Ги

Ги ходил по отделению с чувством невыносимой скуки и равнодушия. Тоска залезла в душу и надоедливо ныла внутри. Медсестра открыла дверь и выпускала больных на полянку, чтобы те поиграли, покурили и побаловались. Ги встал в очередь. Увидев его, она прокричала учительским тоном:
— Куда? Тебе не разрешено! Есть правило!
«Хотел бы я встретить кретина, который придумал правило и поговорить с ним по душам», — буркнул Ги, отойдя в сторону.
— Иди в палату и сиди там до завтра. Ты нагрубил нам и наказан за это. Так что отправляйся.
— Я не согласен, — возразил Ги, — никому я не грубил. Вы все ничего не понимаете, кроме своих жутких правил…
— Если будешь спорить, — завелась сестра, — будешь еще дольше сидеть в своей палате!
— Нет! — закричал Ги и сжал кулаки.
На крики прибежали два бугая-санитара и уложили маленького, щупленького Ги на кровать, привязав ремнем.
Доктор Зак вошел в палату.
— Что случилось? — спросил он, натянув очки на кончик волосатого носа. — Голоса?
— Ну да, — снова произнес доктор, не давая Ги возможности открыть рот.
Через пару часов Ги сидел за столом в окружении медицинского персонала.
— Ты лишен привилегий в течение двух дней, — твердо сказала медсестра. — Никаких прогулок, никаких игр — ничего.
И тут Ги услышал тоненький голосок, доносившийся откуда то сверху, с потолка. Голосок всегда давал о себе знать, когда кто нибудь действовал мальчику на нервы.
«Ты лишен возможности дышать, видеть, нюхать и пробовать на вкус, а также моргать. С этого момента ты абсолютно никто», — произнёс голос.
«Но я Ги!» — громко воскликнул Ги.
Все присутствующие с пониманием переглянулись.
«Ты — никто!» — повторил голос твердо.
«Если я Никто, значит, не могу расстраиваться и огорчаться! Это означает, что я должен находиться в хорошем и бодром состоянии духа», — сделал вывод Ги.
«Верно», — подтвердил голос и исчез.
Ги расслабился. Он снисходительно посмотрел на напряженные лица присутствующих и улыбнулся, как будто знал нечто такое, что им всем по причине узколобости не дано было узнать природой. Сотрудники стали о чём то спорить, но Ги их не слышал. Ему было хорошо, потому что он был Никто.
Он прекрасно себя вёл, и вскоре ему вернули все отнятые привилегии. Однако Ги никуда не хотел выходить из палаты. Ему было так здорово, что он не видел смысла в том, чтобы передвигаться. Желания отсутствовали, блаженство распространялось по всему телу, расслабляя организм, измученный лекарствами и диагнозами.
Доктор Зак зашел в палату и с большим удовольствием посмотрел на Ги. Он чувствовал профессиональную гордость за правильно поставленный диагноз и верно подобранное лекарство в этом сложном психиатрическом случае.
«Ах, как я хорош!» — кричало ликующее лицо доктора. Доктор отражал по стенкам палаты лучи солнца, бьющего по его внезапно посвежевшим щекам. Он не понял, что Ги не хотел больше существовать в мире, полном идиотских запретов и идиотов, их придумывающих.
Доктор Зак никогда не думал, что для такого огромного кайфа, который испытывал Ги, нужно стать Никем, а лучше всего — исчезнуть.
Ги сейчас жалел пациентов, которые постоянно ругались с персоналом больницы и в результате теряли привилегии. Скандалы происходили из за того, что пациенты считали себя кем то. Какие наивные!
«Надо поделиться открытием с остальными, — подумал Ги. — Кто же им, несчастным, внушил, что они кем то являются? Тот, кто это сделал — самый большой злодей на земле! Эх! Вот если бы встретить его! Я бы ему всё сказал, что думаю! Как он мог такому количеству людей поломать жизнь?!»
В палату вошла женщина — социальный работник.
— У нас есть план для тебя в отношении выписки», — сказала она.
— И у меня есть план, — улыбнулся он.
— Ты опять начинаешь! — гневно прошипела социальная работница, но, глядя на успокоенное лицо Ги, размякла и принялась рассказывать что то. Ги её не слышал. У него не было ушей. Он был Никто.