Ф. Браш. Эпоха Ньютона в американских колониях

ЭПОХА НЬЮТОНА В АМЕРИКАНСКИХ КОЛОНИЯХ
Фредерик Браш (1939)

История в своем постоянном описании событий и человеческого опыта неуклонно движется вперед и вверх. Каким бы определенным ни был ход истории, он тем не менее знает различные серии эпох, событий или обмена опытом. Поэтому что имеет жизненно важное значение с интеллектуальной точки зрения - так это взгляд назад и вглубь, который должен поддерживаться, чтобы мы могли увидеть, как была достигнута сегодняшняя жизнь. Наше нынешнее положение в ходе событий мы можем с уверенностью связать с одной из великих эпох в мысли прошлого. Мы не так много знаем о ней действительно достоверного (в 1939 г.! - Пер.), но большая часть сведений интересна и весьма своевременна. 
Период английской истории между 1680 и 1720 гг., под властью Вильгельма III и королевы Анны, является самым блестящим и вдохновляющим в интеллектуальном отношении. Англия практически бесспорно взяла на себя умственное лидерство только для того, чтобы поделиться им позже, сначала с Францией, а затем с Германией. В этот период Англия дала самое лучшее, что исторически было и есть у нее и в науке, и в философии (сомнительное ограничение! - Пер.), и накопленная мудрость веков, кажется, сосредоточилась в двух блестящих умах Исаака Ньютона и Джона Локка. Вряд ли можно сомневаться, что это самые выдающиеся имена (? - Пер.) той эпохи, которая последовала за освобождающими открытиями Ренессанса и Реформации, которые предшествовали великим математическим, физическим и философским открытиям наших дней.
В каком-то смысле Ньютон и Локк были систематизаторами идей, которые уже были распространены. Ньютон стоит в конце группы научных гениев, которые осуществили коперниканскую и картезианскую революции, и представил в полной математической форме механистический взгляд на природу - этот первый великий физический синтез, на который опиралась и оставалась неизменной последующая наука вплоть до наших дней, когда оказались необходимыми изменения, введенные понятием относительности. Локк же - это апологет и наследник великой борьбы XVII века за конституционные права, свободы и веротерпимость. Именно тому, что они придали систематическую форму этим кругам идей, к 1700 году ставшим общепринятыми два мыслителя обязаны своим огромным влиянием и популярностью в следующем веке. В некотором смысле и Ньютон, и Локк стояли на пороге новой эры: Ньютон как пророк науки о природе, а Локк - как пророк науки о человеке.
Рост эмпиризма и Просвещения, основанный в основном на математике и натурфилософии Ньютона и учению Локка о человеческом познании, стал неуклонно опережать остальную интеллектуальную жизнь, а также сопутствовал движению на Запад. Предшествовавшие этой эпохе (1680-1720) годы были полны жизненной силы и оснований будущих достижений (в лучшем случае в колониях! - Пер.), и без них эпоха никак не смогла бы быть тем, чем стала. Поэтому прежде чем перейти к новой философии эмпиризма и Просвещения, в 1635-1680 гг. американские колонии настойчиво готовились к принятию перемен. Гарвардский колледж, основанный в 1636 г., делал это лучше всех, несмотря на некоторую жесткость окружавших его пуритан. Труды Уинтропа*, Данстера, Чарльза Мортона, Мёзеров и других придали Гарварду и колониям предприимчивый ум, необходимый для восприятия философии Ньютона и Локка. Гарвард принял и преподавал новую астрономию Коперника, принципы Галилея и учения Гилберта о магнетизме. Было вполне естественно, что в нем был сделан акцент на математическую концепцию упорядоченного движения планет вокруг Солнца под влиянием трех законов Кеплера. Именно из математического доказательства последних был выведен закон гравитации, управляющий движением планет, как обнаружил Ньютон. То, что грандиозный размах небес должен был возвестить славу Божию, подорвало картезианскую космологию и освободило догму в пуританском богословии**. Для целей этой статьи нам важно будет указать лишь на то, какое влияние на пуритан оказали труды Ньютона, ибо ее объем не позволит параллельно обсуждать философию Локка и ее влияние на социальную и религиозную жизнь колоний.
Что такое ньютоновская философия и почему она повлияла на пуритан так мощно? Что за люди были ее ведущими разъяснителями в колониях и чем они так способствовали созданию блестящей интеллектуальной жизни на новом континенте? Вот важнейшие вопросы, и акты Лондонского Королевского общества точно отражают интерес, который американские колонии имели к науке. В 1660-1683 гг. 17 колонистов были избраны стипендиатами Королевского общества по разным областям науки.
Эмерсон говорит, что великие люди - это те, кто оказывают на мир наибольшее влияние, и первый пример тому Ньютон. "Математические начала натуральной философии" представляют собой по сути краткое изложение принципов динамики, лежащих в основе трех великих законов движения планет, установленных Кеплером, вместе с расширением закона падения тел, открытого Галилеем, развитием теории гравитации применительно к Луне и планетам и, наконец, с объяснением возмущений в движении небесных тел. Эта великая книга в 500 страниц ин-кварто, в которой все было продемонстрировано по сути геометрическим способом, была написана менее чем за год и опубликована в 1687 году.   
Первым ученым в колониях, уловившим подлинный дух мысли Ньютона, был пуританский священник и интеллектуальный лидер Коттон Мёзер (1663-1728)***. Не будучи профессиональным математиком, он смог интеллектуально развивать студентов с точки зрения своих принципов, и, будучи почти что пророком, он был убежден, что это нечто более важное, чем античная классика. Мёзер был выпускником Гарварда, но не преподавал в нем. Но с церковной кафедры он всегда наставлял студентов "избегать философской болтовни и понять, насколько вы сможете, принципы нашего великого учителя - сэра Исаака Ньютона" (Mather C. Manuductio ad Ministerium. L.,1781. P.53).
В 1680 году мы находим наиболее интересный факт, а именно, прямую помощь Ньютону оказала серия наблюдений комет, проведенных выпускником Гарварда Томасом Брэттлом (1657-1713). Его заметки были направлены в Гринвичскую обсерваторию возле Лондона, директор которой Флемстид передал их Галлею и Ньютону, работавшим тогда над теорией гравитационного влияния Солнца на Луну и кометы. Ньютон выразил тогда свое мнение о наблюдениях любителя из Бостона, сочтя их превосходными. Это исследование гравитационного влияния на Луну и кометы фактически было началом формулировки Ньютоном своих бессмертных принципов.
Помощником Брэттла и Мёзера стал Томас Роби (1689-1729), молодой преподаватель Гарварда, интересовавшийся астрономией и метеорологией, а также медициной. Он преподавал математику и натурфилософию и выпускал астрономические календари. Эти рутинные работы показывают, что он явно читал книгу Ньютона и использовал ее, пока в 1727 г. не оставил преподавание по болезни. Здесь мы подходим к весьма загадочному факту: в период работы Роби, по-видимому, ни один экземпляр "Начал" не поступил ни в библиотеку Гарварда, ни в частные библиотеки преподавателей - что показывает первый каталог библиотеки Гарварда, составленный в 1723 г. для Томаса Холлиса.  В то же время мы находим там экземпляр "Оптики" Ньютона. Очевидно, мышление Ньютона в Америке на тот момент изучали по вторичным источникам - и это в ту пору, когда колонии могли похвастаться десятками членов Королевского общества, и каждый из них имел свои связи в Старом Свете! Новые преподаватели, окончившие Оксфорд или Кембридж, обычно приезжали с книгами, а иногда и с учениками, пропагандировавшими ньютоновскую натурфилософию.
С началом в 1727 г. спонсирования Холлисом, богатым лондонским купцом, преподавания математики и философии в Гарварде мы вступаем в новый период обучения естествознанию в американских колониях. Айзек Гринвуд (1702-1745) окончил Гарвард в 1721 г. и стал первым профессором, занявшим там математическую кафедру. Он получил большую часть своего вдохновения от Роби, у которого он учился, а также после учебы в Лондоне, куда он, видимо, отправился для подготовки к высокой должности, на которую его должны были поставить. В Англии он, видимо, так и не смог познакомиться с почтенным 80-летним Ньютоном, но есть сведения, что он вернулся со стопкой его трудов, прежде всего по математике, хотя его экземпляр "Начал", видимо, был утерян безвозвратно. По возвращении Гринвуд стал активно расширять курс математики в Гарварде, тем самым закладывая прочный фундамент для будущих студентов в овладении трудами Ньютона. Гринвуд не предлагал создать специальный курс по натурфилософии Ньютона, но сохранились записи о его предложении ввести читавшиеся по нему разделы механики, алгебры и астрономии. Однако в 1738 г. Гринвуд ушел с профессорского поста, так и не добившись преподавания математических трудов Ньютона в желаемом объеме.
Прежде чем перейти к фазе более глубокого влияния Ньютона на научную жизнь колоний, а также на богословские споры на кафедрах, мы должны отступить назад по времени и посмотреть, что колониальные колледжи предлагали к моменту введения новаторского обучения.  Колледж Уильяма и Мэри в Вильямсбурге, основанный в 1693 г., почти через 50 лет после создания Гарварда, был организован согласно общепринятой практике английских университетов - т.н. Оксфордскому учебному плану. Третья часть этого куррикулюма состояла из натурфилософии и математики, и первым преподававшим ее профессором был преподобный Хью Джонс (1691-1760), получивший образование в Англии и работавший в этом колледже в 1717-1722 гг. Сведений, чему он учил и какое оказал влияние на студентов и ученое сообщество, почти нет, как и о том, преподавались ли там работы Ньютона и были ли они доступны в библиотеке. Ко времени Революции на этой основанной в 1712 г. кафедре сменилось 9 профессоров, и немыслимо, чтобы к 1758 г., когда ее возглавил Уильям Смолл (1734-1775), курсы математики и физики не изменились благодаря влиянию Ньютона. Увы, война и пожар, настигшие колледж, сгубили все свидетельства его научного развития в этот период, и лишь после 1780 г. мы видим, как он принял новую науку и продвигался в ней.
Мы подходим к моменту, когда Ньютон и Новая Англия сблизились почти вплотную. В 1701 г. Йельский колледж стал третьим колониальным высшим учебным заведением и к 1714 г. оказалось, что он остро нуждается в книгах и научном аппарате. Колониальный агент Коннектикута в Лондоне Дж.Даммер обратился за помощью к состоятельным лицам и торговым домам. Столица была полна колониальных агентов, но Даммер был одним из самых успешных. Ему повезло - его принял сам Ньютон, чей интерес в продвижении науки и образования всегда выражался в подарках.  Ньютон передал Даммеру экземпляры переизданий "Начал" и "Оптики", которые. можно увидеть сегодня в комнате редких книг Йельской библиотеки. Сэмюэль Джонсон (1696-1772) и Дэниэл Браун заканчивали колледж в ту пору, когда там появились эти книги, и они зажглись честолюбивым желанием изучить математику и физику как Ньютон. К сожалению, курс математики, читавшийся тогда в Йеле, не давал возможности овладеть методами аналитической геометрии, использовавшимися Ньютоном. Это было оправданием для молодых интеллектуалов, обладавших высоким мнением о своих математических способностях., однако их неудача имела благотворный результат - в Йеле удалось значительно продвинуть преподавание математики и астрономии. С 1714 г. там стала преподаваться и натурфилософия Ньютона.   
В течение первых нескольких десятилетий Йельского университета умы наставников и президента занимало в основном развитие богословских учений различных оттенков, однако начиная с руководства президента Томаса Клэппа (1739-1756) стали делать определенные успехи и более свободные искусства, так как он сам особенно поднаторел в математике и философии. Клэпп ввел курс по оптике Ньютона и сам преподавал его. В 1770 колледж установил второе профессорство. На эту должность был призван Нехемия Стронг (1728-1807), выпускник 1755 года. Будучи не слабее наставника, он читал многое из новой астрономии и, кроме того. снискал аплодисменты студентов своим блестящим изложением Ньютона. В 1781 году он опубликовал небольшое учебное пособие под заглавием "Новая астрономия". Целью этого  трактата было наметить четкое понимание законов гравитации как действующих на Солнечную систему. Хотя Стронг не упоминает Ньютона, тем не менее его работа и лекции основаны именно на ньютоновской философии и физике. Он нарочито возводит закон тяготения к Богу, чтобы не обиделись богословы, продолжавшие возглавлять колледж и утверждать его учебный план (Стронг был служителем-конгрегационалистом! - Пер.). Его достижения в новой эмпирической философии и изучении природы нашли продолжение, ибо Стронг познакомился с одним из самых глубоких ученых в колониях - Эзрой Стайлзом (1727-1795).
Стайлз был назначен президентом Йеля в 1778 году, в начале Революции. В это время колледж потерял многих студентов и преподавателей, а также доходы и не мог найти новых наставников. Стайлз взялся исполнять обязанности нескольких из них. Кафедру математики было некем заполнить после выхода Стронга в отставку, но президент Стайлз, в силу его интереса к математической астрономии, раз в неделю читал лекции по математике и натурфилософии. Рукописные заметки, сделанные во время его работы и в конце жизни, показывают, что он поднял научную репутацию растущего колледжа настолько, что профессор Джон Уинтроп из Гарварда выразил должное уважение Стайлзу.
Экземпляры "Начал", полученные от Ньютона в 1714 г., оставались на полках библиотеки, и есть явные доказательства, что их использовали и Клэпп, и Стронг со всем их богословским интересом. Стайлз также положил немалые для своей нелегкой жизни усилия, чтобы овладеть учением Ньютона по первоисточнику. Он смог примирить свое старое понимание Бога с новым пониманием Его законов через интерпретацию Ньютоном упорядоченного движения небесных тел. Его пометки в книгах, сохраненных в Йеле, показывают нам, что его практические разработки исходили из понимания принципов небесной механики: так, Стайлз рассчитывал положение Солнца и противостояния планет, параллакс Луны, а также тщательно изучал закон тяготения. Когда в 1795 г. карьера Стайлза закончилась, колледж был на пике процветания.   
В то время как введение ньютоновской философии в интеллектуальную жизнь колоний исходило из пуританского кальвинизма в большей мере, чем из любой другой научной или философской системы, оно тем не менее имело уточняющий или очищающий эффект в том плане, что обладало тенденцией отметать все сомнения в реальности. Некоторые кальвинисты сочли, что ньютонианство было чисто материалистической или механистической философией, но за этим стояло мировоззрение, которое могло сузить горизонт видения или понимания (упрощение и у автора, и у данных фигур! - Пер.****). Интересно отметить, что, рассматривая продвижение естественнонаучной мысли из северных колоний в южные, мы встречаем изменение отношения к ней. В колониях Нью-Йорка и Пенсильвании ньютонианство вступило в контакт с устоявшейся системой этики и привело к новому подходу в моральной философии. Основными сторонниками таких взглядов в Нью-Йорке были Сэмюэл Джонсон и Кадвалладер Колден. 
Джонсон стал первым президентом Королевского колледжа (ныне Колумбийский университет) в 1754 году, и если следует признать его интеллектуальное лидерство как йельского наставника, он сам не преминул признать влияние ньютоновской философии в Гарварде и Йеле. На раннем этапе истории Королевского колледжа в нем не было других выдающихся ученых, которые развили бы интерес к новому тренду мысли.  Однако в колонии Нью-Йорк мы находим необычного человека, который попытался сделать нечто большее, а именно раскритиковать практическое применение ньютоновских физико-математических терий. Это был Кадвалладер Колден.
Колден родился в Ирландии в 1688 году и окончил Эдинбургский университет. Его современниками были Сэмюэль Джонсон, Бенджамин Франклин, Джеймс Логан, Дэвид Риттенхауз и Джон Уинтроп. В течение его напряженной жизни в качестве администратора в провинции Нью-Йорк, сначала генерального инспектора, а затем вице-губернатора, Колден уделял большое внимание научным и философским трудам. Две его публикации дошли до нас как бесценные документы с критическим взглядом на ньютоновскую натурфилософию. Первая из них - "Первопричина действия в материи и причины гравитации" (1746), вторая - "Введение в учение о флюксиях, или арифметика бесконечного" (1751). Первая из этих работ - попытка конструктивной критики и расширения учения Ньютона, а также отправная точка для собственных спекуляций Колдена. Хотя она показывает, что у Колдена был математический ум, все его исследования и труды имеют заметную тенденцию к философским спекуляциям. Он взялся за анализ системы Ньютона после того, как Беркли раскритиковал ее и нашел ущербной и во многих случаях противоречивой*****. Колден не согласился с Беркли после того, как тщательно исследовал понятие конечного и бесконечного - основной принцип флюксий (производных). В то время как его исследования были сравнительно хорошо приняты в Англии, в колониях их явно не ценили. Это понятно, если учесть, что в то время в колониях было лишь около дюжины ученых, которые могли понять такие вещи, как теория флюксий или всемирного тяготения.
Современником Колдена, Джонсона и других был Джеймс Боудойн (1726-1790), независимый ученый, ставший первым президентом Американской академии наук и искусств в Бостоне. Большую часть своего времени Боудойн уделял теоретическому применению ньютоновских концепций натурфилософии. В то же время он попал под влияние Джона Уинтропа и вел ученую переписку с Франклином в Филадельфии. Для понимания труда Боудойна достаточно будет назвать заглавия его исследований по теории гравитации, света и материи у Ньютона: "Наблюдения над феноменом света", "Наблюдения о растрате материи Солнца и звезд, вызванной постоянным оттоком света из них", и "Наблюдения, доказывающие по опыту и Писанию существование сферы, окружающей всю видимую материю". 
Прежде чем оценить трех последних ученых-ньютонианцев в колониях - Логана, Риттенхауса и Уинтропа - давайте посмотрим инструкции, которые были даны колледжам Принстона, Пенсильвании и Брауна. В Принстоне с момента его основания в 1746 году были преподаватели математики, которые больше интересовались смежными дисциплинами, а преподавание астрономии было включено в курсы натурфилософии - с акцентом на такие вещи, как расчет затмений. Ньютоновская философия рассматривалась, но не как принципиально важная - чему, возможно, способствовало отсутствие интереса к ней у руководства.Объем преподавания математики в Принстоне был расширен лишь с прибытием туда в 1787 г. шотландца Уолтера Минто. Университет Пенсильвании, созданный в 1755 г., под руководством д-ра Уильяма Смита, расширил план преподавания математики несколько раньше. Роберт Паттерсон, уроженец Ирландии, был назначен профессором математики в 1779 году и провел на этой должности 35 лет. Паттерсон написал ряд научных трудов, принял участие в реорганизации Американского философского общества****** и создании математических журналов, основанных на ньютоновской механике. Он также отредактировал ряд книг, вышедших лишь после 1783 года.
Университет Брауна, основанный в 1764 году, также обещал быть значимой величиной в  математике и астрономии. Во многом это было связано с влиянием Гарварда и профессора математики и астрономии Джона Уинтропа, который был выдающимся ученым своего времени. Астроном Бенджамин Уэст, один из первых корреспондентов Уинтропа, оказался настолько способным комментировать научные проблемы, что Уинтроп уговорил его участвовать в наблюдениях за прохождением Венеры по солнечному диску в 1769 г. Это был один из самых сложных экспериментов того времени, и Уэст наблюдал и описал выводы к большому удовлетворению своего мэтра. В юности Уэст попал под прямое влияние епископа Беркли, жившего в Нью-Йорке несколько раньше в 1728-1731 гг. Сам Беркли был глубоким ньютонианцем и обладал в Америке библиотекой, из которой позже молодой Уэст смог почерпнуть большую часть своих знаний, помимо наставлений от самого Беркли. На фоне опыта работы с двумя ведущими учеными мужами Уэст блестяще изучил ньютоновскую математику и астрономию, так что для руководства Браун-колледжа было естественно назначить его в 1786 г. профессором математики и философии, на должности которого он провел несколько лет.
Из философской тройки Революции - Бенджамин Франклин, Джон Уинтроп и Дэвид Риттенхауз - обычно последним называется великолепный математик. Покойный профессор Флориан Кахори в обзоре жизни и деятельности математиков колониального периода пишет: "Все упомянутые нами люди преподавали математику профессионально. Но, как ни странно, лучший математик и астроном той поры не только не был профессором в колледже, но и не учился в его стенах. Это Дэвид Риттенхауз, который родился возле Филадельфии в 1732 году. В детстве на ферме своего отца в Норристауне он проявил большие способности к математике и механике, которые с 12 лет оттачивал среди из инструментов и книг, унаследованных от дяди, у которого была английская версия "Начал" Ньютона". Д-р Бенджамин Раш в своей хвалебной речи Риттенхаузу говорит: "В ту пору, когда наш блестящий философ жил с отцом на ферме, он стал учеником сэра Исаака Ньютона по "Началам", которые он штудировал в английском переводе мистера Мотта. Здесь он познакомился с наукой о флюксиях, честь открытия которых был готов приписать себе, ибо в течение нескольких лет после этого он не знал, что между Ньютоном и Лейбницем шла борьба за приоритет этого великого и полезного открытия. Он был так неосведомлен о прогрессе, достигнутом в этой области, что когда производные были давно открыты и шел спор об их усовершенствовании, он готов был считать, что внес в это вклад сам. Надолго, однако, такое впечатление остаться не могло, ибо в 19 лет он познакомился с человеком достаточно образованным, чтобы посмотреть на все это с улыбкой. Это был Томас Бартон, епископальный священник, выпускник Дублинского университета, служивший неподалеку от Риттенхауза. Желая познакомиться в оригинале с тем, чем Бартон так восхищался, юноша стал быстро осваивать латынь" (Rush B. An Eulogium. Philadelphia,1796. P.8-9).
Нет каких-либо доказательств того, что Риттенхауз проделал оригинальную самостоятельную работу в теории флюксий. Ясно, однако, что когда он освоил математические принципы Ньютона, он смог применять их в многочисленных сложных задачах. В своей ежегодной речи по астрономии перед Американским философским обществом 24 февраля 1775 г. Риттенхауз горячо поддержал новую философию, как естественную, так и метафизику, и недвусмысленно высказался против скептиков и атеистов. После рассмотрения истории астрономии эпохи Ньютона он говорит: "Только Ньютон обобщил простой принцип гравитации согласно определенным правилам и законам движения, прямолинейного или кругового, которое постоянно встречается за пределами земного шара во всех частях Солнечной системы, а отсюда с помощью геометрии выводил движения планет по самым строгим критериям природы и наблюдения. Плодовитый ум великого гения мог бы произвести и другие системы философии, и, не имея оснований в природе вещей, они претерпевали бы подъемы и падения раз за разом. Но то, что он сделал, сохранится столь же долго, как и сама наука, и никогда не погрузится в забвение, пока тьма не накроет всю вселенную... Другие философские системы всегда считали  необходимым скрывать свои слабости и несоответствия под завесой непонятных терминов и фраз, которым двое разных смертных не придадут одинакового смысла. Ньютон презирает использование таких уверток; они ему  не нужны, ибо он не делает вида, что имеет свободный доступ ко всем тайнам мироздания, но он внимательно следит за делами природы, чтобы обнаружить непосредственные причины видимых эффектов, проследить эти причины к другим, более общим и простым, медленно и уверенно продвигаясь к великой Первопричине всего сущего" (Цит. по: Barton W. Memoirs of the Life of David Rittenhouse. Philadelphia,1813. P.560). Ни христиане, ни вольнодумцы не могли бы безнаказанно атаковать столь бравую защиту Ньютона. Возможно, именно это беспристрастное отношение создало впечатление, что Риттенхауз не был христианином. Тем не менее вся его жизнь свидетельствует о его религиозной преданности и чистоте души, как и у Ньютона, чьи взгляды он принял. Многие математические и астрономические работы Риттенхауза были опубликованы в трудах Американского философского общества, но они слишком технические для обсуждения их в статье. Риттенхауз стоит высоко в истории науки и в колониальный период, и в Республике, и он был также вторым президентом Американского философского общества. 
Именем, новым для науки в колониальной истории, стал Джеймс Логан (1674-1751) - личный секретарь Уильяма Пенна. Он получил образование в Англии и выехал в колонии в 1699 году. Располагая значительным свободным временем, он посвятил его научным исследованиям в области ботаники и математики, причем последняя стала главным предметом его интересов. Есть доказательства, что Логан обладал достаточными способностями, чтобы овладеть идеями Ньютона в математике и физике, включая флюксии. Его первая статья по математике была оформлена как письмо Уильяму Джонсу в Лондон. Это письмо имеет отношение к объяснению Ньютоном движения Луны и второму закону Кеплера и, кажется, это единственное свидетельство Логана о его ньютонианских штудиях. Серия его писем и запросов о помощи к Джонсу содержит комментарии к задачам и указания о решении некоторых проблем, встречающихся в работах Ньютона. Тем не менее нет ни какой-либо связной серии статей, ни завершенных работ Логана на эту тему. В трудах Лондонского Королевского общества он опубликовал ряд работ по физике. С "Началами" Ньютона Логан ознакомился по одному из первых экземпляров, попавших в колонии в 1708 году. Анализ пометок на этой книге показывает ее тщательное чтение и исследование проблем, предложенных Ньютоном, в виде аннотаций, исправлений, примечаний и перекрестных ссылок на латыни рукой Логана. Новую физику он изучал по позднейшим изданиям "Начал" и "Оптике", занимаясь флюксиями, бесконечными рядами,  а также астрономическими таблицами Галлея. В его копию этих таблиц вставлена 8-страничная рукопись на латыни по методу расчета движения Луны. Временами его критический ум кажется сильно зависимым от методов и результатов Ньютона. Мог ли Логан  и был ли он готов уделить больше внимания исследованиям, он, несомненно, явился одним из первых наших способных математиков.
Несколько отойдя назад, мы все же проследили историю естественнонаучной мысли в Америке до середины XVIII века. Мы описали слабые попытки распространить обучение высшей математике и новой философии, основанные на учении Ньютона и заложившие фундамент на будущее. Теперь на сцене должен появиться основательный ученый-ньютонианец, и чтобы понять его, мы снова должны вернуться назад - в Гарвард того времени, когда Йельский университет получил прекрасные подарки от Ньютона. В 1714 году, когда экземпляры "Начал" отбыли в Америку, появился на свет ребенок, которому суждено было поднять факел Ньютона и высоко держать его в новой стране.
Джон Уинтроп IV был прямым потомком того Уинтропа, которого мы хорошо знаем по началу американской истории. Он родился в Бостоне 19 декабря 1714 года и, с юности выделяясь в социальной и интеллектуальной жизни местной общины, делал быстрые успехи в учебе. В 14 лет он окончил знаменитую латинскую школу Бостона, затем поступил в Гарвард и стал одним из лучших студентов своего курса.  Его большая любовь к математическим исследованиям и экспериментальной науке в сочетании с личным темпераментом и склонность к идеализму вскоре привела его к созерцанию небесных светил и законов их движения. Окончив Гарвард в 1732 г. со степенью магистра искусств, он удалился в дом своего отца, и о следующих его шести годах известно очень мало. В 24 года Уинтроп был назначен профессором математики и натурфилософии. Никто не сомневался в его знании математики и физики, но его религиозные взгляды вызывали у руководства серьезную озабоченность. Видимо, он был слишком широк для Гарварда, но его идеи, воплощавшие дух Локка и английского эмпиризма в целом, были именно тем, в чем Гарвард нуждался. Во всяком случае, он успешно сдал экзамены и создал кафедру, на которой провел следующие 40 лет к чести для Гарварда и всего развития американской культуры. Хотя в Гарварде по-прежнему преобладало влияние ортодоксально мыслящего духовенства, этот колониальный ученый получил известную свободу изыскания истины по современным методам. Он нашел свой путь, отбросив метафизические споры и взяв за основу просвещенческие методы Бэкона, Локка и Ньютона. Извлекши сперва понимание принципов небесной механики из вторичных источников, Уинтроп начал изучать ее по оригиналу. В 25 лет, через год после своего назначения профессором, он изучил "Начала" от корки до корки и блестяще применил их в своем многолетнем преподавании астрономии и натурфилософии.
В наибольшей степени Уинтроп был заинтересован исправить недоработки Ньютона по небесной механике, а также создать первую в стране экспериментальную физическую лабораторию для исследования тяготения. В связи с этим кругом экспериментов он занимался движением планет и комет, расчетом затмений и многим другим. Однако гораздо важнее было то, что он провел в Америке первый эксперимент и демонстрации по взаимосвязи электричества и магнетизма. Это было 10 мая 1746 г. - за 20 лет до даты, до недавних пор называвшейся историками Гарвардского колледжа. Эти эксперименты Уинтроп сочетал с изложением механики, гидростатики, оптики и теории света по Ньютону.  Сопровождавшиеся экспериментами лекции, которые он читал в классах, не сильно отличались от  современных - разве что большим объемом самостоятельной работы студентов.
Самыми известными работами Уинтропа стали его лекции о кометах, особенно о возвращении кометы 1682 года, более известной как комета Галлея, которое ему посчастливилось не только рассчитать, но и наблюдать. Эта лекция была прочитана 11 апреля 1759 года в часовне Гарварда в рамках обязанности, назначенной профессором Хоуи. Уинтроп впервые заметил комету 3 апреля, вскоре после прохождения ею перигелия. В ту пору такие небесные явления еще вызывали тревогу и размышления об их значении. Поэтому во второй беседе перед колледжем 18 апреля ученый обсудил теорию комет по "Началам" Ньютона, а также соответствие законов Кеплера и расчетов Галлея. Как и во всех предыдущих работах, Уинтроп показал глубину учености и упрочил свой авторитет. Об этом также свидетельствуют его математические вычисления элементов орбит периодических комет по Галлею. Не так давно выяснилось, что введение флюксий в наши колледжи тоже было связано с Уинтропом, потребовавшим этих знаний от студентов в начале 1751 г. Это ознаменовало новую эпоху в развитии математики, которая уже некоторое время интересует историков науки. Астроном и математик Уинтроп скончался в Кембридже в Массачусетсе на пике своей славы 3 мая 1779 года, в возрасте 65 лет. 
Наш краткий обзор показал доминирующие силы в истории науки в американских колониях. То, что молодая страна с таким жаром восприняла идеи Ньютона, когда его освоение в старой Европе лишь началось, свидетельствует о наличии плодовитых умов среди интеллектуалов ранней Америки. Многие из них были не слишком подготовлены для достижения высот математического царства, и тем не менее, как правило, они знали, что труды Ньютона завершили теории Коперника, Галилея и Кеплера о законах движения небесных тел, что это движение, его периоды и другие астрономические факты поддаются точному анализу, и что законы природы, открытые Ньютоном, являются признаками универсального порядка в космосе, установленного Богом.  С твердым принятием       фундаментальных законов Ньютона о движении небесных тел и его теории флюксий была создана новая математика и астрономия, то есть небесная механика. Это дало многим колониальным проповедникам обширную тему для размышлений. Не все они были готовы поддержать рационализацию пуританского кальвинизма, который установился так давно. Труды Ньютона не только привнесли в проповедь философские аргументы, но и породили накал споров. В итоге ньютоновская наука победила и дала уже в колониальную эпоху рационально-эмпирическую философию, которой прежде не было. Можно сказать, что это и стало началом современного мышления в Америке.

* В деятельности пуританина, губернатора колонии Массачусетского залива и "основателя Града на холме" (М.Паркер), юриста Джона Уинтропа (1588-1649), которого нельзя путать с его правнуком гарвардским математиком и астрономом Джоном Уинтропом (1714-1779), о котором речь пойдет дальше, довольно трудно усмотреть что-то имеющее непосредственное отношение к англо-американской традиции естественных наук. Вместе с тем впечатляет само наличие династии, сопоставимой разве что с Мёзерами и Эдвардсами. 
** Того же вывода придерживается один из ведущих историков новоанглийского пуританизма: Middlekauff R. The Mathers. Three Generations of Puritan Intellectuals. Berkeley, 1999. P.248. Тем не менее сказанное нуждается в серьезном пояснении. Рене Декарт (1596-1650) не был популярен в Новой Англии и вообще у пуритан, и не только как католик. Его главный принцип доверия прежде всего к собственному мышлению противоположен английскому эмпиризму, для которого источник истины - опыт, а не спекуляция, и можно не только объяснять результаты исходя из причины, но и судить о причине по результатам. Ясно также, что мышление Декарта формировалось как католическая альтернатива нормативному для пуритан, особенно новоанглийских, методу Пьера Рамуса (1515-1572; к введению см: Graves F.P. Peter Ramus and the Educational Reformation of the Sixteenth Century. 2011). Совершенно неверны попытки ограничить значение рамизма только риторикой (см., напр.: Ong W.  Ramus, Method, and the Decay of Dialogue. Chicago,2004. P.229-230). На самом деле он заложил метод в реформатском богословии начиная с У.Эймса, соединить который с эмпиризмом в дальнейшем было возможно, а с континентальным мышлением - достаточно сложно (исключением, видимо, можно считать недавно выявленное влияние Н.Мальбранша на Эдвардса: Copan P. Jonathan Edwards' Philosophical Influences: Lockean or Malebranchean
Однако главное гораздо серьезнее, ибо в физике Декарта речь идет о явной тенденции к деистическому или механическому подходу к Вселенной. В одном американском обзоре от Вандербильдта мы читаем: "Декарт применил свой принцип - мыслить, а не наблюдать - к тому, чтобы создать новую, радикально новаторскую систему мира, ставшую доминирующей физикой, изучавшейся до конца XVII века. Он имел очень радикальное представление о материи и пространстве. В его математической философии пространство и материя не могут существовать друг без друга. Вселенная наполнена материей, образованной в результате столкновений частиц. Не может быть ни пространства без материи (вакуума), ни материи без пространства. Мы можем назвать это декартовым «атомизмом», причем атомы здесь настолько малы, что недоступны любому восприятию. По Декарту, мы должны говорить как о пространстве, так и о движении. Материя может существовать без движения, хотя, как правило, декартова материя находится в движении. Вся материя во вселенной всегда сталкивается с другой материей, и изменения происходят через контакт, через столкновения, через внешние стимулы - что философски позволяет делать политические выводы, как у Томаса Гоббса... Между частицами не может быть вакуума, т.е. Вселенная полностью заполнена частицами /.../. Декарт также убрал из обсуждения силы. Силы рассматривались как часть оккультных, мистических вещей, действующих на расстоянии. В картезианской физике силы исчезают, поскольку движение определяет все. В ней нет окончательной причины, как было у Аристотеля. Материя и даже люди просто делают то, что вынуждены делать. Нет измерения цели, предназначения или лучшего использования жизни. Куда здесь вписывается Бог? Бог дал миру его первоначальное движение. Общее количество этого движения во вселенной является постоянным, неизменным. Бог есть Первопричина - и все. После этого все определяется столкновениями. По существу это механическая, "часовая" вселенная: Бог создал мир, а потом отправился пить пиво? Эта концепция движения также удивительно современна, хотя в таком случае модерн начался в середине XVII в. с концепцией импульса Ньютона... Бог изгнан из мира природы. Единственная роль Бога - обеспечить Первопричину. Но Бог остается всемогущим, и все по-прежнему зависит от Его воли. Бог  удален из материи, но полностью трансцендентен.  Природа молчит о природе Бога, она больше не полна вестей от Него. Бог не взаимодействует с миром, чтобы сообщить о Себе. Ренессансный натурализм, в котором природа полна символов, вложенных в нее Богом, исчезает. Мир чисто механистичен, предопределен, а также математически постижим. Нет конечной причины, нет аристотелевских целей... Декарт доказал, что есть благой Творец, но Он просто создал вселенную, заполненную мелкими частицами в движении, и все события после этого творения определены своими причинами. Бог не активный Участник бытия вселенной. Будучи добр, Он не позволит нашим мыслям обмануть нас, поэтому из наших мыслей мы должны прийти к пониманию истинного мира. Но в механическом мире Декарта нет чудес, нет личной веры, нет выбора и нет необходимости в молитве и организованной религии. Какую этику можно извлечь из этого? Никакую, если все вокруг лишь мельтешение частиц /.../ Постепенно последователи Декарта начали вытеснять аристотелизм с престижных академических кафедр в крупных университетах, так что к 1700 г. большинство крупных философов были картезианцами, а не схоластами, за исключением южных, более католических стран" В унисон пишет Оби Тайлер Тодд: "Заговорив о картезианской философии, математик и ученый Исаак Ньютон был настроен скептически. В самом деле, если материальный мир может быть объяснен независимо от Бога (Который есть Дух), Бог может стать лишним, что заложит основу для возникновения современного атеизма. Картезианство на самом деле - это здравая дискуссия. Однако нельзя отрицать, что с зарождением картезианской философии зародился совершенно определенный взгляд на религию - деизм. В отличие от христианского теистического понимания Творца, деистическому Богу не было тесно во Вселенной, но Он предусмотрительно установил законы природы так, что мир стал действовать как заведенный механизм". Ясно, что на таком фоне понимание Ньютоном сил (в частности, гравитации) как "агентов" действия Бога выглядело гораздо адекватнее, и, по крайней мере, рассматривалось как совместимое с теизмом практически всеми мыслителями, которым посвящена данная работа, как и многими другими.Так, в 1699 г. Джон Кейл (1671-1721), молодой шотландский математик и астроном в Англии, опроверг теорию вихрей Декарта и открыл первый курс лекций, прочитанных в Оксфорде по новой ньютоновской философии.  Еще важнее ньютоновская онтология идеального, отсутствующая у Декарта, но воспринятая пуританами и Эдвардсом. В "Оптике" (1704) Ньютон пишет: "Разве не очевидно из явлений, что есть бестелесное Существо, живое, разумное, вездесущее, бесконечное, которое не воспринимает вещи чувственно, но тщательно их воспринимает и осмысливает полностью за счет их непосредственного присутствия в Самом Себе?".
*** Коттон Мёзер - бесспорно, личность титанического масштаба, полноценное исследование которой началось лишь недавно. Введением в естественнонаучное мышление Мёзера может служить 84-cтраничная работа: Hudson J.D. Cotton Mather's Relationship to Science К сказанному о Ньютоне можно добавить, что, составляя еще с 1683 г. "Бостонские эфемериды", К.Мёзер периодически отсылал результаты своих астрономических наблюдений Ньютону в Англию (Bauer R. The Cultural Geography of Colonial American Literatures: Empire, Travel, Modernity. Cambridge,2003. P.157). "Христианский философ" (1721) пестрит упоминаниями "великого сэра Исаака" по многнм вопросам - от законов движения планет до преломления лучей в атмосфере, при этом текст регулярно перемежается выражением благоговейного восторга перед открывшимися христианину Нового времени - после кальвинистов епископа Джона Уилкинса и Христиана Гюйгенса - масштабами Божией вселенной (подробнее см.: Simpson D. Gradual Acceptance of the Copernican Theory of Universe. Hanover, 1917. P.85-96). Cтоит заметить, что это пишет человек, для которого после десятилетий сопротивления со стороны противников пуритан "гипотеза Коперника в настоящее время в целом предпочтительна» и «нет никаких возражений против движения Земли" (Mather C. A Christian Philosopher. L.,1721. P.75-76)! В дальнейшем элементы натурфилософии Ньютона Мёзер пропагандировал наряду с "астротеологией" Дёрхема (см.: Dr. Cotton Mather's Student and Preacher, Intituled, Manuductio Ad Ministerium, Or, Directions for a Candidate of the Ministry. L.,1781. P.165). Совершенно отдельного упоминания заслуживает тема, для чего бостонскому мнимому "инквизитору" и ученому-энциклопедисту это понадобилось, поскольку, ссылаясь на Ньютона как на ученого-естественника, он никоим образом не признавал его неоарианские и антицерковные идеи. Дело в том, что укрепление позиций пуритан в Новой Англии если не подняло их исторический оптимизм, то существенно развило самосознание. Если Инкрис Мёзер разделял с Ньютоном эсхатологический пессимизм премилленаризма (Lovelace R. The American Pietism of Cotton Mather: Origins of American Evangelicalism. Eugene OR,2007. P.70), то Коттон Мёзер, будучи ведущим богословом и историком колониальной Америки, отказавшись от подхода отца и деда в пользу собственного, развил более сложную картину истории. Ее ошеломляющий размах  чувствуется в изданном лишь недавно Райнером Смолински по прижизненной рукописи итоговом трактате "Три рая" (1726): The Threefold Paradise of Cotton Mather: An Edition of Triparadisus. Ed.R.Smolinski. Athens GA - L.,1995. В этой работе, Мёзер дал впечатляющий и сегодня ответ на филологические, исторические и научные вызовы Библии, предпринятые  английскими и континентальными деистами, включая таких, как Гроций, Гоббс, Спиноза, Исаак де Ла Пейрер, Ричард Саймон, Генри Хаммонд, Томас Бернет, Уильям Уистон, Энтони Коллинз и, наконец, сэр Исаак Ньютон. Отказываясь от чистого футуризма в истолковании пророчеств, Мёзер примкнул к умеренно-аллегорической интерпретации Хаммонда, Джона Лайтфута и Ричарда Бакстера. "Три рая" явно бросают вызов многим ходячим представлениям о новоанглийских пуританах и, в частности, требуют критически пересмотреть идею, что к началу XVIII в. Новая Англия продолжала рассматриваться кальвинистскими интеллектуалами как кульминация пророческой истории в виде поручения "изгнанным в пустыню" святым основать Новый Иерусалим. Тем не менее, несмотря на постигший колонии религиозно-нравственный упадок, усталость и разочарования в идеалах, уже давшие обличающую отступников от завета литературу иеремиад, возможность построить христианское общество нового типа не была потеряна из виду и  в XVIII в. Все это, хотя и не смогло оказать влияния вовремя,  было тем не менее ступенькой к более оптимистичному постмилленаризму Эдвардса и ривайвелистов  (нам не удалось достать диссертацию: Whitman J. Cotton Mather and Jonathan Edwards: Philosophy, Science, and Puritan Theology. Bloomington,1993). Для полноты картины стоит добавить анализ, в который вошли взгляды мыслителя на медицину: Cohen I.B. Cotton Mather and American Science and Medicine. N.Y.,1980. Это то, с чего начался длительный процесс христианского переосмысления с оставлением взгляда на эпидемии только как на Божью кару  (последним его всплеском была реакция на Лондонскую чуму 1665 г.) и понятием о возможности побороть болезни как даром человечеству во Христе; это же вело и к преодолению психологических барьеров перед вакцинацией, что с огромным трудом начал сам Мёзер. 
**** До недавнего времени здесь царили явные упрощения, которые изменил только образ "другого Ньютона" после 1945 года. Как известно, связь физики и богословия Ньютона сосредотачивается вокруг причин гравитации и непроницаемости атомов, ибо эти явления он не считал возможным объяснить натуралистически и рассматривал как проявление воли Божией. Для него Бог был невидимой духовной Причиной всего, как он определял Его в Схолии к Книге III "Начал", причем продолжающей действовать в мире (что он отстаивал в полемике с Г.Лейбницем), так что никаким деизмом тут и не пахнет, однако для людей с классическим образованием, не воспринявших тонкой физико-математической аргументации Ньютона, его мировоззрение могло показаться деистическим.  Наиболее взвешенную и в то же время  оригинальную позицию в XVIII в. занял Джонатан Эдвардс, который, как пишет Джордж Марсден, был “глубоко под влиянием Исаака Ньютона, пожалуй, самого важного мыслителя эпохи. Как и многие люди своего времени, Эдвардс была полон решимости узнать все, и как это все укладывается вместе в Божьей Вселенной” (Marsden G. Jonathan Edwards: A Life. New Haven,2003. P.62). Считая Эдвардса "послушным учеником Ньютона", Перри Миллер утверждает, что “религия Эдвардса отличались принципиально от Ньютона в том, что не нуждалась в особом предоставлении Богу причин таких вещей, как гравитация... Рассматривая вселенную как систему устойчивых идей, Эдвардс мог усмотреть, почему гравитация должна иметь воздействие на пространство космоса без какого-либо материального носителя" (Miller P. Jonathan Edwards. N.Y.,1949. P.93). Основанием, которое Эдвардс допустил, чтобы постулировать невидимую устойчивую причину гравитации, был его идеализм: вслед за Беркли и "Оптикой" Ньютона Эдвардс считает, что творение существует как Божественная мысль. "В чем же тогда бытие Вселенной? Конечно, она не существует нигде, кроме Божественного разума”. В конечном счете, “выяснить причины вещей в естественной философии значит только выяснить долю Божьего действия" (The Philosophy of Jonathan Edwards: From His Private Notebook. Eugene OR,2009. P.8, 39). Однако в отличие от Беркли Эдвардс не отрицал существования материи, а в отличие от Ньютона не считал возможным отделить внешний мир от наших способностей и восприятия, полагая, что субъект и данные в его опыте объекты согласуются через идеальное бытие в Боге. Вслед за Ньютоном Эдвардс настаивал, что такие качества, как цвет, существуют, лишь поскольку они воспринимаются глазом через солнечный свет, а не в самих материальных объектах; иначе говоря, он включил оптику и детерминизм Ньютона в свой набросок конкретного идеализма (интереснейшая тема, требующая дальнейшей историко-философской разработки). В то же время Эдвардс сохранял немеханистический взгляд на природу с элементами средневекового символизма, а также отвергал неоарианство Ньютона (и, видимо, Уистона), против которого он направил свой "Опыт о Троице" (Wallace D.D. Shapers of English Calvinism, 1660-1714: Variety, Persistence and Transformation. Oxford,2011. P.221). В ХХ в. начиная со спорной оксфордской работы Фрэнка Мануэля "Религия Исаака Ньютона" (1974) акцент все больше ставится не на деизм, а на реальную или мнимую связь ученого с  оккультизмом, однако эта тема не может рассматриваться на данном материале.
***** Аарон Гарретт резюмирует: "Хотя Беркли признавал гений Ньютона и не сомневался в его религиозной глубине, он полагал, что Ньютон имеет дело с неверно понятыми силами, такими, как гравитация, отождествляя их с абстрактными метафизическими причинами мира, и это принижает значение Бога на руку деистам и атеистам. Беркли был убежден, что исследования Ньютона ведут к выводам, далеким от того, что он сам поддерживал" (Garrett A. Berkeley's 'Three Dialogues': A Reader's Guide. L.,2010. P.8, см. также: Brook R.J. Berkeley’s Philosophy of Science. Dordrecht,2012. P.136-138). В своем эссе 1721 года «О движении» Беркли опроверг идею своего современника Исаака Ньютона о том, что пространство, время и движение являются абсолютными. Напротив, он настаивал на том, что никакое физическое тело не может двигаться или вращаться, кроме как относительно других тел, тем самым по сути предвосхитив теорию относительности. Уже после кончины Ньютона, в 1744 г. Беркли продолжил нападки в "Сирисе", лишь недавно обратившие на себя внимание историков науки (см.:  Airaksinen T. Light and Causality in Siris // Berkeley’s Lasting Legacy: 300 Years Later. Ed.T.Airaksinen, B.Belfrage. Cambridge,2011. P.96-97 ff.; Id. Berkeley and Newton on Gravity in Siris // George Berkeley: Religion and Science in the Age of Enlightenment. Ed.S.Parigi. Dordrecht,2010. P..87-106). Основательный разбор разногласий Беркли и Ньютона, апофеозом которых явился предположительно направленный против Ньютона небольшой трактат "Аналитик" (1734),  выходит за рамки данного комментария, однако в связи с предыдушим отметим, что из западных попыток анализа этой темы до сих пор выпадает колоссальная фигура Эдвардса, критически усвоившего идеи Беркли через Сэмюэла Джонсона (о взаимоотношениях последних см.: Bowsna O.K. Toward a New Sensibility. Lincoln NE, 1982. P.171-202, переписка опубликована Томасом Чандлером: Chandler T. The Life of Samuel Johnson. N.Y.,1805. P.158-205). Сам Джонсон считал идеализм Беркли плохо обоснованным, прибегнув к выразительному жесту: он с силой ударил ногой по камню на дороге (Boswell J. Life of Johnson. Oxford,1998. P.333; см. также Parke C.N. Samuel Johnson and Biographical Thinking. Columbia MO,1991. P.63-64).
****** Американское философское общество (APS), по сей день играющее важнейшую роль в интеллектуальной и культурной жизни США и являющееся одной из крупнейших западных организаций в сфере гуманитарных наук (в 2005 г. 920 членов, в т.ч.772 американских и 148 иностранных из 20 государств), было основано в 1743 г. в Филадельфии Б.Франклином, Д.Александером, Ф.Хопкинсоном, Д.Бартрамом, Ф.Сингом-младшим и некоторыми другими интеллектуалами колоний. Несмотря на длительный перерыв в работе в 1746-1767 гг., с момента своего создания общество привлекало лучшие умы страны; его членами были и всемирно известные государственные и политические деятели (Д.Вашингтон, Д.Адамс, Т.Джефферсон, Д.Мэдисон, А.Гамильтон, Т.Пейн), и ученые и общественники меньшего, но исторически заметного масштаба (Д.Риттенхаус, Д.Мак-Генри, Г.Бидл, Б.Раш, М.Хиллегас, Д.Маршалл, Д.Эндрюс), а также европейцы (А.фон Гумбольдт, маркиз де Лафайет, барон фон Штеубен, Е.Р.Дашкова). В январе 1769 г. общество  объединилось с Американским обществом содействия полезным знаниям под названием «Американское философское общество в Филадельфии, ведущее распространение полезных знаний"; его президентом был назначен Б.Франклин, а в 1776 г. - участник Декларации независимости Ф.Хопкинсон, по протекции которого общество получило в Филадельфии земельный участок, где был построен Философский холл. С 1771 г. общество публикует труды (ныне 5 номеров в год), с 1838 г. раз в два года - материалы слушаний; оно собрало сочинения Б.Франклина, Т.Пенна, Д.Генри и некоторых других американских мыслителей. В 1786 г. общество учредило Премию Магеллана за "достижения в навигации, астрономии и натурфилософии" - старейшую научную премию в США, присуждаемую до сих пор. Другие награды включают премию Барзуна за разработки по истории культуры, премию Джадсона Даланда за выдающиеся достижения в области клинических исследований, премию Льюиса, медаль Франклина и медаль Томаса Джефферсона за выдающиеся достижения в области искусства и гуманитарных наук. В XIX - XX вв. членами общества стали Ч.Дарвин, Л.Пастер, Р.Фрост,Э.Агассис, Т.Эдисон, М.Мид, М.Митчелл, Л.Полинг и др.  Посредством исследовательских грантов, опубликованных журналов, Музея Американского философского общества, обширной библиотеки и регулярных собраний общество продолжает продвигать различные дисциплины как гуманитарных, так и естественных наук.

Перевод и комментарий (С) Inquisitor Eisenhorn