Икара отец - Дедал

Икара отец — Дедал


Глава первая. Одиссея
                Оставьте всякую надежду, входящие
                Данте Алигьери
В ту минуту, когда он вошел в мастерскую Дедал, невзирая на крики детей, шум, глашатая резво и резко кричавшего важные новости этого часа, толпу хаотично, собравшихся граждан, горланивших всякий свой бред, резал, пыхтел, продолжая работать. Сливаясь в один музыкальный ряд, звуки с лучами светила входили сквозь раскрытое настежь окно. Таким образом, придавая покрытой плотнейшей пластом паутины и пыли, запущенной комнате мизерное чувство, сознание живости. Житель сей, если угодно, клоаки бывал совершенно в другом измерений. Где месту не было ни мыслям о грязи, сохранности мебели, пыли, ни дум о еде и питье.

Таракан ли войдет в мастерскую, собака, ну или его сын всё это лежало за гранью внимания. Если бы сам Александр Македонский вошел к нему — попросил бы Дедал об одном: не стоять, загораживая солнце. Нет, черствость, цинизм, апатичность отнюдь не присуще ему. Ибо человек он и ничто человеческое ему не чуждо. Он мог любить, как и все, но любовь его находила выражение только в одной форме:в работе над, как он выражался, делом всей жизни, над magnum opus — крыльями.

Всю свою сознательную жизнь, всё своё свободное время тратил он на это. Ведь еще в отроческом возрасте он, прогуливаясь под палящими лучами солнца, задумывался об этом. Тогда он и сформулировал свою мечту, и мечту сына своего Икара. Ибо солнце, находившаяся в вышине, полном одиночестве, лаская его в своих нежных лучах, манило его, очаровывало и притягивало.

— А что если, а вдруг? Я смогу достать до него, увидеть его, — думал Дедал, смотря на солнце.

Упиваясь этой перспективой, он не скрывал от других свои амбиции. Погрузившись в мир грёз он, увлеченно, с горящими глазами сутками напролет мог рассказывать о полёте своим "друзьям". Но в ответ он слышал лишь смех, пронизывающий всю его, душу. Это мерзкое хохотание его "друзей", эти гнусные, ранящие слова, будто нагоняли туман, шлейф неизвестности над солнцем, над его солнцем. Но он стоически переносил все эти колкости, но его олимпийское терпение закончилось после первой же неудачи. Каждую ночь перед его глазами прокручивалась та сцена:
Темнота. Неслышно ни ревущих звуков города, ни хохочущих голосов друзей. До него доносились только то, как волны бились об скалы. Дедал поднял свой взор к солнцу, ему показалось, что солнце подмигнуло ему, и абсолютно уверенный в триумфе сделал смелый шаг. Это был микроскопический шаг в достижение своей цели, но большущий шаг на пути к нему. Он затаив дыхание, разбежавшись от всей силы прыгнул. Прыгнул в туман, поглотивший его и всю окрестность. Но полёт не задался, он даже не набрав высоту начал падать.

Он отчаянно махал своими крыльями. Махал, кряхтел, издавая жалостные звуки — глас вопиющего в тумане. Но как бы он ни старался — всё было тщетно. Это было похоже на поведение курицы, которой отрубили голову. Она также машет, бегает в темноте, и в конце концов от безысходности и утомления падает. Так и юный Дедал пал, но ему, к счастью, была благосклонна Фортуна. Он отделался лишь переломами в трех местах, разрывами мышц — ничто по сравнению с тем, что его ожидало. После этого случая, после того, как его "друзья" подняли его на смех, после всей той ругани, которую ему довелось услышать, он, двадцать два несчастья, как его метко охарактеризовал друг, сдался толком ничего и не успев сделать. С тех пор его путеводная звезда затерялась в темном небосклоне, покрытой мраком. Дабы заглушить боль в сердце он пил, как никто прежде. Он пытался не видеть свой террикон из разбитых мечтаний, пустых надежд и боли. Он вырывал в себе глаза, чтобы не видеть этого всего. Он бездумно начал растрачивать годами накопленные драхмы. Пил, буянил, в общем делал все, чтобы похоронить в себе человека и ровно ничего, чтобы сохранить его. Вот так он очутился на самом дне мироздания, где его ничто и никто не трогало.

И вот после такого количества времени, он со всей той же ребяческой энергией, энтузиазмом работал над крыльями. Рождение его сына, появившегося на свет с таким трудом, кардинально изменило его. Старый Дедал, возродившись, вытеснил нового. Прошлое не отпускало, диктуя даже его будущее. Ведь протёкшее определяет будущее: таков закон жизни. Отказаться от своего прошлого — значит лишить себя будущего.

Но годы уже прошли. Вся его молодость прошла, так бездарно растраченная. Теперь он дряхлый старик, с морщинистым лицом, по которым пот льется ручьями, с шершавыми руками, на которых расположилсь мириады мозолей. Да, мельницы Господни мелют медленно, но верно:его поджидал уже Харон в своей лодке. Понимал он это, поэтому не растрачивал время, как прежде, на алкоголь и женщин, даже на еду и сон.

 Глава вторая. Tempus fugit
                На пороге стоит – Судьба.
                Анна Ахматова
Вот и долгожданный день настал. Близился тот момент, когда он нанесет последнюю деталь и вздохнет со спокойной душой.Он достал все материалы для клея и нанесения последнего штриха. Впопыхах его изготовив, он аккуратно и скрупулёзно нанес клей и нацепил перья.

— Вот и всё, теперь дело за малым — надо обучить Икара. Ах, надо было это начать гораздо, гораздо раньше. Что сейчас, успею ли я?, — думал Дедал.

Тут он спохватился, перед его глазами пронеслись моменты его падения; как солнце разбило его наивные мечты, оставив только пепел от нее. Он понимал, что он строит свои мечты на песке. Ведь все мечты вначале рождаются в воображении, а затем по большей части терпят крушение за то, что посмели произрастать без корней, как иные цветы и деревья. Он испытывал хтонический ужас.

В тот момент в нем бились две противоборствующие силы: страх и надежда. Дедал подошел к окну, взглянул на Икара, на его горящие глаза, увидел тот же свет в глазах, что движил им. Он будто бы взглянув зеркало, увидел отражение давнишнего себя. Икар был полон энергии, и такое настроение передалось и Дедалу. Он преисполнился радостью. Направился к выходу, дабы поделится с Икаром радостью. Увидев его Икар, сказал:

—Отец, как ты? По-моему, спёртый воздух плохо влияет на тебя. Да еще эта пыль, грязь. Почему ты не даешь мне убраться?

— Икар, я прекрасно себя чувствую. Спасибо за заботу. Я вот, что хотел тебе сказать— в этот момент на него нахлынул девятый вал радости. Он предвкушал, как обрадуется Икар, и от радости начал сиять ярче всех звезд. Он мысленно представил скалы, их триумфальный полет, все будто бы сулило успех. Этот прекрасный день, этот рубиновый закат, колыхание листьев от легкого касания ветра, дивные узоры, которые они рисуют, падая на землю — вся эта красота зачаровывало его. От наслаждения и радости он начал расслабляться впервые за эти годы. Все окружающее уже не имело значения для него, перед ним был только Икар, все остальное размывалось перед ним.

— Ах, Икар— тут он потянулся к сыну, но внезапно его схватил апоплексический удар. Теперь он, падая второй раз, упал окончательно. Он уже не слышал крики Икара, его рыдания, не видел, как вокруг него воцарилось вавилонское столпотворение. На него градом падали солёные слезы Икара. А солнце, багровея, окутывало небо в алый цвет, постепенно закатываясь.

Икар последующий год сгорал от горя. Утрата отца, тем более в такой торжественный момент, сильно ударило по нему. Эти события, как заноза, всадились в него. Как бы он не старался об этом не думать, она давала о себе знать, врезываясь и въедываясь в него, пронизывая его кожу с каждым днем, пробив его сердце. Он все знал, все понимал — но силы и воли не было. Он представлял себе, как и что. Но был слаб. Он чувствовал, что на него взвалили тяжкую гирю. Судьба его отца, судьба тех, кто вознамерился лететь выше заданного, тяжелило это бремя. Груз Атласа казался ему легче. Он так и пал бы под этой тяжестью, но слова, заветы отца придавали ему силу.

Глава третья. Безотцовщина
                Кесарю — кесарево, а Богу — Богово
В белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей робкой походкой, ранним утром четырнадцатого числа весеннего месяца на скалу, через крытую лестницу, взобрался сын Дедала, гениального архитектора Икар.Усевшись на скале, он вспоминал свои посиделки с отцом, когда они бурно обсуждали их мечту. Посмотрел на солнце, но перед ним предстал только туман. Посмотрел вниз — волны гигантских размеров бились об скалы. Посмотрел левее — там покоился разрушенный мост. Он вспомнил отца. Отца, который растеряв все, что посеял, хранил всегда мечту, как хранят семейную реликвию. Все-таки пламя в его сердце, его двигатель, хоть и слабел с каждой неудачей, угасал, превращаясь то в маленькое пламя, то в искру — горел. Он всегда жаждал увидеть солнце. Вместе со своим чадом.

Икар подумал:теперь или никогда, и разбежавшись Икар прыгнул и полетел, разрезая ударами крыльев всеобъемлющий туман, сопротивляясь буйному ветру, бликам солнца и жаре. Он летел ввысь несмотря ни на что. Хотя понимал все последствия этого полета.

Поднимаясь все выше и выше, он видел, как солнце пускает свои огненные копий в него, как раскаливается воздух.Но он летел. Солнце засияло так ярко, что ему пришлось закрыть своими крыльями лицо, чтобы не потерять способность видеть, из-за этого он терял равновесие и помимо этого отклонялся от постоянной траектории. И с каждой минутой извивался левее и левее. А ветер дул сильнее и сильнее. Да и адская жара, сияние солнца окончательно измучило его. Хотел бы он в ту пору подобно Иисусу Навину сказать: стой, солнце, остановись. Но он всего лишь вошь перед солнцем. Он храня на дне души надежды бледный свет, попытался было сделать последний рывок — даже на это не хватило сил. Он отошел не безопасное расстояние влево и погрузился в думы:

Ах, отец, поймешь ли ты души мое волнение, поймешь ли степень страдании, испытанных мною. Что я пережил, исполняя твою мечту. Нашу мечту. Общую мечту. Ах, если бы ты был здесь. Дал бы мне свою руку. Подставил бы плечо и мы вместе миновали бы все это. Прошли бы это. Перешагнули. Перепрыгнули. Перелетели. Ты бы улыбнулся, оскалив свои белоснежные зубы. Я взглянув на тебя, улыбнулся бы в ответ. И вместе, вместе перелетели бы через этот туман, ты закрыл бы меня от бликов, ветра, и мы достали бы. Достали. Увидели бы солнце. Но нет. Ты лежишь глубоко под землею. А я здесь, в шаге от исполнения нашего заветного желания. Но, отец, зачем мне это? Зачем мне это без тебя? Если ты не увидишь? Я лучше разобью себя об скалы. Нет. Лучше постою здесь. В комфорте. Левее от солнца и заданной траектории. Я отдохну. Ведь всем нужен отдых. Чтобы. Все должны отдыхать. Когда мы отдыхали на Крите, ты учил меня ездить на лошадях. Ах, я тогда упал тысячу раз. И каждый раз ты терпеливо выжидал, пока я встану. Помогал. И каждый раз мы с новыми силами, делали этого. Пытались делать. Я пытался. Но все-таки достигал же. Ты ждал, пока я научусь. Ждал. Я подожду чуть-чуть, постою в покое. Ты подожди, я смогу. И на этот раз смогу. Нет. Лучше. Подожду. Подожду Тебя. Ты придешь — поможешь, подставив плечо. И мы вместе сделаем это. Да. Я подожду. Нет. Лучше Ты меня жди. Ведь у тебя тоже спокойствие. Там я и отдохну. Наберусь сил. Только надо снять эти крылья. Они что-то горят. Да, снять. Отдохну. С тобой. Вместе вернемся. Да. Крылья. Снять. Жди меня! Отец, я иду к тебе! Сейчас, только этот гордиев узел перережу, что связывает крылья. Потом, приду. Ты, как марафонец, пробежав через все барьеры и препятствия, передал мне огонь. Но . Я чувствую, что не могу передать его дальше. Да. Так и есть. Я отдохну. Вместе вернемся. Я иду к тебе. Жди меня!