Книга бытия

    Книга бытия, это обо мне. О любом из нас. Это меня разбудило слово, и я нарек имена всем скотам и птицам небесным, и всем зверям полевым. Ведь тогда, когда было произнесено слово, он - неназванный, еще не знал, что называется мной. Лишь ощущал материю-радость-энергию и голос, исходивший извне.

    После голос обрел носителя. Мужчину в красной клетчатой рубашке, а энергия-радость-материя распалась на отдельности. Так на свет появилось тело, улыбающаяся женщина, эмалированный горшок, коридор и кухня, полная веселых голосов. Голоса принадлежали другим, а клетчатая рубашка и улыбчивая женщина другими не были.

    В восемь, лежа в травме, узнал, что взрослые, раздевшись догола, занимаются противными глупостями. В том числе, его родители. Последнее было непереносимо, ибо делало тех, кто присутствовал в его "я" изначально, другими. Такими же, как остальные. И тогда исчезли последние проблески радости-материи-энергии. Наступило темное время лет и только голос привязывал к послушанию.

    Теперь он сидел за кухонным столом и теребил подбородок. Вскакивал, открывал окно и курил - жадно, с сожалением глядя на уменьшающийся сигаретный остаток.
    Над чем думал этот господин, чего хотел, почему не спал.Со стороны производил впечатление человека вполне успешного, довольного жизнью. Престижная профессия, известное имя, достаток, машина с личным шофером. Почему время для него начиналось ночью, в тишине, под стук старого будильника. Кому и что хотел сказать, прокричать, написать...

    Он не жаловал  человечество и слово гуманизм, брезгливо отворачивался от Лебединого озера и всего Чайковского заодно. Из любви различал  только флирт и секс. Флирт предшествовал сексу, а секс следовал сразу вслед за флиртом.
    Язык конкретных фактов, поиск очевидного, рационально построенные доказательства, уничтожение  лишнего. Резок, вежлив, афористичен, сосредоточен. Всегда в черном - подтянут, образован, начитан. Ему редко возражали, аплодировали на лекциях, стремились познакомиться.

    Зачем прекратил в себе ребенка, нарезал непроходимых границ, красных линий и прочей чепухи. Отгородился. От людей, от себя.
    Кому мешал маленький, умненько-умильный Димасик в беретике и синенькой курточке с заботливо повязанным мамой полосатым шарфиком и почему накрылся алкодуш, исправно, иногда круглосуточно, принимавший веселых друзей и особ опасного пола с загадочной улыбкой и небытовыми глазами.
    Тот маятник отмахивал от сумрака подземного царства до бессмертия и второго рождения, проходя через пламенные чувства и муки отстраненности по дуге, на которой уживались успех и полная униженность, широта и недоверие, месть и самоотдача.
    Кто и зачем, а главное, как обуздал природу, остановил качание, унял боли и восторги, прекратил размах и самозабвение.

    Ответ прост до звонкой гулкости пустого коридора. И если бы это был страх или рациональный момент, куда ни шло.  Но ведь нет, это не так. Кто-то нашептал неведомым словом, а наш герой благоговейно подчинился неслышимому, ибо это был зов собственного присутствия.