Из набросков к эссе 1964 год Поэзия

(1997-2000 г.г)

    60-ые годы во всём мире были временем не только "физиков", но и "лириков". Вот фрагменты нескольких стихотворений, датированных 1964 годом.

Я, как поезд,
     что мечется столько уж лет
между городом Да
          и городом Нет.
Мои нервы натянуты,
            как провода,
между городом Нет
            и городом Да!
             (Евгений Евтушенко)

А не слишком ли мы
                материалисты?
Временами, когда я сижу и чищу картошку
                и особенно молодую
я вдруг замирая
думаю
      Боже ж ты мой
чем же это ты, друг мой, занимаешься
смотрю на картошки
                и кое-что замечаю
каждая, самая маленькая
самостоятельное существо
                с глазами и кожей
и тысячи неиспользованных возможностей
                как сам ты
                (Бенни Андерсен (Дания) Перевод Бориса Ерховского)
 
В грохоте ракетных переправ,
В реве далей железобетонных
Тише тихих полуночных трав
Сердце бьется – грозно, озаренно.
                (Сергей Орлов)

Хорошо бы мне стать
доской объявлений,
и вечером,
после рабочего дня,
ходить из квартиры в квартиру.

Позвонить бы у двери
и удивленным хозяевам,
ей и ему,

предложить — выбирайте.
Концерт Баха.
Выставка пейзажа.
«Гамлет».
Речитатив Рихтера.
«Травиата».
Поющие голоса Японии.
       (Юстинас Марцинкявичюс. Перевод Юрия Левитанского)
     В марте 1964 года в "Литературной газете" были опубликованы две главы из новой поэмы Евгения Евтушенко "Братская ГЭС2: "Казнь Степана Разина" и "Ходоки у Ленина". Полностью поэма была напечатана в начале 1965-го, но принадлежит она именно рассматриваемому году. О поэме Евтушенко написаны горы литературоведческих статей, писем, реплик, фелетонов, пародий (самая известная - "Панибратская ГЭС"А. Иванова). Первая строка - "Поэт в России больше, чем поэт" - давно стала крылатой и породила производные выражения. Об эпопее Евтушенко сказано разное, но в основном - о степени её художественного достоинства. В этом же эссе должна быть иная задача. Наверное, все согласятся, что "Братская ГЭС" наиболее полно и характерно отразила в российской поэзии мировоззрение шестидесятых. Сама форма - рассказ о настоящем, о его великой стройке, перекликающейся с "вызовом" в разговор прошлого, типична для тех лет.
       И снова я вбирал, припав к баранке,
       в глаза неутолимые мои
       Дворцы культуры.
                Чайные.
                Бараки.
       Райкомы..
                Церкви.
                И посты ГАИ.
       Заводы.
                Избы.
                Лозунги.
                Березки.
       Треск реактивный в небе.
                Тряск возков...
     Из этой мешанины поэт выводит главное, по его мнению, в истории страны, одушевлённое в трёх "самых великих именах": Пушкин, Толстой и Ленин.
Когда и безъязыко и незряче
она брела сквозь плети, батожье,
явился Пушкин просто и прозрачно,
как самоосознание ее.
Когда она усталыми глазами
искала своих горестей исток, -
как осмысленье зревшего сознанья,
пришел Толстой, жалеюще-жесток,
но - руки заложив за ремешок.
Ну, а когда ей был неясен выход,
а гнев необратимо вызревал, -
из вихря Ленин вырвался, как вывод,
и, чтоб ее спасти, ее взорвал!
     Итак, Ленин воспевается за то, что он "взорвал Россию". И от этого идёт проходящий через всю поэму революционаризм, возводимый в ранг святости. Начинается он с образа Стеньки Разина в знаменитой главе.

Вы всегда плюете,
                люди,
в тех,
      кто хочет вам добра.
     Разин - воплощение народного недовольства власть предержащими, широты души и стремления к "воле", был любимым героем народников 1870-ых годов - именно в это время появились песни "Есть на Волге утёс" и "Из-за острова на стрежень" и написаны первые серьёзные исследования о "понизовой вольнице".  Почему же мятежный атаман вновь стал так популярен - в 60-ые и начале 70-ых годов нашего века? (Вспомним ещё хотя бы Шукшина!) Очевидно, только исторически отвлечённо, но более явно, чем до "оттепели", можно было поставить проблему: власть и народ. Вот власть - царь Алексей с "бутылочкой мальвазии", напыщенные бояре. И вот Разин:
Нет,
      не тем я, люди, грешен,
что бояр на башнях вешал.
Грешен я в глазах моих
тем, что мало вешал их.
     Шестидесятники - поколение, получившее среднее образование ещё в сталинские времена, высшее - в переходные. Много ещёосталось в сознании "родимых пятен большевизма":"не наших" хоть вешай, хоть стреляй... Вот ещё:
«Авроры» залп.
           Встают с дрекольем села...
Но это началось
                в минуту ту,
когда Радищев
                рукавом камзола
отер слезу,
           увидев сироту...»
    Евтушенко цитирует здесь стихи Евгения Винокурова. Много лет твердили цепочку, выводящую от Радищева, конечно же, к Ленину, и ни к кому другому. И Братская ГЭС горячо убеждает египетскую пирамиду, что это - единственно правильный путь, улучшающий мир.
    Но в Сибири в помять поэта приходят не только Аввакум и Радищев, но и недавние каторжане и ссыльные... "За что?" - этот вопрос преследует, несмотря на изображаемую у этих людей верность социализму вопреки пыткам. А вот вывод в главе о другом - фашистском - лагере:

Знает Изя: много надо света,
чтоб не видеть больше мне и вам
ни колючей проволоки гетто
и ни звезд, примерзших к рукавам.

Чтобы над евреями бесчестно
не глумился сытый чей-то смех,
чтобы слово «жид» навек исчезло,
не позоря слова «человек»!

   И вот на первый план выходит понятие "человек". Вот так мы шли на "мировом", пока не на чисто отечественном материале к гуманизму. И ещё долго - у Евтушенко не так долго - уинтеллигенции существовала как бы мораль в двухплоскостях: "общечеловеческой"и "большевистской". Постепенный кризис "общества реального социализма" заставил уже многих задуматься о правомерности последней.
   Но пока ещё так верится в близящееся светлое будущее, и полно надежд обращение к молодёжи - выпускникам на Красной площади:

Парни и девчата
глядят вперед,
как, шаги печатая,
караул идет.
Чистым будь, высоким,
молодое племя!..
                -----

     Поэты шестидесятых... О них спорили, им удивлялись, порой считали не слишком крупным и преходящим явлением. Теперь они всё более воспринимаются как классики. Приведу целиком ещё одно стихотворение 1964 года, вроде бы относящееся к юбилею Шекспира.

Я жил
Во времена Шекспира,
И видел я его в лицо,
И говорил я про Шекспира,
Что пьесы у него дрянцо,
И что заимствует сюжеты
Он где угодно без стыда,
И грязны у него манжеты,
И неизящна борода.
Но ненавистником Шекспира
Я был лишь только потому,
Что был завистником Шекспира
И был ровесником ему.
                (Леонид Мартынов)