Жизнь - штука одноразовая

Тугие струи дождя молотили по крохотным стёклышкам окна. Старинный сводчатый переплет пропускал в помещение слишком мало света, а тут еще и дождь! Черно - фиолетовые тучи теснили одна другую, швырялись змейками молний, и раскаты оглушающего грома с треском взрывались в воздухе, оглушая и пугая.
Холодно, очень холодно. Наверное снова поднялась температура. Ну и пусть, это не страшно. Ведь завтра особый день, день, который есть у каждого. Он приходит раз в год, делает очередную пометку в календаре судьбы и исчезает в никуда. До следующего года.
Завтра ей исполнится 16. Уже завтра. И завтра произойдет то, что должно произойти. Это обязательно случится. Так нужно. Кому? Наверное, только ей. Ей одной. Ну и пусть!
Тёмные фигуры шли по крытой галерее в храм. Храм старый. Очень старый. А галерея построена совсем недавно, на случай вот такой погоды, как сегодня.
Зазвенели колокола, сзывая на молитву. "Бооом-боооом-бооом" - гудел большой колокол. И звонкими переливами вторили колокола меньше.
Завтра...

ГОД НАЗАД

Они возвращались с турнира по спортивным танцам - она и Максим, её неизменный партнёр. Уже десять лет они танцуют вместе, но только с этого сезона начали ездить одни, без родителей. В купе СВ никого посторонних.
Сегодня ей исполнилось пятнадцать. Уже пятнадцать. Или ещё только пятнадцать? Это много? Хызы...
Она швырнула чехол с костюмами в угол  полки, туда же отправила и сумку с кубком, медалями, призами, косметикой и прочей необходимой мелочью. Лень убирать, потом.
- Надоело! Каждый раз одно и тоже! Тошнит уже от однообразия.
- Чё те не нравится? Первые? Первые!
-И...? Дальше -то что? К чему стремиться? Еще один турнир, еще одна медаль, и снова по кругу, как карусельный пони! Самба, ча-ча, квик-степ... Объездили столько городов и стран, а что видели? Ни фига! Под каблуками, паркет, в ушах Иглесиас, на шее кругляшки на ленточках!
- Опять начала! Ну хочешь - бросай! Найду другую партнёршу! - Максим начинал злиться. - Чем плоха карьера? Тренерская работа, свой танцевальный клуб, деньги, известность...
Она его не слушала. Сидела, привалясь спиной к стенке, и смотрела как шевелятся его губы, как играют мышцы под футболкой. А что если! Она усмехнулась и облизала губы. Ярко-алая помада делала их похожими на спелую ягоду - сочную и сладкую, глянцево-притягательную. Медленно потянула вниз молнию на кофточке, наблюдая за партнёром.
Молния ползла всё ниже и ниже, края кофточки расходились, как створки плода, обнажающие гладкие упругие округлости.
- Ты чего? - спросил Максим.
Она расхохоталась. Рука её стремительно взмыла вверх, увлекая за собой молнию. И тут же оборвала смех.
- Ничего,- и вышла в коридор. Застыв у окна, она ни о чем не думала. Где-то вдали, в темноте, тянулась вереница огней. И вдруг пропала, заслоненная густым лесом, подступающим близко к дороге. Вот так и жизнь - череда огней, которые однажды погаснут. И никогда не зажгутся вновь. Нет той волшебной спички или зажигалки , способной это сделать.

Открылась дверь соседнего купе.
- Не спится? - спросил голос.
- Нет, -ответила она.
- Понимаю. И догадываюсь, о чем вы сейчас думаете. А я ведь могу вам помочь! Хотите?
Она помолчала, а затем уверенно произнесла:
- Да!
Через десять минут после этого, в коридор выглянул Максим, но партнёрши там не обнаружил. Не было её и в соседних купе, не было в вагоне-ресторане, ее вообще не было в поезде.

А колокола всё пели, раскачиваясь, волны колокольного звона расходились в стороны, наплывали друг на друга, сливались в один протяжный гул. Ей было холодно и страшно. Она отошла от окна, накинула на плечи тёмный балахон, укрыла пепельно-белые пряди волос капюшоном и вышла в галерею. Ветер запутался в ветвях старой ели, растущей у самого крыльца храма. По преданию, ель выросла на том месте, где пролилась кровь убиенного отрока Михаила, которому во сне явился ангел и что-то там наобещал. Ей рассказывали, но она не запомнила. С тех пор, с момента убийства отрока, это место считается святым... Или что-то типа того... Чушь собачья!
Она прошла в храм. У царских врат стоял, замерев, молоденький иподьякон. Она увидела, как он скосил глаза в её сторону и румянец опалил его щеки. Еще совсем недавно она бы усмехнулась, увидев это. Но не сегодня. Сегодня последний вечер перед... И у неё другие планы на этот вечер.

*   *   *   

- Ты очень похожа на Богородицу. Нет, не на топорные работы старых русских мастеров. Икону я видел в Ташкенте. Там есть епархия РПЦ, - голос вел речь неторопливо, как бы обдумывая, стоит ли говорить вообще.
- Необычайной красоты лик... Ты удивительно похожа на неё. И даже красивее: нежнее, одухотворённее... Эти пепельно-белые локоны..., - узкая рука с удивительно светлой матовой кожей коснулась её волос, перебирая свитые в тугие кольца пряди.
- Так идут тебе... И глаза зелёные-зелёные... Как летнее несозревшее яблоко. У неё они были тоже такие. И локоны были. Она не любила меня. Она вообще никого не любила. Не умела любить. А я умею.
Голос смолк. Она недоумевала - о ком идёт речь? О Богородице или человеке?
А голос продолжал:
- Я научу тебя любви! Настоящей любви! Той, которая не подвластна времени, той, что недоступна простому смертному.
Голос пугал. Ну и пусть! Всё лучше, чем её однообразная жизнь.
- Испугалась? Не бойся! Я не причиню тебе зла, - по лицу-маске пробежала тень.

Она явилась домой в тот же день.
- Мы встречали тебя на вокзале, где ты была? Макс сказал, что ты пропала из поезда! Где ты была?! - родители наседали.
- Мы просто поругались с ним, и я вышла на ближайшей станции, доехала на такси.
- На каком такси? Без вещей и денег? Ты обманываешь нас! Скажи правду!
-Да правду я говорю! Можете позвонить в эту таксоконтору! Ну без вещей! Психанула просто! А деньги были с собой.
- Психанула она! Нам могла позвонить? Максим всполошил всех - она пропала! Что мы могли подумать?!
- Ой, да ладно вам! Я дома, живая и здоровая, норм же! И вообще, я хочу есть! Давайте ужинать! Валентина Петровна, что у нас сегодня вкусненького? - она вошла в кухню, где что-то быстро нарезала кухарка.
- Тушеная телятина со спаржей и рисом, суп-крем с белыми грибочками, салатик овощной, паштет...
- О! Мне всего и побольше! Люблю твои вкусняшки!
Повариха заулыбалась.

После ужина поставила на зарядку выключившийся телефон. Ого, сколько пропущенных вызовов! Мобильник затренькал стандартную мелодию. Маааакс!
- Чего тебе? - бросила она в трубку.
- Ты где была?!!!! Я чуть с ума не сошёл!
- Ну не сошёл же! Чё хотел?
- Что хотел? Уже ничего! Нашлась, значит всё норм!
- Ты еще наори на меня! Задолбали! - она надавила кнопку. - Осёл!
Чем себя занять она не знала. Было пусто, скучно одиноко. А!
- Я пойду прогуляюсь!
- Не долго!
- Хорошо!
Она вышла за ворота и пошла в сторону КПП. Коттеджный посёлок вырос рядом с деревенькой, а деревеньке есть сельский клуб, где ежевечерне отирается деревенская молодежь её возраста и постарше. Она специально оделась попроще, понеприметнее, чтобы не выделяться из толпы сельских подростков.
Музыка била по ушам и слепили разноцветные вспышки. Местные милашки, все как одна с выпяченными губами, лихо взлетающими к ушам стрелками на веках, "выглаженными" утюжком волосами по плечам, потягивали пиво из баночек и беспрестанно матерились.
- Здарова, овца! Чё давно не забегала на огонёк,- тощая Лизка, с волосами лиловыми у корней и зелёными от середины длины и до кончиков, смачно рыгнула.
- Некогда было! Дай хлебнуть!
Пиво было противным:
- Моча старого осла! - она вернула банку Лизке. Та гоготнула.
- Хочешь? У Димона новенькое есть кой чё. Спросить?
- Не, не хочу. Потом мож, позже.
- Нукыль, нукыль! - Лизка отвлеклась на подошедшего парня.
Незнакомый, во всяком случае, она его тут раньше не видела. Одет дорого, пахнет ещё дороже - элитным парфюмом и деньгами. Уж она-то понимает в этом!
Он увидел её, обошёл разочарованную Лизку, и направился к ней.
- Привет, я Денис. Как зовут нежного ангела?
- Какая разница! Ну, Фрося! Устроит?
- Ефросинья, значит! - парень ухмыльнулся. - У нас тут вписка намечается. Наши бабки - ваша красота. Как ты? Идёт?
Она подумала.
- Почему нет?
- Тогда за мной! - и парень, кивнул приятелю, окучивающему еще одну мадаму.
Ехали с полчаса. Огромный особняк за каменным забором поразил Аньку, ту , что тоже прихватили в клубе. Огни горели везде, где только можно, грохотала музыка, визгливо хихикали девицы, томные и нарочито неприступные поначалу.
- Что будешь пить? - Денис набулькал себе коньяка.
- Пока ничего, осмотрюсь.
- Осмотрись! Ток не долго! - парень хохотнул. - Сейчас приду, не уходи никуда отсюда, потеряешься.
- Ооок!

*  *  * 

Январская стужа залепила окна морозным узором. Старые деревянные окна в старом, давно не видевшем ремонта доме… На ремонт вечно не хватает денег. Впрочем, их на всё не хватает. Она стояла у окна и прикладывала к стеклу горячую ладонь, пытаясь рассмотреть сквозь проталинку что-то там, в морозной мгле. Но видела только мельтешение ветвей старой черёмухи, раскачиваемой ветром. Она стояла у окна и думала:
«Что в моей жизни было хорошего? Была ли я когда-нибудь счастлива? Вспомню ли что-то доброе? Память уносит в детство… безмятежное детство… когда я еще ничего не понимала о мире… не знала, насколько он жесток… и не знала, что пришла в этот мир, чтобы стать никому ненужной… да… так бывает, что человек не нужен никому… ни родителям, ни друзьям – их просто нет, друзей… ни той половине, которой у тебя тоже нет и никогда уже не будет… Смешно даже надеяться на это… Никто не захотел быть с тобой, жить с тобой, умереть рядом с тобой, прожив много-много лет… Никто не захотел заботиться о тебе и никому не нужна твоя забота. Ты есть – но тебя нет. Ты вычеркнута из этого мира, хотя ещё присутствуешь в нём… Ты не приносишь пользы, Ты никчёмна… От тебя одни проблемы… Ты глупа, но при этом с завышенным чувством собственного достоинства. Ты эгоистка, но при этом добра и готова протянуть руку помощи. Но вся фишка в том, что и помощь твоя будет принята как должное и снова о тебе забудут. Ты хочешь признания и тщетно пытаешься получить его, ты грезишь о любви, а вместо этого рядом с тобой одиночество, ты выдумываешь себе другие жизни, чтобы не завыть от тоски и не сойти с ума от одиночества… Так было и так есть и так будет. Потому что мир не нуждался в тебе, а ты пришла. Ты пришла чёрно-синего цвета, задушенная пуповиной… Ты карабкалась в жизнь, а она отторгала тебя… Но ты настойчиво требовала себе места под солнцем… А через неделю после появления на свет ты заболела… Двусторонняя сливная пневмония не давала шансов на благополучный исход. Этот мир не хотел видеть тебя среди своих существ, но ты лезла в этот мир, лезла с упорством , с настойчивостью идиота, долбящегося головой о стену… Два месяца ты играла со смертью в «Кто кого»… Врачи не хотели везти в больницу, понимали, что не жилец… Но ты лезла в эту жизнь… И ты победила… Ты выжила… Но мир усмехнулся и сказал : «Окей! Оставайся! Только не пожалей потом, о том, что выбрала!»… И началась жизнь – полная чудес… Мир завораживал, и ты тянулась ему навстречу… Ты доверчиво протягивала к нему ладошки, а он ставил подножки… Первые звоночки просигналили через полгода… Ты плакала, и дыхание твоё останавливалось, и сознание оставляло тебя… И приступы были часты и сильны… Мозг, постоянно лишаемый кислорода, не развивался в полную силу… Ты выросла, припадки прошли, но ты стала глупой… Глупой и до ужаса застенчивой… Помнишь, как над тобой смеялись сверстники? Мямля, ты не могла ответить им, не могла себя защитить… И ты была толстой, толстой и некрасивой… А дети – существа жестокие… Очень жестокие… Время шло… Ты росла, похудела и превратилась в красивую девушку… Но что тебе эта красота, когда нет уверенности в себе, в своих силах, в своих способностях, в своём уме? Ты всегда оставалась на последних ролях, сознательно выбирая себе эти роли. Ты боялась быть осмеянной, боялась быть нелепой в глазах других… Ты красива, красота твоя притягивала многих, но твоя робость, твоя амёбность убивали на корню желание быть с тобой – скучная, молчаливая, неуверенная в себе особь… И мир хохочет над тобой: «Что? Получила? А тебя предупреждали!» Последнее спасение от одиночества – ребёнок… Какая-то мысль в глубине души шепчет - пока молода и красива, пока сильна и здорова – роди… Но не будет ли этот малыш таким же ненужным и одиноким? Не будет ли он проклинать тот день, когда появился на свет? Так зачем же обрекать его на мучения? Его – самого родного и любимого… Пусть лучше он не родится… Не родится никогда…. Однажды придёт время, когда мир преодолеет твоё глупое сопротивление и вытолкнет тебя в бездну небытия. Ты еще не знаешь, как это произойдёт… Может быть ты сама оборвёшь нить… Решительно… А может быть мир готовит тебе новый сюрприз – полную нищету, болезни, другие страдания… Так стоит ли ждать удара? Не лучше ли уйти и не мешать никому… Никто не заметит твоего ухода, никто не будет оплакивать , кроме матери, да и та вскоре успокоится… Так устроен мир, что человек забывает самые невосполнимые утраты… А так ли уж ты нужна родителям? Сколько ласковых слов ты слышала? Сколько слов поддержки? Не можешь вспомнить ни одного? Только упреки? Ну а чего же ты хотела?! Ты ведь не нужна этому миру. Не нужна никому в этом мире. Смирись. Смирись и уйди... Ну что? Готова?»
И завывал за окном ветер, и трещали от мороза стёкла, и мир смеялся над ней своей оскаленной мордой…

*   *   *

Она осмотрелась: ничего нового или особенного. Рядовая вписка мажориков и тупоголовых деревенских куриц, падких на бабосы, дешёвых начинающих алкашек, готовых совокупляться за глоток водяры и кусок колбасы. К утру они выполнят свою незавидную роль спермоприёмников и будут выброшены за ворота.
Она усмехнулась, глядя на лобзающуюся парочку, притулившуюся у края бассейна. Словно сытый гладкий кот, высокий блондин с телом Аполлона, полулежал на мраморном парапете, опираясь на локоть левой руки, и лениво ласкал дурочку лет четырнадцати, которая пьяно похихикивала, стягивая прозрачную кофточку. На мгновение лохушка оторвала взгляд от парня и посмотрела на неё: тупой взгляд стеклянных глаз из-под наращённых ресниц. Длиннющих, как у Дюймовочки в советском мультике. «Хлопай ресницами и взлетай». Далеко улетит, глупышка! Ну, это её проблемы, как сейчас модно говорить.
Она пошла в сторону от бассейна и свернула на боковую дорожку, ведущую к пруду. По круто выгнутому мостику перешла узкий «самодельный» ручеёк и скрылась в беседке, стоящей на берегу. Фонари в этой части сада не горели, только вспыхивали и гасли лампочки на низеньких столбиках вдоль дорожек, отмечая чьё-то передвижение. Скука какая! Время замерло, стёрлась реальность, и только память настойчиво билась в извилинах, выдавая слово за словом…

- Ты особенная, я сразу тебя узнал! О-о! Такие рождаются раз в тысячу лет! Я расскажу тебе. Ты должна это знать. Обязательно! Она родилась давно, та, первая, что дала начало таким, как она.Или не родилась... Явилась... Никто не знает, откуда она пришла... Очень давно. С ликом и кротостью ангела. Её красота подчиняла себе, привораживала, заставляла безумствовать… Она казалась воплощением доброты, милосердия и сострадания. Но в сердце её жил дьявол… Ты – её новая ипостась… Юная сущность. Я знаю это, чувствую. Я вижу сердце твоё – полное огня, которому тесно в нём… Оно жаждет вырваться на волю, взвихриться с буйным ветром, объять всепожирающим пламенем всё, что приблизится к тебе… Да, это так! Не удивляйся! Ты та, которую я ждал столько лет. Ждал и уже отчаялся найти. И вот, наконец, встретил. Ты поможешь мне, я же помогу тебе. Но это потом, потом, позже… Не сейчас. Нужно время, чтобы подготовиться…

- Вот ты где! Я обыскался. Держи! – хозяин дома всучил ей полный бокал.
- Что это?
- Волшебный эликсир! – хохотнул парень. – Пей, не бойся! Тебе понравится.
Она держала бокал, обхватив его ладонями, словно согревая. Принюхалась: пахло алкоголем и фруктами. Он серьёзно думает, что она будет хлебать непонятное пойло? Кретин! Она медленно наклонила прозрачную пузатую чашу на тонкой ножке: рубиновая струйка медленно потекла на плитки дорожки, разлетаясь пыльными брызгами.
- Сдурела? Столько бабла выплеснула!
- Я не пью. Ничего. Никогда.
- Да лан! А как же расслабляешься?
- Что в твоём понимании – «расслабляешься»?
- Снимаешь нервное напряжение.
- Рисую. Или танцую. По настроению.
- Хорошо танцуешь?
- Нормально.
- Тверканёшь? Я заценю!
- Я танцую, а не дёргаю пятой точкой. За «тверканёшь» вон к тем, - она кивнула в сторону бассейна, откуда доносились взвизгивания разбитных девах и плеск воды.
Парень с интересом посмотрел на неё.
- Походу, я не ошибся в тебе. Ты забавная штучка!
- Не думаю.
- Поплаваем?
- С этими? Мне дорого здоровье.
- Смотри какая!
Они посидели молча: она запрокинула голову и рассматривала роспись на потолке беседки. Он рассматривал её.
- Нравится?
- Красиво.
- Папец живописал. Он у меня маляр- любитель.
- Почему маляр? Красиво же. Небо, купидоны… Как на картинах Рафаэля…
- Рафаэлло! Он на старости лет шизанулся немного, картины принялся малевать. Все беседки раскрасил. Портретов наших с маман накропал.
- Похожи?
- Да вроде … Чёт есть, - он положил руку ей на плечо. Ладонь его скользнула под волосы, коснулась шеи, осторожно лаская.
Она отстранилась. Он снова принялся гладить её шею, пальцы его воровски пытались пробраться за вырез блузки. Она снова отстранилась:
- Убери, пожалуйста, руку.
Он усмехнулся:
- Недотрога. Мне нравится! Не люблю доступных баб. Добыча ценна, когда заставляет за собой побегать.
- Поймаешь?
- Сомневаешься?
- А ты самоуверен через край! Умерь пыл.
- Покривляйся пока, красавица, напусти льда во взгляд. Да-да! Вот так! Снежная королева! – он откинулся на спинку скамейки, закинул руки за голову и снисходительно поглядывал не неё из-под прикрытых век.
- Мне пора. Вызови такси.
- Успеется. Мы ещё не познакомились. Так как, говоришь, тебя зовут?
- Провалы в памяти? Меньше пей всякую бурду.
- Да, лан те, Ефросинья! Не кобенься! Как на самом деле зовут?
- Фрося. Тебе не нравится имя? Зря! Я от него в восторге.
- Ну, океееей! Пусть будет Фрося. С таким именем у меня ещё не было конфеток! Ты первая.
- Уверен, что конфетка? Не боишься, что попался отравленный леденец?
- У меня хорошее противоядие!
- Такси!
- Подожди ты! Скажи – только честно – ты живёшь в той деревне, откуда я тебя взял?
- Да.
- Врёшь!
- Нет.
- Врёшь! Ты другая. Холёная, сытая, уверенная в себе. Не как те шкуры. Ты из другого, отличного от их, мира. Роза среди одуванчиков.
- Среди сорняков иногда встречаются миленькие цветочки.
- Ты далеко не сорняк! Откуда ты? Не выпущу, пока не скажешь.
- Думаешь, мне сложно соврать? Что тебе даст название населённого пункта, если назову первый пришедший в голову?
- Включу Шерлока. Возле той деревеньки есть элитный коттеджный посёлок. Ты без машины, следовательно пришла в клуб на своих стройных ножках. Вопрос: откуда? Именно оттуда, из посёлка. Как тебе моя дедуктивная мысль?
- Впечатлила! Ты уверен, что я была без машины? Она может меня ждать-поджидать у клуба или на деревенской улочке.
- В таких тапках на машине? Не гони! Или каблуки отстёгиваешь? Короче, не хочешь говорить – не говори. Но такси я не вызову. Сам отвезу тебя домой. Так надёжнее, да и мне спокойнее. А то сцапает мою куропатку хищник из мрака ночи!
- Не стоит утруждаться!
- Мне не трудно, не переживай! Поехали, тут тебе нечего делать.
Он довёз её до самого дома, высадил у ворот:
- Завтра буду занят и послезавтра тоже.  В среду заеду в шесть. Покатаемся.
- Не стоит. У меня другие планы.
- Посмотрим, Ефросинья! До встречи!
Он надавил на педаль, и машинка скрылась за углом. Она вошла во двор.