Сон в замоскворечье

Медиумический рассказ, записанный при помощи "яснослышания".

Не спалось, встал рано, слуги ещё спали, было тихо в комнатах. Вдруг шуршание где-то в углу. Послышалось? Нет, шорох повторился, я встал с постели и наклонился: кто-то в углу пошевелился, ещё раз. Мышь? Нет. Ростиком с небольшую куклу стоял человечек, разглядывал меня. Я заметил усмешку в уголках губ.
  - Кто ты? – спросил я шёпотом.
  - Впервые вижу тебя, повтори, - маленький человечек кривил губы, выговаривая каждое слово, будто оно не доставляло ему удовольствия.
Я повторил:
  - Кто ты?
Маленький человек содрогнулся от моих слов.
  - Потише можешь? Слишком громко. Я Молчун.
Я хотел рассмеяться, но решил не огорчать человечка по имени Молчун.
  - Буду говорить ещё тише. Так хорошо? – я почти не издавал звука, только шевелил губами.
  - Нет, так громко тоже, - маленький Молчун не унимался.
«Ага, - понял я, - значит, ты читаешь мысли».
  - Нет, - ответил маленький человечек, - направь эту мысль ко мне, тогда я прочитаю. Я не лезу в твою голову.
  - Хорошо, - ответил я с улыбкой, - буду говорить с тобой направленной мыслью.
Мой друг был недоволен, моя улыбка ему не нравилась.
  - Почему ты злишься на меня, гном?
  - Не гном, - поправил меня мой друг, так мысленно уже я называл Молчуна, - я маленький человек твоего рода.
  - Слишком маленький, чтоб относиться к моему роду, - я больше не смеялся, но и серьёзным не был. Расскажи мне, - попросил я как можно учтивей, - как ты у меня оказался?
  - У тебя? – гном рассмеялся. – Я жил здесь испокон веку, тебя на свете не было, а я был стар.
  - Я заметил у тебя седину, но не думал, что больше лет, чем мне.
  - Не тебе, человек, ни твоим родителям не было уготовано быть рождёнными, - торжественным «голосом» проговорил маленький гном, - когда я уже был здесь.
  - Значит, - думал я, - ты был здесь, когда дома этого не существовало, - его построили до моего рождения, в бытность моего отца ребёнком.
  - Нет-нет, - замахал руками маленький человек, - я здесь, дом твой здесь не при чём.
  - Как не при чём? – недоумевал я. – Прости, не понимаю, постарайся объяснить.
Мой собеседник молчуном не был, хоть и звали его Молчун: он не любил вслух разговаривать, а мысли его неслись ровным потоком. Мне это начинало нравиться. Я предложил ему присесть, где ему покажется удобным, он предпочёл стоять. Моё скрюченное положение ему так же не понравилось, он мне предложил устраиваться поудобнее. Я отказался, считая это неучтивым.
  - Тогда, вот что, - уверенно «заговорил» мой друг, - я сяду на тот стул, а ты где захочешь: дом ведь твой? – он прищурился.
Я не увидел подвоха, дом действительно принадлежал моей семье.
  - Хорошо, - ответил я, - тогда я лягу в постель, замёрз, согреюсь, уж потом поговорим.
В комнате было холодно, печь к утру остыла, на окнах был лёд. Рассвет не забрезжил, а в комнате можно было рассмотреть все детали. Я не удивился – полнолуние. Гном исчез, какое-то время я потерял из виду его маленькую, прямую фигурку. Я устроился под одеялом, пытаясь согреться.
  - Лучше бы оделся, мне надо сказать тебе несколько слов, потом уйду.
  - Хорошо, будь по-твоему, - и стал одеваться.
Руки не слушались, ноги окоченели: скорей бы слуги проснулись, растопили печи. Я ругал себя, что не оделся сразу, но гном-друг (я упорно называл его гномом) сказал, что не стоит винить себя и мороз – «здесь другое». Он ждал, я одевался, не заметил, как за моей спиной закашлял… он! Теперь рослый юнец, лет двенадцати, смотрел на меня знакомым прищуром.
  - А, вот как! Сказочный принц расколдован, - небольшая усмешка его не обидела, - мне надо было сразу сказать, да постеснялся.
  - Мне в диковину видеть гнома со способностями к перевоплощению.
  - Я многое умею, это тоже. Сейчас я тебя поведу, но придёшь сам.
Он наставительной интонацией «в голосе» дал понять, что теперь он главный. Я согласился. Мы пошли. Это был уже не мой дом: коридоры шли в разные стороны, по одному из них мы дошли до залы, вполовину меньше моей комнаты. Мой слуга находился здесь, лёгким поклоном головы он дал знать – узнал. Я усомнился, что он именно тот Василий, который по утрам приносит мне чай: в осанке не было привычного поклона при встрече, да и выражение лица было другое. «Не он, - решил я, - похож и только».
  - Теперь мы собрались, господа, - кто-то сказал эти слова, но говорившего я не увидел. – Опять вы за своё…
Тут я понял: всё тоже и здесь, говорящего мы не увидим, наши мысли видны. Только что, входя в залу, я думал о слуге, он должен принести мне чай, и вот он здесь. Не он – мысль о нём.
  - Теперь он твой брат, сын, отец – что хочешь – это он. Подумай теперь обо мне.
Я стал думать о мальчике-подростке, подумал о гноме – кто лучше придёт. Пришли оба. Да, эта зала показала мои мысли. Я подумал, что Василию здесь не место, но услышал:
  - Нет, так нельзя, он уже здесь, ты убьёшь его. Не убивай. Меня можно: вот я ушёл (он исчез, сразу оба), а его оставь. Видишь? Меня нет, голос мой слышишь, но я не завишу от твоей мысли. Так кто он тебе?
  - Он, мой слуга Василий, служит мне верой и правдой, служил ещё мальчишкой моему отцу.
  - Вот-вот, отец. Назови его – отец, - почти умолял его "голос".
  - Отец у меня есть, был… Он, - я указал на слугу, - мне не отец.
  - Ну, так надо, - всё ещё умоляющим «голосом», упрашивал гном (я нарочно называл его гномом, сейчас он заслуживал моё презрение).
Я упрямился, отца на слугу менять не хотел, тот почти кричал на меня, убеждая отойти от привычного понимания родства. В какой-то момент я засомневался, гном чуть не захлебнулся от радости, ждал только моей мысли-согласия. Я обдумывал все события этой ночи: больное сердце, пронизывающий холод… Уж не умер ли я? Нет. Тело слушается, ущипнул – боль, мысль работает чётко. Так ли я хорош, когда мне в отцы слугу предложили?
Я проснулся от сильного шёпота: «Прости, это все слова, что я хотел сказать». Я с закрытыми глазами представил себя в комнате с гномом и показал ему кукиш, оставив этот образ гному напоследок, и да: мысленно забрал слугу.
Долгое время Василий болел, умер в ночь, когда приснился гном.  Утром он не встал с постели. Горничная принесла поднос с чаем, на мой вопрос: «Где Василий?». Зашмыгала и сказала: «Умер».
Это был сон, - убеждал себя я, - Василий болел, жаловался слугам, по жёлтому цвету лица я догадывался о болезни, просил доктора посмотреть, но лишь отмахивался: «Не надо, мне что жить…»
На поминках слуги рассказывали грустную историю моего слуги: как был влюблён в барышню (мещанка, жила напротив, плела кружева, на одежду и жизнь хватало – такая б не пошла за него, холопа, он и не пытался, смотрел…).