, целовать,
   В каждый угол поставлю по букету цветов,
   Где оставит Пресветлая память следов…

   На Покров Богородицы утречком ранним,
   Побегу на колодец за чистым убраньем,
   Я умоюсь под дождик моросящий и нежный,
   Хоть Покров по преданьям должен быть снежным!

   Принесу два ведёрка этой чистой водицы,
   И душой вознесусь в Божий Стан Лебедицей,
   Всё закончен мой поиск на земле этой грешной,
   Я нашла своё счастье, но в Пределах нездешних!

   Я нашла свою радость! На Покров Всецарицы
   Поднимусь с отреченьем Молодой Лебедицы,
   Поднимусь и воспряну и надену Венок,
   Пусть помолится нежно обо мне мой сынок!

   Вот такой же Лебёдкой молодой удалой,
   Нежной поступью кроткой в душу входит Покой,
   Эта Радость Покоя — Божья Матушка в нас,
   И Покров Её Вечный — каждый день, каждый час!

   И в рожденье и в смерти ничего нет сильней,
   Разве только моленье ко Пречистой, о Ней!
   И в рожденье и в смерти — только Свет Её Глаз
   Защищает, поверьте, от бесовских проказ!

   На Покров Богородицы, духом воскреснув,
   Пропою Подвенечную, Брачную Песню!
   Будет голос мой кроток, будет нежен и тих,
   Для того чтоб услышал Предвечный Жених!

   Но когда на закате бордово-лиловом
   Я усну вечным сном — стану Вестницей, Словом!
   Будто крылья страницы люди станут листать
   Поэтической Птицы, будем вместе летать…

   На Покров Богородицы Божья Света напьюсь,
   В Божью Стаю навечно душою вольюсь
   Будет Белая стая над Россией кружить,
   Будут каяться в Храмах, будут БОГУ служить!

   Будет радуга в небе, будет рдяный рассвет,
   Никогда не растрачу из души моей Свет,
   Никогда не погибнет наша Матушка Русь,
   Пролечу над всем Миром, а в Россию вернусь!

  Сократив авторский текст до трёх основных куплетов, я успешно выступила
  на творческой площадке Дома Юношества под Фрнтанами. Концертная ведущая,
  зная, что я недавно явилась с похорон, поспешила приставить ко мне земного
  ангела, попросив одного военного барда подыграть мне прямо на сцене.

  Когда я взглянула на него – поняла, что на нём был надет такой же белый костюм
  с блестящим оттиском оливы, как некогда был у моего покойного юриста,
  а в руках почти такая же гитара. Я чуть было не разрыдалась в очередной раз.

  Понятно, это снова была весточка с неба. Друг мой печалился о своей скорой и
  преждевременной кончине, которая произошла в результате остановки его горячего
  неравнодушного сердца. У бывшего опера из-за частых попоек, систематического
  недоедания и постоянного недосыпания – жизненный тонус окончательно сник, а
  потом и вовсе свёлся к нулю, что впоследствии остановило его роскошную жизнь,
  и он никогда больше не смог бы мне подыграть!

  Но этим дело не завершилось, спустя месяц, мой верный юрист подослал ко мне
  ещё одного утешителя, более солидного, не зная, как мне угодить, а дело было
  так:

  Внутренним женским чутьём я поняла, что мне велено провидением встретить одного
  маститого поэта, весьма капризного и норовистого, но где искать его,
  я не ведала. Тем не менее, выйдя вечером на бульвар, я увидела его,
  спешащим прямо ко мне навстречу:

  — Здравствуй, Галина! Рад тебя видеть в полном здравии!
  Сколько же времени мы не виделись с тобой? Ты как поживаешь?
   
  — Плохо! Я друга весной потеряла: он прямо на море умер, там и схоронила…

  — А я подругу схоронил, вернее, она сама умерла, мне потом рассказали,
  как это было. Смотрю – пропала, ждал её поначалу, ранее с ней такое бывало
  не раз, она запойная, потом стал наводить справки, оказывается, скончалась!

  — Ей сколько было лет? Моему оперу 49-ть…

  — А Светлане – Царство Небесное – всего 40. Она совсем спилась к тому времени.
  Ничего сделать было нельзя. Тоска её добила. Вот сердце и разорвалось.
  Не вынесло разлуки с детьми. Бывший муж увёз детей в Америку, лишив её
  насильно материнских прав, он крутой у неё, она осталась тут совсем одна,
  проживала со своим отцом в его квартире, потому что квартиру, где жили некогда
  они со всей семьёй, муж продал, в результате, развалилось всё, чем она ранее
  жила, бедняжка заскучала и начала сильно пить. Сколько раз я говорил ей, что
  пьют лишь с радости, а не с горя, но, всё бесполезно. Потом гуляла сильно:
  где выпивка, там и беспредел.
   
  — Не приведи, Господь, такого никому! Моему оперу «Неотложка» запускала
  сердце 6 раз, оно всё одно остановилось, хотя нужные лекарства в наличие
  были!

  — Светлана моя не столь ярко померла: придя домой под самое утро, она легла
  одетой на кровать, сославшись на недомогание, разбудила отца, попросив,
  принести попить. Старик спустил немного застоявшейся воды из крана, набрав
  похолоднее, этого вполне было достаточно, чтобы женщина испустила дух.
  Отец поднёс стакан воды уже мёртвой дочери…

  — Ужас, какой… мне надо бы поговорить с тобой, Витя, ты сейчас, где живёшь?

  — В новом доме возле штаба, почти рядом с тобой. Мимо тебя, как раз хожу.
  Я всегда после десяти вечера свободен. Сейчас мы помогаем дочке, у той своя
  бакалейная точка на городском рынке, утром я выношу товар, а вечером в восемь
  часов заношу его на склад. Бывшая жена стоит за прилавком, торгует, а я за
  грузчика у них. Семейный подряд. Надо двух внучат как-то подымать! У меня
  отдельная квартира. Заходи. Я сейчас в завязке, не пью совсем. Тебя, я так
  понимаю, высокая поэзия всегда интересовала, да и сейчас. вижу по глазам, она
  одна, лишь беспокоит и волнует по ночам?

  — Так точно, угадал! Приду! Только со своим псом! Я одна никуда не выхожу!
  Будем гулять с ним – зайдём к тебе, код подскажи, этаж и номер хаты?

  Когда я пришла к нему, в тот же час обнаружила опять очередную весточку
  от своего покойного юриста. На подоконнике в Витиной кухне лежала книга.
  Видно, что её читают. Открыв, я увидела метку – пышную роспись бывшего опера,
  он каждую юридическую книгу свою помечал, таким образом:

  — Откуда у тебя этот учебник? Интересуешься юридическими вопросами по передаче
  наследства?

  — Да-да, его мне принёс один мой давний приятель! Он много, чего ещё,
  мне притащил, посмотри, какую белую двуспальную кровать люди выкинули, прямо
  загляденье! Я чуть подремонтировал её и у себя оставил… авось, пригодится!

  — Витя, ты имеешь вполне приличную пенсию для отставника, опять же рынок тебе
  ежедневную прибыль даёт. Зачем брать вещи с помойки? Этот учебник, знаешь, чей?
  Нет? Так я скажу тебе, он принадлежал ныне покойному человеку, мы все книги его
  после сороковин вынесли из дому, а ты подобрал. Зачем в новой квартире держать
  отжившие вещи, это может навлечь непоправимую беду. Скаредность так опрометчива!

  — Я ничего не знал, откуда взялась эта книга, сослуживец не сказал, просто
  мне нужна была информация определённого рода, вот, он и принёс, книга эта
  у него с лета, оказывается, была…

  — Правильно, мы летом её и вынесли. Конечно, по росчерку не распознать,
  кто жив, кого нет уже с нами…

  — Он заберёт её назад. Когда ты придёшь в следующий раз, её не будет!

  Стали мы встречаться вечерами. Днём Витя трудился на рынке, его внезапно
  могли вызвать на разгрузку товара, обычно за дедом прибегали внуки,
  для них он в буфете держал пряники и конфеты, а вечером ждал моего прихода.

  После каждой очередной вечерней прогулки, не заходя к себе в квартиру,
  я прямиком направлялась к Виктору. Глядя, как он сидел и вычитывал мои
  новые стихи, иногда громко вскрикивая и даже матерясь, по поводу элементарных
  ошибок, меня настигала догадка, что всё это неспроста. Но этот факт меня никак
  не напрягал, напротив, умилял отчасти. Мне нравились эти ликбезы.

  Запальчивость бывшего политрука говорила, об его истинном неравнодушии
  по отношению к Духовной Поэзии и высоконравственному уровню Русского Языка.

  Желая угодить, Витя, как только я входила в его жильё, начинал исполнять
  с наскока мою любимую неаполитанскую песенку. И по сей день, я слышу его
  неподражаемый голос, хотя стала понемногу постепенно забывать, и лишь слова
  ещё держат тех воспоминаний хрупкую нить:

   Скажите, девушки, подружке вашей,
   Что я не сплю ночей, о ней мечтаю,
   Что всех красавиц она милей и краше,
   Я сам хотел признаться ей,
   Но слов я не нашёл!

   Очей прекрасных огонь я обожаю,
   И на земле иного я счастья не желаю,
   Что нежной страстью, как цепью, к ней прикован,
   Что без неё в душе моей тревоги не унять!

   Когда б я только смелости набрался,
   Я б ей сказал: «Напрасно ты скрываешь,
   Что нежной страстью сама ко мне пылаешь.
   Расстанься с глупой маской и сердце мне открой».

   Очей прелестных огонь я обожаю,
   И на земле иного я счастья не желаю,
   К тебе я страстью, как цепью весь прикован,
   Хочу тебе всю жизнь отдать, одной тобой дышать.

  В ходе расследования выяснилось, что мама Виктора была заслуженной учительницей
  РСФСР, в своё время он получил, благодаря ней, блестящее образование.
  Поэт родился и вырос в Туапсе у самого синего моря, где вдали от мирской суеты,
  научился слагать свои роскошные стихи, став впоследствии военным ракетчиком.

  Виктор словно оживал, когда находил в моих сказаниях образные выражения
  и художественные сопоставления, мне было приятно, что я, тем самым,
  отвлекала его от печальных раздумий, заинтересовав своей бурной поэтикой.

  Потом я, расхрабрившись, в конец, взяла почитать его работы на дом и даже
  вдохновилась несколькими из них, сочинив к ним музыку. Так появилось несколько
  лирических песен на его романтические стихи. Разучивая их под аккордеон,
  я впервые пригласила Витю на прослушивание к себе домой.

  Песни он принял всей душой, загордился даже, но я сделала вид, что не заметила
  сего конфуза. Для меня важнее было вернуть поэта в Литературное Сообщество.
  Так на очередном декабрьском заседании поэтов нашего города я впервые
  представила его песню. Витя пришёл туда. Пересилив себя, он нарядился и подарил
  мне белые гвоздики, встав на одно колено. Было морозно, но нам было жарко.

  Поэты подумали, что у нас завязался роман! Пользуясь удобным случаем,
  мы представили в Доме Молодёжи второй свой авторский дуэтный номер,
  пришёлся тот в самое Христово Рождество, номер тоже был весьма удачным,
  на редкость красочным, музыкально-танцевальным.

  Прошёл январь, постепенно шли на спад сильные морозы. Близились февральские
  метели. Начались собачьи свадьбы.

  Как-то я зашла к Вите многим раньше назначенного времени перетерпеть пургу,
  и, найдя его крайне раздражённым, поняла, что к нему заходила его дочь.
  По всей видимости, разговор у них происходил на повышенных тонах: дочка
  снова потребовала от отца немалых денег себе на игровые автоматы.
  Она с детства отличалась сильным пристрастием к шальной наживе, Витя думал,
  что рынок полностью её удовлетворит, но не тут-то было!

  Так вышло, что пёс мой в тот вечер подрался с болонкой. Стоя у порога,
  не торопясь, проходить в квартиру и раздеваться, я осмотрела пса:
  он был цел и невредим, просто у него оборвался ошейник и соскочил поводок.

  Пока мы с Витей сладили его кое-как, руки мои сильно загрязнились,
  я попросила провести меня в ванную комнату. По обычаю Витя каждый вечер
  смачно кормил нас, вот и теперь, стоя на кухне, подполковник в отставке –
  «Ворошиловский стрелок», лидер всех боевых искусств, которые только имелись
  в армии на то время, варил нам «Тураковские пельмени», в результате чего,
  мой прожорливый молодой пёс, «проводник в предверье пьянки», ежели брать
  по Высоцкому «извертелся на пупе»!

  Рыночный достаток обуславливал некую съестную роскошь, и нам с псом варили
  каждый вечер пельменей целую пачку. К блюду подавалась сметана в нераспечатанной
  пластиковой баночке, кетчуп «Балтимор» с паприкой в стеклянной бутылочке
  с широким горлышком, горчичка в виде соуса нежная, жиденькая, со сладковато
  пряным вкусом, а главное, непочатая пачка Вологодского сливочного масла,
  в котором никто не ковырялся ни вилкой, ни ножом; это верх изыска для меня:

  — Еда готова, господа-удавы! Прошу к столу! Кушать подано! Идите жрать,
  пожалуйста! Тебе, Галина, я знаю, нравится погорячее, с пылу с жару, а пёс
  твой пусть обождёт, пока его порция остынет на балконе.

  Далее, пытаясь, как-то скрыть конфуз и смущение, а также загладить вину,
  Витя, обращаясь к рыжехвостому, пошутил:

  — Вы меня, молодой человек, своей дракой застали, чуть ли ни врасплох,
  я вас так рано не ждал, потому не успел заранее порцию вашу остудить!

  — Скажи, Витя, где в твоей квартире женщине можно руки помыть?

  Я полагала, что Витя разрешит мне помыть руки прямо на кухне, дел-то на пятак!
  В ванную к незнакомому мужчине, честно говоря, заходить мне особо не хотелось:

  — Сначала, подскажите, где вы тут женщину видите? А потом я укажу вам на дверь!

  Мой рыжий, лохматый, весьма нагловатый пёс, повидавший виды ещё и не те,
  жуткая подлиза и баловень судьбы, в виду наличия смазливой мордашки,
  от вздорной версии по поводу женской принадлежности его хозяйки, с размаху
  присел плашмя на всю свою хвостатую задницу. И, взвизгнув от неожиданности,
  красноречиво гавкнул, изнемогая от удовольствия, что, сейчас будет снова
  очередная потасовка:

  — А я, блин, кто, по-твоему?

  Мне показалось, что Витя, вот-вот должен был сказать по этому поводу,
  что-нибудь смешное, съязвить, дескать, все мы поэты на одно лицо, стало быть,
  по половому различию равны. Но, по всему видать, ему в тот вечер, было
  не до шуток, его переклинило и он выпалил:

  — Я вижу перед собой Ангела! Ты не женщина, Галина, даже не мечтай. Женщины,
  как правило, все нуждаются в деньгах, а ты лишь в правильной форме стихов!
  Они приходят, охмуряют нас, мужчин, потом просят денег. Тебе же всё это ни
  к чему.

  — Не поняла, это монолог?

  — Позволь мне, я продолжу, коль начал!

  — Валяй, только не перестарайся!

  — Ещё, пожалуй, истинной женщиной была моя покойная Светлана! Та, как войдёт,
  бывало в мою квартиру, с порога начинает раздеваться сама и без лишних слов
  валить меня поскорее на кровать, потом целовать в засос! Это чтобы позлить мою
  бывшую жену. Та, однажды застукала нас, за этим занятием. Выследив и взяв ключи
  у внуков, так вот, подкравшись, жена внезапно вывалила Светке на голову
  огромный жбан с масляной краской, стоявшей у меня в коридоре. О том, что та
  была супер блондинка всем ухажерам Светкиным пришлось позабыть! Но Света всё
  равно продолжала приходить ко мне, обойдя по кругу всех своих любовников.
  В результате, жена, окончательно рассвирепев, пришла и разбила большое зеркало
  на ней, сняв его прямо со стены!

  — Господи, зачем?

  — Я по обыкновению стал заступаться за Светку, так она добавила ей репродукцией
  Серова…

  — Подобное я часто видела в кино, неоднократно, с лучшим исходом и высоким
  качеством изображения. Мне нравилось, иной раз думать, насколько любовникам
  было хорошо, раз они претерпевали подобные оскорбления и даже нападения
  со стороны окружающих!

  Присев с Витей на миниатюрный диванчик, видавший виды, похоже, также взятый
  приятелем его на городской свалке (вряд ли, ссылаясь, на ценность антиквариата,
  поэт стал покупать себе этот клоповник) я положила бедняге голову на плечо.

  Мне захотелось утешить Виктора, хотя бы тишиной немногословия, что-то роковое
  почуяла я в тот момент. А его большая белая кровать стояла напротив
  и безмолвствовала: хозяин её сидел, как вкопанный, не смея шевельнуться.

  Так мы просидели битый час, где был мой пёс, я не знала, он будто бы притих.
  Наверно, отлёживался после боя, возможно, сильно захотев, чтобы у него
  снова появился хозяин…

  Как только пельмени остыли, мы, очнувшись, подозвали его к миске, и тот рьяно
  начал их уплетать. Я тоже принялась за свою порцию. Витя при нас никогда не ел,
  стоя наготове, предложить добавку, он не смел бы чавкать, из вежливости
  и воспитанности, но, полагаю, всё было банальнее, он «после шести вечера»
  не ел:
   
  — Вы, сударыня, завтра у меня, соизволите быть? Если да, то во сколько?
  — Ежели без драк, примерно, так же, как вчера: к ужину, стало быть,
  ждите, мы придём, но учтите, будем очень голодные!

  — Значит, псу по обычаю варю его порцию, заранее остужаю, а тебе, Галина,
  подаю горячие пельмешки. Я быстро их сварганю, пока ты будешь разуваться,
  снимать, как их там, дай БОГ памяти, меховые на босу ногу сапожки,
  и руки мыть на кухне после еды…

  — Правильно! Я часто забываюсь, начиная кушать руками, оттого мою их после еды!
  Зелень я сама нарежу, не хлопочи, укропчика, главное, побольше прикупи!
  Да, совсем чуть было не забыла: Поэму тебе завтра принесу на переправку!
  Ты только меньше матерись!

  — Видал вчера, сидела, строчила: всю ночь у тебя свет горел!

  — Витя, как же ты вкусно готовишь! Нет ни единой разваленной! Все целые,
  словно нитками прошиты! Из чего их готовят, интересно, ты часом не знаешь?

  — Изо всего! Хотя на этикетке написано «из курицы»!

  — Ой, да они с курицей рядом не лежали, но это намного вкуснее,
  нежели написано было, что «из кабана»!

  — В них напихали всего понемногу, что в цех рабочим завезли: шейки, клювы,
  головы, хвосты и козью рожу: брюхо, ухо, горло, нос и кожу!
  Усы, копыта и ещё клыки…

  — Хорош, не то меня стошнит! Откуда видел ты, что у меня свет горел
  всю ночь в окне? Тебе из своего дома не видно, хоть изогнись в дугу!

  — Хм, я специально выходил на улицу посмотреть, твоё окошечко светилось до утра.
  — Как часто ты выходил? А чего ко мне не зашёл? Стали бы ошибки выправлять…

  Вскоре пути наши разошлись. Летом я уехала на дачу, там повстречалась
  со своим будущим мужем Игорем и вскоре мы обвенчались.

  Виктор, как узнал, сразу позвонил мне, громко поздравив со вторым по счёту
  замужеством! Полагаю, жизнь его в тот момент закончилась, но я тогда не поняла,
  ибо увлеклась вовсе не поэтом, а человеком реальным, дельным, крайне далёким
  от торговли и художественного вымысла стихов. С ним пришлось мне полетать,
  ибо он взял меня в свою стаю, тогда как Витя… только выправлял стихи.

  Затем у Виктора начались большие неполадки с бизнесом. Дочь его вдрызг
  продулась на игровых автоматах. Разрядчики включили ей счётчик. Поставили
  на кон. Она подалась в бега. Пыталась даже наладить бизнес за кордоном.

  Витя остался держать оборону с двумя внуками. Они продали всё, что
  только можно было и что нельзя, но всё одно сумма долга росла непомерно ввысь.

  Сорвавшись и слетев с катушек, желая погасить кулаками её безумное,
  несправедливо безудержное увеличение, так как ружья наградные давно им были
  проданы, Виктор, напившись, вступился за родную кровинушку и погиб. На тот
  момент ему исполнилось полных 65 лет. Мир его праху.

  P. S.

  Задолго до этих событий, Витя передал мне свой маленький сборничек стихов,
  где галочками отметил стихи, посвящённые мне, Галочке.

  Книжка пролежала у меня в ящике письменного стола несколько лет.
  Пока шла стройка тёплого дома в лесу, мне было не до чужой поэзии,
  но и потом, я долго не решалась открыть и прочесть из неё хотя бы
  несколько строк. Интерес был исчерпан.

  Вспомнив о ней в день его рождения, заказав по нём в церкви панихиду,
  я прочла все стихи, посвящённые мне, естественно, после смерти поэта.
   
  В этом году, в свой нынешний день рождения, сидя за столом, растрогавшись,
  что нет его рядом, я впервые поделилась этой красивой печальной историей
  с подругами.

  Им понравилось то, с какой душевной теплотой отозвалась я о своём коллеге,
  поведав о его трагической судьбе. И пусть ему пришлось поначалу стать военным,
  потом торговать на рынке, что же, всякое в жизни приходится нам испытать,
  он всё равно, был и остался НАСТОЯЩИМ ПОЭТОМ. Ни что, ни сабля, ни клинок
  не в состоянии обрубить крыльев, ежели они даны человеку от рождения. Аминь.