Ераплан - рассказ из цикла борискины записки

Записка вторая

«— А кой тебе годик?— «Шестой миновал…»
        (Н. А. Некрасов)

     Только теперь, по прошествии не одного десятка лет, я начинаю понимать всю гениальность непритязательного вроде бы стихотворения Николая Алексеевича Некрасова. Я имею в виду знаменитый отрывок из его поэмы «Крестьянские дети» про мужичка с ноготок. В этих строках Николай Алексеевич предстаёт не только как поэтический гений, но и как свидетель своего времени, что, на мой взгляд, не менее важно, по крайней мере, для меня.
     Вчитываюсь внимательно в его строки и невольно примеряю их на свои воспоминания о детстве. И дух захватывает от прозрений и остроты поэтического взора Некрасова. Боже мой, стихи написаны полторы сотни лет тому назад, а кажется, что они про меня и моё детство! Поэт точен не только в художественных обобщениях, но и в бытовых описаниях и деталях.
     Перечитываю внимательно стихи и диву даюсь от совпадений и характеристик. Во-первых, действие происходит в «… студёную зимнюю пору», а, чтобы русский человек назвал погоду студёной, температура должна быть, ну, где-то градусов под минус двадцать, не менее. Снег должен под ногами и полозьями поскрипывать, а щёки и нос мороз должен пощипывать. И в такую погоду поэту встречается ребёнок, в полном одиночестве выполняющий вполне взрослую работу. Какую? А этот ребёнок, оказывается, везёт домой дрова на санях, самостоятельно определяя дорогу, наблюдая за целостностью поклажи и управляя лошадью. «Гляжу, поднимается медленно в гору лошадка, везущая хворосту воз. И, шествуя важно, в спокойствии чинном, лошадку ведёт под уздцы мужичок». И как же одет этот возница? Оказывается, вполне по погоде – «был сильный мороз».  «В больших сапогах, в полушубке овчинном, в больших рукавицах… а сам с ноготок!» Вот такой работник встретился поэту на пустой зимней дороге – одетый в овчинный полушубок и большие рукавицы, вероятно, отцовские, обутый в большие, доставшиеся от кого-то взрослого, сапоги. Шагал он, даже шествовал, по словам поэта, важно и спокойно, сознавая, без сомнения, важность своей работы и ответственность за порученное дело. И ещё одна немаловажная деталь – возница не сидел на дровах в санях, а вёл лошадку под уздцы, чтобы и ходьбой согреться, и лошадку не перетруждать. Вот такой вот рассудительный и серьёзный работник повстречался Николая Алексеевичу на зимней лесной дороге.
     И какого же возраста был этот работник? Поэт вступает с мальчиком в беседу, но тёплого разговора у них не получается, и отнюдь не по вине взрослого. Мальчик не груб по невоспитанности, а просто ему некогда, он занят важным делом и самим тоном своим он как бы подчёркивает это. «— Здорово, парнище! — «Ступай себе мимо!» — Уж больно ты грозен, как я погляжу! Откуда дровишки? — «Из лесу, вестимо; отец, слышишь, рубит, а я отвожу». (В лесу раздавался топор дровосека). Вот такая бригада образовалась, такой, говоря современным языком, бригадный подряд.
     А какого же возраста был этот «мужичок»? «— А кой тебе годик? — Шестой миновал… Ну, мертвая! — крикнул малюточка басом, рванул под уздцы и быстрей зашагал». Некогда, мол, мне тут с вами разговоры разговаривать, дело делать надо!
Вот такие дела – работнику шесть лет от рода! Эй, вы, современные родители, ау! Вы можете представить своего шестилетнего сынишку одного на зимней лесной дороге, управляющего гружёными санями с запряжённой лошадью? Вопрос, конечно, интересный, но в современных реалиях чисто риторический.
     Я вот сам попробовал представить своего высокообразованного сына в такой жизненной ситуации, но никакой конкретной картины в мозгах моих не образовалось. Так, отдельные эпизоды, отнюдь не подтверждающие незаурядную способность моего сына к хозяйственной самостоятельности в возрасте, далеко перешагнувшим шестилетний рубеж.
     Нет, образ деревенского мальчишки, любознательного непоседы и неутомимого придумщика, перед моим мысленным взором вставал, но был он совсем не Некрасовский, а вполне советский, из середины пятидесятых годов прошлого века, и почему-то был похож на меня. Шустрый такой, как полугодовалый щенок, в расхристанной одежонке и вечно голодный. Смотрю на него, вспоминаю, что могу, и только диву даюсь: какими это судьбами из замурзыканного деревенского мальчишки образовался вполне солидный и изрядно поживший мужчина плотного телосложения, впадающий иногда в спорадические воспоминания.
     И в этих почти мистических сеансах воспоминаний постоянно присутствует одна сцена из детства, в глубинный смысл которой я неоднократно пытался проникнуть всей силой своей памяти и немалыми способностями к логическим интерполяциям.  Это яркое воспоминание из детства сопутствует мне уже несколько лет, претендуя на роль навязчивой идеи, если бы я чувствовал в нём отрицательный подтекст или, тем более, какую-либо духовную опасность. Да, нет же, ничего подобного! Воспоминание это приходит всегда в ярких красках, под хорошее настроение и по приятному поводу. Случится дело какое-либо хорошее или событие приятное, и по тайным путям ассоциаций и нейронных связей вдруг приходит эта картина. И вижу я следующее…
     Декабрь месяц, мне от роду лет шесть не больше. Лет своих я не помню сейчас, но знаю точно, что в школу ещё не хожу и за ёлкой в лес мы с тятей (папой) ещё не ходили. Я оделся-обулся по-зимнему с помощью бабушки и зашёл в соседний дом к моему двоюродному брату Фёдору, с которым у нас была разница в возрасте в семь дней, но в чью пользу – не помню. Мы ещё вчера вечером договорились пойти за околицу деревни в лесок, проверить поставленные силки (мы называли их петлями) на зайцев и переставить проволочные петли на новые места, если вчерашняя постановка вышла неудачной. Федька был уже одет, и мы сразу отправились к поскотине, а от неё до нашего охотничьего участка было рукой подать.
     Федьку я вижу, как наяву. Меховой треух на голове, из одежды – овчинная штопаная-перештопанная шубейка, мамкины пимы на ногах и меховые рукавички на руках. Морозец стоит довольно изрядный, снег под пимами поскрипывает, изо рта валит пар, потому что рты у нас на ходу, считай, не закрываются. Это ж сколько дел надо б нам обсудить, ведь ночь не виделись!
     Отошли от поскотины метров 200 – 300, вот и лесок начинается. Сворачиваем с санной дороги и шагаем уже по целику. Тут уже сильно не поговоришь, затруднительно. Внимательно смотрим под ноги – кто первым увидит заячьи следы? Вот и первая цепочка между осин. Я показал на неё рукой Федьке, но он, сын профессионального охотника, только сплюнул.
     - След одиночный и в деревню ведёт. Зайцы в одиночку не бегают, от них не цепочки следов остаются, а дорожки натоптанные. И петли, петли в следах. А это – лиса, в деревню за жратвой пошла.
     Я усердно киваю головой, в охотничьих вопросах я Федьке доверяю беззаветно и никогда с ним не спорю. Дядя Тимофей, его отец, охотник был Божьей милостью. Идём дальше, к нашим вчерашним постановкам. А вот и осинки, в которых мы петли поставили.  Снег под осинками весь истоптан, следы хитроумно запутаны, но только не для Федьки. Мы прошли с ним этот осинник насквозь, нашли наши вчерашние петли, хитроумно поставленные на следах в развилках стволов или в щель между двумя стволами. Петли были пусты.
     - Да косые сегодня здесь и не бегали, - сделал брат вывод, - следы ночным снежком присыпаны. Я думаю, не нужно петли трогать, не будем их переставлять. Подождём денёк, а завтра наведаемся. Авось, и попадёт в петлю какой косой. Ну, чё, домой идём?
     Домой, так домой, там дела интересные ждут, и мы повернули с братом к дому. Шагаем по санному следу, только снежок поскрипывает. Больше молчим, потому что, когда идёшь по снегу, сильно не поговоришь. И вдруг поверх снежного скрипа появился новый звук.
     - Зу-у-у-у-у, зу-у-у-у, зузузу! – стрекотало откуда-то сверху. Мы с Федькой подняли головы и стали всматриваться в безоблачное небо. Ага, вон в небе крестик какой-то! И он заметно быстро движется в нашу сторону. Ближе, ближе, и вот он уже над нами. Хорошо заметно стекло окошка в кабине, два чёрных колеса под крыльями… Самолёт!
     Но я тогда не знал такого слова, его мне заменило сиплое от волнения слово «ераплан»! Впервые в своей недлинной жизни в дебрях сибирской тайги я своими собственными глазами увидел «ераплан»! Не в книжке про Чкалова, не в кино про небесного тихохода, а здесь, в этом месте, прямо надо мной!
     Федька тоже заметил эту стрекочущую птичку, но только замер, приложив ко лбу над глазами ладошку козырьком. Мы постояли в оцепенении от такого явления, подтверждавшего, что где-то там, далеко тоже живут люди, ездят на автомобилях, летают на «ерапланах». А потом заметили, что «ераплан» довольно шустро стал удаляться от нас к какой-то только ему одному известной цели. А сейчас он будет пролетать над нашей деревней. Мы с Федькой переглянулись и, не сговариваясь, во весь дух побежали в сторону дома. Были забыты петли и зайцы, следы и капканы, мы неслись по зимнику, как оглашенные, и из наших разинутых в восторге ртов неслось отчаянное: «ерапла-а-а-а-ан!!!»
     А мне порою кажется, что я так и бегу с тех пор с поднятой к небу головой и кричу всему миру заветное слово «ераплан!»