собачья колбаса

Вы когда-либо пробовали собачью колбасу?
Нет? Ну и ладно. А мне довелось. Я не знал, что это колбаса собачья. Колбаса и колбаса. И на вид. И на вкус.

Мои родители не были склонны к перемене мест. После окончания папой военного училища, мы переехали из российского города, в город на(в) Украине. И прожили в этом городе, я двадцать шесть лет, а они более сорока. И если бы не сложившиеся обстоятельства, они никогда бы не решились на обратный переезд. Тем более, когда тебе семьдесят. Но одно дело переехать из города в город внутри страны, пусть и бывшей страны, и совсем другое дело уехать из страны. Поменять страну. Языковую среду. Поменять все радикально. Когда тебе за тридцать. Самое сложное, это привыкнуть, что все вокруг говорят на другом языке. Не просто на другом, а на совсем другом. Рядом не лежащим, не стоящим, не сидящим, с твоим родным языком. Мы с женой и семилетним сыном переехали жить в Америку. В Нью Йорк. И уж если ты решился на это, надо привыкать, осваиваться, учиться жить по новому.

Чем хорош Нью Йорк, здесь каждой твари по паре. Русская диаспора. Украинская. Итальянская. Китайская. Еврейская. Мексиканская. Грузинская. Пуэрто-риканская. И много много других. Нью Йорк-это город Мир! Монако-город государство, а Нью Йорк-город Мир! World-City!
И выходцы из бывшего СССР, СНГ, облюбовали южную часть Бруклина. Брайтон бич. Это улица, с выходом к заливу Атлантического океана. Со своим пляжем. Магазинами. Ресторанами. Проблемами. Традициями. И конечно, вновь прибывшие старались устроиться, поселиться, если не на самом Брайтоне, то рядом. Прожив неделю у моей институтской знакомой, уехавшей двумя годами раньше, мы сняли, вполне уютный подвал. С окном на уровне земли. В двадцати минутах ходьбы от Брайтона. Подвал состоял из просторной залы, небольшой спальни с душем и туалетом, и закутка кухни, с плитой и холодильником. А ещё там была барная стойка, которая никогда не использовалась нами по назначению. Пространство за ней, мы использовали, как кладовку. В общем, жить можно. Был июль месяц. Стояла ужасная жара. Сдобренная почти стопроцентной влажностью. Дышалось через раз. Одежда прилипала к телу, как только ты выходил из проветриваемого кондиционером помещения, на улицу. Предупреждения по телевизору и радио. Люди с проблемами сердца, старайтесь не выходить из дома. У жены депрессия. Сыну все равно, в свои семь лет. А я, как мне кажется, вообще, человек мира. Могу жить где угодно. Деньги, вырученные от продажи квартиры там, хоть и экономно, но тратились здесь, а работы никакой не было. Пособий тоже. Мы приехали не по статусу беженцев. Мы просто приехали. Выиграли Green Card. Permanent residence. Постоянное место жительства. С правом на работу. Но работу надо найти. Но, как говорят лавэ нанэ, и жизнь нанэ. Так и здесь, языка нет, и работы нет. Просматривая русскоязычные газеты, я делал по несколько десятков звонков, каждый день. Но все тщетно. Как только узнавали, что я в стране целых две недели, говорили, что перезвонят. Но никто не перезванивал. Меня даже не взяли на расфасовку пельменей. До сих пор, прожив двадцать лет в Америке, не понимаю, зачем тебе английский в совершенстве, при расфасовке пельменей? Так прошла ещё одна неделя. С женой мы сразу решили, что сына надо отправить обратно к бабушкам и дедушкам. Пока не встанем на ноги. Конечно будем скучать, но это необходимость. Он воспринял спокойно. Надо, значит надо. Мужик. А пока я продолжал искать работу. Мне повезло. Я попал в русскую компанию, которая занималась перевозками. Проще говоря, устроился работать грузчиком. Работали мы по двадцать шесть часов в сутки, и ещё чуть-чуть. Но могли и два, иногда и три дня, просидеть без работы. На телефоне. В компании были те, кто работал постоянно, им платили чуть больше, до девяти долларов в час. И были приходящие. Им платили семь долларов в час. Плюс чаевые. Если повезёт. Но, если  работы долго не было, мы работали приходящими, в других компаниях. Работодателям это не нравилось. А вдруг «зайдёт» работа. А ты уже работаешь. Получалось триста-пятьсот долларов в неделю. За свой подвал с удобствами, мы платили шестьсот долларов в месяц. Вода и электричество включены. В принципе, денег хватало. Питались куриными окороками, по 19 центов за фунт. Хлеб, доллар двадцать пять. Помидоры, пятьдесят-шестьдесят центов за фунт. Одежда, тоже не стоила дорого. Джинсы Wrangler, стоили тринадцать-пятнадцать долларов. А не брэндовые джинсы, можно и за десять долларов купить. Кроссовки двадцатка. Футболки, тогда, да и сейчас, стоят копейки. Конечно, как говорят, с дуру можно и х.. сломать, и футболки есть по сто и двести долларов.  Но, зачем?  Стильно, скажете вы. Да. Но бегать с коробками на пятый и с пятого без лифта, не до стилей. Через десять минут работы, все мокрое, хоть выжимай. А после работы, здоровый сон. Не до гуляний было.

Жена, дипломированный врач, устроилась на работу тоже. Ухаживать за бабушкой. Еврейской бабушкой. Её звали Туба. Мне, уже потом, когда у неё с женой наладились отношения, звоня, чтобы сообщить, что на пятом канале идёт шикарный концерт, видно жена рассказала ей, о моей страсти к музыке; тогда я ещё играл на гитаре, и даже иногда сочинял песни, она представлялась, Аркадий-это Тамара.
Первое  свидание жены с Тубой-Тамарой, стало уже семейной историей. У моей любимой типичное, русское лицо. Круглое. Нос кнопочка. Все миниатюрное. Как у подростка. Короче, мне нравится. Заходит она к Тубе-Тамаре. У той сигарета в зубах . О-о, русская, небось? Жена скромно, да. Это ****ец, блять.(именно ть). Случайно не врач? Жена скромно, да, врач. О-о-о, это ****ец, блять. Водку, пьёшь? Жена скромно, нет. О-о-о, дальше по тексту. Ну, ничего, научишься. Туба из Киева. Ей семьдесят три. Грузная. Голос низкий, прокуренный. Двадцать лет, как приехала, но английский так и не освоила. А зачем? Так она говорила. Ей положена сиделка. Сходить в магазин. Погулять. Поговорить. Наконец выпить водочки с килькой. А в свободное от Тубы время, жена готовилась к экзамену, по английскому языку. Чтобы потом, подтвердить диплом врача. Подтирать задницы бабкам, всю оставшуюся жизнь, она не намерена. Так она говорила. Выучила. Сдала. Подтвердила. Закончила медицинскую школу. Работает.

Но это сейчас. А пока, она общается с Тубой-Тамарой. Я учусь на веб-дизайнера. И продолжаю работать грузчиком.

Обычный дом, на среднем Манхэттене. Третий этаж без лифта. Лучия. Представилась милая бабулька, с воздушным одуванчиком серых волос на голове. А это Сиси. Представила Лучия, сидевшую у неё на руках, болонку. У Сиси воняло из почти беззубой пасти. Она тяжело и часто дышала. И не грозно порыкивала. Это было наша третья работа на сегодняшний день. Работали вчетвером. Трое паковали и выносили вещи, а один раскладывал их в машине. Утром, в шесть, мы выпили кофе и съели бэгл, это русский бублик, с крем-чизом. А время три. Есть хотелось неимоверно. И тут, выгружая продукты из холодильника, я увидел завёрнутую в бумагу колбасу. Продукты мы уложили в переносной холодильник. Колбаса, нарезанная тонкими, как промокашка кольцами, до холодильника не дошла. В компании работали три Игоря. И для удобства, только один, первый, был Игорь, другой Горыныч, а третий Беларус, он приехал из Минска. В этот раз мы работали вместе с Беларусом. Он складывал вещи в машине. С ним мы эту колбасу и приговорили. Когда я поднялся в квартиру, бабулька-одуванчик копалась в переносном холодильнике. Форман, это не фамилия. Он же бригадир, Вованя, спросил у меня, если я клал в холодильник колбасу. Бабулька не может найти колбасу для собаки. Я сказал, что колбасу не видел. Взял очередную коробку и пошёл вниз, к машине. Беларус принял коробку. И я поинтересовался, а не начал ли он гавкать? Почему? Спросил он. Да так. Сказал я, едва сдерживая смех. Уже потом, когда загрузились и ехали на новый адрес, я рассказал про колбасу. Слёзы текли. Мы смеялись. Уставшие. Все ещё голодные. Но счастливые.

Я закончил школу веб-дизайна. Но никогда не работал дизайнером. Только для себя. Выпускной у меня был в башнях-близнецах. В июле 2001 года. А в сентябре, близнецы рухнут, после атаки террористов. Многое в мире изменится. Буш младший станет 43-м президентом США. Сменив весельчака Клинтона. Начнётся война в Ираке. А я буду работать в госпитале, в пригороде Нью Йорка. Где задержусь, похоже, до пенсии. Потому что до сих пор, вот уже восемнадцать лет здесь работаю, и пока ничего менять не хочу.