Белый колонок

   Он впервые увидел мир поздней весной, когда омытая неистовыми грозовыми дождями тайга, будто заново рожденная, пронзительно зазеленела лиственницей и молодым березовым листом, а склоны сопок заполыхали нежно-розовыми пятнами цветущего багульника.

   Старая рыжебурая колончиха, измученная четырехнедельным добровольным заточением в гнезде, вот уже седьмые сутки как разрешившаяся от бремени, еще раз тщательно обнюхала попискивающих щенят и, волнуясь от острых весенних запахов, доносившихся снаружи, решила, наконец, что пора выводить сосунков из гнезда.

   Тихонько урча, она заботливо подталкивала носом крохотные теплые тельца навстречу волнующим запахам. Мать не видела их в темноте, и уж, конечно, не могла их сосчитать, но каким-то особым чутьем ощущала всех их одновременно, и каждого в отдельности, - их тепло, движение, парной запах каждого из девяти копошившихся в темноте щенят. И стоило только кому-нибудь из них хотя бы на несколько мгновений замереть в неподвижности, как колончиха настороженно поднимала голову, прислушивалась нервно шевелила ноздрями и успокаивалась лишь услышав, почувствовав движение затихшего щенка.

   Старая колончиха тяжело пережила минувшую зиму, необычную даже для этих суровых мест жестокостью морозов, малоснежностью и скудностью пищи. Тем радостнее ей было ощущать запахи весны. Инстинкт подсказывал ей, что трудное время миновало, и впереди много дней, полных света, тепла и корма. От ожидания удачной охоты она чувствовала прилив сил и была необычно возбуждена.
 
   За прошедшие четыре недели она лишь трижды выходила из гнезда на охоту, причем последний раз уже более полутора недель тому назад. Правда, ей удалось тогда поймать крупную зазевавшуюся куропатку, наесться вдоволь, - про запас. Остатки куропатки она затащила в гнездо, и на следующий день еще дважды прикладывалась к ней, пока в кладовой не остались лишь пух, да перья. Но сейчас она была голодна, щенята то и дело тыкались ей в живот холодными носами, и это еще больше усиливало чувство голода.

   Гнездо, по которому вела щенят старая колончиха, она нашла еще два года тому назад, но за все это время лишь однажды, да и то ненадолго задержалась в нем во время дальнего охотничьего перехода. А нынче весной впервые воспользовалась им, чтобы вывести здесь потомство.

   Гнездо располагалось в глухой чащобе, почти не посещаемой человеком. Главный вход в нору скрывался в тени корневища упавшей старой лиственницы, и был естественно замаскирован мелкими, свисающими над входом корешками с прилипшими к ним комочками земли. Гнездо было добротное, - сухое, просторное, длиною почти в рост лиственницы, с несколькими тупиками-кладовками, заполненными пером и пухом; с запасным выходом, скрытым каменистой россыпью.

   Пологий склон сопки, на котором лежала поверженная бурей лиственница, был обращен на северо-восток и потому большую часть суток этот уголок леса был укрыт тенью. Только ранним утром, в такие часы, как сейчас, когда колончиха вела к выходу свое потомство, яркий солнечный свет заливал всю пологую часть склона, зеленевшего молодой травой, бриллиантами вспыхивая в каплях росы, пронизывая насквозь нежно-розовые лепестки цветущего багульника.
 
   Дальше вниз почти до самой реки склон был покрыт густыми зарослями багульника вперемежку с высокими кустами ольхи и белоствольными березами с частыми, неудобными для ходьбы крупноглыбовыми каменистыми осыпями, делавшими этот участок леса труднодоступным для человека. Внизу склон сопки скалами обрывался в голубое полотно реки и эта неприступность берега, рваный контур гребня скал над рекой, исключавший возможность проложить по берегу тропу, тоже служили гарантией безопасности места обитания старой колончнхи.

    Человеческая тропа, многие километры вьющаяся вдоль берега реки, уходила в этом месте далеко в сторону, за каменистые россыпи к вершине сопки. Здесь же почти всегда стояла тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев, да легким шумом водного потока, разворачиваемого скалами.

    Река извилистой голубой лентой катилась у подножия сопок, поразительная в своей красоте. Видимо давно и искренне восхитила людей эта красота, если нашли они для реки такое удивительное имя, полное любви и ласки, нежности и скрытой тоски, - Кручина.
   
    Колончихе шел седьмой год. Редко какому зверьку ее породы удается прожить такую длинную жизнь. Шестилетний жизненный опыт многому ее научил. Дважды в своей жизни, оба раза в дни жестокой бескормицы, соблазнялась она возможностью утолить голод без выжидания и скрадывання, без погони за жертвой, без яростной борьбы, требовавшей проявления силы, быстроты и ловкости. Оба раза при этом оказывалась  на краю гибели, но судьбе было угодно сохранить ей жизнь.

    Зато теперь инстинкт, обогащенный жизненным опытом, сделал старую колончнху почти неуязвимой. Даже слабый, чуть уловимый запах металла и человеческих рук будил в ее памяти воспоминания об острой боли, чувстве безысходной тоски и неотвратимости конца. Эти воспоминания  помогали ей избегать беды, и ее уже не могли теперь обмануть ни тщательная маскировка капкана, ни соблазнительный запах птичьих перьев и нежного птичьего мяса, смешанный с едва уловимым запахом человека. Вряд ли мог  теперь взять её ловушкой даже очень опытный охотник.

                *

    Два самых малорослых щенка, отчаянно пища и мешая друг другу замешкались у выхода. Вместе с ними задержалась в гнезде и старая колончиха. Остальные щенки в это время выбрались из норы и пушистыми желто-рыжими комочками рассьшались по небольшой поляне возле коряжины. Они беспомощно тыкались из стороны в сторону, неуклюже лапали друг друга, изумленно таращились на мир черными бусинками глаз.

    Колончиха несколько мгновений ждала, глядя на щенков, копошившихся у выхода. Наконец ей надоела эта возня. Она решительно вытолкнула сосунков из гнезда, торопливо выбралась сама, хозяйским взглядом окинула поляну перед входом и вдруг настороженно замерла. Среди желто-рыжих щенят, сновавших под коряжиной, она увидела веретенообразное тело зверька ослепительно белого цвета.

   Она не могла не насторожиться, потоиу что инстинкт, многолетний жизненный опыт говорил ей, что белый зверек с черным кончиком хвоста, которого человек прозвал горностаем, - враг колонкового племени. Враг хитрый, увертливый и коварный. Не только соперник в охоте, часто нарушающий священный закон о принадлежности охотничьих угодий, не только разбойник, не гнушающийся возможностью безнаказанно залезть в чужое гнездо и разорить уложенные в кладовку припасы, но еще и кровожадный хищник, способный на вероломное нападение.

    Из-за меньших по сравнению с колонком размеров и силы горностай не отваживался нападать на взрослого колонка. Впрочем, изредка случалось и такое. Зато он никогда не щадил молодых колончат, безжалостно расправляясь с ними. А колонковое племя платило за эти разбойничьи повадки ответной враждой, граничащей с ненавистью. Любой горностай, оказавшийся на территории охотничьих угодий колонка, немедленно подвергался нападению хозяина угодий. И либо принуждался к бегству, либо уничтожался в яростной бескомпромиссной схватке.

   Сейчас, когда старая колончиха увидела среди щенят мелькнувшее тело горностая, она, подчиняясь материнскому инстинкту, тенью метнулась к врагу, сходу сбила его с ног, прижала лапой к земле и уже готова была мертвой хваткой вцепиться в шею жертвы, как вдруг какая-то внутренняя сила остановила ее в нерешительности. Колончиха обескураженно вертела головой, принюхивалась к лежавшему под лапой белопуховому комочку, вслушиваясь в писк заволновавшихся, сновавших вокруг нее щенят. Такой же писк, только более отчаянный, доносился снизу, из под ее лапы, а вместо ненавистного запаха горностая она явственно ощутила запах, свойственный колонку-сосунку.

    Колончиха еще раз ткнулась носом в белый пух и окончательно удостоверившись в своей ошибке, убрала лапу, прижимавшую сосунка к земле. Тот вскочил и возмущенно попискивая и как-то по особому по-щенячьи оглядываясь, засеменил прочь.

   Полуприсев и недоуменно приподняв искалеченную капканом лапу, колончнха удивленно разглядывала белого питомца, то угрожающе скаля пасть, то беззлобно и недоуменно фыркая, нервно шевелила ноздрями, снова и снова втягивая носом привычные запахи своего потомства.

   Беленок действительно был похож на горностая, правда, он был значительно меньше взрослого зверька этой породы, зато заметно крупнее своих сестер и братьев. Позабыв обиду, он безмятежно кувыркался в траве,  довольно успешно отбиваясь от двух нападавших на него желтошерстных братьев. Мать не могла не заметить, что его хвостик, отчаянно болтавшийся под  навалившимися на него братьями, был совершенно бел. Из груды кувыркавшихся тел то и дело выглядывала плутоватая белая мордашка с игриво оскаленной пастью и удивленно вытаращенными смородиново-красными бусинками глаз.