Призрак тёмной королевы

   1.Явление.               
                Она явилась опять, эта женщина, как рецидив застарелой болезни.
Когда-то она, давно это было, сама прыгнула к нему на колени.
Когда-то он, в своём одиночестве, внушил себе влюблённость в неё.
Когда-то она, начала показывать свой негатив, может быть с целью «формирования» этого мужичка.
Когда то она, «позволила» секс, и дрожала, когда у него получалось.
Она уезжала в другой город, и жила где-то там, отвоёвывая законную жилплощадь.
Ему она звонила, он ждал, она приезжала пару раз в месяц для радостных встреч.
Но радость тех встреч, надо было всё же оплатить, как минимум, за проезд.
И он платил, выкраивая суммы из скудной зарплаты.
Когда он, оказавшись на бирже труда, в нищенском состоянии, не смог дать необходимые рублики, она «огорчилась».
Негатива от неё прибавилось, параллельно с радостью встреч, раз в два месяца, всё чаще сверкали искры скандалов.
Поводы возникали из мелочей быта, в основе которых её недовольство судьбой и вспышки неуважения к нему. Так ему думалось.
Он пытался слепить из неё привлекательный образ «любимой» и единственной, отодвигая в сторону всех других, возможных на том месте, которое заняла она.
Но образ лепиться не хотел, он еле-еле удерживался в призрачных рамках.                …Всё же радость, в те времена, ещё их посещала, когда в краткий миг они оба достигали понимания Великой космической благодати. Были удовольствия от бесед при свечах, щемяще-сладкое чувство было, когда он провожал её к вокзалу, когда видел её в окне отъезжающего автобуса и они махали друг другу руками, и ждали новой встречи…
…Однажды, и это тоже было давно, она ехала к нему, именно к нему, в очередной раз, он должен был, по традиции, встретить её у автобуса.
Она слала СМСэски, перезванивались, корректируя её местонахождение, час трепетной встречи близился…
Но накладки вносят свои коррективы, он не смог, тогда, встретить её и впустить в квартиру. Позвонили из спорткомитета и объявили, что завтра утром… соревнования.
Когда она ещё ехала в автобусе, он уже разыгрывал замысловатую партию шахматного турнира в парке, под зелёными кронами деревьев, у аттракционов.
Это был пик их отношений, любовь надо было закрепить, ей развестись с мужем, который встречался с ней в случае крайней необходимости, так как были совместные дети.
Ему надо было готовиться к серьёзным шагам по закреплению этой женщины в своей квартире и судьбе, ибо это был «последний звонок» пожилого человека.
…Всё сосредоточилось в одной точке, в ключе от квартиры, он был, на тот момент, единственный, в его кармане джинсов.
Она, усталая после дороги, пришла в парк, где проходили шахматные поединки.
В перерыве между боями он торопливо устремился к той лавочке, на которую она присела, в летней элегантной одежде, со своими сумочками и пакетиками.
Он сказал:
- …подожди, минут двадцать осталось, и пойдём, дорогая…
- Дай мне ключ, я пойду…
Он заколебался, соображать надо было быстро. Он остаётся без ключа, и может в квартиру не попасть, мало ли что, она устала, когда и куда дойдёт, не ясно…
- Подожди… - умоляюще, но твёрдо сказал он, и побежал к шахматным столам.
Двадцать минут прошли, но её уже не было на той скамейке, и ни на какой другой тоже.
Он принялся лихорадочно ей названивать, но она не отвечала.
Не отвечала, не звонила – день, другой, третий.
Трепетность той встречи обернулась жестоким разочарованием, надо полагать, для обоих, но каждый лелеял свою горечь…
Через неделю была случайная встреча на улице. Она всё, уверенно и чётко, объяснила, и по поводу мобильного телефона, и про житьё на квартире у подруги. Слова её были тверды, никакой вины она не признавала, и целенаправленно шла к скандальной фазе той встречи.
Расстались при её возмущённых уверениях, что она не обязана обеспечивать ему секс, что она, раньше, просто жалела его, так как он был одинок и несчастен, так как не мог найти замену умершей жене, а забота о его, теперь уже выросших детях, тогда, давила его тяжким грузом. 
- И вообще, запомни, между нами ничего, никогда, не было! - кричала она.
- Не было, не было, конечно не было… - с кривой усмешкой соглашался он.
Через недельку, после того «не было», раздался от неё всё же звонок, она, в правильных интонациях и словах, как ни в чем, ни бывало, опять заговорила о всяком интересном, и о своём желании, опять, поучиться шахматной игре у него.
Он обещал, вслушивался в её голос, который проникал в самое интимное. Перезвания, случайные встречи продолжались…               
С грехом пополам склеили разбитое, и она, тогда, снова, появилась в квартире, приняла ванну, одела ночную сорочку, и легла рядом с ним. Раньше она могла просто обмотаться полотенцем, подойти, быстро его снять, и к нему. Ночная рубашка до пят… впервые.
Он потянулся к ней, она молчала, но под сорочкой оказались трусики, чего практически никогда не бывало раньше, в их таких положениях…
Это его удивило неприятно, но когда он понял, что она намерена в них оставаться, когда она твёрдо придержала его руку своей крепенькой лапкой, - его резануло по самому сердцу…
Старичок окаменел, пролежал возле неё некоторое время, потом молча, перебрался в противоположный угол дивана, и свернулся там клубочком.
Сон, тогда, всё же пришёл, а ночное пробуждение показало, что её нет на диване. Она постелила себе в другой комнате.
Утром она бодро чирикала за завтраком, но он был угрюм, и молчал о следующих встречах.
Время шло, она, то появлялась, то исчезала в этом городке, ему звонила, он даже, опять приходил её встречать, вроде как старый друг, она сама порой говорила – «Останусь ночевать у тебя», видимо чутьём угадывая его жалостно-теплое к ней отношение на тот момент.
Но. Она смогла, великий психолог с высшим образованием, с профессией какой-то экономической, отучить его от своего тела, которое всё же оказывало на него магическое действие.
Она много говорила, правильно произносила слова, он уставал слушать, раздражался, порой, время от времени, когда и она гневно раздувала ноздри, произносил банальную фразу – «Скандал – заменитель секса».
Каждый раз она внимательно слушала эту фразу, но ничего не менялось, и только её лицо, не отличающееся красотой, со временем приобретало новые морщинки.
Он помнил, что в своём ослеплении, когда-то искренне называл её красивой.               
               
                ***               
               
              2. Надо больше любить.               
Она завела собаку, и ходила с ней иногда в гости к нему. Собака его принимала благосклонно, но хозяйку она бы защитила.
Однажды, через год, или два, она приехала, и осталась ночевать, собака вежливо ходила по квартире, иногда покорно томясь на привязи поводка, если её свобода доставляла неудобства…
Постелили в зале, легли, рядом, на расстоянии одного метра, покрывала персональные. Она была в достаточных одеждах…. А ему уже надо было заставлять себя к ней прикоснуться. Женщина, тогда, даже спросила, почему ближе не лег…. Он промолчал, пауза затянулась, две песни прозвучали от монитора…
«Я стар, а она всё испытывает меня, движений нежности и понимания от неё нет…» - думалось ему с горечью.
Какой-то фактор психологический ставил заслоны. Дистанция соблюдалась. … Ночь прошла, день прошёл в прогулках с собакой и в беседах, познавательных и ностальгических, с вкраплениями острой приправы взаимных претензий.
И на вторую ночь она осталась ночевать, но признаков любви и желания не проявляла.
-Безобразие, - думалось ему, - лежу как импотент.
Он заставил себя, нашёл желание и приблизился к ней, но рядом оказалась собака, свернувшаяся у её тёплого бока. Он отодвинулся, вздохнул, и сон незаметно накрыл их обоих.
Когда он очнулся, потянуло к ней, собаки не было рядом. Женщина спала, он протянул руки, ощутил всё тело, тёплое и мягкое. Она проснулась, молчала, села, отодвинулась, напряглась, как бы ни понимая и не принимая.… Он уполз в свой угол.
Утром пили чай, делали зарядку на ковре, где была ночная постель. Она щебетала о том, о сём, всё ещё изъявляя желание получать от него шахматные уроки. На этих уроках он, раньше, удивлялся её неспособности постичь самые азы шахматной науки.
Совместная вторая ночь оказала на него тягостное, раздражающе-гневное воздействие. Он сдерживался, хмурился…
Всё же сказал: - Что это за отношения? Тебе что, импотент нужен? По-другому ты можешь себя вести, как то понежнее, что бы был нормальный, человеческий секс, ведь всё у нас раньше было, было, как у женщины и мужчины.
- Секс?! – воскликнула она, -  Как ещё тебе отдаться?! Я что здесь, ради секса?! Там  - она показала в сторону окна – стоят, ждут, заплати, всё тебе предоставят, оближут и приласкают!
-Тише – промычал он – соседи кругом…
Она ещё что-то говорила, потише, поспокойнее, принялась мыть посуду, передвигать чашки на столе…
Он ей рассеянно отвечал что-то, и думал, основательно, думал в своём раздражении и жалости, прежде чем сказать важное:
- Прости меня, но всё, уходи, найди себе хорошего мужчину, будь с ним счастлива, от души тебе желаю. Наши отношения с тобой прекратились. Я лучше буду один, без всяких женщин, как-нибудь доживу положенное, найду, чем заниматься.… Уходи.
Она засуетилась в пространстве кухни, замерла, произнесла, уже однажды произнесённое:
- Как ты меня разочаровал…
Раньше он ей кричал в ответ на её крик:
- Ты тоже меня разочаровала!
В этот раз он произнёс:
- Будь счастлива и здорова. Всё.
Фактически он её выставил за дверь, она понурилась, вздохнула, собралась и ушла, ведя на поводу собачку…
Ну, всё, подумалось ему тогда, надо выкинуть из головы и забыть.
И раньше, когда случались размолвки и скандалы, он, поразмыслив в спокойствии, искал вину в себе, находил и звонил ей в добром расположении духа, то признавая свои «недоработки», то намекая о пересмотре ею собственного поведения. Намек о её поступках вызывал только фырканье, его « вины» принимались более благосклонно…
Тем временем приблизилась пенсия, сначала он достиг её праздничного торжества, а через год и она…
Когда он думал, что всё, он её забудет, и выйдет на новые горизонты, оказалось, что нет…
Она позвонила, и он обрадовался, обрадовался живому человеческому голосу, почти родному.
Говорил в телефон об этой радости и своих сожалениях по поводу зигзагов человеческой
судьбы вообще, и судеб их, в частности.
Она уехала, приехала через год, и посетила его с подругой, хотя знала, что при последних расставаниях было сказано им, что появляться ей в квартире можно лишь одной, что будет означать предложение секса. Он думал, что больше она не придет.
Но вот она опять на кухне, нашлись опять свечи в квартире одинокого холостяка, свежий чай и печенье к чаю. Для него даже прозвучали две песни в дуэтном исполнении гостей, но он не воспринял, он думал, что она нарушила «договор», с недоумением посматривая на странное сочетание её с подругой, толстой, очкастой…
Он помнил, что говорил ей - приходить не зачем, «дружить» и встречаться для бесед можно и на улице.
Случайные встречи на улице были, но она твёрдо следовала каким-то своим планам и влечениям, оставляя неуловимый, а то и явный оттенок пренебрежения. Но, тем не менее, по-прежнему оставалась в друзьях, потенциальных любовницах, с туманной перспективой оказаться женой, ибо одиночество его порой томило, а подступившая дряхлость нашептывала, что эта женщина – его последний звонок.
Да, она была у него последней. Он частенько думал, что это создание ему в наказание за грехи, за ту череду любовно-плотских утех с партнёршами, каждая из которых рассматривалась как потенциальная жена, но все те «поиски-эксперименты» средних холостяцких лет - исчезли, а грех остался.… И женщин было не очень много, но надо было напрягаться, чтобы всех вспомнить в отдельности.
Может, она мстит, думалось иногда ему, за ту палатку, в которую он не пошёл с ней. Тогда она настойчиво говорила, что место, в её маленькой палатке, для него есть. Они были в горном, небольшом походе, но в большой компании, и тогда он переночевал в палатке руководителя тургруппы. С тех пор она им «занялась», смогла обратить его пристальное внимание на себя, и добилась своего. Интригующе-тревожный роман начался. Женщина реализовывала себя, самоутверждалась, он её не отталкивал, но старался держать в тайне истинность их отношений, чтобы её имидж замужней женщины не страдал от него. …Была жалость к ней, за проявлявшуюся потерянность и отчаянность. Он всё больше и больше проникался её особенностями, увлёкся.… Всё было впервые и вновь. Пути их пересекались то у костров, то у эстрадных сцен, то у общих знакомых.… Задерживались первые прикосновения, блестели глаза, воспринимались интонации и смыслы слов в беседах. Когда он «тормозил», она подталкивала, находила темы и задания для компа, которым он увлёкся, была очень и очень рядом. И вот им вместе пришлось встречать Новый год, вдвоём, в его квартире. Конечно, телевизор показывал «Иронию судьбы…». Тогда-то и проявилось первое её, необъяснимое недовольство. Когда они шутили, стали наряжаться по маскарадному, он нашёл в шкафу платье из прошлых женатых времён, с улыбкой предложил одеть его. Она одела, но вскоре одумалась, улыбка сменилась выражением брезгливости. С негодованием переоделась в своё – «Я что тебе, ряженка?!» Он удивился и не понял, но Новый год встретили, обнялись, поцеловались, весьма плотно. Тогда-то и случился первый основательный контакт, тогда она смогла ему сказать, что он её, замужнюю женщину, соблазнил. Он не стал отрицать, но думал, что это ещё вопрос, кто кого соблазнил.
Тот Новый год прошёл, и череда других «Новых годов» тоже.
Были женщины до…, может и во время её, до того как.… А вот что она? Был ли кто у неё, была ли она с кем, ведь он её длительно, время от времени, не видел. Ему многое было неизвестно, только то, что она рассказывала. …Какие-то танцевальные кружки, какие-то пожилые женатые партнёры вальсов, платы за её обучение от этих танцоров, согласованные с их старыми жёнами.… Надо доверять подруге, верить в лучшее, и он, когда-то, был готов сосредоточиться исключительно на ней, невзирая ни на какое её житие на чужой стороне…
… И снова она исчезла из города, после дуэта с подругой. Он вздохнул с облегчением, надеясь, что всё же забудет её, ибо сознание того, что она где-то рядом, доставляло ему беспокойство, а в воспоминаниях о ней появлялось нечто болезненное.
Долго она не звонила, через полгода всё же звякнула, говорить по телефону она умела, и спросила, между прочим, почему не звонил, почему не поздравил с днём рождения…. Он что-то промямлил, боясь её обидеть.
И опять появилась, опять приходила, была почти очаровательной и сосредоточенной, но иногда усмехалась, с загадочным блеском очей:
- Да, я хищница.
… А в нём ещё теплилась какая-то нежность и чувство вины перед ней, сознание, что он не смог ей что-то дать, а дать надо было. Но он, в тоже время, сознавал, что, в своей слабости и несовершенстве, хватается за неё, как за того рака, который на безрыбье рыба…
Она мелькала в городе, появлялась в квартире, несмотря на запрет…. Она многим была как бы другом, так получалось из её слов и судорожных попыток изображения какой-то кипучей полезной деятельности.
Не мог он твёрдо отказать ей, переступать порог его жилища, когда раздавался звонок у входной двери, и её фигурка проявлялась в свете открывшегося проёма. Заходи – и она входила. И также свободно уходила, провожаемая, или самостоятельно, покидая временную остановку зигзага жизненного пути.
Думал он, сопоставлял, прикидывал, и решил совершить серьёзный поступок. Он, по телефону, назначил ей встречу на углу улиц Вишнёвой и Виноградной.
Встретились. Начали разговор, он аргументировал и предложил пожениться, а с мужем и прошлым развестись… Муж где-то жил-был, вовсе ей и не муж, но престижа от его наличия ей, впрочем, хватало.
Она слушала, шли почти рядом, по тротуару, у разноцветных и разнокалиберных заборов домов, домиков, и домишек, среди цветов и зелёных листьев. Когда он выжидательно взглянул в бездонную глубину тёмных её глаз, она отвернулась и фыркнула:
-Нет. Да и разве в такой обстановке делают предложение.
Он был напряжен, а после её «нет», с облегчением вздохнул и подумал:
- Фу, пронесло, а если бы согласилась?
Вслух же сказал, стараясь придать словам вес и многозначительность:
- Подумай, внимательно отнесись, надеюсь и буду ждать.
-Хорошо - ответствовала она довольно благосклонно, но с изрядной долей замаскированного ехидства, как показалось ему тогда.
… Через год эта же история повторилась, он объявил, что второй раз делает предложение руки, сердца, слияния жизненных путей, но третьего раза, скорее всего, не будет.
Очередное «нет», устраивало обоих.
Чувство вины перед ней, не покидало его, она бессознательно этим пользовалась. Звонила иногда, как бы испытывая:
 - Приезжай, забери меня на велосипеде…
И говорила координаты своего местонахождения.
Он приезжал, подвозил, дружил.
Время от времени она в дружеском тоне назначала встречу. То ей надо было помочь передвинуть мебель, самой трудно, то в огородике её поучаствовать с тяпкой, граблями и лопатой – тебе полезно подвигаться, у компа засиделся. Назначала прогулку, они шли, или он вёз её на велосипеде, темы разговоров она находила, извлекала пользу от встреч, но что он у неё на десятых местах, всё же показывала. То покидала его во время прогулки, встречаясь с семейством знакомых, у которого машина рядом прочно упиралась в землю колёсами. Место свободное было в авто, уезжала с ними, потом звонила, - я приду к тебе... на час. То приходила с твёрдым уверением – буду у тебя ночевать, получала звонок от дочери, которая приехала в гости с внуком, которому надо готовить молочную кашку, и убегала готовить кашку.… То…
Он не удивлялся уже ничему.
Летними вечерами он сам, пешком, а чаще с другом-велосипедом, осматривал улицы городка, парки, площади, набережную реки. Во время этих прогулок она ему могла повстречаться, он кивал, и проходил мимо. В другой раз он приближался и шёл рядом, но она так была занята своим, что встреча сама собой получалась короткой, и он мог от неё получить, иногда, на улице, грубость. Но он видел, что она одинока, хочет найти ускользающее нечто…
Время шло.… Как-то он, всё с тем же чувством вины и надежды пригласил её в гости, с жаром утверждая, что неправильно к ней относился, что её надо было любить, любить больше, обнимать и целовать, и что он намерен исправлять и навёрстывать упущенное.
На встречу, она согласилась, выбрала день на следующей неделе, среди плотного графика «важных событий». Добрые люди снабдили её информацией о его прежних дамах, что она и держала в голове, пропуская его тёплые слова и уверения в добрых чувствах, что воспринималось, хоть и с ироническим холодком, но с приятностью. А то, что он стар, изношен, ни на что не способен, так это само собой, и прежней дрожи ему, уже не возбудить.
То, что она поспособствовала его импотенции, о том не думала, и что есть, так тому и быть.
Осенним вечером он ждал её в гости.
Она что-то там совершала в это время, творческо-дружеское с несколькими подругами. Какой-то фильм, какая-то книга, или статья к фильму – всё важное, необходимое, интересное и актуальное.
Она упорно порывалась прийти к его компьютеру вместе с подругами. Но он сказал, что она ему нужна одна.                ***               
               
                3. Как кот.               
            - Ладно, – сдалась она, и назначила точку, в которой он, в темноте улиц, должен её найти и доставить на праздник назначенной встречи.
… Зажгли свет в прихожей, он обнял её, прикоснулся губами к щеке, она стерпела, не снимая пальто и зябко поёживаясь.
На кухне пили чай с шоколадом и прочими яствами, горели свечи, текла беседа обо всём и ни о чём. Всё те же намёки на тёплые чувства, пытались насквозь пронизать серые оттенки полотна той встречи. Он прикасался к ней, и невзначай, и преднамеренно, она была настороже.
Пошли к компьютеру, устроились на диване, она оставалась в чёрном пальто, говорила, что холодно.
Сменялись картинки на экране, звучала приличная музыка, он прилёг рядом с ней, взял за руку, погладил, придвинулся вплотную к чёрному пальто, погладил руку, нашел тонкие пальцы другой руки…. Она позволяла почти безропотно, но произнесла:
 - Как кот-лизун…
Когда настала пора уходить, он сказал, что проводит, ей было всё равно, - провожай.
Он купил и конфеты, и зефир, и чистый шоколад, и прочие подобные излишества ради неё, хотя сам всего этого не ел…. Она знала особенности его питания, а потому спокойно и равнодушно приняла пакет со сладкими подарками.
Пошли. Ожидаемая, но отрицаемая досада настигла его на ночных улицах совместного с ней пути, в свете скудного электроосвещения. Зыбкая морось господствовала в темноте, на асфальте проявлялись небольшие лужицы, которые внимательно вслушивались в звуки их совместных шагов.
Он говорил, слова гасли в обступившей их влажной черноте:
 -  …Хорошо, предположим, я буду счастлив и успешен без тебя. Это, предположим, последняя наша встреча, у тебя уже и билет куплен. У меня всё наладится, я найду настоящую, хорошую подругу жизни, а ты найдешь того, кто нужен тебе. Как ты отнесёшься к этому потом...?
Она отвечала:
 - Посмотрим.
И находила новую тему для монолога, которым владела вполне искусно.
Положенное количество шагов было пройдено, расстались коротко и скупо. Он оседлал велосипед, и, не оборачиваясь, устремился к своему логову. И уже тогда, в черноте и липкой мороси, начал с гадливостью вспоминать интонации и прелюдии «кота-лизуна».
Всё. Забыть. Вычеркнуть. Не звонить.
С каким-то мазохистским восторгом он удивлялся сам себе, – какой великий психологический труд проделала эта женщина. Теперь у него стойкое отвращение ко всему женскому полу, пусть он распрекрасен, важен и необходим. Он теперь точно знал, что за всеми прелестями и прекрасностями стоит расчётливый, в своей, якобы, спонтанности, человек. Он теперь знал и видел, что в этакой слабенькой женской фигурке сидит здоровенный мужик и командует стратегией и тактикой кокетства и соблазнения, получением выгоды и достижения успеха, превосходством и блаженством женского эгоизма.
Всё проходит, прошло и это…. Жизнь продолжалась, смерть не приходила, здоровье менялось в согласии с законами старости и одряхления, сознание боролось за функции организма, подключая, согласно полученным знаниям, подсознание. Оно, сознание, боролось за хорошее функционирование мозга с помощью правильного питания и убеждения, чередованием и разнообразием отдыха, сна, напряжениям и расслаблениям мышц.
Смысл жизни искался, и находился, по-прежнему.
Ясно обозначилось понимание, - всё имеет свой конец, особенно жизнь человеческая, а потому, надо многое успеть, узнать, сохранить, отобразить и дать людям, для того и появились – компьютер и интернет.
Есть мир шахмат, в нём есть свой личный интерес, для него тоже нужен мозг, здоровье и целостность натуры.
А женщины.… Ох, женщины! С ними можно и нужно говорить, интересно и заинтересованно, но издалека, на дистанции. Можно любоваться ими, но без вожделений. Касаться их… если и нужно, то с великой осторожностью, а лучше и вовсе не касаться. Если что,  – упал-отжался, сел в позу лотоса, очень помогает.
Вся любовь идёт изнутри индивида, всякое желание великого плотского удовольствия идёт изнутри, из основ древних, биологических, а чистая Любовь, без биологического подтверждения, нечто столь эфемерное, что лучше ей дать имя другое, например – Вселенская Благодать.… Но причём здесь голые тела, судорожно сжимающие друг друга, чтобы потом отвалиться в изнеможении, ждущие, когда нахлынет новая волна вожделения, чтобы загасить её в теле «любовного» партнёра.
Так думалось ему. И он знал, что рядом, что, за каждой женщиной стоят мужчины. Знал, что задача женщин – проверить мужчину, выбрать его, а если что, сменить. Он знал, что тяга женщин к жизни велика, больше мужской, но он знал ещё – в человеке, несмотря на пол, есть доля женского и мужского, а вот в каких процентах, сугубо индивидуально.
Практика жизни показала, - если хочешь любви женщины, надо преодолеть, победить, то мужское окружение, что создаётся вокруг неё. Сил для этого больше всего в молодости, когда и сам ты хорош собой, и прекрасный пол автоматически реагирует на твои бессознательные и сознательные посылы, когда ты сам способен оказывать гипнотическое воздействие своей аурой мужской молодости. Но ты не один на свете, таких молодых и рьяных много, даже больше чем женщин молодых, им есть из кого выбирать. Потому и заключаются настоящие браки в молодости, потому и трагедии отвергнутой любви, потому и детишки идут по улицам с молодыми мамами, которые само воплощение невинности, очарования, и торжества жизни.
Так думалось ему, потрёпанному прожитыми годами пенсионеру, который окунулся в мир литературы и компьютерных новостей, и почти забыл о ней, последней.
Долго она не звонила, а он грешник, думал, когда она вспоминалась иногда, что лучше б она совсем не звонила, хотя из потаённых глубин его натуры, вкрадчивый голосок злорадно нашептывал, - А пусть позвонит, пусть….                ***               
               
               
        4. Некому звонить.               
           Сам он звонить ей ни в коем случае не собирался, хотя и звонить-то особенно уже было и некому, ибо многое прежнее исчезло.
Остались немногие из друзей, которым если звонить самому, то только в очень редких случаях, по делу. Разве что детям иногда позвонить, но тоже по делу, по поводу, какой-нибудь пришедшей бюрократической бумажки, или по поводу дня рождения. Дети и сами звонили, но иногда, а встречи с ними редки, но он к ним и сам не стремился, сосредоточившись на мире своего собственного восприятия доступной ему окружающей действительности.
Он ей не звонил, и забывал, но пришла очередная Весна, и номер мобильника показал, в начале мая, цифры, означающие, что это Она…
Он сразу вспомнил её, вежливо, доброжелательно, но ничего не обещая, поговорил.
Через неделю, или две, звонок от неё опять, - она, скоро, приедет в город, у неё есть интересная тема для него, нужно кое-что от компа, в интернете посмотреть, к тому же…
 - Хороший повод – ответил ей он. – Если тема заинтересует, займусь, умеешь ты зацепить, как когда-то Конрадом Лоренцем, его «Агрессия» частенько мною вспоминалась и цитировалась…
Он говорил, а сам думал, - Зачем, зачем…
Ещё был звонок от неё, всё о том же.
Майские недели проходили, - вторая, третья…
В это время, по телефону проводному, городскому, случился звонок от старого друга, товарища туристических вылазок. Он сказал:
 - Херцмин умер, полчаса назад, ты там, рядом живёшь, подходи, мне Тамара позвонила, плачет, я иду за велосипедом…
Во время этого звонка, странно-неожиданного, он был уже собран к походу по магазинам, которые функционировали после 18-ти часов, но пошёл к тому подъезду, где квартира Херцмина.
Несколько человек с озабоченными лицами стояли у подъезда. Он, молча, кивнул знакомому, вошёл в подъезд, стал искать нужную квартиру, везде было тихо, он не решался позвонить. Вскоре появился друг, который ему звонил, а женщина, идущая вниз по лестнице в подъезде, сказала, что Херцмин и Тамара в беседке, на улице.
Да, что-то у беседки, накрытое простынёй, это и был Херцмин, там же, с уже заплаканными глазами, была и Тамара.
Стояла, невдалеке, машина «Скорой помощи», ожидался приезд милиции.
… Он вспомнил, как однажды Херцмин, встретив его на улице их соседского проживания, улыбаясь, завёл разговор о женщинах и холостяках, и о ней, чьё имя…. И выжидательно-заинтересованно замолчал, как бы вспоминая и ожидая помощи.
Он назвал её имя Херцмину.
 - Да, да, она! – с воодушевлением продолжал Херцмин, описывая прелести её как рассказчицы, эрудированной, интересно повествующей, прекрасной собеседницы и весьма хорошенькой женщины. Почти с восторгом говорил, что имел счастье общаться с ней в гостях у друга.  ... У того самого, который и позвонил нынче о смерти…
 - Так вот, - продолжал, тогда, Херцмин, - Что же ты теряешься, почему ты не с ней? Или она не такая?
 - Я не такой. Она на высоте, – ответил он тогда Херцмину.
И вот, Херцмин окончил свой путь, как-то нежданно-негаданно, хоть и заботился о своём здоровье основательно, разделяя людей на две категории – медиков и немедиков. Себя он относил к медикам…
Милиции ещё не было, а в магазин надо, и он торопливо ушёл от холмика цветной простыни у беседки, в зарослях трав, лиан, цветов и деревьев.
…В одном из продуктовых магазинов у прилавка оказалась Марина, высокая, стройная женщина, длинноногая, с точёным, почти миниатюрным лицом, и с причёской пышной, яркого цвета пламени костра.
Она бросила на него взгляд заинтересованный и приветливый, видимо, помнился тот случай, когда они смело, встретились взглядами…
Но прежде чем так смотреть, кое-что этому предшествовало, а именно, – её к нему обращение – дедушка. Он не раз бывал в этом торговом пункте, и, запомнив обращение, завёл об этом разговор – несколькими удачными фразами привлек её внимание, обыграл слово «дедушка». Поинтересовался, прямо в лоб, а сколько лет ей? Она о возрасте ответила без кокетства, что частенько бывает у других, зато с юмором, прибавив – уж, не на свидание ли с ней он готовится, добывая анкетные данные? Он отшутился, - конечно, будем вместе хорошо смотреться, такая дама, а рядом шпендик, зато весь седой и умудрённый. Шутили. Улыбались. Она заинтересовалась, скучающе-непроницаемое выражение глаз и лица, исчезло.
Всего несколько фраз…
Был случай ещё, когда они перекинулись несколькими фразами о здоровом образе жизни, купании в холодной воде, туризме, о людях, которые им приходятся общими знакомыми…
В следующий раз он увидел её у прилавка с визитной карточкой на груди «Продавец Марина Верёвкина»
Он всмотрелся и прочитал:
 - « ПродАвец МАрина…»
Она быстро поправила:
 - Марина…, - но поняла шутку и улыбнулась:
 - МАрина, МАрина…
Голос её был низкий и бархатный.
…Опять, по необходимости он заходил в этот магазин. Однажды она оказалась на месте. Стояла, ждала, и смотрела, как он приближается быстрыми шагами, на ходу строя приветливо-восторженную гримасу с возгласом:
 - О-о, кого я вижу!
Ещё издалека он поймал её взгляд, по инерции надвинулся на самый прилавок, согнулся вперёд, и приблизился, лицом к лицу, очень близко. Она смотрела прямо, не отодвигаясь, глаза в глаза, и он увидел огромную синеву, огонь синего пламени!
 - Ого, о-го-го – сказал он, слегка отпрянув, и добавил, - Чуть не упал! Вот это полыхнуло оттенком синевы!
И все черты её лица показались ему столь милы, что действительно, хоть падай. Он даже подогнул колени, но удержался.
Марина ответила:
 - А у самого глаза голубые.
О дедушке уже речи не было. Он был в тот миг почти счастлив, и очень благодарен за этот излитый на него синий огонь. Он понял, что этот миг он не забудет никогда, но знал, что всё в жизни бывает лишь однажды, и уже боялся в дальнейшем неосторожно расплескать подаренную чашу живой человеческой теплоты, хотя и влекло его к этим глазам, к этому голосу. Чувство призывало, но разум нашептывал, - Что ты ей можешь дать, что предложить, пусть ей уже за пятьдесят, и не ясно о муже, есть ли, нет ли; сын – есть, это он понял из обрывков фраз, когда продавщицы беседовали между делом в своём кружке…
… В тот раз, когда смерть настигла Херцмина, он вошёл в магазин слегка ошарашенный, встретился с ней глазами, но отвёл их в сторону, опять взглянул на неё с грустью, и серьёзно сказал:
 - Должен сообщить неприятное известие…
Он заметил, что слово «ревизор» хочет появиться, а потому не дал развиться её улыбке, и без паузы продолжил:
 - Только что умер Херцмин, старый товарищ по горным походам.
 - А кто это? – серьёзно спросила она.
Он объяснил. Марина кое-что уточнила для себя.
Городок небольшой, почти всё старожилы друг друга знают.
В совместной ауре печального настроения он произнёс:
 - Вспомнился Булгаков, «Мастер и Маргарита»… «– Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер».
Слушательница понимающе кивнула.
Он добавил:
 - «…Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже разлила»…. Масло оказалось разлитым…
Он покинул торговый зал, ушёл, с рюкзачком на плечах, где минимум всего необходимого и купленные продукты для одинокого холостяка. Подошёл к подъезду, где всё ещё лежал Херцмин, … на простыне, с разбитым, при падении со скамейки, на которую он присел, виском.
Сердечный приступ… Тамара покинула его ненадолго, отдыхающим, после совместной поездки на дачу, Херцмин был за рулём.… Вернулась через пару минут – уже лежит, уже не двигается, на асфальте у скамейки.
… Он помог погрузить труп в катафалк, помог занести его в морг, через два дня принял участие в похоронах. Батюшка совершал обряд, люди крестились. Запомнились слова священника, которые были сказаны как бы сверх обряда, «Все мы уходим, оставляем тело, Душа же наша определяется в хоромах Небесных, Божьих. Никого не минует чаша сия. Поступки наши здесь, на тверди земной есть мерило назначения пути дальнейшего. И если здесь жил с Любовью и благоволением, то и там будет почтено тем же…»
Гроб погрузили в катафалк, все поехали автотранспортом на кладбище, к свежевыкопанной могиле.                ***               
               
                5. На кладбище. О главном...               
             С другом поехали на велосипедах, и потом, среди людей, крестов и обелисков, ему подумалось, что и было сказано в тот же день товарищу:
 - «Люди остаются людьми, даже на кладбище, один покойник молчалив, сосредоточен и многозначителен…»
Друг кивнул.
Он добавил:
 - Даже там, у могилы, мне успели сказать несколько колких слов. …Все занимали свои места согласно рейтингу в группе у гроба. Я оказался, случайно, хотя случайного ничего нет, если верить писателю Михаилу Булгакову, рядом с Аллой. Вот она то и сказала, что задумайся, почему к тебе не подошла Надя, хотя, знаю, она твоя родственница, но стоит и общается с коллегами по работе. Мы с Аллой вполголоса переговаривались, и она мне сумела ловко намекнуть, что у неё есть «свежий» парень, моложе её, что они счастливы вместе. Тут же перешла к своим  внукам,у неё пять, и есть одна внучка,которая уже на втором курсе филологического института. Вот такая бабушка – и Алла победно метнула взгляд через плечо на меня.                - Бабушка…, надо же, весьма старушка хороша, в костюме брючном формы округлы и нежны… –, отвечал я ей, чуть отступив и проведя взглядом по всем формам. Она пробормотала чётким своим голоском: - Тебе всё это вовсе ни к чему.      
               
Сверкнув очами, хмыкнув, отвернулась.               
Я прошептал из-за спины её: - Не нравится?               
Нет, – получен был ответ.               
Это хорошо, –  ответил я. И кончен разговор, и разные дороги.
Алла была давней общей…знакомой. Соседкой друга и подругой жены друга.
Известно, что она любительница мужчин, и выбирать она умела, чутьём угадывая слабаков, коих презирала, к коим причисляла и его, всегда соблюдалась дистанция и барьер колких слов. А он ей отвечал, что она не в его вкусе, и нравятся ему ласковые и понимающие, а все случайные разговоры с ней кончаются одним, лишь иглами и неприязнью.
 - Какой же от тебя исходит негатив, ты полон ненависти.
 - Вот и опять ты принялась дерзить и ненависть свою ты льёшь. Иначе не умеешь?
 -  О, нет! Я и нежна и ласкова, и знаю, где нужно промолчать, и своего мужчину понимаю.
 - Вот, вот. Когда они тебе всё нужное дают, ты можешь скромно взор потупить, а на таких как я – отыгрываешься злобно, натуру истинную кажешь мне!
 - Да что ты понимаешь!? Знаю, завидки тебя берут, ты в зеркало гляди, что нынче из тебя, когда то был на человека схож, теперь же гимн одиночеству поешь.
И становились больше Аллы круглые глаза, и крылья носика столь хищно раздувались. Была она и круглолица, и миловидна, с фигуркой ладною и складной, и нрава бойкого, с контролем чувств и слов, по физике учительницей, в общем. И будучи на пенсии, как репетитор, давала платные уроки школьникам, и денежки любила, и себя. К мужчинам страсть имела, но не ко всем. И нервов много из-за мужчин трепала.
Совсем недавно, как было другом ему сообщено, повздорила изрядно с Радмилою из Магадана, та на лето являлась в их городок. Был у Радмилы в Магадане муж, конечно, был, но здесь, как без любовника прожить!? Прошлым летом имелся парень, из здешних, у неё. Красавчик тот, вполне способный был, высоких чувств, накал с ней разделить. Она уехала, а парень то, остался. В то время металась Алла, оставшись, снова, без любви, Радмилин фаворит бродил в тоске, утешился он Аллой, и с ним была она покорна и нежна. Всю зиму пара жизнью наслаждалась. Весной Радмила прибыла, восстановила статус-кво, изменника с главой склонённою… простила, и он слезами грудь ей окропил. А бедная же Алла, сражалась с неверною женою, но силы были не равны, хотя соперницы и стоили друг друга. Где ж Алле нервов напастись, и фитнес, и палки лыжные в ходьбе, ей слабо помогали.
Были у любвеобильной, но требовательной женщины, детишки, прижитые  в законном браке. Но муж… развёлся с нею, и исчез.… Она же энергично принялась бороться за счастье, так как и пару дней, ей без мужчины тяжко было, и поменяла их… изрядно.                Да, известна, Аллочка ему, в прошлом встречи. На сцене бывала рядом с ним – давным-давно, когда-то.
И в горах вместе, на пике зрелых лет, в компаньях туристических бывали. Сидели у костров, где он вещал, что деньги будут людям не нужны, без них сумеют в честности прожить, все осознают – излишки не нужны, для общества усилья индивидов будут, животных всех повыпускают люди на свободу, и мяса – ни, ни, ни!
Она над ним смеялась, вращая палец у виска, ведь он придумал невесть что, без денег?! Ха, ха, ха! Без мяса?! Ха!
Он отвечал:
 - Да разве ж это я!? Философы, писатели, фантасты про то писали, назвать имён авторитетов много можно, И Шекли Роберт, и Стругацкий, Булгаков о царстве Истины писал! И в Библии о том же можно прочитать…
Авторитеты несколько гасили порыв сарказма Аллы, талантливой во многом – она и продавщицей могла успешно потрудиться, вот потому и были, деньги, святы для неё.

… Когда Херцмина гроб нашёл приют в земле сырой, он с другом, который о смерти звонил ему, решили отправиться утром следующего дня в поход велосипедный, на Природу. Едва поднялось Солнце, два старика крутили уж педали. Вращали их несколько часов, на лесных дорогах у широкой реки. На мысе Крутой Наволок развели костёр, заварили чай, помянули им Херцмина, сварили картошку, много купались в прохладной воде, а к вечеру вернулись в город, и по домам. Он опять запустил компьютер с интернетом, с литературой, шахматами, и подборкой новостей от Яндекс.Дзена…
Прошла неделя после велопохода. Звонок у двери подал свой голос, он надел шорты и открыл дверь.
Она.
Явилась опять.
Как рецидив застарелой болезни.
 - Заходи, - сказал он.
Она знала его кухню, спокойно воспринимала упорядоченный холостяцкий бардак и налёты пыли как на кухне, так и во всей квартире.
Она рассказывала нечто новое, вспоминала доброе старое. Иногда он улавливал запах, исходящий от неё, и он, уже, не привлекал – там появились болезненные нотки.
Выглядела рассказчица умудрённой.
Сварили картошку, со всеми необходимыми добавками, он приготовил обычное своё блюдо – перетёртые, совместно, свеклу и морковь. Заварили чай, под рукой оказались мёд, халва и сырки – «Дружба» и «Городской». Он зажёг свечу, которая прочно стояла в стеклянном фигурном стаканчике, наполненном воском предыдущих свечей.
Он поведал, что его позвали на шахматный турнир, который  состоится завтра.
Она говорила о внуке и очаровательной, но целеустремлённой четырёхлетней внучке, умеющей за себя постоять. Сам собой возник, в диалоге, вопрос о будущем внуков, да и всего Человечества.
Он вспомнил роман Артура Кларка и сказал:
 - Среди всяких возможных Апокалипсисов, которые пророчатся Человечеству, есть и такой, где Последний человек остаётся на Земле рядом с одним из Свехправителей, и они с удивлением и грустью наблюдают, во что превратились, и какую силу имеют дети исчезнувших людей. Люди, в нынешнем их состоянии, как вот мы с тобой, исчерпали своё предназначение, а их дети, мощные экстрасенсы, все – триста миллионов, объединяются в один отряд. Эти новые люди напрямую, мысленно, по настоящему, подключены к Сверхразуму, который…, и Бог, и Создатель. Это и есть «Конец детства» всего человечества. Так что мы с тобой, как и все наши знакомые, ещё младенцы, и довольно жестокие детишки. Любим смотреть на то, как мучают быков матадоры. Войны, бытовые и глобальные, весьма нам по сердцу, когда мы побеждаем.
 - Ах, бедная Земля, легко ей просто развалиться, огромный астероид прилетит и бухнет в Океан. И взрывы бомб ядерной войны стереть людей способны. И загрязнения, и вирус…, да инопланетяне хотят прибрать к рукам планетку нашу. Что за Сверхправители?
 - Так назвали их сами земляне. Представь. Живём мы в начале 21-го века. Грыземся за территории, за газ, нефть, за деньги, маршируем, готовимся к войне. Оружия – море, океан, а всё мало. Мы же с тобой знаем, что внутривидовая борьба – наиболее важная угроза для существования человечества. Так вот. Однажды, во всех небесах Земли-матушки появляются огромные космические корабли, они так расположены, что все люди их видят. (Потом  оказывается, через столетия, что кораблей всего парочка была, а остальные все - проекция, но нашим долго было невдомёк.) Это, конечно, из космоса, друзья пожаловали. Ну, всё, думают люди, это враги. Пытаются своим оружием «защищаться». Не тут-то было. Пришельцы раз в сто умнее самых умных наших. Они контролируют все СМИ, и с помощью их сообщают людям, что они не захватчики, а опекуны, что люди подошли к той черте, где возможны разрушение и гибель планеты и всего живого. Они, пришельцы, этого не допустят, будете жить, как и прежде, но мы вам кое-что не позволим, и будем корректировать. Доступа к важным кнопкам сразу не получили. Все существенные конфликты умело гасили в самом зародыше. Спеленали, в общем, людишек, тем оставалось только ласково отвечать – Агу, агу. Запретили кое-что, и жестко добивались исполнения запретов. Запретили, например, издеваться над животными. Кровожадные испанцы решили всё же свою любимую корриду провести. Выскочил бычок, рогами помотал, попрыгал, тут к нему матадор и пикадор подступили. Вонзает красавчик элегантный ловко, бандерильи в бока собрата меньшего. И тут, все люди, что это видят, валяться с ног от боли – двадцать тысяч зрителей. ...И так проходят годы в новых условиях. Люди привыкают. Меняются поколения. Диалоги со Сверхправителем осуществляются. Руководитель ООН беседует с ним, но вид свой он, Сверхправитель по имени Кареллен, до поры, до времени скрывает. Диалоги можно видеть всем желающим по СМИ. Лет через сто эта тайна, которая мучает людей – как выглядят Сверхправители, откуда прибыли, из каких миров и цивилизаций, начинает приоткрываться. Вид их для нас страшен, но, как в сказке про красавицу и чудовище, ужасное становится милым. К рогам, чешуе, хвосту и перепончатым крыльям, трёхметровому росту, привыкают сначала дети, так ловко всё организовали пришельцы, а потом и все остальные. Они, эти пришельцы, из развитой, древней цивилизации, которая достигла пика и оказалась в тупике, под контролем Сверхразума, который издалёка даёт им задания, а они, хвостатые и крылатые, покорно исполняют. И на Земле они по воле своего Господина, наблюдают за людьми, в космос их не пускают, ждут сами, как и люди, что дальше будет. А случилось вот что, стали появляться дети со сверхспособностями, сначала один, который перемещал своё сознание в другие Галактики, в различные миры и цивилизации, и говорил об увиденном маме и папе. Потом девочка появилась, которая ещё в колыбели могла взглядом поднять игрушку и та двигалась в любых направлениях. Убрать эту игрушку родители не могли, она висела в воздухе прочно, девочка мысленно сообщала матери, что ей нужно, и та исполняла. Время шло, таких детей стало появляться больше и больше, организовывался их новый мир. А люди старого образца, как мы с тобой, получили от созерцания этих детишек шок и уныние, так что утрачивали желание и способности иметь детей, доживали до глубокой старости и исчезали. А новые люди тренировались, объединялись, набирали силу, развивались, подключённые все друг к другу и к Сверхразуму, который дал им тело нетленное, дал долголетие неопределенно долгое, внешний юный облик, источник жизненной энергии из глубин Космоса. Их сообщества в триста миллионов хватало для непостижимых планов Сверхразума. Эти существа, назвать их людьми уже нельзя, строились в какие-то геометрические фигуры, двигались в каком-то порядке, с каким-то смыслом, замирали неподвижно на несколько лет. Убрали с неба Луну, всех зверей, остались на голой планете…. Это и наблюдали – Последний человек по имени Ян, и Сверхправитель по имени Рашаверак. И Земля стала исчезать, с нею и созерцатель Ян, Свехправители в грусти улетели. А новое, преобразованное, то, что было когда-то Человечеством, использовало планету Земля для своих нужд. «От Земли не осталось ничего. Те высосали всю ее плоть до последнего атома. Она питала их в час непостижимого, неистового преображения, как плоть пшеничного зерна кормит малый росток, когда он тянется к Солнцу», - так оканчивает свой роман  Артур Кларк...  Вот тебе один из возможных сценариев - какие-то 400-500 лет, и... исчезла Земля, но можно утешиться - потомки наши есть, где-то в космосе...                ***               
               
               
          6. Где она живёт?

                …За окнами надвигались сумерки, чаю напились, наелись, она погасила свечу на кухонном столе, пошли к компьютеру.
Вполне приличная встреча старых друзей.
Но он знал – она неприкасаема, как бы ни были хрупки её плечи, тонки пальцы, как бы ни была соблазнительна её фигурка, как бы ни помнили руки всю обширность и шелковистость её запретных мест. Она неприкасаема.
Только разговор по необходимости.
Ему думалось, - Чего же она всё-таки хочет, зачем пришла, она, эта женщина, ставшая неприкасаемой.
Раздражение поднималось в нём, но он его гасил, гасил.
Беседовали. Он её развлекал показом и рассказом об интернет-наработках, появившихся сравнительно недавно в его быту.
Она говорила о книге, которую она может ему, принести, которая должна была его заинтересовать в теме войны, памяти и правды. Кое-что вещала о своих заботах в этом городе, намекая о той помощи, которую он мог бы ей оказать.
Он не спрашивал, где она живёт.
Не собирался её провожать. Молчал о многом, ничего не обещая.
Она была неприкасаема. И всё же он коснулся её, причём целенаправленно, когда речь зашла об иллюзорности Бытия, о призрачности и условности исторических имён.
Он сказал, что те имена в истории, которыми мы оперируем, это лишь символы, наше представление о них, и ничего реального там практически нет.
Он сказал, что мир наш, вообще, виртуален, иллюзорен, продукт чьей-то мысли. Мир этот проявляется только тогда, когда на него обращают внимание, концентрируются на каком либо объекте. Тогда этот кусочек виртуала становится доступен всем нашим органам чувств, которые имеются в наличии, в тех же рамках мысли Создателя. То есть, мы можем исследовать то, на что обращаем внимание.
Когда мы отворачиваемся от объекта, другая сторона виртуала становится доступной нашему зрению и всем чувствам, а то, что за спиной – исчезает. Нет необходимости в показе, в проявлении. Природа экономна, говорил он.
Вот ты у меня за спиной, на диване, я слышу иногда, только твой голос, но есть ли ты, вопрос, это мне неизвестно. Если я отвернусь от компа, и повернусь в твою сторону, мир компа исчезнет для меня, но проявится кусочек мира, где находишься ты, но я всё ещё не знаю уверенно, есть ли ты, или всё же это иллюзия. Если я коснусь тебя, - Он сжал пальцами её голое колено, прикрытое выше платьем, - тогда мир, в котором ты, проявится полнее.
Он всё почувствовал под рукой, всю мягкость её плоти. Она молчала и не шевелилась. Он убрал руку.
… Говорили ещё о чём-то, но время зашкалило за 22 часа.
Он произносил слова, что хочется уже спать, что устал, что завтра соревнования.
Она стала собираться.
Он сказал, что пойдёт забирать велосипед, пристёгнутый у подъезда. Она ответила, что по его наличию она поняла, что он дома, обрадовалась и велосипеду и ему. С этой радостью и нажала кнопку звонка в его хоромы…
Пауза в прихожей…
Он открыл дверь.
Она начала спускаться вниз по лестнице.
Он замешкался, вернулся, взял почему-то, карманный фотик, который всегда носил с собой, и ещё сотовый телефон сунул в чехол рядом с фотиком.
Заспешил следом за ней, вышел из подъезда. Её уже не увидел в свете лампы над входом в подъезд, и в ночной темноте её тени не было. Гостья… исчезла, в неизвестном ему направлении.
Он отомкнул замочек цепочки, взял велосипед, понёс…
Горечь от её посещения осталась.

… На следующий день он бился на шахматном турнире, в шуме и гаме праздничной суеты, на площадке набережной реки, у здания администрации. Организаторы решили провести турнир именно там, и так, чтобы люди проходили и видели движения фигурок по чёрно-белым клеткам. Это, может, и популяризировало шахматы, но дурно влияло на многих шахматистов.
Доигрывали уже в потёмках. Ему пришлось последнюю партию играть с лидером, который изощрённо и неутомимо гнул линию свою, и получил законную единицу, ему же достался весьма огорчительный финальный ноль.  И хоть место у него оказалось призовое, третье, всё же был недоволен, спешил уехать с этой площадки, где много разных людей, вещей и предметов. Собрался, сел на велосипед, поехал, не дожидаясь наград, благо был у него попутчик, такой же шахматист.
Ему позвонили по сотовому, - Вернись! Тебя ждут деньги и грамота. Он отвечал, что отъехал уже далеко, и не вернётся…
Дома он, в оттенках раздраженного состояния, включил комп, нашел Международный шахматный интернет-сайт, где был завсегдатаем. Руководствуясь пословицей – «Клин клином вышибают», - засел за шахматные баталии не на шутку, проклиная, по эту сторону экрана, тех, кто его обыгрывал, кто подмечал, кто не пропускал. Ненавидел тех, которые отнимают у него кусок рейтинга, добываемого огромными усилиями. Больше всего, едва признаваясь в том, ненавидел сам себя, упрекая в трагических интонациях дурную голову. «Врагам» шипел и вскрикивал, «сволочь», «гад», «умняк», «радуешься, зараза»…Это невинное развлечение-отвлечение, можно было позволить себе по эту сторону экрана монитора, когда перед тобой одна шахматная доска, а под рукой «мышка», чтобы двигать изображения фигурок, когда лишь один Господь Бог, как казалось ему, наблюдает за тобой.
В битвах с живыми людьми, с твёрдыми фигурами и пешками, которые надо переставлять собственной рукой, нажимать на кнопку часов, надо вести себя корректно, уважать противника, пожимая его реальную руку до поединка, и после…
А потом, жалость. Жалость к человеку, который тебе проигрывает. Его надо добивать, ему и так плохо, как бывало и тебе. Но расслабляться нельзя, - твой противник отчаянно ждёт, когда ты ошибёшься, чтобы возрадоваться от промаха твоего, перейти в контратаку и победить самому. Проиграть, при желании, теоретически, можно всегда, лишь бы у противника была пешка. Всегда можно согласиться на ничью, лишь бы противник принял её, когда ты в выгодном положении. Не все соглашаются на ничью, предпочитают гордо получить ноль в турнирной таблице, но не воспользуются твоей жалостью. Такие случаи с ничьёй, тем более с преднамеренным проигрышем, редки. В основном – бьют, бьют безжалостно, приходилось много терпеть мук и огорчений, отрада одна – так же бить «врага». Чтобы отыграться, отомстить, доказать, чтобы уважали и считались. Алтарь шахматных турниров требует жертв – если не будешь доставлять огорчений противнику своими отвоеванными баллами, «для алтаря», а будешь получать одни «благостные» нули, то надо уходить, ты не участник этого шахматного уровня, или вообще – не шахматист, не боец. В том то и печаль, что кто-то остаётся на самом последнем месте турнира, жертвой…
Его перестали, за редким исключением, радовать выигрыши. …Ну, выиграл, так и должно быть. Досада же от проигрышей не уменьшилась. Тем, которые ему проигрывали, хотелось сказать, - Прости, прости за то, что я выиграл у тебя, но проиграл Иванову-Петрову-Сидорову. Прости. Мне надо было выигрывать у всех, тогда твоя досада была бы меньше. Я несправедлив к тебе, так как проиграл сильным, они поиздевались надо мной. Я не хочу издеваться над тобой, я хочу чистой шахматной игры, чистой победы своего шахматного мышления. Прости меня за то, что я тебя обыграл, но не обыграл всех, прости за то, что я, не чемпион мира. Прости меня за мою слабость. …Так хотелось ему сказать тому человеку, который вздыхал перед ним после проигрыша, когда у самого победителя уже есть несколько нулей в таблице. Хотелось, но он сдерживался, думая о парадоксах Бытия шахматного конкретно, и о парадоксах Жизни, вообще.
Несколько раз, в течение лет пяти, ему приходилось ездить в составе команды их района в город Басюковинск, на турнир областного масштаба. В шахматной организации этого города имелся шахматный патриарх. В его 90-летний юбилей организовали большой шахматный турнир, аж в 130 человек! Система, конечно, швейцарская – победители играют с победителями, проигравшие - с проигравшими. Программа швейцарской системы компьютера всё обсчитывает, определяет, назначает. Девять туров, по тридцать минут на тур. Юбиляра поздравляли, народный хор пел песни. Елисей Иванович, юбиляр, говорил ответные речи хорошим толковым литературным языком, был он по образованию и профессии филолог, но заядлый шахматист, в прошлом - чемпион города и района. И он был участником турнира! Одерживал победы, хотя и не занимал, в свои годы, призовых мест, но участвовал, как все.
В тот турнир ему не довелось встретиться за шахматной доской с Елисеем Ивановичем, и место в итоге того турнира ему определили 78-е. …Когда отмечали 91 год патриарху, турнирный расклад свёл их в поединке. Пожали руки, завязалась острая борьба на доске. В середине партии патриарх, как казалось сначала, сделал хороший нападающий ход. Он, тогда, сильно, надолго задумался и увидел! Очень важно в шахматах увидеть в отведённое тебе время нужное для победы. Он сделал ответный сильный ход и «подвязал» ферзя, на одной линии с королём, своим защищённым белым слоном. Компенсации у противника не было, с потерей сильной фигуры грозил разгром…. Елисей Иванович молчал, ответный ход не делал. Выигрывать у патриарха ему не хотелось. Пауза затянулась, он думал тогда, что это не честь – одолеть такого замечательного человека, старика, который ему, тоже старику, никому не известному, в отцы годится.… Поразмыслив, он твёрдо произнёс:
 - Предлагаю ничью.
Елисей Иванович ответил, подумав:
Тут победа ваша, но раз ничья, значит ничья.                ***               
               
                7. В следующем туре...               
                Он, тогда, с облегчением и радостью опять пожал руку патриарха.
Жалость…. Жалость к человеку. В следующий раз на турнире в честь очередного дня рождения  Елисея Ивановича, эту жалость ему пришлось испытать в полной мере. Тогда организаторы определили играть по «швейцарке» 11 туров, по 20 минут на тур.
Выигрыши и проигрыши чередовались, в третьем туре – ничья, в пятом туре опять досадный проигрыш, толстому и высокому Тунгаярову, организатору турнира, чей уверенный, чуть шепелявый голос, категорически объявлял между турами, кому с кем играть, за какой доской сидеть.
Как хотелось ему обыграть этого Тунгаярова, ведь он ему «должен», раньше, в прежних турнирах, уже была с ним игра и досадное поражение. Отомстить! Но, опять враг оказался с «лишней» фигурой. Досадное чувство бессилия пришло, перспектив не было видно. В досаде он не заметил, и сделал ход, который считается невозможным, за который противнику прибавляется две минуты. Это ещё ухудшает положение…. Но Тунгаяров благодушествовал, - Я ничего не заметил.
К досаде примешалось возмущение. – Издевается, думалось ему, - лишний слон, пешка, активная позиция, издевается…
Он ответил, стараясь не проявить ноток ненависти:
 - Сдаюсь.
В следующем туре ему достался тихий небольшой старичок, в пиджачке, с несколькими медальками. Раньше он с ним не играл. Старичок допустил промах, потерял фигуру, потом пару пешек. Всё развивалось по неумолимым законам перевеса в силах и позиции. Старичок доигрывал безнадёжную партию. Победа, которая не радовала, балл в таблицу были получены. Вот тому старичку и хотелось сказать, - Простите, простите за мою победу над Вами, за то, что я не смог обыграть Тунгаярова.
В седьмом туре он проиграл некоему крепышу средних лет…
Восьмой тур свёл его со «своим», с игроком команды их района. Встречались они в боях « внутрирайонных» неоднократно, с переменным успехом, но, Александр Иванович, худощавый человек с морщинистым лицом, начал сдавать, больше ему проигрывать. У противника дрожали руки, сильно, следствие какой-то болезни, и голос был слаб и тоже дрожал, но он всегда был вежлив, доброжелателен, хороший любитель шахмат, который появился в их районе лет шесть назад и приезжал на соревнования из села, в котором поселился, перебравшись с Урала.
…Рукопожатие. Начали двигать фигуры и пешки, нажимать на кнопки часов. Равенство сил долго соблюдалось, Александр Иванович изобретательно успевал найти убедительные защиты от его нападений. Но над головоломкой очередного ответа потратил много времени. К финалу подошли с двумя минутами Александра Ивановича, против его пяти минут и перевеса в пешку. Ему было играть легче, а рука соперника дрожала сильнее, он с трудом ставил фигурку на нужную клетку, не сразу попадая, да ещё надо и на часы смотреть и нажимать кнопку. В итоге его время кончилось раньше, проигрыш. Он с улыбкой протянул руку, немного ладонью вверх, поздравляя победителя. А тот, с опущенными уголками губ, как бы в досаде, слегка развел руки – А что я могу поделать. И крепко пожал протянутую ладонь. Опять хотелось сказать, - Прости за мой выигрыш, за мои проигрыши более сильным. Прости за мою слабость, но мы с тобой любители шахмат, а потому и обречены, терпеть поражения, быть кому-то добычей.
Жалость…. Жалость к человеку.
Девятый тур опять принёс горечь поражения от кого-то, чьё лицо и фамилия не запомнились.
В десятом туре достался опять «свой», Гена, из того же села, что и Александр Иванович. Гена был лет на 18 моложе, и счёт их встреч был не в пользу старшего. То есть, он ему «задолжал» несколько партий. Принялись биться, по свойски перебрасываясь, вполголоса, фразами комментариев, «по ходу пьесы». Это, в общем-то, запрещено, надо играть молча. У Гены был перевес, он благодушно переключал часы, ставил уверенно и спокойно фигуры, куда надо. Но…, сделал «невозможный ход». Он это заметил и злорадно сказал:
 - Ага. Попался. Невозможный ход. За это раньше, Гена, и поражение давали, а сейчас я себе две минутки добавлю, а ты переходи, а то съем короля.
Гена удивился, смешался, переходил, но не лучшим образом, и начал терять преимущество. Терял его, терял, и попал в итоге в матовое положение, а тут и цейтнот. Плохо Гене, а он, грешник, «отомстивший» ему, торжествовал, не сдерживался:
 - Ага! Ваш проигрыш, сэр!
Гена сконфуженно, не теряя благодушия, с замаскированной досадой улыбался:
 - Поздравляю.
Но и Гену ему стало жалко. А после того, как увидел итоговую турнирную таблицу, где было ясно видно, что Гена был не в лучшей форме, заняв 64 место из 70-ти, а его самого место было 52-м, то ему и вовсе стало стыдно за своё злорадство.
Жалость. Ах, люди, живые люди. К чему-то стремитесь, поддерживаете в себе интерес к Миру, к Жизни, к собственному организму. Ваши усилия для поддержания здоровье, не прекращают изнашивание. Вы стареете, дряхлость – ваш удел в преклонные года. И, увы – « Не минует никого чаша сия». Он помнил много бывших шахматистов, которые покинули «Арену» - умерли, заболели, исчезли…

В шахматном интернете нет реальных людей, есть только интернет-имя, какой-нибудь Uip235-436, любой национальности, из любой страны. Чёрно-белая доска на экране говорит языком, понятным всем, кто приобщился к шахматному миру. Чистая шахматная игра против такого же человека-шахматиста, но не против шахматной программы компьютера, которая играет не так, как люди, и в своём максимуме стала непобедимой для простых смертных. Только люди, только «слабаки» со своими ошибками способны подарить радость победы.

… После своего последнего, очень досадного поражения от «лидера», живого, реального человека, он провёл в шахматном интернете ночь и день.
Поспал.
Опять продолжил «шахматный запой», а рейтинг не давался ему, враги торжествовали и глумились. Так он чувствовал, мучился, с остервенением и надеждой начинал новую партию, пока не пришло время опять окунуться в мир сновидений.

… Перед ним Равнина, в квадратах полей… Чахлая растительность красно-бурого оттенка. Облачный покров свинцово нависает, - медленно, но неотвратимо меняя конфигурацию линий движущихся масс…. Светлое пятно ярко выделяется среди покрова, концентрируя вокруг себя, облака, поля, взгляды…
… За спиной, он знает, обрыв. Надо обернуться, посмотреть вниз. С опаской оборачивается, смотрит. Круто, высоко…Огромная, каменная стена уходит вниз, к белой ниточке прибоя у тёмных точек громадных валунов. Поверхность Океана уходит вдаль, к темнеющему небу и звёздам. Надо уйти от обрыва в поля, надо осторожно отступить от пропасти, и обратиться к равнине. Снова он видит яркую точку в свинцовом покрове. На горизонте, который кажется совсем близким, появляется чёрная точка, она быстро увеличивается. … Стремительно приближается фигура в тёмных, развивающихся одеждах до самых пят. Женщина. Стройная. Красивая. Кто это? Маргарита!? Она уже близко, видны её глаза, в них нет жизни, в их темноте мерцают искры огней, красных и синих. К женщине, столь же стремительно, несётся конь, уже видна игра его могучих мышц под бархатом тёмной шкуры. Глаза его свирепы, ноздри раздуты, крепкие зубы в оскале.
 - Что за конь? Чей!?.. А-а… его хозяин – Понтий Пилат, - соображает он.
Слышны тяжёлые шаги. Вдалеке показывается мужская фигура. Нагрудный панцирь, туника, меч в ножнах на левом боку, становятся различимы глаза, в которых грусть и властность. Линии губ изогнуты надменно и брезгливо.
 - Неужели… Понтий Пилат? – в лихорадочном интересе думается ему.
Женщина почти рядом. Улыбка появляется на губах.
 - Лишь бы не открыла рот, лишь бы не открыла рот, - думает-молит он, на пределах возбуждения, в оцепенении,  потому что знает – зубов у красавицы нет.
А конь надвигается. Теснит. Хочется сделать последний шаг, к обрыву. Он напрягается изо всех сил, удерживается на краю…                ***               
               
                8. Пробуждение.               

              …Он проснулся от сильной боли в икроножной мышце – судорога. Мучительно, нехорошо, но реально и жизненно. Надо избавляться от боли, собраться, сконцентрироваться… Начало отпускать. Раздался звонок у входной двери.
Поднялся, пошел, прихрамывая, разгладил лицо, одел шорты.
Открыл дверь.
Она.
Как рецидив застарелой болезни.
 - Заходи – сказал он.
Она принесла большую бутылку свежекупленного молока, сказала:
 - Давай, налью тебе.
Он ответил, что не пьёт молоко.
Она нашла на кухне приличную кружку, налила себе.
Заговорила об обещанной книге. Достала эту драгоценную книгу, добытую по знакомству из библиотеки, из сумочки, положила на табуретку. Она присела на низенькую скамеечку, он стоял посреди кухни, не присаживался. Она говорила, что книга о недавней войне, документальная, оставит ему эту книгу ненадолго. Он ответил, что оставлять не надо, забирай. Несколько страниц, картинок он прямо сейчас сфотографировать может. Добавил, что тем у него много, и многие в разработке. Темы есть, времени нет. О войне ему интересно Великой Отечественной, 41 – 45 годов, в произведениях Вячеслава Кондратьева, эта тема им ещё не исчерпана. Эта война, которая поновее, отображённая в книге, как и все прочие войны, и конфликты, проистекает из враждебности, врождённой агрессивности людей, из того «принципа сперматозоида», который усиленно пропагандируется психологами и прочими адептами жизненного успеха.
Так говорил он.
Ещё в детском возрасте люди начинают друг друга лупить, кто не лупит, не может давать сдачи, тот слабак и лох, которого надо унижать. Всё, конечно, обусловлено, и оправдано защитой.
Кто эти герои, которых нам предъявляют, частенько это сволочи и убийцы, которых надо сделать святыми. Их святость, чистота, особенно проявляются тогда, когда их убьют. Это, зачастую, обыкновенные, агрессивные пацаны, которые рады «отбуцкать» любого, был бы повод. Иначе им нельзя, иначе они не мужики.
Так говорил он.
Они сами собираются, но в большей мере, их кто-то собирает – в группы, банды, взводы и батальоны. А потом их ведут на войну, для погашения и реализации агрессивных наклонностей.
Конечно, одиночки сильны, но только силой одиночек. Зато группа, рота и батальон, сбитые палками, пинками и кулаками в единое целое – гораздо сильнее.
Армии – великая, грозная сила, состоящая из отдельных агрессивных индивидов.
В армиях, которые сталкиваются с армиями вражескими, решается, кстати, вопрос об избытке населения. Многое решается на войне. Готовясь к войне, люди умнеют, двигают прогресс. Вот уж и атомная бомба – «Великий Миротворец», висит над головами. Но этого мало! Можно воевать по всякому, пусть бомба спокойно висит, есть и другие способы «помочь» новым поколениям. Молодежь хочет подвига, реализации! Хочет не стареть, не иметь морщин! Как там, у Виктора Цоя, - «Война - дело молодых.
Лекарство против морщин».
Так говорил он в раздражении, между тем, как листал принесённую книгу, и делал фотоснимки страниц.
Сфотографировав необходимое в книге, он её закрыл, и протянул ей.
Она поместила свою драгоценность в сумку, где лежали какие-то листики для кролика, которого ей подарили за услугу, оказанную людям. Эта пара, что встретилась ей у вокзала – Маша и Саша, потеряла некие документы. Она сумела их найти, и вручить удручённым владельцам. Те не знали, как благодарить, и, в конце концов, преподнесли маленького крольчонка. Она не смогла отказаться от подарка.
Мысли о кролике усилили её добродушное настроение, она ласково, тоном светской дамы спросила:
 - Как твои шахматы? Победил? Чем ещё занимался?
Он ответил, что третье место получил, но последнюю партию проиграл, и настроение его… нехорошее. Он сказал, что занят своим шахматным рейтингом в интернете, что проигрыши и своё несовершенство его раздражают. Но, тем не менее, говорил он, - больше всего ему нравиться быть среди этих волков-шахматистов, где каждый сам за себя. Там, в этом шахматном мире, все жизненные ситуации, все столкновения интересов, разыгрываются на двухцветной доске! А в мире, где те же шахматные партии, происходят на улицах и в домах, среди людей, во всей кровавой неприглядности, грубости и вульгарности, ему совсем не хочется быть. Не хочется участвовать в тех скрытых и явных боях за реальные места под реальным Солнцем.
 - Многое у тебя определяется шахматами, ты как ходячая шахматная программа, - сказала она улыбчиво, с оттенком легкой кокетливости тембра голоса.
 - Браво! Ты угадала! – воскликнул он.
 - И что же? - бодро задала она вопрос.
 - Я, действительно, шахматная программа. Даже людям так отрекомендовываюсь.
 - Каким людям?
 - В Летнем парке Восточного сектора я выгуливал себя и своего коня. Там, на скамейке, внимание привлекла собачка, у ног женщины, довольно пожилой. Собачка смотрела снизу вверх на меня так внимательно, что казалось, будто она смотрит сверху вниз. Я остановился, глядя на собачку. Та заворчала. Женщина сказала, - Защитник. Я добавил, - Охранник. – Мне этот охранник друг, не то, что люди, - сказала хозяйка….  - О, да, сейчас много охранников, куда не пойди, везде они, смотрят внимательно, подозрительно, вопросы задают – куда идёшь, зачем, к кому.… Чувствуешь себя потенциальным преступником. Женщина засмеялась, - Увы!  - Вот случай яркий был, - я отвечал, - Хожу я в НЭСК, за электричество платить, и каждый месяц, хожу себе, хожу, и рюкзачишко мелкий на плечах. Однажды, вижу - появился, и сидит у входа охранник, толстый мужичок. Иду себе, он останавливает, - Куда идёте? – За свет платить. – Что в рюкзаке? …  … Тут я не утерпел, - Да я хожу сюда, за свет платить, уж тысчу лет, вас вижу здесь впервые, зачем вам мой рюкзак. Меня вы оскорбили. … И дальше я прошел, платить. На следующий месяц гляжу, нет охранника, чисто место. Слава Богу! А ведь они немалых денег стоят, нагрузка предприятию, обуза. Преступник – важная фигура, оправдывает всех силовиков. Мне дама усмехнулась, - Копаете вы глубоко.  – Да ладно, - ей я отвечал, - Хотите, сказку расскажу? И рассказал, что Ангелы на небе, службу исполняют у Бога под рукой, но иногда им хочется учиться, Господь их направляет в Школу, для Ангелов, та школа на планетке, на нашей Матушке Земле. Он говорит желающим учиться, что тело будет Ангелу дано, и надобно его беречь, другого там не будет. Коль Ангел к обучению готов, с небес летит, … и, слышим крик младенца – то человек родился.  – Да вовсе это и не сказка, - мне дама отвечала, - А правда. Я удивился…

 - Когда ж программа шахматная будет, - спросила собеседница на кухне, где на верёвочках, на кафеле стены висели, в беспорядке, фото-пейзажи гор – эхо прошлых лет.
Ещё смотрели, слушали беседу двое – молодожёны с фото, которое почти под самым потолком.
Жених, при галстуке, и с чёрной шевелюрой, невеста, с прелестными лица чертами, вся светлая, в фате, как снег. Смотрели ясно, умно и спокойно, и ждали, что будущее им преподнесёт.
 - Всё будет, доберусь и до программы, - ей он отвечал. – Тот разговор, как песня. Про смерть и возвращенье мы говорили, что в чёрную дыру, когда умрёшь – душа летит, там, в мирах иных , блуждает, когда найдётся ею, белая дыра, опять на Землю, в тело , попадает. Конечно, мы вспомнили Пилата, Мастера, а также Иешуа Га-Ноцри, из города Гамалы. … Тут появилась и другая дама, с велосипедиком, подруга той, собачкиной хозяйки. В беседе она тоже, сказала, пару важных слов…. Но, мне на реку хотелось, искупаться,… место я нашёл, от зноя охладился. Вернулся в парк, они ещё сидели. Их имена спросил я, на всякий случай. – Татьяна, - сказала худощавая  хозяйка пса, добавила, - «Итак, она звалась Татьяна». Я понял – Пушкин, «Евгений Онегин». Другая дама Валей назвалась, моё спросила имя. Я его сказал, добавив, что имён моих много может быть, Василий, Ваня, Боря, Николай. Сказал, что можно просто, программой шахматной назвать, каким-нибудь SAS-6591. Это я шутил, так надо понимать.
 - Вот, значит, твоё имя - SAS-6591. Программа шахматная, компьютерная, с глазами и ушами.
 - Вот именно, на биологическом носителе…
 - А что же я, программа тоже?
 - Обязательно. Но не шахматная, а… разговорно-экономическая, имя твоё… ZNA-1691.
 - Рассмешил.
 - Смейся.
 - Ха, ха, ха.
 - Все люди – компьютерная, оцифрованная в двоичной системе программа. Пусть они и близко не видели интернет и компьютер, но, есть в каждом главная, доминирующая программа, например – программа слесаря, или танцора. Вокруг главной вертятся все остальные программки, которыми индивид напичкан весьма изрядно.
 - А ты – хорошая шахматная… SAS-6591?
 - Увы, очень дефектная, далеко не Абсолютная, а есть такая. Дефектных, ослабленных, быть может специально, много. Был Абсолютный человек - Адам, но он распался, на тысяч тысячи осколков, таких, как ты и я.  Программки шахматные, мне подобные, ходят-бродят, фигурки переставляют. Они, эти ходячие, или лежачие, главное, что на человеческой основе, - хотят победы, бьются, бьются, ищут слабаков. Хотя, чтоб научиться, надо, чтоб сильный тебе доставил горечь пораженья – стимул для повышения уровня. Всё во мне для поддержания этой программы, чтоб она не слабла, могла участвовать в боях, на потеху таким же балбесам.
 - Ещё бы, сидеть за шахматной игрой сутками у компа.… Это сумасшествие.
 - Тут ты угадала. Браво опять. Как есть – чокнутые. А кто нормален? … Но в этом предназначение, свой путь, Дао, как на востоке говорят. И ем, и сплю, двигаю руками-ногами, кости и мышцы разминаю, мозг тренирую, всё для неё, для шахматной. И размножаться такая программа может, картины рисовать, или смотреть их, или кино смотреть, сидеть в кафе, иль у костра – всё для шахмат. В размножении, впрочем, как и в других, подобных программках, уж надобности нет – своё они исполнили.
 - Да что ты!
 - Не веришь ты в программку, ты – человек, в тебе – Божественная суть, ты – Царь Природы, Венец Творенья.
 - Вот это – лучше.
 - Хорошо. Смотри – летит простая муха, разве её весь план движенья и поведенья, не программа? Микроб шевелится – ведь тоже по программе.
 -  Сравнил! Микроб, муха, ещё забыл, про песню птички ты сказать, и я! Конечно, Человек! Но мне понятно, о чём ты говоришь.
… В таком же духе ещё беседа продолжалась.
Затем, она сменила тему…
Она предлагала, в тот день, куда-то пойти, где-то прогуляться, на что-то посмотреть, найти, вместе с нею, нужную ему парикмахерскую подешевле.
Но он знал, что она неприкасаема, что она ждёт, когда он коснётся её, чтобы с наслаждением оттолкнуть его. Знал, что она никогда не скажет, что любит его. Знал, что она никогда не прильнёт к нему. Чувствовал, что в ней правит мужик, здоровый и целеустремлённый эгоист, и изрядный глупец. Как бы она тепло ни говорила о своих детях, которые частенько ею были недовольны, как бы трогательно не вспоминала движения, слова и поступки своих внучат, он твёрдо знал – она, нынче, неприкасаема. Он, грешник, очень хорошо помнил, как она сама прыгнула ему на колени, …когда-то. Знал, что она хочет и впредь, извлекать из него пользу, пусть мизерную, можно и побольше. Он не верил, что она может измениться, что, то нутро, которое она показала в скандалах и фокусах всяких уходов, ограничений, требований и рычаний, может быть не истинной её сутью, по крайней мере, по отношению к нему.
Когда в их беседе на кухне, где он допивал вчерашний чай, а она, своё молоко, зашёл разговор о жилплощади и чьём-то совместном проживании, он повысил голос:
 - Какое совместное проживание?! А где любовь, настоящая, как у Мастера и Маргариты. Любовь их поразила обоих, раз и навсегда, он ей нужен был в любом состоянии, она безгранично ценила то, что он написал! Ей нравилось с ним быть постоянно! У неё был хороший, умный, любящий, состоятельный муж. Она отреклась от всего во имя Любви, для Мастера, которого преследовали, угнетали, который оказался в доме для душевнобольных. Она ненавидела его врагов, которые писали пасквили на опубликованные, по её просьбе, отрывки из романа о Понтии Пилате! Она ушла с ним в параллельный мир, где им соорудили райский уголок с домиком, рекой, и прочими прелестями для человеческого восприятия…
Она криво усмехнулась:
 - А была статья в «Известиях», «Счастлива ли Маргарита с Мастером?»
 - В « Известиях», статья?
 - Может в другой газете, или журнале. Что-то я видела…
 - Может там написано, что она не любила Мастера?
 - Может быть.
 - Может Маргарита и вовсе была развратница?
 - Не знаю.
 - Как же, как же, там, наверное, написано, в той статье, что она была распутной, с двенадцати лет. Любила соблазнять мужчин? В тринадцать лет сделала аборт, убила ребёнка! Потому у неё и не было детей, ни в двадцать, ни в тридцать лет.
 - Не преувеличивай.
 - Статья-то есть. Там напишут. Она красивая, но зато нимфоманка, психопатка с депрессивными состояниями. И вот они собрались - душевнобольные, Мастер – шизофреник, она – в депресняках, в гневе, направленном против себя. Там напишут, что с Мастером она пошла, как с очередной жертвой, чтоб тоску и похоть с ним унять.  Ей нравилось совращать мужчин своёю плотью. Она хищница! Она увлеклась романом Мастера, но не самим им, у которого даже имени нет.
 - У тебя то имя есть.
 - Но я не Мастер, так меня никто не называл.
 - Чем плох SAS-6591?
 - Почему Маргарита с Мастером несчастна. Она его не любила, так напишут в статье, зато ей хотелось соблазнить Воланда! Но тот смеялся, ведь он читал её мысли. Он внушал ей вежливым обращением, что она действительно Королева, достойная быть Богиней, но он её обманул. Это его функция – обман и погибель. Маргарита хотела быть в шайке Сатаны, а её изощрённо наказали, - дали вечное житие в домике с нелюбимым психом.
 - Такое вряд ли напишут.
 - Почему же? Всё можно написать, всё можно прочитать между строк. Можно написать, что Маргарита продала душу дьяволу, погубила многих, кто к ней прикасался, что она не стыдилась бегать голой, что её путь, это путь моральной деградации. Там напишут, что у Маргариты Бога нет, раскаяния у неё нет, и прощения ей нет. Она, стало быть, умирает и физически и духовно, Воланд доволен.
Она поднялась, взяла в руки сумочки, сказала:
 - Зацепила я тебя. Горячая тема, не знаю, сожалеть ли. Начали с жилплощади, добрались до Воланда. О, бедная, бедная Маргарита, о, несчастный, несчастный Мастер!
Он продолжил:
 - Когда тебе говорят, что разочаровались в тебе, что ты не смог оплатить, что ты ничего не достиг, нигде не опубликовался, не накрыл для дамы столик в ресторане – какая жилплощадь, какое совместное проживание!? Моя жилплощадь для детей… Они есть! Они позволяют мне жить здесь, ибо они обеспечены всем, и всего достигли сами. Мне, они, даже благодарны, а я благодарен им. Для этого не обязательно мелькать друг у друга перед глазами!
 - Ты кричишь – спокойно сказала она. – Я пойду.
 - Хорошо – успокоился он.
Проводил её до дверей, открыл.
 - Кричать не надо, кругом люди, - почти прошептала она, и добавила:
 - У меня деньги закончились на телефоне, а надо звонить.
Он захотел, как раньше, предложить ей деньги для сотового телефона, дать сразу, или отправить, как было раньше, на её, не исчезнувший и памятный ещё номер.… Но удержался, промолчал.
Она переступила порог, звук её шагов внёс свои ноты в повседневность жизни подъездного быта.
Он закрыл дверь.

***
Явится ли она опять, эта женщина?.. Как рецидив застарелой болезни.
Когда-то она, давно это было, у монитора компьютера, сама прыгнула к нему на колени,… чтобы лучше освоить компьютер и ход Чёрной, шахматной, королевы…
Когда-то он, в своём одиночестве, внушил себе влюблённость в неё.
Когда-то она, начала показывать…
25.01.2018.