Сестра

Я мало рассказывал о моей сестре. Это неудивительно, ведь она сидит в тюрьме. Это она просила не говорить. «Пожалуйста, Слав, только если очень сильно близкому человеку, когда ты поймёшь, что в момент очень близкого общения тебе будет некомфортно замалчивать какую-либо правду о своей жизни…». Ну, мне кажется, этот момент наступил…
 После того, как взяли сестру, близких не осталось вовсе. Она знает все мои тайны, все постыдное, рассказанное ей, перестает быть таким, когда она гладит меня по волосам, я вообще забываю, какой я больной и озлобленный. Нас тоже связывает тайна, о которой я никому не могу рассказать, может быть вы сами догадаетесь, а я не могу ни слова, ни намека. Если бы у сестры был ее двойник, может быть, я бы поведал ему. Хотя с этими двойниками сами знаете...
Когда в апрельский день я выхожу из дома, мне порой рисуется такая картина...
В палату, залитую впервые за тысячу лет солнцем, заходит главврач, он долго смотрит на меня, вздыхает и объявляет:
– Вячеслав, вы были трудным пациентом, но этот день настал. Умывайтесь, завтракайте, попрощайтесь со всеми, и милости просим за вещами...
Захожу в курилку, где стоит Сыч, биполярник со стажем, Удмурт - именующий себя другом Чингисхана, поехавший коуч Юра, продолжающий настраивать всех на позитивный лад в этом учреждении, даже санитаров, упуская из вида, что сам за успехом полез на самые вершины - в форточку четвертого этажа обычной хрущевки, где в июне не пробиться от тополиного пуха, эти тополя сажал его дед... Юра говорит, его дед был первым коучем, он же изобрел тайминг, этот самый планинг и ещё какую-то хрень...
И вот мы с пацанами стоим, курим, я волнуюсь, трясет так, как не знаю, наверное, когда выпустят мою сестру, я вообще сдохну прямо там, у входа в тюрьму...
Курим, и никто толком сказать не может...
А на душе так хорошо, что даже запах мочи и хлорки я не чую...Вот такая примерно картина мне рисуется .. Ещё одна зима прожита... А моя сестра... Ну, в общем, если бы у меня была такая девушка, я не знаю, я бы был счастлив, наверное.
Любую гадость расскажу о себе, она по волосам гладит.
Нет, не то, что много гадостей я о себе знаю, ну есть что-то. Знаете, к ней не пристает грязь. Я бы там, в тюряге, точно бы животным стал каким-то, жалким, сломленным, а она держится... Когда она убила, она просто зашла в дом и сказала: «Пожалуйста, пойдем в ванну, помоги мне смыть с себя это...». Потом легла спать...