Родители

       Шел сентябрь 1946 года. Война закончилась уже больше года тому назад и жизнь постепенно налаживалась. «Вон и горлинки уже вернулись», подумала Назима, и ощутив щемящее чувство голода, пошла за тазиком. Привычно соорудив ловушку для птиц из тазика, бечевки и небольшой палки, с приманкой из высушенной глины в форме пшеничных зерен, ей, хоть и с большим трудом, но удалось поймать двух горлинок. «Вот и ужин будет!», с грустью подумала она, помещая пойманных птиц в «тор-ковок» - клетку для перепелок, сделанную из половинки тыквы. «Если бы эта тыква была бы пищевой, её бы давно уже съели», постоянное чувство голода заставляло всё вокруг примерять на съедобность.

       С этой мыслью, Назима аккуратно повесила клетку с птицами на ветку черешни. Затем она убрала ловушку, полила из журчащего арыка двор и подмела его самодельным веником.

       Время от времени поглядывая на пойманных птиц, она думала, что было бы неплохо приготовить из них суп к возвращению с работы мужа, но не женское это дело -лишать живое существо жизни...., да есть ещё и другая причина, запрещающая это делать... , она улыбнулась и незаметно погладила свой живот.

       В это время, в калитке появилась усталая фигура Салима. «Опять пешком шел с работы..», сделала вывод Назима, с удивлением глядя, как муж, едва ответив на её приветствие, направился прямиком в дом к Козиму.

       Пробыв недолго у Козима и о чем-то с ним поговорив, Салим вернулся к жене, увидев пойманных птиц, сильно обрадовался, затем освежевал, почистил от перьев, сунул их в котелок с кипящей водой, заготовленный супругой и пока жена возилась с двумя маленькими картофелинами и половинкой лука, готовя их для супа, уселся на глиняном возвышении во дворе, скрестив ноги и попивая «чай» из заваренных сушенных плодов тутовника.

       Отвечая на вопрос жены, он рассказывал ей, как после занятий на кафедре, он рисовал на стадионе института большими буквами надпись «Спорт это жизнь», затем подрабатывал, играя на «альтушке» в духовом оркестре.

       Он скрыл от жены, что оркестр играл похоронный марш и делал это частенько, провожая в последний путь усопших.

       К этому времени был готов и суп из «дичи».
       Прежде чем сесть за ужин, Назима быстренько отнесла по маленькой косушке супа с крохотными кусочками птицы, соседям Мухайё- ойе и Мастон-буви.

       У Мухайё-ойе было четверо маленьких детей и она с благодарностью приняла угощение, а Мастон-буви, которая сама частенько угощала молодую семью супом от хасипа, сначала не хотела брать, но затем, получив радостно-утвердительный ответ на свой вопрос : «Самим-то осталось?», приняла таки угощение, прочитав длинную благодарственную молитву.

       Вернувшись во двор, Назима встретила Козима-ака и пригласила его поужинать, но Козим, поговорив о чем-то с её мужем, ушел, сославшись на занятость.

       Вот тогда-то, радостный Салим, и рассказал жене недосказанную часть приключений сегодняшнего дня.

       Оказывается, обрадовавшись полученным на стадионе и в оркестре, гонорарам, Салим решил с шиком доехать до Хадры на трамвае, с трудом залез в битком набитый транспорт и не заметил, как карманники вытащили все его, с таким трудом добытые, деньги.

       Придя домой в сильно расстроенных чувствах, Салим пошел прямо к Козиму и, с еле сдерживаемым возмущением, выразил ему свое отношение ко всем нарушителям правопорядка в мире.

        Козим-пахан, молча выслушал, затем, поднявшись со своего места, ушел и через некоторое время, вернулся и вернул всю украденную сумму Салиму.
 «В тех же купюрах, представляешь?», не переставал удивляться радостный Салим, показывая деньги жене.

        В эту ночь работалось особенно легко, сказался и ужин и радостное ощущение от событий прожитого дня. Каждую ночь, прежде, чем лечь спать, муж с женой  кроили и шили по одному пальто, чтобы утром сдать его знакомым торговцам для продажи. И шили супруги эти пальто, всю осень и зиму, ночи напролет, о чем вспоминали потом всю свою жизнь.

        И, Назима-ая, всегда смущенно краснела, вспоминая, что для придания жесткости воротникам пальто, их обратную сторону натирали хозяйственным мылом. «Ведь до первого же дождя...», виновато улыбалась она и через много лет.