Под июльским ливнем
От жутковатых мыслей Нину отвлекли шаги со стороны улицы. Та быстро юркнула за старую липу, спрятавшись в ее тени. Девушка вспомнила, что на улице сейчас часто ходят НКВД-шники, а если сейчас ее увидят на улице, да и в таком месте — дома проблем не огребешься. Однако, Нина осторожно, робко, выглянула из-за старого ствола дерева и окинула взглядом участок улицы, освещенный фонарем. Взглядом она выхватила знакомый силуэт юноши, при виде которого у нее в груди что-то судорожно вздрогнуло или подпрыгнуло.
— Нико? — спросила Нина, с радостной улыбкой выходя из-за липы. У нее даже слабо ручонки задрожали, благо этого не было видно.
— Нина! — воскликнул грузин, в один прыжок подскочив к девушке и сгребая ее в охапку. Впрочем, Нина не осталась в долгу и тоже по-дружески крепко обняла паренька. Тот заулыбался и погладил подругу по спине, приятно шурша тканью ее платьица: темно-синего в желтый цветочек.
— Я так рад, что ты пришла, — сказал Нико, наконец отлипнув от Новиковой и мимоходом так глянул в ее глаза. В полумраке наврядли можно было что-то рассмотреть, но Падарашвили запомнил, что у Нины, как у любви, глаза зеленые. Хоть они и были цвета жухлой травы, но в них всегда искрилась радость и неуемная энергия, желание творить.
— Я просто не могла не прийти, Нико. Это было бы, ну, некрасиво, — ответила Нина, слегка улыбнувшись и заправив за ухо прядь светлых волос пшеничного цвета. Парень не нашел, что ответить. Нависло молчание, но его нельзя было назвать неловким. Казалось, что старшеклассники прислушивались к отдаленному шуму дорог, шелесту листвы липы, собственному сердцебиению.
Было тихо, но тишина была живой.
— А зачем ты меня позвал, Нико? Что-то срочное? — поинтересовалась Новикова, вторгаясь словами в волшебную атмосферу знойной июльской ночи, которую ночью то и не назовешь.
— Да, срочное, — не сразу ответил Падарашвили, почесав затылок. Тот помолчал еще пару секунд, тряхнул черными, как смоль, кудрями и начал.
— Ты знаешь, мы знакомы довольно давно — еще с первого класса, но настоящими друзьями стали только сейчас, в 10 классе. Сему помог наш "Ансамбль песни и пляски им. Шостаковича". Помню, как ты с девочками танцевала "яблочко", а я говорил, что ты танцевать его правильно не умеешь, — усмехнулся грузин, вспоминая свои язвительные высказывания в адрес Нины. Как та показывала ему "квакушку" и называла "дураком".
— Хах, помню-помню, — посмеялась Новикова, поправив волосы и снова приготовившись слушать. Парень продолжил.
— А еще я помню наше первое выступление крупное. Ну, когда мы в Ленинград уезжали. Я еще тогда чуть на поезд не опоздал. Михаил Наумович в пух и прах меня разругал, я едва не плакал, так меня обругали. Я на преподавателя даже жаловаться хотел, но меня удержали. Но потом, во время подготовок, все это забылось и мы выступили. Ты, кстати, очень красиво танцевала тогда, Нин.
— Спасибо, Нико, — неловко пробормотала девушка, улыбнувшись. — На самом деле, я в танце несколько раз накосячила. Надеюсь, никто не заметил.
— Так и есть. Ты, повторюсь, танцевала очень красиво.
И снова над парнем и девушкой нависла тишина. Где-то вдалеке громыхнуло, как будто кто-то тряхнул жестяным листом. Гроза приближалась. Но она была еще далеко. Повеял прохладный ветер, резким порывом пробежавший вверх и запутавшийся в ветвях липы.
— Знаешь, а я помню, как мы переглядывались, когда ты канифолил скрипку, а я морально готовилась к выступлению. Ты мне потом подарил ленточку голубую, сказал, что ее надо на руку повязать, когда бывает страшно.
— Да…— протянул Нико как-то рассеянно, глянув на небо. А потом снова глянул на Нину, но уже смущенно. Что-то блеснуло на дне его глаз.
— А хочешь узнать, почему я это стал делать? С чего начались все эти кoмплименты, подарки, глупые разговоры ни о чем? — вдруг вырвалось из него ни к селу, ни к городу. Будто струна на расстроенном фортепиано сфальшивила.
— Горю от желания, — ответила Нина, подойдя поближе к другу. Она чувствовала буквально кожей, что он скажет что-то очень важное. Было и интересно, и страшно. Существовала одна вещь, которую она страстно желала услышать из уст ее друга, и...
— Это, это потому что, — Нико подошел к Нине и схватил ее за предплечья, наклонился к ее лицу, такому ласковому и доброму. Шепнул, судорожно глотнув воздуха и сбившись в конце, будто обжигаясь словами.
— Я люблю тебя, — Нина, поддавшись чувственному порыву, доверчиво прижалась к груди грузина. Тот на секунду замолк, прислушиваясь не то к тишине вокруг, не то к дыханию девушки, которой сейчас он так легко и свободно объяснился в чувствах.
— Я тоже люблю тебя, Нико, — также пылко шепнула девушка в шею юноши, вцепившись пальцами в ворот его рубашки. У парня внутри все вздрогнуло и вспыхнуло. Тут уж грузин не утерпел. Приподнял ее лицо и поцеловал: нежно, проникновенно, страстно. Нина только губы подставляла, со стыдом себе признаваясь, что она не умела целоваться. Она лишь молча проскользила ладонями по шее Падарашвили и накрыла ее; парень же чувственно водил ладонями по ее талии и спине, временами робея и просто молча стискивая любимую в своих объятиях.
Снова в небе громыхнуло и покапал июльский дождь, превратившийся в веселый ливень. Молодые "любовники" отстранились друг от друга, посмотрели вверх, но лица им залило водой. Моментально сцепившись за руки, они сломя голову побежали к дому Нины, наступая в лужи и едва не падая на каждом шагу на мокрый асфальт. Через пару минут, они уже были у подъезда, где жила Нина.
-- Доброй ночи, — быстро бросил грузин, порываясь бежать к себе. Но увидев протянутую к нему руку Новиковой, он порывисто прижал ее к себе и наградил долгим поцелуем. Потом он оторвался от губ девушки и скрылся в пелене мокрого сумрака.
В эту ночь эти двое заснули не сразу. Слишком бурным оказался ливень чувств и мыслей, обрушившихся на них, и слишком желанными оказались пылающие, невинные и чистые поцелуи, полные любви и пахнущие липой и дождем.
Свидетельство о публикации №219070401484