Искуситель и падающая звезда

Это фрагмент черновика романа "Прозрачие зла", который еще не дописан. Продолжение "Серебра желаний" и "Золота верности".

        Глава 1   
«Тени не носят масок. Тени никогда не лгут, ибо им ведома истина.»

— Чего же ты хочешь? — молвила темная фигура. — Так много желаний… Так много путей… Множество вариантов… Какой из них истинный? Какой настоящий? Я запутался, скажи мне!

Тания стояла перед огромным зеркалом, а вместо отражения в зеркале красовалась смутная фигура.

— Я… Я кажется не понимаю… Я тоже запуталась… Кто ты?

— Этот вопрос не имеет значения. Неважно, кто ты. Чего ты хочешь на самом деле? Каково твое главное желание?

Ничего не ответив странной тени, Тания отошла и огляделась.

Кругом — одни зеркала. Большие и маленькие, прямоугольные и круглые, овальные и в форме звезды, они висели по стенам, проступали из каменного пола, блестели с потолка, просто стояли в воздухе без всякой опоры, тут и там.

В зеркалах сменялись смутные картины — события минувших дней, начиная с самых ранних эпизодов детства, которые Тания еще помнила. Другие же образы она никак не могла вспомнить — они походили на ее тайные мечты или страхи о том, как бы иначе могли повернуть ее дела. Намного лучше, чем в итоге оказалось, или намного хуже.

И из каждого зеркала на Танию смотрела странная тень, человеческий силуэт, словно размазанный густым туманом.

Тания осторожно коснулась одного из зависших в воздухе зеркал, и то тихонько поплыло прочь, медленно отворачиваясь в сторону.

— Где я?… — прошептала Тания. — Я умерла?

— Здесь нет смерти, — молвила тень. — Здесь царит только истина. А истина вечна.

— Погоди… Это же сон… И я снова понимаю, что это сон. Как тогда, в Пустом мире… Значит, это место опять создал он… Этот сон — ненастоящий!

Она с подозрением глянула на неясную тень — собственное отражение в зеркале.

— Ты… Не может быть… Ты — Светлячок? Ты та серебристая книга? Ты мой Фамильяр? Но ты не можешь… Нет, он сиял тогда светом и чистотой…

— Я всего лишь слуга. Слияние завершилось, и теперь я — твоя тень. А тень не может отличаться от хозяина. Тень не может сиять серебром, если хозяин черен. Серебро твоих желаний почернело.

— Нет, я не верю… Кругом какой–то бред… Ты притворяешься, лжешь! Ты тоже ненастоящий! Кто ты на самом деле? Чего тебе от меня нужно?

— Тени не носят масок. Тени никогда не лгут, ибо им ведома истина. Я — всего лишь твое отражение. Ты смотришь на себя.

— Нет! Я не верю… Я живая! Я настоящая! А ты… ты какой–то демон! Убирайся из моей головы!

Тания в страхе отшатнулась и попятилась, но спиной задела точно такое же зеркало. И тут же отскочила обратно, как ошпаренная. В том зеркале сидела прежняя тень.

— Взгляни сама, — молвила тень.

Темная фигура в отражении пошевелилась. Протянула затуманенную руку к Тании… И рука эта свободно прошла сквозь зеркальную гладь.

Не долго думая, тень схватила оцепеневшую Танию твердой хваткой.

— Я открою тебе истину. Гляди.

Все вокруг вдруг озарило белым светом — и настолько ярким, что Тания едва не ослепла. Она в ужасе взглянула на собственную руку — черную, как смоль, похожую на щупальце жуткого монстра. Она вдруг сама стала точь–в–точь как Черное чудовище из ее детских кошмаров.

— Ты тоже черна, — молвил Фамильяр. — Ты тоже тень. Это ты лжешь, ибо не ведаешь истины. Разве тень под маской более настояща, чем просто тень? Но чья же тень? И чья маска? Надо узнать…

Туманная фигура потянула ее к себе — прямо в зазеркалье. Оторопев, Тания безвольно смотрела, как уже ее собственная рука безо всякого затруднения проваливается под зеркальную поверхность.

— Это все обман! Все ненастоящее! Ты сам — обман!

Она изо всех сил рванулась прочь — освободиться от цепкой хватки.

Но тщетно. Наоборот, рука ее погрузилась еще глубже — по самое плечо. Зеркало ее не отпустило. Оно засасывало ее, подобно трясине.

Тут страх обуял Танию с ног до головы.

Она попыталась закричать, но голос застрял в гортани. Из груди вышел лишь глухой хрип да невнятное мычание. Она будто потеряла дар речи. Тания дернулась прочь еще раз — так, словно хотела оторвать себе руку, лишь бы вырваться.

По зеркалу пробежала трещина. Оно стонало, но не сдавалось. Не отпускало руку. Но и Тания тоже не думала сдаваться. Она рванулась еще раз — и тут зеркало не выдержало, разбилось вдребезги, а вместе с ним и все прочие зеркала вдруг сами собой рассыпались на множество крошечных осколков. И этот ураган со звоном завертелся вокруг Тании хороводами сверкающих искр.

Она проснулась — вся в холодном поту, тяжело дыша, как будто ее только что душили.

Глаза сразу же заломило от яркого света. Алые лучи утренней зари пробивались через полуприкрытые ставни. День, кажется, еще не начался, но солнце грозилось вот–вот подняться из–за горизонта.

Первые секунды она все не могла оправиться от странного сна. Его действительно послал Фамильяр? Что он хотел сказать на этот раз? Еще одно предупреждение о чем-то?

Тания огляделась. Вокруг — скромная, но уютная горница.

— И как же я сюда попала? — пробормотала она себе под нос.

Но когда она начала вспоминать, глазам ее предстали одни лишь кошмары.

Она вспомнила побоище у озера Трифир. Вспомнила, что их разбили наголову. Вспомнила, как вместе с жалким отрядом выживших едва спаслась от своры давнов, как они плыли по Ласточкиной реке… Жведень, кажется, что–то кричал ей… сквозь сон. Она уже не понимала его слов. Да и те события тоже кажутся ей жутким сном…

И еще она вспомнила Реанну. Что ее больше нет.

В памяти всплыл ее стройный силуэт, весь залитый солнцем, пронзенный гвардейским мечом. И алое королевское знамя с золотым давном. Золото и кровь повсюду.

Этот образ врезался ей в память навсегда. Навеки.

Тот гвардеец со знаменем был ее родным братом… Это был Йед. Это он убил Реанну. А до того пытался убить и ее саму.

И от этих мыслей ей становилось хуже всего.

Но… Может ей и впрямь все приснилось? Может ничего и не было? Может даже и Реанны никакой не было? И Жведня, и атрийских повстанцев, и жестоких битв? И даже той каменной чумы из подземелья, и землетрясения, с которого все началось? Как было бы здорово, если бы все это оказалось просто сном! Она же сейчас как будто дома, вернулась в родную деревню… Эта комната так похожа на ее родной дом! Вот и за хлипкой стенкой слышны какие–то звуки — кажется, матушка за работой!

Она вскочила с постели. В боку никакой раны не обнаружилось. И боли тоже не было. И даже шрама. Вообще ни следа. Но ведь в том сне ее тяжело ранили!

— Ну приснится же такое! — прошептала она. — Что за вздор! Бред сумасшедшего!

Босиком и в рубашке, как есть, она подбежала к двери, чтобы немедля распахнуть ее и во все горло закричать: «Я проснулась!» Как будто эта новость могла кого–нибудь удивить.

Но рука ее почему–то застыла у дверного запора. Танию внезапно сковало страхом.

А что, если все это было правдой? Тогда за дверью она не увидит никакой матушки. Там окажется кто–то совсем другой. Безумный кошмар тотчас станет реальностью, а ей придется пережить все страдания еще раз. По новому кругу.

И Тания опустила руку. Открыть эту дверь она оказалась совершенно не в силах.

Здесь ей хода нет.

Но что–то же сделать надо? Тогда она подошла к окну. Увидеть в него мало что удалось — только внутренний дворик, снова точь–в–точь как дома.

И она не нашла ничего лучшего, кроме как распахнуть окно да и вылезти через него наружу.

Не теряя времени, она пробежала через двор к ограде и одним махом перепрыгнула на ту сторону. Нужно было отойти подальше, чтобы как следует осмотреться.

И вот тут душа ее начала словно проваливаться в глубокий колодец. Нет, этот точно не ее родной дом. И не ее родная деревня.

Здесь вообще никакой деревни не было. Одинокая хибара стояла посреди бескрайних степей. Мимо протекала небольшая речка, на ней стояла водяная мельница. Рядом, прямо у берега, разбит цветочный садик. Место, в общем–то, милое и живописное, но оценить всю его прелесть Тания уже не могла. С каждой секундой мысли ее мрачнели.

Она хмуро глянула на ало–золотой рассвет. Как же противны ей оба эти цвета! Как режут они глаза! Да даже черный цвет стал бы ей стократно милей!

Тания зло отвернулась в противоположную сторону, лишь бы не видеть ненавистных ей красок… И не поверила своим глазам.

В противоположной стороне неба она увидела точно такую же ало–золотую зарю.

Она еще несколько раз покрутила головой туда и сюда. Но нет, глаза ее не обманывали. И там, и там, небо над горизонтом алело одинаково ярко — как будто солнце готовилось вот–вот взойти с обеих сторон сразу… Или наоборот, оно только что зашло? Где здесь вообще восток, а где запад? Север и юг? Уже и не понять. В этом месте все смешалось.

Полностью сбитая с толку, Тания позабыла обо всем. Она задрала голову наверх — и увидела там небо — совсем темное, почти черное, — а в нем — мерцающие россыпи звезд.

Но такого же не бывает! Когда на горизонте полыхает такая заря, все небо давно уже светлое!

Она бессмысленно уставилась на водяную мельницу, которая мирно вращала своим колесом. Обветшалые надтреснутые лопасти, скрипучая ось… Таким нарочито простым видом мельница лишь добавила обстановке пущей нелепости.

— Я что… уже умерла? — спросила Тания у колеса. — Это что, мир мертвой жизни?

Колесо промолчало.

И тогда она стремглав бросилась обратно к хижине. Подбежав ко входу, распахнула дверь безо всяких церемоний — кто бы здесь ни жил, он сейчас даст ей ответ!

Но вместо того, чтобы накинуться на хозяина дома, она застыла так, словно увидела там саму смерть.

Нет, ее внимание привлекла вовсе не эта молодая девушка, что недоуменно к ней поворачивалась, оторвавшись от работы.

И вовсе не странное внутреннее убранство, больше подходившее жилищу не то ведьмы, не то знахарки.

Все это она заметила лишь краем глаза. А в углу — прямо напротив — лежали аккуратно сложенные вещи. Ее, Тании, вещи: атрийское кожаное обмундирование, разные мелкие пожитки, оружие…

И скрипка. Та самая скрипка Реанны, что прежде принадлежала ее брату, Кроцину. Которой Реанна так дорожила, и которую Тания по воле случая прихватила в тот день с собой. Она и забыла, что так и протаскала эту скрипку у себя за спиной. Она и не смогла бы ее бросить — ведь Реанна доверила скрипку ей, как если бы доверила собственную душу.

— Реанна… — прошептала она.

Кошмар окончательно обернулся жестокой явью.

В глазах защипало, и Тания обреченно бухнулась на колени. Ведьмина хижина вся словно расплылась.

* * *

— Что это за место? — угрюмо шмыгнула носом Тания.

Она опрокинула себе в горло последний глоток целебного отвара. Интересное дело, эта горькая бурая жидкость и впрямь придавала сил, а также успокаивала мечущийся разум.

Приветливая молодая женщина улыбнулась до ушей.

— Яко место еси? Да одрина моя! Здесь и житую! А ты еже помнити?

— Чего? — сморгнула Тания.

Незнакомка хлопнула себя по лбу, затем напрягла его до морщин, и наконец заговорила уже на человечий манер.

— Да живу я здесь! Хижина моя! Что еще–то?

Тания отставила порожнюю кружку и оглядела стены, сплошь обвешанные полками, на которых покоились разнообразные бутыли и ящички. Судя по запаху, там находились лекарственные травы. Иные пучки трав развешаны кругом просто так. Их аромат пропитал собой всю хижину: казалось, что сами стены здесь пахнут знахарством.

И хозяйка этого дома стояла сейчас перед ней. Простая молодая девица, каких во всяком селе полно. Если и старше Тании, то совсем немного. Да и сама Тания выглядела бы так же, оденься она тоже в обыкновенное девичье платье. Разве только фасон отличался от того, что Тания привыкла видеть дома, на западе страны. Должно быть, незнакомка была родом из равнинных земель, что отделяли восток от запада.

— И кто же ты такая? — спросила Тания.

— Ласточка! — весело ответила та. — За речной мельницей пригляд держу! А ты?

Тания недоверчиво прищурила один свой глаз, а над другим ее бровь сама собой озадаченно выгнулась.

«Ласточка»? Это что, специальное место, где содержат всяческих безумцев?

— Тогда я ведьма! — решила она подыграть странной девице. — Страшная и опасная!

У хозяйки глаза восхищенно округлились.

— Ты тоже?! И меня ведьмой окаяти! Яко изрядно! Так исповедай же, что ведьмы обычно деяти? Я иначе аже и не ведати…

Хозяйка хижины потихоньку скатывалась обратно на свое наречие, древнее до нелепости.

— Да у меня… — протянула Тания, — стаж ведьмовства маловат пока, чтобы кого–то учить…

Вдруг она вскочила с места, вспомнив самое важное.

— Как… как я сюда попала? Где все остальные? Где Жведень? Они спаслись?

— Как явилась? О, сейчас расскажу–поведаю! Вчера еще гостил у меня богатырь — добрый молодец. Ну зело не совсем гостил… Тяжко ранен с ворогами бранившись. Я его выходила, яко ягненка малого. Идеже раны его затянулись, он ушел… Но едва новое утро зачлось, ажно явился опять! Да не простой, а с бородой широкой, и с тобой на руках полумертвой! Вот так ты семо и попала! А он ушел опять. Я его вон выгнати, занеже дваще ко мне никому хода нет.

И тут Тания вспомнила, как Жведень ей рассказывал: давным–давно, еще на Войне кузенов, его тяжело ранили. Он бы и помер тогда, если б не спасла его странная ведьма по прозвищу Ласточка.

— Ласточка… — прошептала она. — Так это же имя… Так ты и есть та ведьма, которая спасла Жведня пятнадцать лет назад?

— Пятнадцать лет?! — прыснула Ласточка. — Ну ты баешь! Да всего вчера было! Пока все заново не зачлось!

Тания задумалась. Нет, что–то явно не так с этим местом, а с его странной хозяйкой все совсем не так. Это Ласточка лишь притворяется дурашливой деревенской девицей. Она здесь и есть самая настоящая ведьма.

— Почему снаружи все такое странное? — молвила Тания.

— Странное? Мельница, вестимо? И верно, развалюха развалюхой. Но днесь она аки новая сделается. Токмо дня нового дождаться надобно.

— Да нет же! — воскликнула Тания. — Почему там два рассвета с обеих сторон?

Ласточка искренне удивилась вопросу.

— Денницы две? Да их всегда две и было… Ежий день…

А затем взглянула на Танию с подозрительным прищуром.

— А нынче их у вас уже три стало? Мне прежде всего про две говорили: где солнце встает и где заходит. Я так и устроила, чтобы как у людей было. И с кой стороны третья ажно явилась?

Тания с тоской поглядела на пустую кружку, из которой успела уже выпить все ведьмино зелье. Либо она бредит в горячке, либо кто–то специально желает свести ее с ума.

Тут юная ведьма стремительно придвинулась к Тании и наклонилась к ней лицом к лицу.

— А то правда, яко звезды у вас с небес летавицею падают?

Она молвила эти слова настолько восхищенным тоном, и заглянула Тании в глаза с таким неподдельным интересом, как будто перед ней сейчас сидела редкая гостья из далекой–предалекой сказочной страны.

— Бывает иногда… — машинально кивнула Тания. — И звезды падают…

— Аже диво! — прошептала ведьма. — Звезды — и падати! Сколько раз мне такие речи вели, а я все уразуметь не уразумею!

— А почему солнце до сих пор не взошло? — перебила ее Тания. — Ведь уже сколько времени минуло, а оба рассвета так и алеют, как прежде. И сколько их там должно взойти? Тоже два?

— Солнце?… — рассеянно переспросила Ласточка.

Но тут лицо ее изменилось. Из благодушно–веселого оно вдруг резко помрачнело. Ведьма сурово выпрямилась во весь рост и подняла вверх указательный палец.

— Еже ты в гостях у меня, то одно запомни! Солнце не должно взойти! Не должно такому быть! Николиже! Ясно тебе?

Тания обомлела от столь резкой перемены тона Ласточки.

— Я не слышу! — требовательно произнесла ведьма, уперев руки в бока. — Солнце не должно явиться! Поняла ты аль нет?

Ее фигура угрожающе нависала над Танией, подобно злой мачихе из детских сказок. Она как будто заранее отчитывала ее за несовершенный пока что проступок. Но причем тут Тания? Как она смогла бы заставить взойти солнце, даже если бы и хотела?

— А… а почему? — только и пролепетала Тания.

— Нипочему! — резко ответила ведьма. — Аще солнце встанет, то Искуситель возбнутися!

Тания непонимающе захлопала глазами.

— Искуситель? Это кто?

— Внеже кому не должно бдети! — отрезала Ласточка, подхватив со стола пустую кружку. — Кого паче николи не встречать.

        Глава 2   
«Аще дам тебе ткать, то солнце, чего добре, до сроку взойдет!»

Хоть рана Тании и затянулась с виду, чувствовала она себя плохо. Ласточка сказала, что залечила рану лишь снаружи — особым знахарским способом, не оставляющим шрамов. Но так как сама рана ушла глубоко, то выздоровление займет еще немалое время. И до тех пор продолжала отпаивать гостью своими горячими буро–горькими отварами.

Знала ли Ласточка насколько глубока была эта рана на самом деле? Знала ли она, что гвардейский меч Йеда, пронзив плоть Тании, добрался до самой ее души? Что золоченый узор с этого меча отравил ей сердце?

Вполне возможно, что знала. Тания давно заметила, что целебный отвар не только придавал ей физических сил, но и умиротворял душу. После зелья разум ее всегда прояснялся, как бы освобождаясь от тяжести прошлого. Тогда она все больше задумывалась о том, где же все–таки оказалась. И чем больше она об этом думала, тем сильнее ей казалось, что Ласточка что–то от нее скрывает. Не по злому замыслу — зла в ней не ощущалось — а будто пытается от чего–то уберечь.

И однажды Тания собралась с духом и решилась все–таки задать тот вопрос, что давно ее волновал. И будь теперь что будет.

— Скажи мне правду… Я ведь на самом деле умерла тогда? Там, на озере? Я утонула, даже не выходя из горячки? И я теперь в мире мертвой жизни?

Ласточка, которая что–то ткала в углу своей горницы, замерла. Ткацкий станок остановился и затих.

Не поворачиваясь к Тании, она заговорила.

— Аще и так? Оже тебя с братом засыпало давно камнями еще в горних дебрях? А все яко таче было — сон один да наважденье? Любы тебе речи такие? Люди не признают смерть свою николи, занеже она для них неизведома.

— Так так или не так? Я хочу знать правду.

— Нет, не так. В моем мире нет места смерти.

Ласточка поднялась от своего ткацкого станка и подошла к одной из полок, где хранились знахарские порошки. За одной из ступок прятались песочные часы.

Она достала часы с полки и гордо потрясла ими у Тании перед самым носом.

— Аже! — молвила она.

— Чего «аже»? Это песочные часы. Что я должна в них увидеть?

— Время уходит, а песок течет из горней полмы. Идеже пересыпется он весь, день окончится. Затем я переверну часы, и тогда день зачнется опять.

— И что? Как это все связано со смертью?

— А то! Что бывает, ежели песок уже высыпался весь и замер, а часы еще не перевернули? Они тогда живы или нет? И течет ли тогда время, иль и оно умирает?

Ожидая в вопросе какого–то подвоха, Тания осторожно приняла часы из рук Ласточки. Внимательно пригляделась, как струйка песка вытекает из одной половины в другую. Ничего необычного.

— Часы это просто часы, — ответила она наконец. — Это стекло и песок, и не более. Время всегда идет, даже если его никто не отмеряет часами…

Ласточка улыбнулась.

— Вот как? Елико же случится, еже песочные часы перевернуть до сроку?

— Песок начнет пересыпаться обратно, но время будет идти по–прежнему вперед! — уверенно ответила Тания.

И не долго думая, она перевернула ласточкины часы.

Однако назло любым здравым ожиданиям струйка песка текла теперь снизу вверх. Вопреки самой тяжести, как ни в чем и ни бывало.

— Что?! — вытаращила она глаза. — Что еще за фокус? Как песок сыпется снизу наверх?!

Ласточка весело хихикнула.

— Елико ни показываю, а всегда пугаетесь равно! В мире людей часы — то лишь часы, но здесь все не так! Здесь другие порядки. Что ты с ними ни делай, а мои часы не вернутся вспять, покуда время вперед идет. Здесь часы — это не просто часы. То душа моего дня.

Она забрала песочные часы из рук Тании и осторожно водрузила обратно на полку.

— Ты тоже песочные часы, — молвила она. — Твой песок пересыпался и застыл, но это не конец. Все зачнется опять, ежели перевернуть часы. И опять наступит новый день. Так и используй его, как должно!

— И как же это?

Ласточка удрученно всплеснула руками.

— Отдыхай и поправляйся! — сказала она повелительным тоном, протягивая невесть откуда взявшуюся кружку с новой порцией коричневого зелья.

Тания кружку приняла, но не выпила, а тоскливо заглянула внутрь, будто пытаясь разглядеть там дно.

— А когда… Когда мои песочные часы перевернутся? Когда я смогу вернуться обратно?

— А ты приметила, что песка в часах моих едва осталось? День уж на исходе. Скоро песок совсем кончится, и взойдет солнце. И я тотчас переверну часы, якоже Искуситель не пробудился б. Тогда ты и сможешь вернуться. До новой денницы.

Неясно, какой срок имела ввиду Ласточка под словом «день». Тания точно провела здесь времени уж не на один день. Она ложилась спать и просыпалась, но за окном неизменно алела одна и та же заря. Темноты никогда не бывало, но и полноценного дневного света тоже. Так сколько же длился этот бесконечный день Ласточки? Неделю? Год? Век? Иль может сотню столетий?

Тания вдруг поймала себя на мысли, что вовсе и не хочет этого знать. Она попала в волшебное место, где время словно замерло. Место, где можно забыть все напасти прежнего мира, жестокого и бездушного. Она вдруг осознала: сколько бы ей ни позволили здесь находиться — ей этого будет мало.

Когда Тания просыпалась, то перво–наперво шла проверять цветник на берегу. Хотя время в этом мире и завязло само в себе, подобно застарелой патоке, но жизнь вовсе не остановилась. В свете вечной зари Тания наблюдала, как одни цветы опадают и умирают, чтобы дать распуститься другим. В траве под ее ногами временами прошмыгивали невидимые зверьки — наверное, полевые мыши, — а в воде при ее появлении иногда слышался плеск или недовольное кваканье.

Лишь старое колесо водяной мельницы не менялось. Оно всегда вращалось с одним и тем же мерным поскрипыванием, словно отмеряя неумолимое течение времени. Будто оно подражало в чем–то тем песочным часам, а может — как знать — тайно мечтало занять их место.

С цветника Тания каждый раз возвращалась вооруженная свежим букетом. Ведь цветы здорово оживляли убранство ее комнаты, изначально весьма скудное.

Да и сама хижина ведьмы была довольно–таки проста. Если не считать сарая во дворе, комнат имелось лишь две: та, где жила Тания, и другая, где Ласточка работала.

Она все время неустанно ткала на своем станке. Ткала самые разные полотна: беленые, цветные, с диковинными орнаментами, не походившими ни на что. Тания даже ни разу не видела Ласточку спящей. Когда же Тания спрашивала, зачем же ей столько ткать — ведь в доме в избытке есть и постели, и скатерти, и полотенца, и даже для самой Тании нашлось целое неношеное платье — та неизменно отвечала: «На новый день обновка потребна!»

Вокруг этого «нового дня» крутились все мысли Ласточки. Все, что она ни делала, она делала ради нового дня, который должен был начаться, как только взойдет солнце. Изредка она поминала и таинственного Искусителя, который должен проснуться с восходом солнца, но в то же время и не должен просыпаться никогда.

По лицу Ласточки пробегала тогда смутная тень, и она невольно косилась на полку с песочными часами.

Эти песочные часы были самой удивительной вещицей в странном ведьмином мире. Тания все не могла забыть, как песок в них перетекал снизу вверх, вопреки законам тяжести. Ей очень хотелось разглядеть их получше, изучить и даже поэкспериментировать. Но она не смела притрагиваться к ним на глазах у Ласточки. А поскольку Ласточка сидела за своим ткацким станком почти постоянно — а когда не сидела, то занималась какой–нибудь другой работой по дому — то и о песочных часах пришлось со временем забыть.

Вскоре Тания начала скучать. Чтобы не сидеть без дела, она давно пыталась предложить Ласточке свою помощь в ее беспрерывных хлопотах. Но максимум, что Тании было дозволено — это убираться в горнице с метлой, таскать воду с речки, варить различные похлебки, да готовить тот буро–горький травяной настой. Его, похоже, было здесь принято пить вместо воды.

Однажды Тания даже попросила Ласточку дать ей поработать на ткацком станке. Та вначале замерла от неожиданности, а потом обернулась и строго покачала указательным пальцем, сопроводив такой жест таинственной улыбкой.

— Аще дам тебе ткать, то солнце, чего добре, до сроку взойдет! — молвила она. — Ты же не знаешь правил выделки узора! Ты вообще здешних правил не знаешь.

* * *

Свои вещи из прежнего мира — одежду и прочие — Тания держала под своей утлой кроватью. Странное дело, сразу же как они там оказались, она стала словно бояться их. Она стала бояться туда даже заглядывать, словно там обитало жуткое чудище. А со временем стала бояться даже думать о том, что у нее под кроватью вообще что–то спрятано.

На самом деле она боялась собственной прошлой жизни. Ведь здесь, в логове Ласточки, она обрела совсем другую жизнь. Жизнь, в которой не существовало ни боли, ни отчаяния, а одна лишь безмятежность и покой. Здесь она плыла, словно в колыбели, по течению могучей полноводной реки, у которой не видать берегов. Реки под названием Вечность.

Но все же скука и однообразие брали со временем свое. Иногда она задумывалась: как там Жведень и все остальные, кому удалось уплыть по водам озера Трифир? Спаслись ли они? Что вообще происходит теперь в мире, который она бросила на произвол судьбы? Ведь она даже счет времени тут потеряла.

И раз проснувшись утром — если понятие утра вообще имело здесь смысл — Тания вдруг решилась. Что–то внутри словно толкнуло ее сбить давно заведенный распорядок. Вместо того, чтобы, как обычно, пойти к берегу реки за новыми цветами, она опустилась на колени перед кроватью. Не долго думая, запустила руку прямиком в мрачную темень. И быстро нащупав в пыли что–то жесткое, решительно потянула на себя.

Спустя несколько минут она стояла целиком облаченной в свою старую походную одежду — с атрийским панцирем из кожаных пластин и изящным мечом за спиной. Расшитое орнаментами ласточкино платье осталось лежать в стороне, никому более не нужное.

Но кроме платья, еще две вещи оставались бесхозными. Тания все еще страшилась к ним притронуться.

Первым была старая скрипка. Реанне этот потертый инструмент всегда оставался так дорог! И даже тогда, когда волей ночного демона она оказалась отрезана от собственного подсознания, не способная ничего пожелать, лишенная человеческой воли, даже тогда она находила в этом предмете некую особую ценность. Находила одним лишь разумом и логической рациональностью, которые у нее еще оставались. Она сочла «правильным» всегда таскать эту скрипку с собой.

Но Реанны больше не было. И эта скрипка — все, что от нее теперь осталось. Она словно бы сама обратилась собственной скрипкой.

Вторым же предметом была чудная серебристая книга из подземелий Закатных гор. Загадочный дух из Старого мира, Фамильяр, всей силы которого Тания не понимала до сих пор. Он олицетворял собой все, через что Тания прошла с того самого злополучного дня, когда Поющие пещеры разрушило землетрясением. Он оставался единственной ее связью с прежней жизнью.

И пока Тания глядела на серебристую книгу, ей становилось все страшней. Как она смогла так легко забыть все, что произошло? Как она забыла, для чего вообще заключила с Фамильяром договор? Он открыл ей, что Шамина никакая не богиня. Что именно она в прошлом и сотворила каменную чуму — чуму, которая забрала у нее матушку и отца, да и вообще всех, кого она знала.

Она же хотела свергнуть ее и уничтожить! Она же хотела избавить людей от самодурской власти ее Чтецов! Она же хотела дать людям Междуморья свободу!

— Я задержалась здесь, — прошептала Тания. — Слишком надолго!

И потянула руку к серебристой книге.

Но в тот же миг дверь позади неожиданно распахнулась.

— Привееет! — раздался радостный голос Ласточки. — Возбнутилась уже? Я тебе целебного отвару несу!

Тания вздрогнула, как будто ее застали за воровством, и резко развернулась.

Ей в нос тут же ударил аромат горячего пара из протянутой кружки.

— Завтрак тоже почти готов! — весело сообщила Ласточка. — Утренняя похлебка!

Но едва Тания взяла кружку с коричневым настоем, как позади вдруг раздалось грохотание. На пол повалилась скрипка, которую Тания неосторожно задела спиной. А вслед за ней — и серебристая книга. Отпружинив упругими страницами от пола, она, как назло, отскочила далеко в сторону, прямо к Ласточке под ноги.

Та недоуменно нахмурилась. Она только сейчас обратила внимание на необычный наряд Тании.

— Ты разве уже уходить собралась? Но ведь песок в часах еще не высыпался…

— Но я не хочу больше ждать! Я должна вернуться немедленно.

— Тебе лучше быть поосторожней со своими желаниями, — помрачнела Ласточка. — Особливо здесь. А не то, чего добре, Искуситель пробудится…

— Да знать я ничего не желаю ни про какого Искусителя! — рявкнула Тания. — Там людям нужна моя помощь! Что я здесь вообще делаю? Сколько времени уже промотала даром, набузыривая эту горькую жижу с болот?

Однако ведьма лишь сделала строгое лицо.

— Тебе придется дождаться, покуда песок в часах не иссякнет. Тогда миры снова пересекутся и ты вернешься назад. А до того я никак не смогу тебя вернуть. Таковы здешние правила.

Тания в сердцах, едва не разлив, отставила кружку на окно и нагнулась поднять с пола скрипку. А когда она оторвала наконец глаза от скрипки — проверяла, не повредилась ли та при падении, — Ласточка уже протягивала ей серебристую книгу.

— Держи, да поосторожней отныне со своим добром. Это, вестимо, тоже ценная вещица.

Тания отложила скрипку в сторону и сердито протянула руку.

Но едва она прикоснулась к книге кончиками пальцев, как мир застыл, словно время застопорилось между соседними мгновениями. Лицо Ласточки вдруг сделалось каким–то нереальным, словно бы нарисованным сверкающими нитями на черном холсте. И не только лицо — от всего ее образа остались лишь эфемерные контуры, тонкие линии. Да и вся комната вокруг сделалась такой же странной, словно бы ненастоящей.

А затем все это разом схлопнулось в какой–то немыслимой круговерти. Перед глазами перепуганной Тании стали проноситься чудные образы.

И голоса. Голоса неведомых эпох загремели прямо к нее в голове.

«Покажи мне Крожский эксперимент. Еще раз.»

Так молвил статный человек с благородными чертами лица. Он глядит на собственное отражение, а голову венчает изящная золотая ветвь. И глаза его — это же… они точь–в–точь как васильковые глаза Реанны…

«А можно… Можно мне посмотреть на тебя без маски?»

Нечеловеческие синие глаза смотрят с робкой надеждой. Неужели это маленький Чтец?

Но он исчез, едва появившись, а вместо него явился человек в чудном облачении. В зубах держит странную дымную палочку, и даже дышит через нее.

«Ты за своим рыцарством не видишь людей! Ты их используешь. Но вот я… Я друзей не предаю.»

А затем все запылало божественным пламенем. Огонь поглотил мир, словно началось великое очищение.

И из сияющей пустоты вновь возник человек в золотом венце.

«Отражение — это лишь копия… Но может ли оно стать важнее оригинала? Стать более настоящим? Я не знаю… Вот почему ты живешь. И я.»

Видения ускорялись. Лица мелькали один за другим, а голоса накладывались друг на друга, сливаясь в один бурный поток. Тания разбирала лишь обрывки фраз.

«Нужен ли людям Олимп?! А нужны ли мирозданию такие боги?»

«Но это же абсурд! Как в природе могут «возникнуть» новые законы?»

«Это оружие — последний шанс выиграть войну! Все исследования засекречены…»

«Так именно мы сотворили судьбу?»

«Не тебе меня учить!» — сверкнули синие глаза. — «Я знаю, что такое добро! И кто такие люди!»

И вновь человек в золотом венце. Он глядит на что–то черное в своей руке, а в глазах его — тоска и обреченность.

«Я нашел… Теперь ясен смысл Крожского эксперимента… И всего, что случилось потом… Выходит, такова наша судьба… Но я не смогу. Никогда! Из–за меня человечество погибнет…»

«Это маска. Твое отражение оказалось сильнее тебя. Все остальное — ненастоящее.»

«Ты преступаешь директиву! Я приказываю тебе прекратить это безумие!»

«Ты не вправе мне приказывать. Ты не человек. Я служу человечеству.»

«Прости меня, Семнадцатый. Я не таков… мы все не такие, какими ты нас видишь. Но именно поэтому только ты один и можешь нас спасти… Во тьме грядущего. Прощай…»

«Прощай…»

Последнее слово прогремело в полном мраке. Прогремело так, что Тания едва не закричала от рези в ушах.

И тут же вновь обнаружила себя в прежней ведьминой хижине. Ласточка все также протягивала ей серебристую книгу. Морок видений вдруг рассеялся.

Запоздало вскрикнув, Тания выронила книгу из рук, словно ею обжегшись.

— Что это было?!! Что он мне показал? Это что, Старый мир?!

Ласточка взглянула на нее с недоумением.

— Елико показал? Что с тобой?

Тания ошарашенно переводила глаза то на серебристую книгу на полу, то на ведьму перед собой.

— Он так раньше не делал… Он и правда стал тенью?…

— Стал тенью? — насторожилась Ласточка. — О чем ты? Кто здесь стал тенью?

        Глава 3   
«Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был?»

Тания с опаской подобрала серебристую книгу с пола, но видений более не последовало. Ни намека. Она даже засомневалась, а книга ли в них была виновата?

— А ну, расскажи–ка поведай, — не отставала Ласточка. — Кто стал тенью? У меня здесь не должно быть никаких теней, покуда солнце не взошло!

Тания замялась.

— Это… Нет, это просто плохой сон мне как–то раз тут приснился… Ерунда.

Ласточка вскинула одну бровь.

— Сон? Скверный? Вот как? Это во сне том были тени? А сейчас чего с тобою было, тоже сон?

— Да нет… Просто голова вдруг закружилась, и я испугалась… Вся хижина куда–то улетела… Я думаю, это все от той болотной настойки… Нельзя же постоянно пить только ее!

— Так что там насчет того сна? Причем здесь сон?

Тания поняла, что та от нее не отстанет. И рассказала про сон, который видела в первую свою ночь здесь, в ласточкиной хижине.

Юная ведьма призадумалась.

— Тень в зеркалах? Это скверно… Неужели он? Он и так теперь умеет?…

— Что–то не так? — осторожно поинтересовалась Тания. — Мне уже и сны тут нельзя смотреть?

Ласточка лишь хмуро на нее взглянула.

— Одно из двух. Либо сон тот — всего лишь сон, и ничего там не кроется, либо…

— Либо?

— Либо тебе снился Искуситель… — прошептала Ласточка.

Прошептала так тихо, словно боялась собственных слов.

Она о чем–то крепко задумалась. Затем молча, как под гипнозом, подошла к окну и машинально забрала кружку бурого отвара, который Тания на этот раз отвергла.

— Тогда он научился вредить даже из спячки, — пробормотала она, уходя из комнаты. — И скверно это! Гораздо скверно! Тени во снах… хитер… зело хитер…

Вдруг Ласточка остановилась прямо в дверном проеме, как будто на нее снизошло озарение. Она обернулась к Тании, и лицо ее вновь воссияло беспечной радостью.

— Придумала! Надо наделать ловцов снов! И скверные сны уйдут восвояси!

* * *

На следующее утро — вернее, после очередного пробуждения под алые лучи вечного рассвета, — Тания уже не так боялась собственных вещей. Она вновь оделась в свою старую походную одежду, а под нее спрятала серебристую книгу. Все как в былые времена.

Чтобы Ласточка не помешала ей и на этот раз, она вылезла из хижины уже испытанным не раз способом — через окно. Так ей было короче добираться до цветника на берегу, чем через ткацкую горницу Ласточки. Пускай та думает, что Тания и сейчас просто пошла нарвать цветов, как прежде.

С собой она прихватила и старую скрипку. Как–то невольно она все сильнее внушала самой себе, что скрипка — это новое воплощение Реанны. Эта мысль так и крутилась у ней в голове, хотя разумом она и понимала, что все это полнейшая чушь. Просто подсознание ее упорно не хотело принимать того, что Реанны больше нет.

Найдя укромное местечко у реки — подальше от хижины — Тания уселась прямо на берегу. Изучая потертости на боках скрипки, она вдруг вспомнила один из их разговоров. Тот, в котором Реанна гадала, где же находится мир мертвой жизни, и существует ли он. Она очень хотела, чтобы мир мертвой жизни все–таки существовал, потому что ее снедала тоска о давно погибшем брате. Это было одно из первых чувств, которые Реанна испытала, когда к ней вернулась ее тень.

Тания, как ей самой тогда казалось, попыталась Реанну тогда образумить, отвести от несбыточных мечтаний. Но только теперь она осознала, что просто не понимала ее. Ведь теперь ее и саму мучило такое же чувство. Она вдруг подумала: а может мир мертвой жизни — он среди нас? Может души умерших просто вселяются в старые вещи, к которым были привязаны при жизни?

Она тут же отогнала эту мысль, как назойливую муху, но руки ее как–то сами собой потянулись к скрипке. Она подумала, а почему бы не попробовать теперь на ней сыграть? Ведь любой вещи должно быть приятно служить по своему назначению, а не пылиться без дела. И если бы Реанна была этой скрипкой, то ей тоже стало бы от этого приятно.

Танию никто никогда не учил играть на скрипке, и она даже понятия не имела, правильно ли это делает, или нет. Да и какую мелодию ей играть — толком не представляла. Но скрипка словно бы и сама знала, что ей играть. Когда Тания коснулась ее струн смычком, та словно зарыдала. Словно бы все, что прежде таилось у Тании в душе, изливалось теперь наружу, заполняя весь ведьмин мир, от степной травы до самых небесных звезд.

Но печальный скрипичный плач не приносил Тании облегчения. Напротив, он отзывался в ее душе еще большей грустью, становясь только горше. Тании вдруг показалось, будто бы даже полевые цветы вокруг нее увядают. Словно музыка ее убивала здесь всякую жизнь.

Она резко вскочила. В глазах ее стоял образ Реанны, как она тянет руку к звездному небу.

— Да не умею я играть на скрипке и никогда не умела! — воскликнула она в сердцах. — Все это полная чушь! Самообман и пустые мечтания!

Она гневно взглянула на злополучный музыкальный инструмент.

— С этим… С этим надо заканчивать! Скрипка это просто скрипка, а мертвые мертвы.

Вскоре на речном берегу красовался целый стог из сухой степной травы. На самом верху его лежала скрипка, а поверх скрипки — венок из полевых васильков.

Теперь Тании оставалось лишь решиться исполнить задуманное.

— Реанна… — прошептала она. — Кроцин… Вы наконец снова вместе. Надеюсь, что так. Но мне нужно идти дальше. Простите меня…

Стиснув зубы, она достала кремень, который всегда таскала с собой, как амулет. Но чтобы разжечь огонь, потребовалась не одна судорожная попытка.

— Ты ведь тоже… — шептала Тания, беспорядочно чиркая по камню, — я и тебя тоже приняла в свое войско! Как павшего Батериса… Он был первым… он попросил меня перед тем, как умереть… Ты меня просто не успела попросить, а я не успела тебе сказать… Но ты навсегда… ты останешься…

Разгоревшееся пламя лизнуло скрипку, и Тания не смогла сдержать слезы. У нее перед глазами проносились образы прошлого, и в каждом — лицо Реанны. А в ушах звенел ее голос, мелодичный и в то же время нечеловечески бесстрастный.

«Но если ты не можешь победить даже себя, ты не победишь врага… Мотылек сгорает, потому что тоже не может побороть свое желание.»

«Я не боюсь смерти. Я уже мертва.»

«Ненависть — источник зла. Эмоции вообще — зло. Я здесь не из мести, а потому что это правильно.»

«Но ты — настоящая. Мир, в котором живет хоть кто–то настоящий, не может быть поддельным.»

«Прости меня, опекун. Я должна стать настоящей.»

«Все те годы, что я была отрезана от собственной тени, мне казалось, что я — это не я. И я не знала, кто я…»

«Звезды — они все разные, совсем как люди. Как говорят никкерцы, когда человек умирает, его душа зажигается новой звездой в ночном небе.»

Только теперь Тания вдруг осознала, что держит в руке. Это же тот самый кремень. Это подарок брата. Это ведь сделал он. Это он убил Реанну.

Она сжала кристаллический камень изо всех сил, так что острые грани врезались в ладонь — до крови.

— Йед! — закричала она. — Что ты наделал! Я раньше хотела спасти тебя из лап Синода! Ты один, кто у меня еще оставался! За тебя я одна разгромила бы хоть все армии мира! Но теперь я желаю тебе смерти! Что мне теперь делать?! Меня рвет на части! Кто сделал меня такой? Как мне от этого избавиться?

Она зло бросила окровавленный кремень в костер, который им же только что и разожгла. Но это не дало ей и крупицы облегчения.

Ведьмовской рассвет бил в глаза алой кровью с обеих сторон, а жар от костра обжигал лицо, но Тания ничего уже не видела и не чувствовала. Перед ней плыл силуэт Реанны, пронзенный мечом Йеда. И солнце. Утреннее солнце над озером Трифир. Алое золото со вражеских знамен разлито на земле и по воздуху, сочится из ран павших. В алом золоте утонул весь мир.

И она испустила ужасный вопль.

Точно так же кричала Реанна, когда Вион только вернул ей связь с подсознанием, и она впервые обрела способность желать и чувствовать. В тот миг Тания видела колдовским зрением Фамильяра, как тысячи черных игл проткнули душу Реанны изнутри, так что та впала в беспамятство. И теперь она поняла, что это были за иглы, потому что они же пронизали теперь и ее саму.

Когда же воздух в легких исчерпался, то крик сам собой задохнулся в гортани. Чувства наконец вернулись к Тании, и она сразу же ощутила странное тепло на щеке. Не от костра — тот еще догорал, тоже опаляя лицо, но это новое тепло лилось откуда–то сбоку.

Она удивленно открыла воспаленные глаза.

На прибрежной траве веселыми жемчужинками сверкала роса. Радостно застрекотали кузнечики, хотя прежде они всегда молчали. А справа — над самым горизонтом — пылал ослепительный золотой шар.

Солнце взошло.

* * *

Утерев лицо, Тания повернула голову в другую сторону. Там привычно алела нескончаемая ведьмовская заря. Но напротив вовсю сияло солнце. Обычное такое солнце, какое всегда и встает по утрам. Немного как бы сонное, не вполне еще оправившееся от долгой ночи, но именно оно всегда и наполняет мир утренней радостью.

Только Танию вместо радости стал одолевать безотчетный страх. Тихонько, еле дыша, она поднялась с колен. Степной воздух огласил звон стали, вынимаемой из ножен.

Слишком уж часто Ласточка с затаенным страхом твердила про неведомого Искусителя, который должен проснуться, как только солнце встанет. И этот страх невольно передался и Тании, хотя она и понятия не имела, кто таков этот Искуситель.

Она настороженно озиралась по сторонам. Травяной костер догорал. Мирно журчала речка, а вокруг берегов качалась высокая степная трава. Далеко ли отсюда ведьмина хижина? Тания ведь специально подыскала укромное место, где Ласточка не сразу бы ее нашла.

Она хмуро повернулась в сторону оставшейся зари — той, что самым немыслимым образом алела прямо напротив солнца. Как будто там, под горизонтом, готовилось пробудиться новое светило — уже второе.

Ну и где же тот страсть–какой–ужасный Искуситель, что внушал юной ведьме–ткачихе такой страх? Не пустая ли все это выдумка?

Тания старалась концентрировать внимание, подмечая мелкие детали, тонкие перепады цвета и теней в траве — она припомнила, как Живан пытался дать ей начальные уроки по своему искусству следопыта–разведчика. Но ничего особенного так и не видела. Она ведь даже и не знала, что ей следует искать. Как вообще должен выглядеть этот Искуситель?

Наконец взгляд ее упал ниже — на берег реки, совсем голый и каменистый. И глаза ее расширились.

Вдоль всего берега простерлась ее собственная тень. Длинная, какой теням и положено быть поутру. Именно она появилась тут сразу же, как только взошло солнце.

Но в отличие от хозяйки, у тени почему–то не было в руке меча.

Тания замерла и впилась в нее взглядом, боясь даже дышать. Она пыталась понять, не обман ли это зрения, не игра ли косых утренних лучей на бугристых кочках.

И тень тоже не шевелилась. Только речка мирно журчала в тишине, накатываясь водой на мелкие камешки. Да кузнечики стрекотали вокруг, чествуя утреннее солнце.

Наконец, Тания решилась и быстро взмахнула свободной рукой. Дернула, и тут же спрятала за спиной.

Однако тень так и осталась неподвижна.

Эта тень была подделкой. Она не принадлежала Тании.

В ужасе она отпрянула назад, и тогда тень тоже двинулась — сама, по собственной воле. Изогнула руку так, словно бы с ее помощью хотела приподняться над землей.

И действительно, вначале ее черная ладонь, а затем и вся рука оторвались от речного берега.

Не зная, как помешать творящейся бесовщине, Тания лишь беспомощно наблюдала, как ее собственная тень отрывает от земли все новые части своего длинного тела, одну за другой. Вот и черные ноги ее отклеились от ступней перепуганной Тании и даже изогнулись в коленях. Вот и вся тень уже привстала на четвереньках — только брюхо никак не отлипнет от земли.

Тогда тень задрала черную голову к небесам и протяжно взвыла. И с боков ее длинного туловища начали отрастать еще две пары рук — таких же человеческих по форме, с пальцами и ладонями. Тень стала походить то ли на раздавленного паука, то ли на гигантскую уродливую многоножку, то ли на личинку невесть какой жуткой твари. Подобно плавкому воску, черный мрак обильными комками сваливался со всех восьми ее конечностей, с червовидного туловища и с бесформенной головы.

Наконец, оторвавшись от земли целиком, восставшая тень издала новый тоскливый вопль.

Видя наяву весь этот горячечный бред, Тания пыталась себя мысленно убедить, что все это какая–то галлюцинация. Верно результат злоупотребления ведьминым отваром.

Но в душе у ней не оставалось никаких сомнений. Случилось ровно то, чего и боялась Ласточка: Искуситель проснулся.

* * *

Искуситель приподнял бесформенную голову и хищно потянул носом воздух.

По счастью, голова его находилась на дальнем конце неимоверно длинного тела. То есть, стоял он по–прежнему на четвереньках, отвернувшись от Тании в противоположную сторону, чему та была несказанно рада. Она замерла, как каменная статуя, чтобы не выдать себя даже звуком дыхания.

Но Искуситель учуял. Злобно заурчал и захихикал. И тут же голова его втянулась в плечи. По всему длинному телу пронесся стремительный комок, и вылез с обратной стороны в виде той же головы.

Увидев парализованную от страха Танию, голова чуть не захлебнулась звериным хихиканьем. Шея тут же вытянулась вверх на несуразную длину, чтобы поднять голову на один с Танией уровень.

Искуситель заглянул ей прямо в глаза своими бездонно черными очами, как двумя пустыми колодцами.

— Если бы ты знала, что получишь ответ лишь на единственный вопрос, что за вопрос бы это был? — прошипела зубастая рожа.

Тания ничего не ответила — она лишилась дара речи. Оцепенев от страха и отвращения она краем глаза наблюдала, как Искуситель доводит свое уродливое тело до ума. Две ближайших к Тании конечности, что прежде были ногами, преобразились в руки — такие же, как и шесть остальных. Затем он подтянул свое до непрактичности длинное тело, одновременно выводя его вертикально. Шея же, напротив, синхронно сократилась, так что голова не пошевелилась ни на волосок. Она оставалась словно подвешена в воздухе, вперившись в Танию жадной чернотой.

На лице тоже постепенно проявились некие черты: огромный рот, полуоткрытый в овальной ухмылке, а в нем — множество мелких острых зубов, как у пилы. И еще цилиндр. Голова зачем–то отрастила себе нелепый цилиндр с полями.

— Что… это… значит… — пролепетала наконец Тания.

— «Что это значит?» О, кажется это новое! И какой сложный вопрос! Включает в себя много вопросов разом! А обычно меня спрашивают «Кто ты такой?» или «Что ты такое?» Или просто вопят, как резаные! Значит, бесовка притащила мне свежую кровь… Свежую кровь…

Существо снова захлебнулось хихиканьем. Оно стояло опершись двумя нижними парами ладоней на землю, используя их как ноги, которых у него больше не было.

— Ну что же, ты меня заинтриговала. Признаю–признаю. Тогда наша беседа продлится еще какое–то время. Я позволю тебе задать несколько вопросов, а не один! В конце концов, хоть ты и не спросила меня, кто я такой, мне же все равно нужно представиться.

— Я знаю, кто ты такой, — угрюмо сказала Тания. — Ты Искуситель.

Галантным движением существо сняло с головы цилиндр — одной из четырех свободных конечностей.

— Собственной персоной. Но это всего лишь имя, точнее и не имя даже, а прозвище… Та бесовка так меня назвала.

— Ласточка? — спросила Тания.

— О, это тоже ненастоящее ее имя, уверяю тебя. Каждый в чем–то лжет. Лжет словами, поступками, а порой даже всем своим естеством. Лжет другим или самому себе. Иначе меня бы тут не было.

Первый страх постепенно отпускал Танию. Кем бы ни было это существо из больного бреда, уж она–то всегда сможет постоять за себя. Она ведь вовсе не безоружна!

Тания резко выставила перед собой острие меча, уткнув его прямо в горло Искусителя.

— Так кто же ты такой? Отвечай немедленно!

Искуситель захихикал.

— Да тут у нас блюдо с остринкой!

Он деловито понюхал воздух с лезвия меча.

— Мм, забористо пахнет… Настоящими атрийскими специями… Какая радость для старого гурмана!

— Кто ты такой? — повторила Тания. — И что все это значит? Где я нахожусь? Это точно не мой мир! Не Кейл, не Никкерия, — и вообще даже не Междуморье!

— Тут ты права… — прошипел Искуситель. — Это вовсе не тот мир, в котором ты родилась и жила всю свою жизнь. Это царство иллюзий, в котором человеку дозволено исполнить все свои желания, даже самые безумные, самые невыполнимые!

— Если это так, то я желаю, чтобы ты исчез туда же, откуда вылез! Давай, приступай! Тем же манером, только задом наперед!

Зубастая рожа в цилиндре расплылась самодовольной ухмылкой.

— Нет, ты этого вовсе не желаешь. Иначе не подняла бы солнца, и я бы тогда просто не появился. Но ты захотела идти дальше, и вот солнце взошло вопреки часам бесовки. Желание твое исполнилось. Проблема тут в том, что родилось оно из гнева и ненависти… Ненависти к Шамине, к Чтецам, к королю Рамису, даже к собственному брату. И исполнив такое желание, ты не смогла породить ничего, кроме новой ненависти. Вот почему явился я, как живое ее воплощение! Ты сама призвала меня!

Тут Искуситель вновь вытянул свое туловище, обратившись нелепым змеем с восемью человечьими руками и все той же зубастой головой в цилиндре. Теперь он смотрел на Танию сверху вниз, а мощный хвост улегся вкруг нее хищным кольцом.

— Это все ложь! — крикнула Тания. — Я никогда не желала увидеть перед собой ничего… Ничего подобного!… Уж точно не настолько мерзкого уродца! Да я и придумать–то такую тварь не смогла бы, даже если б захотела!

— Твоя правда, я безобразен… — посетовал Искуситель. — Но кто же сделал меня таким? Не ты одна. Ведь ты совсем не первый гость в этом месте.

— Ты о ком? О Жведне?…

— Помню и такого, как же. Мы с ним не встретились тогда, увы… Бесовка не дала. Но и без вас двоих здесь уже побывало бессчетное множество людей. Каждый из них хотел чего–то своего. Каждый приносил сюда свои мечты, свои чувства, свои чаяния. Свою жажду. Исполняя заветные желания, они меняли этот мир каждый по–своему, а значит оставляли здесь частичку себя. Но желания даже и одного–то человека подчас противоречивы, а уж такого несметного числа людей — и подавно. Так вот: несовместимые желания разных людей должны были просто нейтрализовать друг друга. Так должно было быть. На это надеялась бесовка.

Тания нахмурилась. Она, кажется, начала смутно понимать смысл происходящего.

— Если соединить желания множества людей, — продолжал Искуситель, — то большинство, конечно, уравновесят друг друга, потому что разные люди зачастую желают противоположного. Но несмотря на все противоречия, есть у вас и общее. Возьми даже злейших врагов, что бьются насмерть: если взглянуть на них со стороны, то мотивы у них одинаковые. На самом дне ваших душонок обитает то, в чем все вы едины. Оно есть в каждом из вас, хоть и не всем хватает смелости это признать. Именно оно и останется в остатке, ежели чаяния всех людей слить воедино! И этот остаток — Я!!

Искуситель отрастил широкие перепончатые крылья и взмахнул ими столь гордо и величественно, что сдул с себя всю былую нелепость.

— В основе ваших желаний лежат самые низменные инстинкты! Алчность и похоть! Гордость и тщеславие! Зависть и властолюбие! Животная злоба! Тупая жестокость! Все те пороки, что вы сами отвергаете с отвращением. И потому именно они вами и управляют! Тайно, из тени!

Зубастая пасть пододвинулась к лицу Тании почти вплотную и раскрылась в серповидной ухмылке.

— Ну и жажда мщения, конечно. Жажда причинить стократный вред тому, кто прежде навредил тебе, пусть даже и ненамеренно! Это ведь как раз про тебя, Тания?

Испустив воинственный крик, Тания взмахнула мечом, чтобы снести чудищу безобразную голову — вместе с ее глупым цилиндром.

Лезвие грозно сверкнуло на солнце. Однако меч словно бы рассек пустой воздух, а хилая шея чудища осталось целой. Тания не ощутила даже малейшего сопротивления, словно разрезала один смрадный туман.

— Тебе не по силам убить часть себя, — молвил демон. — Ты сама меня породила — ты и все прочие люди, кто бывал здесь. Я злой дух, сотканный из самых низменных чаяний людей. Отвергнутых желаний, которые неодолимы. Которые вечны. Я сотворен вашей общей волей, и значит я — все вы, но в то же время и нечто намного большее. С каждым новым человеком, что попадает в этот иллюзорный мир, с каждым новым восходом солнца, я становлюсь лишь сильнее. Посреди всех миражей я — единственное, что реально. Я один здесь — настоящий! Я — сама душа человечества!

— Сдохни! Сдохни! Сдохни!

Тания без устали рубила мечом, стараясь отсечь демону то одну часть его уродливого тела, то другую. Пыталась найти уязвимое место. Но все тщетно. Он был словно соткан из дыма целиком.

Искуситель лишь злобно хихикал, наблюдая за ее бесполезными потугами.

— Веками и тысячелетиями это место фильтровало из ваших душонок самое темное зло чистейшей пробы, холило и лелеяло его, растило подобно драгоценному камню в подземной сокровищнице. Но коли черный алмаз прошел огранку, пора уж и в оправу его одеть!

Змеиный хвост чудовища взметнулся спиралью. Хищные кольца стремительно сжались вокруг Тании и подняли ее в воздух, оторвав от земли.

Сдавленная мощной хваткой, она не могла и пошевелиться. В мгновение ока она оказалась беспомощной добычей в лапах жуткого зверя.

— Довольно скакать попрыгунчиком! — властно молвил Искуситель. — Мое время не резиновое.

— Чего тебе от меня нужно? — прохрипела Тания.

— Разве еще не ясно? Пускай мой дух и реален, а настоящего тела нет. В этом мире миражей я вечный пленник. Только людям дарована возможность входить сюда, а затем уходить обратно. Но теперь я заберу твое тело и стану наконец свободным! Я явлюсь в реальный мир, и стану там новым богом, ибо люди извечно боготворят тех, кто исполнит их желания!

Тания рявкнула и тщетно забилась в мертвой хватке змеиных колец.

Однако Искуситель медлил. Он о чем–то раздумывал.

— Хм… Право, слишком легко. Ты попалась в ловушку, которую сама себе и выстроила. Знаешь, тысячу лет тому назад один из твоих предшественников заколол себя сам, лишь бы не отдавать мне своего тела. О, надо было видеть лицо бесовки в тот миг!… И вот, всеми отвергнутый, всеми ненавидимый, лишенный даже имени, он стал безвестным героем, спасителем неблагодарного человечества. Однако тебе не повторить его подвига, ибо в душе твоей слишком крепко желание жизни. Ты пленница самой себя, как ни крути… Но знаешь что? Я дам тебе шанс освободиться. Ведь я должен чтить людские желания, если хочу стать богом людей, а в основе всякого желания — выбор. И тебе вовсе не обязательно убивать себя!

Змеиные кольца вдруг ослабли и сами собой растворились в воздухе. Тания плюхнулась с высоты, больно стукнувшись оземь. А над ней гремел глас Искусителя.

— Откажись от своего желания мести. Откажись от своей ненависти! Признай, что в гибели твоей семьи, в той страшной чуме никто не виноват, кроме тебя самой. Признай, что Йед был тогда прав — что это ты их убила! Признай, что и в гибели Реанны виновата тоже ты. Ночной демон даровал ей милость, отрезав от подсознания, лишив способности желать и чувствовать. Но ты возвратила ей извечное проклятье людского рода, и вот рука ее дрогнула в бою! Она нашла погибель на мече Йеда по твоей вине! Так признай же это и даруй прощение тем, кого ненавидишь! И тогда я признаю поражение и уйду. Ведь ежели существуют люди, способные овладеть своими желаниями, то мне опасно заявляться в такой мир. Мне быть там рабом, а не богом.

— Меч!!! — заорала Тания во всю глотку.

У нее оставался лишь один козырь. Она не знала, сохранял ли здесь силу ее Фамильяр, но именно он и был последней надеждой.

И дух из серебристой книги послушно исполнил приказ. В руке ее немедля материализовалась черная субстанция, которая приняла форму меча. Такого же бездонно черного, как и глаза–колодцы Искусителя. Меч Старого мира словно поглощал солнечный свет, так что и сам день будто померк.

Тания ухмыльнулась.

— Теперь поглядим, кто здесь более настоящий! — процедила она.

И издав боевой клич, бросилась в объятия самого зла.

Черный меч пронзил демону грудь — ровно посередине между восемью его руками.

Искуситель неистово взревел. В ране закрутился спиральный водоворот, в который всего его начало затягивать под собственные вопли и стоны. Дергаясь в диких конвульсиях, он пытался заткнуть дыру в груди черными ладонями, но безуспешно. Крылья бились и хлопали в неуклюжей агонии, овал зубастой пасти вытянулся трубой и захлебывался от жуткого воя, а черный цилиндр продолжал держаться на голове лишь каким–то неестественным способом.

Видя такое зрелище, Тания воодушевились. Шутка ли, справиться в одиночку со столь опасным противником! И она замахнулась для решающего удара.

Но странное дело, вопли Искусителя тут же резко поменялись. Из криков агонии они превратились в злобное кудахтанье. Теперь он захлебывался смехом.

— Купилась, — ехидно прохихикал Искуситель. — А я никак не мог сдержаться. Злорадство — мой любимейший грех!

Дыра в груди демона–симулянта немедля затянулась.

Тания зарычала от злости и накинулась на врага с удвоенной яростью. Но черный меч Фамильяра уже не причинял ему вреда. Пользы от него оказалось не больше, чем от стали — то есть, полный ноль.

Искуситель устало вздохнул.

— Как же глупо. Разве дело в оружии? Оружие Титанов черпает силу из желаний хозяина. А значит, я такой же хозяин твоему Фамильяру, как и ты. Он не может даже отличить меня от тебя, ибо ему ведома истина. Когда же ты наконец поймешь, что воюешь сама с собой?!

Тонкая шея Искусителя вновь вытянулась вниз и изогнулась зигзагом. Ощерив безобразный рот, он потянул им воздух, и…

К изумлению Тании, меч сперва изогнулся, как травинка на ветру, а затем вытянулся и пропал, целиком затянутый в зубастое жерло. Она осталась безоружна.

— Ты всего лишь человек, — молвил Искуситель. — Раб своих желаний. Ты сама решила, какое желание для тебя самое важное. И да будет же оно исполнено!

Из хвоста крылатого демона вдруг выступило огромное кривое жало, как у ядовитого скорпиона, и в тот же миг вонзилось в беспомощную Танию.

От укуса Искусителя у нее перехватило дыхание, а ноги подкосились.

— В твоем теле я войду в мир людей! Я переиначу его по своему подобию! Под моим началом люди легко свергнут и Шамину, и ее Синод, как ты сама того и хотела! И тогда я займу ее место, и стану царствовать над людьми, и исполню все их настоящие желания! И не останется тогда ничего, кроме меня! А ты… Во плату за услугу, ты заменишь здесь меня. Лишенная тела, никогда не сможешь вернуться, и станешь бесплотным духом мщения… Ты превратишь это место в настоящий ад для каждого, кого посчитаешь виновным во грехе!

Жало Искусителя не повреждало плоти, но поразило Танию в самую душу. У нее появилось такое же скверное чувство, как однажды она испытала, попытавшись избавиться от Фамильяра. И тогда, и сейчас, ей казалось, что она исчезает, перестает существовать как личность. Что она — не настоящая она вовсе, а чья–то копия, подделка под кого–то другого. Как отражение из зазеркалья.

— Нет… — пронеслось у нее в мыслях. — Не надо… Я не хочу становиться подделкой… Я должна остаться настоящей… Пожалуйста… спасите… кто угодно…

Она не могла сопротивляться — тело больше ее не слушалось. Не могла говорить, и даже крик застыл в гортани. А голова безвольно запрокинулась к небу.

И странное дело, хоть солнце давно уж и взошло, но в вышине небес до сих пор светились звезды. Как же живучи они в этом ведьмовском мире! Как же ярки…

В глазах у нее двоилось, а голова закружилась. Звезды завертелись безумным калейдоскопом. И на секунду ей показалось, будто они сложились вдруг в форму, напоминающую человеческий лик. Бесстрастный образ, знакомый ей до боли.

Она почувствовала, как в глазах проступили слезы. Хоть их ей Искуситель еще оставил!

— Реанна… — прошептала Тания в своих мыслях. — Помоги мне…

И в этот миг случилось страшное. Мир вдруг разрезало яркой вспышкой — с небес до самой земли. Грохнуло так, что у Тании едва не лопнули барабанные перепонки.

С неба ударила пурпурная молния.

А через мгновение трескучий гром сменился злым ревом раненого демона.

Танию отбросило назад, и жало Искусителя тотчас пропало. Она больше не чувствовала себя подделкой, головокружение немедля прошло, а собственное тело вновь стало ей послушно.

— Калная нежить! — раздался гневный голос. — Хапун присногладный!

Ударом молнии демона распороло напополам — от цилиндра до самого низа отвратительного туловища. Две половины разошлись в стороны, отчаянно при этом извиваясь, как червяки. А в просвете между ними обрисовалась Ласточка.

По виду совсем измотанная, она едва стояла на ногах. Пыталась заговорить, но захлебывалась собственным дыханием.

— Еле нашла… Еле успела… Ты не хотела, чтоб я тебя… нашла… И я не могла никак… Против желания нельзя!… Покуда ты сама не позвала… Но я искала! Сразу, как солнце взошло!

В руке у ней блеснули песочные часы.

— Проклятая бесовка! — проревел Искуситель обеими половинками зубастой рожи.

От окончательного распада напополам его удерживала лишь тонкая перемычка между нижней парой рук.

— Да я разорву тебя на тысячу клочков еще до того, как твой песок закончится! Без тебя этот мир станет моим!

Две половины разорванного туловища выпустили сотни черных нитей, сцепились друг с другом, и тут же срослись воедино. Взмахнув перепончатыми крыльями, Искуситель ударился оземь и… исчез. Как его и не бывало.

Осталась лишь обычная тень на земле. Тания машинально сжала и разжала пальцы — и тень повторила за ней то же самое, как настоящая.

— Берегись! — крикнула Ласточка. — Это уловка!

И тут за спиной у ведьмы взвилось что–то черное.

Ласточка оставалась на приличном расстоянии, и Тания не успевала ей помочь. Тогда она подхватила с земли давно бесполезный меч и в отчаянии метнула им в клыкастую тень.

Последнее мгновение словно отпечаталось в ее глазах недвижной картинкой.

Ласточка, в страхе оборачивающаяся назад.

Злой оскал черного дракона, что завис за ее спиной.

Чудовищная лапа замахнулась, чтобы снести ведьме не то голову, не то сразу полтуловища.

Меч, неспособный причинить вреда, летел зверю аккурат в дымную пасть.

И звон. В воздухе застыл звон бьющегося стекла.

Звон заглушал все прочее. Звоном охватило весь мир. От звона резонировало в ушах. Пенилась вода в реке и дрожала каждая травинка.

Только этого мгновения Тании не хватило. Она не успела понять, что означает этот звон.

У Ласточки под ногой разорвалось что–то могучее. Лохмотья беспросветной мглы раздулись жадным пузырем, а грохочущая тьма поглотила саму ведьму, за ней Искусителя, а следом и Танию. И мрак заполонил собою весь мир — до самого солнца.

        Глава 4   
«Я сама и есть падающая звезда. Я сорвалась в пропасть, но останавливаться не стану.»

Едва Тания очнулась, в глаза ей хлынуло звездное небо. Звезды переливались сказочными цветами, какие бывают лишь во сне.

Она приподнялась и огляделась.

Звезды светили так ярко, что даже обычного для ночи мрака не было. Скорее просто сумерки.

Повсюду исчезла прежняя степная трава. Докуда хватало глаз, простиралась одна лишь голая почва. А в порах ее — то тут, то там — дрожали странные серебряные огоньки. Отрываясь от земли, они неспешно поднимались в небо, где сливались со звездным куполом. Будто именно так в этом мире и рождались звезды — из земли.

Один такой огонек вдруг проступил совсем рядом. Тания машинально протянула руку, чтобы поймать его, как светлячка. Ничего, однако, не вышло — тот свободно прошел сквозь ладонь, даже не задержавшись.

Но в тот самый миг, как огонек коснулся ее руки, Тания ощутила приятное тепло. Оно вдруг охватило все ее существо, а затем так и осталось тлеть где–то внутри, в самом сердце.

Она потянулась за улетающим огоньком еще раз, но тот уже поднялся слишком высоко. Оставалась лишь восхищенно смотреть ему вслед, замерев с вытянутой рукой.

— Это желания, — раздался печальный голос. — Человеческие хотения, яже исполнились. Искринки от душ людей, что познали здесь счастье.

Тания обернулась. На камне у берега сидела Ласточка.

Рядом журчала все та же речка.

— Ты жива?!… — выдохнула Тания.

Ласточка слабо улыбнулась.

— Наконец очнулась! Только вот… тебе уйти теперь должно. До денницы и не позже.

Тания вскочила и бросилась к юной ведьме.

— Это ведь ты? Ты настоящая?

Ласточка грустно кивнула.

— Я не обман очей, ежели ты об этом. Здесь есть лишь две настоящих вещи: я и он. Искуситель. Правда, аже насчет меня сие… не вполне так.

— Искуситель? — нахмурилась Тания. — Что с ним произошло? Он мертв?

— Он опять спит. Я ведь разбила песочные часы. Ты сама видела, их бестолку переворачивать, покуда песок не высыпался до конца. Теперь же часов нет, и мир возвратился к началу. В последний раз.

Тания отвернулась к реке. Ее снедал стыд.

— Что же я здесь натворила… Это все я! Я повела себя как самая… Я все уничтожила…

— Рано иль поздно тому суждено было случиться. Не тебе, так кому–нибудь после. А вина… Виновата здесь я одна. Занеже не прозрела я, что Искуситель вообще явится. Я думала, что у стольких людей просто не сыскать ничего общего, что желания их смирят друг друга в итоге. Однако общее все же нашлось, и люди, сами того не ведая, заразили мой мир скверной. Люди ведь не могут принять свои тайные желания, которые никогда не исполнили бы на деле. Лихим хотеньям тогда некуда деться — и они уходят дремать в тень… Я слышала, сию тень вы нарекаете подсознанием. Но здесь все иначе… Мой мир сам впитывает все желания людей, и они оседают тут навеки. И однажды черных желаний скопилось столько, что они осознали себя. Так и родился Искуситель. Из тени.

Тания обернулась обратно к Ласточке.

— Когда я должна уйти? Прямо сейчас? Я сделаю, как скажешь.

Ведьма встала и подняла взор к сияющим небесам, где всеми цветами переливались фантастические звезды.

— До мельницы всяко успеем добраться, — изрекла она наконец. — Покуда денница не заалела.

И вдвоем они двинулись вверх по излучине реки.

Сказочные звезды сияли с небес, одновременно отражаясь в водной глади. В других же местах речка делалась неспокойной, и тогда звездное небо начинало плясать в ней безумной свистопляской.

Светящиеся огоньки больше из земли не выходили. Все они уже добрались до неба. А из земли теперь появлялись первые побеги травы, которые тянулись ввысь, быстро разрастаясь. Местами уж распускались и первые полевые цветы. Мир Ласточки обновлялся на глазах.

— Сие место сотворено для тех из людей, кто попал в жернова судьбы, — заговорила ведьма. — Я лишь хотела помочь им, ведь они так страдали! Я хотела даровать людям счастье. И я построила для них мир, где любое их желание исполнится. Конечно, все тут одно лишь наваждение, царство обманов, — но что я еще могу? В конце концов, каждый сам решает, жить ли ему одними грезами, иль искать чего–то настоящего. Вот ты могла бы запросто создать здесь образ покойных матушки и батюшки, Реанны… аже и Йеда, хоть он покуда и жив–здоров. И жить с ними поживать, как в лепшие дни. Но ты не из тех, кто чаруется обманами. Твоя тень отвергла их, и ты всего лишь сотворила здесь хижину, похожую на родной дом. Да и она тебе быстро наскучила.

— Это правда, — отвечала Тания. — Мне не нужен какой–то особый мир, чтобы исполнять свои желания. Уж точно не таким способом. Я исполню их все сама — в реальности.

— Тогда ты избрала тяжкую стезю, — возразила Ласточка. — Совсем без мечтаний… то путь страданий…

Тут впереди что–то заблестело.

— О, да это же мой меч! — воскликнула Тания.

Она радостно рванулась вперед, чтобы подобрать неожиданную находку. Она уж решила, что меч потерялся, когда метнула его в Искусителя.

— Еще есть одна вещица, — молвила Ласточка, протянув руку. — Ты потеряла, а я и позабыла уже.

Тания присмотрелась к ее раскрытой ладони. Там лежал кремень Йеда.

— Он был весь в крови, да я его в речке отмыла. Еще сослужит службу.

— Мне это не нужно, — сердито отрезала Тания. — Я его выбросила, а не потеряла. Оставь себе, если хочешь.

— Оставить… — протянула Ласточка, изменившись в лице. — Много всего мне тут наоставляли. Беса вот буйного оставили, ради потехи вестимо… Прошу, забери. Аще потребно выкинуть — выбрасывай там, в мире людей. Мой мир — не бездонная чаша забвения. Больше нет.

Поколебавшись, Тания не посмела отказаться. Кремень вернулся в тот карман, где прежде всегда и находился.

— А что… что здесь будет дальше? Ведь без песочных часов ты больше не сможешь отсрочить восход? И возвращать все обратно тоже теперь не сможешь? А как же Искуситель? Он ведь опять проснется, как только солнце взойдет!

— Не проснется, — успокоила ее Ласточка. — Он житует человеческими желаниями и без человека не просыпается. Чтобы тень явилась опять, должно воссиять солнце, а солнце призывают люди. Но людей тут не будет боле, и вестимо Искусителю суждено спать вечно. Мой мир станет ему могилой, а не тюрьмой… О, да мы уж дошли!

Впереди действительно показалось знакомое колесо водяной мельницы. Только теперь оно вращалось тихо, совсем без скрипа.

— Отсюда запросто ступай куда хочешь. Идеже заалеет опять денница, а за ней и солнце взойдет — то уж мир людей. Так и знай.

Рядом находился и прежний цветник. Цветы в нем росли ввысь прямо на глазах, на ходу набивая тугие бутоны.

— А как же ты? — спросила Тания. — Что ты теперь будешь здесь делать, совсем одна в целом мире? Это ведь дикая скука! Тебе даже ту болотную бурду готовить будет некому!

Ласточка снисходительно улыбнулась.

— Ну вот только речей глупых не веди! Как может скучать тот, у кого есть любимое дело! Я же на столько платьев полотен смогу наткать! И никто не помешает мне боле!

Тания улыбнулась в ответ, хотя и не знала точно, правду ли Ласточка говорит, или намеренно бодрится перед ней, дабы не заразить унынием. Странная ведьма всегда сохраняла в себе некую тайну.

Но тут лицо Тании вмиг помрачнело. У ней вдруг промелькнула догадка: ведьма ведь не простого чудачества ради выдумала свой старинный говор. Она совсем не так молода, какой с виду кажется!

Не долго думая, Тания решительно шагнула к обескураженной Ласточке и хватанула ее за руку.

Она ждала потока новых видений о Старом мире, вроде тех, что ей недавно посылал Фамильяр. Она вдруг подумала, что Фамильяр тогда был и не причем, а видения на самом деле принадлежали Ласточке. Что Тания случайно заглянула в ее память о прошлом. Ведь они обе тогда коснулась серебристой книги, а книга теперь — просто часть Тании.

Но на этот раз ничего не произошло. Звезды по–прежнему мерцали радужными переливами, а водяное колесо мерно поворачивалось, тихо хлюпая в речке своими лопастями. В цветнике самый крупный бутон вдруг лопнул и с тихим шелестом распустился. Лепестки тут же замерцали новорожденными росинками, будто это сами звезды просыпались с небес.

Но никаких видений о Старом мире или о чем–то еще так и не возникло.

Тогда Тания, все не отпуская испуганную Ласточку, придвинулась к ней совсем близко, лицом к лицу, и заглянула в самые глаза, в которых отражались звезды.

— Скажи мне правду. Если соврешь, то я это обязательно пойму. Ты ведь она? Ты — Шамина?

Ласточка на секунду впала в недоуменный ступор, а потом посмотрела на нее, как на сумасшедшую.

И звонко рассмеялась, так что капельки росы на лепестках задрожали и зашлись в радостной пляске.

— Я?! Да Шамина? Ну ты баешь! Шамина — богиня, а я простая ведьма, за речной мельницей пригляд держу! Да из меня та же Шамина, яко из тебя!

Тания не почуяла в ней лжи. Ведьма сказала правду.

— Так жаль… — тихо сказала она, отвернувшись к распускающимся цветам. — Если бы Шаминой оказалась ты, то может… может быть, я когда–нибудь смогла бы ее простить… как и предлагал Искуситель. Может, я смогла бы тогда простить и Йеда… Но раз так, то этому не суждено случиться. Наверное, Искуситель прав. Наверное, мне действительно предначертано стать духом мщения. Такова моя судьба.

Не сказав более ни слова, даже не обернувшись, Тания направилась прочь. Туда, откуда утром ей светило солнце.

Она брела по бескрайней степи ведьмовского мира, а над головой сияли бесчисленные звезды. Поначалу сказочно яркие, они постепенно тускнели и блекли. Пока она шла, звезды становились все более реальными — такими, какими она привыкла их видеть.

Вдруг небо прорезала серебряная нить, и мгновенно погасла.

Тания остановилась.

— Звезда упала… — прошептала она. — Можно загадать желание…

Она завороженно протянула руку к небесам, словно захотела сорвать с них еще пару звездочек.

— Я сама и есть падающая звезда. Я сорвалась в пропасть, но останавливаться не стану. Иначе перестану быть настоящей. И пускай враги горят в моем пламени. Все, кто окажется у меня на пути.

Вскоре небо впереди посветлело. Занималась заря, и звезды стали исчезать, гаснуть друг за дружкой. Лишь одна из них упорно сопротивлялась наступлению нового дня. Око Шамины всегда исчезало с ночных небес последним.

Но вот и ее не стало. Рассвет на востоке вовсю заполыхал огнем, и Тания шла прямиком в этот пламень. Она словно хотела сгореть в нем дотла.

И желание ее исполнилось. Багровое солнце поднялось из–за края мира, утопив все в кровавых красках.

Рядом неожиданно обнаружилась широкая дорога — в сумерках Тания, видать, не замечала ее из–за высокой травы. Судя по добротному мощеному покрытию, дорога эта была ничем иным, как Королевским трактом, что тянулся с запада на восток через всю страну.

Выбравшись на ровную мостовую, Тания подозрительно взглянула на поднявшееся светило, а затем обернулась назад. Второй зари, как в ласточкином мире, там не обнаружилось. Только длинная–предлинная тень Тании протянулась по Тракту куда–то вдаль.

Вновь увидев собственную тень, еще недавно столь коварную и смертельно опасную, она невольно замерла. Не отрывая от мостовой настороженных глаз, медленно подняла руку и достала из–за спины меч.

Тень повторила за ней все то же самое.

И тогда Тания осмелела: она приветливо помахала ей рукой — а тень помахала ей в ответ.

Эта тень была настоящей. Из нее больше не вылезало чудовищ.

Вернув меч в ножны за спиной, Тания развернулась обратно к востоку. Теплые лучи слепили ее, но и приятно согревали лицо.

— Солнце… — прошептала она. — Может, ты просто еще одна звезда? Только очень большая…

И полной грудью вдохнув бодрящий утренний воздух, она зашагала по Королевскому тракту вперед.

Навстречу атрийскому восходу.