22. Дневник КЮМ. 1972 г. Прощальные искры в небе

(Продолжение. Начало см. на авторской странице)

27 ИЮЛЯ 1972 г. (продолжение дня)
СИНИЙ ВЕЧЕР. РАЗНЫЕ ЗАБОТЫ. ПРОЩАЛЬНЫЕ ИСКРЫ В НЕБЕ

После праздничного ужина весь свободный от вахты народ стал заниматься разными делами. Мы с Верой поднялись по трапу наверх, уселись на скамейке возле люка и начали слушать песни, которые заводил Владимир Алексеевич в радиорубке. А на тральщик опускались сумерки, и всё вокруг казалось синевато-голубым. Тихо проплывал мимо нас маленький город Кинешма с ещё не загоревшимися огнями.
Мы сидели долго. Стало совсем темно, только изредка где-нибудь на берегу вспыхивал и снова исчезал за деревьями крохотный  яркий огонёк, как светлячок в траве. Да ещё прямо перед нами сверкала ходовыми огнями какая-то самоходка. Постепенно эти огни приближались: тральщик шёл на обгон. Наконец мы поравнялись с сухогрузом, так что стали видны капитан и рулевой в рубке, да сидевшие на баке матросы. Ярким глазком посматривал на нас зелёный бортовой отличительный огонь, будто хотел хитро подмигнуть. Матросы поглядывали на наш тральщик, так как от него во все стороны разносилась громкая песня.
Вдруг на баке появился Олежка Лебедев. По старой привычке подошёл он незаметно и сказал, подсаживаясь к нам:
- К Порошину подходим. Сейчас мне на швартовку идти.
И действительно, вдали показались огоньки нашего любимого местечка – Порошино. 

Мы построились сами, без всякого напоминания. Сказывалась привычка. Володя не забыл завести марш: Порошино было вполне достойно такой чести. На причале толпились люди, заинтересованные, что это ещё за кораблик швартуется в этом тихом месте в столь поздний час да ещё под громкий марш. Мальчишки умело отдали швартовые концы, и Борис Евгеньевич обменялся рукопожатием с тамошним шкипером. Наш капитан всегда обходился с ним очень тепло, потому что в Порошине нам в любое время была обеспечена стоянка и ночёвка. Володя скомандовал: «Разойдись!»  - и все моментально рассыпались по палубе. Старшины подошли к лееру и стали о чём-то беседовать с местными парнями, не внушающими на первый взгляд особого доверия.
- Ох и любили раньше наши мальчишки махаться вот с такими гавриками, - кивнула Оля в сторону парней. – Ремни флотские снимут – и в бой! А сейчас ребята уже не те – спокойные и миролюбивые. Только Олежка Лебедев боевой. В Горьком я его всё предупреждала, чтобы не заводился…
- А что, раньше на самом деле дрались? – с удивлением спросила я. - Это когда же? Году в 68?
- Да, - подтвердила Оля.  - Выйдут, бывало, наши пареньки на улицу такой ватагой, к ним лучше не подходи и ничего обидного не говори. Помнишь, как Серёга Новиков рассказывал про славный бой ремнями? Потом мальчишки целую поэму сочинили «Тридцать три богатыря».  Да Серёжка читал её нам, не целиком, правда. Помнишь?  Дружные раньше ребята в клубе были и сильные – как на подбор. А сейчас мелкота. 
- Ну так все старшие уехали в мореходки поступать, вот и редеет наш морской строй, - заметила я. - Может, нынче придут старшеклассники в штурманскую спецгруппу. А вообще-то, Оль, мне тоже надо бы научиться отбиваться морским ремнём. Мало ли что в жизни может произойти…
- Правильно! – одобрила Оля. – Можно как-нибудь тренировку провести.
А Вера Нищёва добавила:
- Меня Олежка учил-учил,  да так и не выучил.
Она сняла ремень и продемонстрировала, как у неё ничего не получается.
- Да, - протянула Оля критически, – пока ты так будешь копаться, тебя убьют и похоронят…
В это время к нам подошёл Володя с очень озабоченным лицом.
- Девчонки, там у нас Салтыков заболел. Нужна помощь. Какой-нибудь холодный компресс на голову положить или ещё что-нибудь… Вы лучше знаете.
Мы побежали во второй кубрик. Юрка лежал весь красный, горел жаром, как огонь, и, похоже, был без сознания. Володя сказал, что страшного, наверное, ничего нет, сильная простуда и всё, но было видно, что он волнуется: медиков-то на борту не было. А вид больного Юрки был устрашающим.
Оля быстро послала меня налить холодной воды  в тарелку, что я и сделала с похвальной быстротой. Мы положили Юрке на лоб холодную, мокрую марлю. Потом Оля пошла искать градусник и какие-нибудь жаропонижающие таблетки. Оказалось, что градусника на тральщике и в помине нет, а таблетки нашлись.
- Ладно, девчонки, - сказал Володя. – Я посижу с ним, а вы идите гуляйте. На берегу ребята прощальный костёр разводят – в честь окончания нашего похода.  Так что бегите…
Оля сначала не хотела идти, но Володя  заверил, что нормально присмотрит за Салтыковым, а в случае чего позовёт нас.
Мы побежали в наш кубрик, надели юбки и белые форменки, нацепили ремни и при полном параде отправились наверх. Там было весело! Музыка на тральщике играла на всю катушку, а на причале танцевала парочка. Это был наш изрядно поднадоевший  «шишка» с женой: они праздновали благополучное завершение плаванья.
Весёлый шкипер с дебаркадера подскочил к нам и спросил:
- Что же вы, девочки, не танцуете? А ну-ка все на танцы!
- Да что-то не хочется… - соврала я, хотя мне очень хотелось потанцевать здесь, среди золотистых огней и мягкой, тёплой черноты ночи.
Но вдруг мы увидели, что на берегу вспыхнул костёр и осветил наших мальчишек, собравшихся вокруг него. Костёр звал.
- Побежали на берег! – предложила Оля, и мы бегом припустились по доскам сходен.
У костра было жарко и хорошо. Золотые сверкающие искры улетали далеко в небо, в чёрную бездонную высоту. Горячие язычки пламени поигрывали на сухих ветках, потрескивавших весело и задорно. Казалось, что огонь желает взвиться как можно выше.
Мишка Богомолов  кидал в костёр всё новые и новые охапки хвороста, чтобы пламя не затухало. Все стояли вокруг, смотрели на огонь и думали каждый о своём. Отблески костра поигрывали на лицах, а за освещённым кругом  была темнота непроглядная, но  совсем не опасная. Здесь, на берегу у огня, чувствовалось, что мы – настоящий, дружный морской экипаж. А я думала о том, что этот кюмовский костёр для меня последний. Ведь больше не будет у меня морской практики, а значит – весёлых, жарких костров в ночи и крика чаек за кормой. И было мне очень грустно думать про мою последнюю практику и про то, что на следующее лето уже закончатся школьные годы…
К огоньку, тем временем, собирались все: и шкипер, и «шишка» со своей женой, и некоторые местные ребята.
- Давай потанцуем, Лен, - предложила Верочка, и я с радостью согласилась: настроение было как раз для танцев.
Мы отошли чуть подальше от костра и закружились в медленном. С тральщика доносилась грустная, лирическая музыка, смеялись у костра наши курсанты, искры огня всё летели и летели ввысь, а мы с Верочкой с удовольствием танцевали среди тёмной ночи. И было так хорошо…
Костёр постепенно начал затухать. К нам подошли Оля с Леной и позвали на лавочку у реки. Тут же появился и Олежка Лебедев. Он начал крутиться вокруг нас и выдавать разные остроты и шуточки.
Малышня, тем временем, придумала себе развлечение, вполне достойное последнего походного вечера. Сначала мальчишки прыгали через костёр, а потом начали катать друг друга по траве и мазать золой. Поднялся невообразимый шум и смех. К нам подбежал взъерошенный, но весёлый Вовка Комаров и неожиданно мазнул Олю чёрным пальцем по носу. Олька возмутилась и погналась за Вовкой, но он ловко увернулся и скрылся в темноте.
- Ну погоди, Комарик! – закричала Олька. – Я тебя ещё поймаю!
- Кто кого поймает! – донёсся Вовкин смех со стороны тлеющего костра.
Там продолжалось веселье, и мальчишки, наверняка, все уже были похожи на чёрных-пречёрных чертей.
Но это мирное развлечение прервал кэп, появившись на берегу.
- Тушите костёр и живо спать! -  провозгласил он. – Чтобы через десять минут я никого здесь не видел. Уже половина двенадцатого.
Мы послушно отправились на тральщик, горюя, что мало удалось порезвиться в последнюю ночь похода. Но ведь эта ночь ещё не закончилась…

(Продолжение см. на авторской странице)