Рождённая на стыке веков 28 глава

     Весна в Ташкенте особенно красива. Деревья и кусты в цвету, особенно сирень, от которой на расстоянии исходил восхитительный аромат, и плодовые деревья, в цветах которых с раннего утра трудились пчёлы. Удивительный мир природы, который иногда так завораживает, что можно часами наблюдать за бабочками, за муравьями, за лепестками роз и даже одуванчиков, и просто травы, по которой так и хочется пройтись босиком.
     Максуду, наконец, дали квартиру, две большие комнаты. Переезд занял весь воскресный день. Пришли и Даша с Мирзой, в квартире был даже балкон, правда, дом был не новый, из старого фонда, но я очень была рада. Абдулла играл с детьми во дворе, а я сидела на скамье и сняв обувь, наслаждалась травой, что ласкала мои уставшие ноги. Даша и Мирза ушли, взяв дочку на руки. Махсуд вышел из квартиры, он сел рядом и вдруг попросил, чтобы я оставила работу.
     - Я работаю, этого нам хватит, дорогая. Теперь тебе надо себя беречь, а ты весь день на ногах, со шваброй в руках, не вредно ли это? - сказал он, узнав, что скоро станет отцом.
     Мне было приятно, что обо мне заботятся, но я понимала, что одному ему не справиться, ведь он и отцу помогал.
     - Мне очень полезно движение, Махсуд акя. Так и докторша сказала. Чем больше движений, тем здоровее будет малыш и роды легче пройдут. Я поработаю, пока смогу, а там видно будет, хорошо? - спросила я, зная, что без разрешения мужа, я работать не могу.
     - Я за тебя переживаю, дорогая. Но ты права, сидеть одна дома, ты не сможешь, - ответил тогда Махсуд.
     А я боялась спугнуть своё счастье. Может я просто была не привычная к счастью, ведь с детства его и не знала. Кажется, я просто текла по течению бурной реки, смиренно принимая удары судьбы, как свою жизнь, думая, что так и должно быть. Но нет, наконец судьба повернулась ко мне лицом, теперь я иной жизни и не представляла. Что ещё я могла желать? Только меня не покидало внутреннее беспокойство, сложно было понять, откуда оно. Я относила его к своему состоянию беременности и к воспоминаниям о прошлом.
     Беременность протекала относительно нормально. Немного донимала тошнота и рвота, но так бывает у большинства женщин. Махсуд каждый день старался приносить мне что-нибудь вкусное. Клубника на полях поспела, он принёс, или бублик с маком, иногда просто конфету, которую я украдкой отдавала Абдулле, а он возвращал мне её обратно, показывая такую же.
     - А мне папа уже дал, - весело говорил он.
     Жаркое лето, ходить по улице стало тяжело. Махсуд старался отвозить меня на работу сам, на своём микроавтобусе. Абдуллу оставлять одного дома мне было страшно, хотя он был уже взрослый и мог спокойно оставаться. Внутренний страх не позволял мне этого делать и я забирала его с собой. Уставала работать, но работала.
     Так прошло лето, жара отступила и стало легче. Стало легче и с продуктами, можно было купить и хлеб, и сахар, мясо и масло. Жизнь наладилась, люди стали лучше одеваться и что важно, лучше питаться. Махмуд акя построил в углу двора, слева от калитки, клетку, с базара принёс цыплят, решил разводить кур. 
     - Среди них один петух, видишь, у него на голове хохолок больше, чем у кур. Вот и яйца будут, а если вдруг курица на насест сядет, ещё цыплята выведутся. Теперь им зерно нужно и червяков накопать, - показывая старческим руками на цыплят, говорил старик, нагнувшись к клетке.
     Абдулла с любопытством рассматривал живность, потом подолгу сидел у арыка с лопаткой в руках и копал червяков. Его восхищало, когда он с уловом накопанных червей подходил к клетке, а цыплята подбегали к нему и кудахтали, ожидая червяков, потом шумно кудахтали, часто отнимая еду друг у друга. Почти всё лето, Абдулла оставался в доме Махмуд акя и даже спал с ним ночам во дворе, на топчане. Осенью, я всё же оставила работу, стало тяжело весь день мыть полы, подметать площадку, вытирать окна. Видела, как Махсуд работает на износ, часто, приходя с работы, он засыпал за столом.
     В декабре, я родила дочку, как и хотел Махсуд. Он был несказанно счастлив. Даша привезла мне коляску своей дочери, пелёнки, распашонки и ползунки. Дочь Махсуд назвал Гульнара и неизменно называл малышку "мой цветочек".
     В хлопотах шли дни, месяцы... Малышка радовала нас первыми "агу", первым смехом. Когда стала садиться и потом ползать, Махсуд стелил на пол покрывало и сам садился рядом с ней, играясь, как маленький. Но и Абдуллу он не оставлял без своего внимания, называя не иначе, как сынок.
     Тридцать девятый год, разнеслась весть о том, что Гитлер начал войну в Европе, но подписал с Советским союзом пакт о ненападении. Людей это успокаивало, но тихо, шёпотом, поговаривали, что Гитлеру доверять нельзя. Если начал воевать, то не остановится. В глазах людей появилась тревога.      
     Аблулле тринадцать лет, маленькой Гульнаре пошёл третий годик. Я вернулась на работу и устроила туда же и дочку. Жизнь шла своим чередом, жили  мы дружно, ссор не было. Бывало, Махсуд приходил в плохом настроении, но может моя покорность, терпение и любовь помогали нам. Даша и Мирза приходили редко. Мирза работал на заводе, Даша вернулась в школу, Замиру она устроила в детский сад рядом со своим домом. Работа, семья занимали всё наше с ней время.
     Сорок первый год, весна. Это время года особенно радует своим умиротворением и покоем, красотой и ароматами. Абдулла заканчивал седьмой класс,июнь месяц, выпускники готовились к экзаменам, Но неожиданно, тишину разрывает страшная весть. ВОЙНА! Об этом объявили по репродукторам, висевшим на столбах. Я узнала в обеденный перерыв, когда женщины с испугом в глазах обсуждали это известие.
     - Но Гитлер подписал пакт о ненападении, как же такое возможно? - спрашивала одна из воспитательниц.
     - Разве можно доверять Гитлеру? Говорят, он уже пол-Европы завоевал, решил и Россию на колени поставить. Но товарищ Сталин не позволит ему этого, он наш отец, вождь всех народов СССР, - отвечала другая.
     Вечером пришёл с работы Махсуд.
     - Слышала уже, наверное. Утром с Мирзой идём заявление подавать. На войну с ним уходим, - не решаясь смотреть мне в глаза, сказал он, жадно припав к кружке с водой.
     Я крепко обняла дочь, и прижала её к себе. Абдулла стоял и испуганно смотрел на Махсуда.
     - Я тоже пойду воевать. Буду бить этого Гитлера и гнать в его Германию, - решительно сказал он.
     - Я не сомневаюсь в твоей храбрости, сынок. Но ты останешься с матерью и сестрой. Кто же их будет тут защищать, если не ты? Война долго не продлится, через два-три месяца мы с Мирзой обязательно вернёмся, - сказал Махсуд, подойдя к нам и погладив сына по голове.
     - Но, папа! Я уже большой и не могу сидеть просто так, когда страна в беде, - возразил Абдулла.
     А я молилась, благодарила Аллаха, что мой сын ещё маленький и его всё равно на войну не заберут. Молилась, чтобы Махсуд и Мирза вернулись живыми. Молилась...
     - Я всё сказал. Поздно, готовь на стол, жена. Утром рано вставать. Мы с Мирзой договорились встретиться возле военкомата, - сказал Махсуд с каменным лицом, напугавшим меня.
     В горле будто застрял комок, хотелось плакать, но я встала и накрыла на стол. В эту ночь, мы с Махмудом не спали.
     - Береги себя и детей, если будет тяжело, переезжай с детьми к отцу, всё не одна будешь. Говорят, война быстро закончится, но я буду спокойнее, если ты с детьми переедешь к отцу. Это временно, поверь, родная, - сказал Махсуд, нежно обнимая меня и прижимая к себе.
     А я вдыхала его мужской запах, вперемешку с запахом пота и сигарет. Хотелось запомнить запах мужа. Я вдруг подумала, что ведь он может не вернуться с этой войны. Мне стало страшно, прижавшись к нему, я обняла его за крепкую шею.
     - Не уходите, Махсуд акя, не оставляйте нас. Я умру, если с Вами что-то случится. Не уходите, умоляю Вас, - просила я мужа.
     - Халида, родная моя, не говори так. Обещаю, я вернусь, слышишь? Я обязательно вернусь, - отвечал Махсуд, целуя моё лицо.
     Прошёл месяц, но из военкомата повестка не приходила. Я уже стала успокаиваться, думая, что может Махсуда решили оставить и он не пойдёт на войну. Но однажды к нам пришли Даша и Мирза. Мирза был расстроен. Мужчины ушли на балкон, а Даша подошла ко мне. Дети игрались в комнате, к ним побежала и Замира.
     - Мирзу на войну не пускают. Бронь дали, но он ещё заявление написал, сказал, что до парткома дойдёт, - тихо сказала Даша.
     - Как это бронь? Что это такое? - не поняла я.
     А в душе появилась надежда, что и Махсуда не отпустят, дадут эту самую бронь.
     - Говорят, он нужен на заводе. Завод будут переоборудовать, вместо сельскохозяйственных машин, будут выпускать оружие, танки, пушки. Из Москвы, говорят, приказ пришёл. Оттуда и специалистов к ним на завод направили, - говорила Даша.
     - Значит... Мирза остаётся. А как же Махсуд? Он ведь простой водитель автобуса, значит ему бронь не дадут? - спрашивала я то ли себя, то ли Дашу, то ли пустоту.
     Я была в отчаянии, хотя умом и понимала, что страна в опасности. Многие уже ушли воевать. К нам вошли мужчины, в руках Махсуда я увидела повестку.
     - Утром я ухожу, Даша, Мирза... не оставляйте моих родных, - не смея смотреть на меня, тихо произнёс Махсуд, протягивая, мне повестку.
     Меня будто кипятком облили. Вскочив со стула, я кинулась на шею мужу.
     - Нет! Не пущу! Махсуд акя... не уходите, - зарыдала я.
     На мой крик из комнаты выбежала дети. Гульнара заплакала, Замира прижалась к ноге матери. Абдулла стоял с мрачным лицом, сжав кулаки. Мой сын вырос, смуглый, высокий и крепкий, с чёрными, как смоль волосами, с красивыми чертами лица, чернобровый, с большими глазами, стал ещё больше походить на моего отца. Скоро ему исполнится четырнадцать лет. Характер, к моей радости, у Абдуллы был мягкий, но в решениях своих, он был твёрдым. Очень бережно относился ко мне и сестрёнке, уважал отца, который и научил его быть смелым, не бояться трудностей и защищать слабых.
     Наступило долгое молчание. Я конечно ожидала, что Махсуд скоро уйдёт, но  все равно, это было так неожиданно для меня. Я ждала, но не была готова. Тишина угнетала, плакать я перестала, чтобы не пугать детей.
     - Утром мы с Дашей придём тебя проводить, Махсуд. Бей проклятых фашистов! Бей и за себя, и за меня. За матерей наших, за жён, детей и сестёр. За Родину нашу! Гони эту нечисть с нашей земли, чтобы другим неповадно было. А мы, оставшиеся в тылу, будем поддерживать вас оружием помощнее, - горячо говорил Мирза.
     Проводив Дашу и Мирзу с их дочкой, я стала готовить Махсуду в дорогу. Неизвестно было, куда его пошлют. Сердце сжималось от тоски. Я поняла, почему в последние годы была такая тревога. Между лепёшками, я сложила отварное и жаренное мясо. Сделала катламу(слоёная лепёшка, пожаренная на сковороде), она была сытная и надолго утоляла голод. Сложив еду в вещевой мешок, я накрыла сверху газетой и положила чистое бельё, тёплые носки и джемпер.
     - Аблулла, сынок? Ты уже взрослый, почти мужчина. На тебе семья, береги маму и сестру. А сейчас, останься дома с сестрой, мама сама меня проводит, - сказал Махсуд, крепко обнимая сына.
     Абдулла молча согласился. Махсуд поднял на руки дочь и прижал к себе. Я едва сдерживалась, чтобы не заплакать.
     Проводы были тяжёлые, на платформе вокзала собрались люди, совсем молодые ребята, которые добровольно шли на войну. Слёзы матерей, прощальные возгласы и стоны, висели в воздухе. Махсуд вдруг взял в ладони моё лицо и долго смотрел мне в глаза, словно хотел запомнить дорогие ему черты. Потом стал целовать мне глаза, щёки в слезах, нос, подбородок и крепко обняв, замер на миг.
     - Вы только возвращайтесь, Махсуд акя, берегите себя и за нас не волнуйтесь. Мы будем Вас ждать, - тихо говорила я, замерев в его крепких объятиях.
     Даша стояла в стороне и держа дочь за руку, плакала. Мирза, с суровым лицом, ждал. Потом они крепко обнялись.
     - Держись, брат. Возвращайся с победой, - сказал Мирза.
     Прозвучала команда:
     - Стройся! По вагонам!
     Мы стояли до тех пор, пока поезд не скрылся из виду. Потом я медленно побрела домой.
     - Держись, подруга. Ты сильная, мы с тобой и не в таких переделка были, - сказала Даша, обнимая меня за плечи.
     Слышала ли я её, теперь и не знаю. Ночью не спалось, вдруг вспомнила, как Махсуд настоял на том, чтобы сделать сыну обрезание. За две недели до школы, когда Абдулла пошёл в первый класс, Махсуд позвал отца, который пришёл с устой(мастер) и я постелила на пол курпачу для сына. Махсуд купил на базаре тюбетейку для Абдуллы. Сам поднял взрослого мальчика на руки и положил на курпачу.
     - Я знаю, ты смелый и храбрый. Ничего не бойся, это совсем не больно. Я буду рядом с тобой, сынок. Всегда, - наклонившись над сыном, поглаживая его по густым, чёрным волосам, говорил Махсуд.
     Я в это время стояла на кухне, сунув мизинец в косушку с мукой, так полагалось. Уста быстро справился со своим делом, посыпал на свежую рану сажей и закрыл пах ребёнка тюбетейкой. Смотреть тогда на Махсуда и Абдуллу, было трогательно. Чужой человек и не подумал бы, что мальчик ему не родной. Махмуд акя дал внуку монеты, Махсуд, аж целый рубль. Ночью мы не спали, ни Махсуд, ни я. Нужно было следить, чтобы ранка не закровила.
     Наутро пришёл уста и осмотрев рану, сказал, что всё хорошо, обработал её и ушёл. Самоё сложное было, сходить Абдулле по нужде. Махсуд терпеливо его уговаривал сделать это. Меня Абдулла стеснялся, тогда я подумала, что мой сын стал взрослым. Теперь, глядя на сына, я видела в нём опору и поддержку и это радовало меня. С детского сада я ушла, Даша ушла со школы, да и работали и школа, и детские сады редкими случаями. Мы с Дашей пошли работать на завод. Абдулла решил, что тоже будет работать.
     - Хоть так будем помогать в борьбе с врагом, - по-взрослому сказал он.
     Я не возражала. Мы, как и просил Махсуд, переехали жить к его отцу и с дочерью, когда я с сыном уходила на работу, оставался Махмуд акя. Через два месяца, как Махсуд ушёл на фронт, пришла повестка и Батыру, мы проводили и его. Хурсандой выросла в красивую девушку, ей исполнилось двадцать лет. Мухаббат решила, что сидеть без дела, в такое тревожное время, нельзя. С дочерью и она пришла на завод. Даша попросила Махмуд акя и за её дочерью присматривать. Старик, конечно, согласился, Замира была уже взрослая, сама с Гульнарой возилась.
     Сводки с фронтов доходили не утешительные. По репродуктору, у которого стояли люди с мрачными, серьёзными лицами, вещали, что взят населённый пункт, деревня и даже город. Письмо от мужа, которое я так ждала, я получила через четыре месяца. Открывая его, у меня дрожали руки, из глаз текли слёзы.
     - Здравствуйте мои родные. Халида, отец, Мухаббат, зять Батыр... хотя и он, наверное, уже воюет, мой сын Абдулла, любимая племянница Хурсандой и моё сокровище, мой цветочек, Гульнара. Я жив и здоров, чего и вам желаю. Я попал в пехотные войска, вожу грузовик, полуторка называется. Перевожу боеприпасы, продукты, бьём фашистов. Берегите себя, мои дорогие, я вернусь с победой. Ваш сын, брат, муж и отец, Махсуд, - читала я письмо всем.
     Мы сидели на топчане, голос мой дрожал от волнения. Потом письмо взяла Мухаббат и вновь перечитала. Слёзы радости, что Махсуд жив, лились из глаз.   
     Работа на заводе, часто в две, а то и в три смены, изматывала. Были случаи, когда люди падали прямо у станков, их молча уносили. Но девиз: "Всё для фронта, всё для победы", придавал нам всем силы. То ли общая беда, то ли не до того было, но Мухаббат стала вести себя по отношению ко мне уважительно. Часто, мы с ней засиживались до поздней ночи и подолгу говорили. О чём... да не о чём и обо всём. Думали о будущем, с надеждой веря, что наши мужчины вернуться и жизнь будет ещё лучше. Эта вера помогала нам жить и выживать.
     Сорок второй год, пришла весть о блокаде Ленинграда. Переживали, как за родных, отдавая последнее. Потом пошли эшелоны с эвакуированными, люди предлагали кров и еду, делились последним, понимая всю серьёзность положения. Может быть, это были самые тяжёлые годы войны. Привозили раненых, мы с Мухаббат бегали по госпиталю, в надежде, что быть может среди раненых есть Махсуд акя и Батыр. От голода спасали фрукты и овощи, которые привозили в город из областей. Во время эвакуации, при бомбёжке, погибали люди, много детей оставались сиротами. Свои две квартиры, я передала семьям из Украины и Ленинграда. Мы с Мухаббат решили приютить у себя дома ещё одну семью. Конечно, стол был общий, это даже не обсуждалось, вещи тоже.
     Однажды, поздним вечером, к нам во двор вошли двое детей, как оказалось, брат и сестра, которые заблудились. Мать детей погибла при прямом обстреле их состава, а дети спрятались под вагоном. Глубокой ночью, когда вокруг никого не осталось, они вышли из убежища и направились в город. Грязные и голодные они стояли перед нами.
     - Мухаббат, согрейте маставу, детей покормить нужно, - попросила я.
     Мальчику было лет восемь, девочке пять. Мы с Мухаббат накормили их, потом искупали и переодели. Уложив их спать, мы наконец сели на топчан.
     - Что делать будем, кеное? - с тревогой спросила Мухаббат.
     - Ничего не будем делать. Это же дети, Мухаббат и они сироты. Пусть остаются. Правда, сообщить о них нужно, а вдруг их мать жива, - ответила я.
     Кажется, я жила от письма до письма от Махсуда. Правда, я их редко получала, но ведь получала. Тогда как часто и многим приходили треугольные письма с извещением о гибели их сына, мужа, отца, брата. Каждое письмо, я открывала с трепетом и опаской, но видя знакомый почерк, с радостью и слезами целовала письмо. Но вдруг письма перестали приходить. Я старалась о плохом не думать, но внутри меня всё горело от беспокойства.
     Прошёл год, наступил сорок третий год, но писем так и не было. Мухаббат, редкими случаями, получала письма от мужа, а от Махсуда писем так и не было.