Рядом

    Я согревал его своим дыханием. Нежно дул, как на влажного со сна ребёнка, будто на цветок,  который  хочется потрогать, но нельзя,- испортишь, сомнёшь.
    Лепестки его крыл поддавались выдоху с явным удовольствием. С плохо сокрытой признательностью он утирал щёки, глаза, сгонял воду с усов. Он был одним из тех шмелей, которые пытаются перечить порывам ветра, и падают в пыль, растягивают барабанные перепонки оконных стёкол, разбиваются о воду. И тщатся после собраться с силами и взлететь. Но мало кому под силу такое.

- Не трогай его.- шмель и я, мы одновременно замерли и повернулись в ответ на предостережение.
- Это ещё почему?
- Укусит.
    Шмель усмехнулся. Нелепость предположения, не лишённого вероятности, но смысла, возмутила его. Впрочем, спорить не стал. Потоптался на ладони, пошевелил лопатками, раздвинув крылья и попросил:
- Подуй ещё... пожалуйста.

   И я снова принялся за дело. Не напрягая губ, стараясь не растрепать ёжик его причёски, передавая всё тепло тела, которое был в состоянии отдать. Я же не мог обнять его, укутать, напоить чаем...

- Там вон, ещё одно насекомое...киснет. Его тоже будешь воскрешать?
- Буду.
- Уму непостижимо!
- Да пойми же ты, чудак-человек, не нам решать, как чему быть! Но, если можешь - помоги! Как можно не разуметь таких простых вещей?!

     Когда шмель почти обсох, я протянул руку по направлению к дереву, чтобы дать ему уйти. Но, едва окунул ладонь в пучину листвы, как ласточка срезала крылом часть небес и полностью - жизнь, в которую я вложил столько тепла, столько души... сердца...

   В замешательстве я стоял, рассматривая влажный след солнечного сплетения шмеля на ладони и пару бледных амарантовых капель:
- Это... кровь?!
- Да.
- Откуда?!
- А... так эту ласточку вчера довольно сильно потрепал кот. Он убил трёх птенцов и отца, который бросился на их защиту. Мать поранил, но она, видишь, держится, пытается прокормить своего последнего малыша.
- Какой ужас. Пара ласточек живёт вместе всю жизнь. Как же она будет?!
- Тебя слушать невозможно.
- Ты понимаешь, она же теперь вдова!
- О!!!

... Накануне был дождь. Довольно скоро я набрал горсть мух и поспешил к развороченному котом гнезду осиротевшей птицы. Она сидела на краю. Удерживая шмеля за крыло, тяжело дышала. Птенцу гостинец был явно велик, а лететь за новой добычей ласточке  было не по силам.
- Отдай мне его. Я нашёл тебе других, помельче.- сказал я и протянул руку, показывая, что принёс.
   Ласточка глянула устало и выпустила шмеля. А после,- неловко, неумело склёвывая с руки размоченных ливнем мух, принялась кормить ими своего единственного, неповторимого ребёнка. Последнего в жизни...

    Мух было так много, что досталось и птенцу, и маме. Как только ласточка задремала, укутав своего малыша крылом, я ушёл в дом. Оставил птиц наедине с их горем.

- Я думал, ты придёшь не один.
- Нельзя. Это перелётные птицы.
- А этот? Что, он теперь будет жить с нами?
- Ты о ком?
- Да о шмеле! Он сидит у тебя на воротнике!

       Шмель и впрямь дремал, зацепившись за ткань рубашки. Его так утомил этот страшный день, что он решил переждать его окончания там, где его никто не обидит. Рядом.