Последние стихи Олега Чухонцева

               


   Живой классик Олег Чухонцев; отрадно слушать его монотонную, протяжную речь. Чем то исконно-русским веет от его поэзии. Представляются бескрайние поля, ветхие деревушки, чадящие дымом избы, павло-посадские платки.  В некоторых произведениях  живописуется южная природа Кавказа, уютная нега застольных посиделок под тутовым деревом..

Под тутовым деревом в горном саду,
 в каком-то семействе, в каком-то году,
 с кувшином вина посреди простыни,
 с подручной закуской – лишь ветку тряхни,


Чувствуется как легко без надрыва льются стихи из души автора. Кажется, что он их даже не сочиняет, а подставляет свою душу как Эолову арфу под легкое дуновение ветра. 

И роды прейдут, и державы сгорят,
 и сад промысловый пожрет шелкопряд,
 и речь пересохнет, но из году в год
 цикада семнадцатилетняя ткет,
 а рядом сверчок, безъязыкий толмач,
 смычком высекает свой варварский плач.
 Деместикус, дектикус, коноцефал,
 да кто бы им имя какое ни дал,
 личины меняя, он тот же, что был,
 Амо и Арсений под сению крыл.

Многие  строки наполнены поистине библейским звучанием. За многими темами и славянизмами, которыми испещрены его стихи, видится русский, глубоко религиозный человек. Кто-то называл поэзию Олега Чухонцева философской; не думаю, что есть какая то связь между философией, в её буквальном смысле, с простой мужицкой жизненной мудростью. Автор мудр, как всякий оседлый человек, который   врос корнями в свою землю и питается её целебными соками.


  Я вижу, как мы под тутою лежим,
 как живо темнеет, как сякнет кувшин,
 но миг или век – все равно дефицит,
 как жизнь промелькнула, и смерть пролетит.


Автор искусно как опытный живописец передаёт все  оттенки природы.
В этом «Живо темнеет»..отчётливо представляешь  сгущающуюся темноту, как живой, различимый глазу процесс. Всё стремительно движется в этом мире, живо темнеет, век проносится как миг, промелькивает жизнь  и пролетает смерть. Для многих, думаю очевидно, что жизнь наша проносится стремительно как ядро, но то, что смерть тоже пролетит, может некоторых озадачить.. Думаю, здесь  скрыт религиозный подтекст автора, чающего жизни будущего века.. Смерть пролетит и откроется жизнь другая..
      В другом стихотворении поэта заметно звучат покаянные нотки. Он кается в своей непутёвой жизни, отравленной пойлом непотребным перед Матерью Божьей. Это стихотворение-исповедь ещё явственней показывает христианский настрой его души..
   

 Я хлебнул этой жизни непутевой,
 отравил душу пойлом непотребным,
 и давно бы махнул на все рукою,
 каб не стыд перед Материю Божией.

 Вот бреду, а Она-то все видит,
 спотыкаюсь, а Она-то все знает,
 и веревочке куда бы ни виться,
 все кабак мне выходит да кутузка.

С первого взгляда кажется, что автор пребывает в греховном унынии. Но скупое осознание своей непутёвой жизни,,вскоре сменяется праведным воодушевлением. Поэт вспоминает о своём небесном отечеств и отрекается от пагубной и тлетворной земли.

 Ах, не этой земли я окаянной,
 не из этой юдоли басурманской,
 а из той я стороны палестинской,
 из нечаемой страны херувимской.



Все больше и больше к концу произведения в авторе крепнет решимость твёрдо идти по пути веры.. Его взору представляется некий белый город, куда стремиться попасть его усталый и измождённый дух. Возможно это некое  подобие горнего Иерусалима, или город  Вифлеем, с пещерой, где родился Христос.

 Есть на белой горе белый город,
 окруженный раскаленными песками.
 Есть в том городе храм золотоглавый,
 а внутри прохладная пещера.

 Я пойду туда, неслух, повиниться,
 перед храмом в пыль-песок повалиться,
 перед храмом, перед самым порогом:
 не суди меня, Господь, судом строгим,


 а суди, Господь, судом милосердым,
 как разбойника прости и помилуй,
 и порог я перейду Твово храма
 и поставлю две свечи у пещеры.

В другом произведении тоже звучат религиозные мотивы, на этот раз ветхо-заветные. Автор сравнивает себя с Ионой- пророком проглоченным китом. Он упорно муссирует мысль, что  в какие бы тяжёлые условия не был заключён человек, с ним незримо пребывает Господь Бог, выплёскивающий из тесного чрева кита на благодатную сушу..

 Вот Иона-пророк, заключенный во чрево кита,
 там увериться мог, что не все темнота-теснота.
 В сердце моря, в худой субмарине, где терпел он, как зэк,
 был с ним Тот, Кто и ветер воздвиг, и на сушу изверг.
 И когда изнеможил, когда в скорби отчаялся он,
 к Богу сил возопил он и был по молитве спасен.
 По молитве дается строптивость ума побороть:
 Встань, иди в Ниневию и делай, что скажет Господь.

Автор сравнивает  суровую действительность с  внутренностями кита. Ему темно и тесно жить в стране, которой правит гурт бездумных думаков, не могущих отличить правой от левой руки. Ни в чём нет отрады автору, пропаганда пошлости и разврата скверною суслят уста.. Он опасается микробов, лживых газет и мерзких властей, для виду стоящими со свечками в храме, но источающими не свет, а мрак.

Ибо трачен и обременен расточительством лет,
 я властей опасаюсь, я микроба боюсь и газет,
 где сливные бачки и подбитые в гурт думаки,
 отличить не могущие левой от правой руки,
 как фекальи обстали и скверною суслят уста.
 Врешь, твержу про себя я, не все темнота-теснота

Автору противно смотреть на злую,  безбожную и бутофорную власть.. Неистовый шторм её мрачного управления страной крепчает.. Что делать, спрашивает сам себя автор.. Сбросить эту волчью власть за борт, растолкать спящих сограждан или покаяться самому.. Видимо, автор склоняется к последнему решению, что на мой взгляд, правильно.. Только на личном примере,  спасаясь самому, можно спасти других.  Что пенять на зеркало коль у самого рожа крива.. Ведь власть , какая бы она не была поганая, это всего лишь только зеркальное отражение общества.. Покаемся, изменимся сами, изменится и власть.. Но к сожалению беспробудным сном спит общество и автор это понимает. Общество не думает вовсе ни о каком исправлении и покаянии.. Но  вера в Бога незыблема, как и надежда на Его всеблагое вмешательство.

Вырывающаяся из рук, жилы рвущая снасть
 кой-то век не дает кораблю в порт приписки попасть.
 На кого и пенять косолапым волкам, как не на
 пассажира уснувшего, под которым трещит глубина.
 Растолкать? Бросить за борт? Покаяться? Буря крепка,
 берег тверд, и за кормчим невидимая рука.
 Не пугайся, Иона, у нас впереди еще Спас,
 еще встанет растенье и всё переменится враз.

В заключении хотелось бы обратить внимание на одно из самых удачных  стихотворений поэта, написанного не так давно. В нём он жалуется на память, дескать ничего не помнит окромя молитвы.. А нужно ли помнить, невольно возникает вопрос.. Чтоб понять, до чего довело людей пустое горделивое знание, достаточно поглядеть за окно.. Плоды интеллектуального прогресса режут глаз и царапают душу.. Можно ничего не знать и быть неграмотным простецом, но  превосходить  в премудрости многих учёных людей. «Начало премудрости- страх Господень», написано в Соломоновых притчах.. Так что автор абсолютно прав, предав забвению суетное человеческое знание и  сделав своей прерогативой молитвенное общение с Богом.

 А березова кукушечка зимой не куковат.
 Стал я на ухо, наверно, и на память глуховат.
 Ничего, опричь молитвы, и не помню, окромя:
 Мати Божия, Заступнице в скорбех, помилуй мя.

 В школу шел, вальки стучали на реке, и в лад валькам
 я сапожками подкованными тукал по мосткам.
 Инвалид на чем-то струнном тренькал-бренькал у реки,
 все хотел попасть в мелодию, да, видно, не с руки,
 потому что жизнь копейка, да и та коту под зад,
 потому что с самолета пересел на самокат,
 молодость ли виновата, мессершмит ли, медсанбат,
 а березова кукушечка зимой не куковат.

 По мосткам, по белым доскам в школу шел, а рядом шла
 жизнь какая-никакая, и мать-мачеха цвела,
 где чинили палисадник, где копали огород,
 а киномеханик Гулин на бегу решал кроссворд,
 а наставник музыкальный Тадэ, слывший силачом,
 нес футляр, но не с баяном, как всегда, а с кирпичом,
 и отнюдь не ради тела, а живого духа для,
 чтоб дрожала атмосфера в опусе «Полет шмеля».

 Участь! вот она – бок о бок жить и состояться тут.
 Нас потом поодиночке всех в березнячок свезут,
 и кукушка прокукует и в глухой умолкнет час...
 Мати Божия, Заступнице, в скорбех помилуй нас.


    В этом биографическом произведении большой творческой находкой, на мо взгляд является, первая строка, звучащая потом  как эхо в середине..В конце стихотворения автор тоже  повторяет начальные строки стихотворения, чем усиливает общее впечатление и воздействие на читателя. Автор говорит о том, что жизнь клониться к концу, всех нас свезут поодиночке в березнячок.. И кукушка прокукует и время умолкнет.. И жизнь какая-никакая, закончится..  Что ж!.. Ничто не вечно под луной! .. Все горит и сгорает в костре быстротечного времени: и слава и жизнь и даже рукописи.. (Не прав был Воланд)
Незыблемо и вечно собственно только одно, сама вечность, подстерегающая нас за гробом.. И в каком состоянии и  с каким багажом мы к ней придём, зависит только от нас.