Память сердца
Есть люди, ставшие символом своего времени, их жизнь полностью посвящена тому, чтобы сделать жизнь других людей полноценнее, лучше. Именно такой знают в нашем городе Лидию Петровну. И действительно, она удивительная женщина: в ней сочетаются внешняя женская красота и острый ум, чуткое сердце и широкая душа, стремящаяся обогреть всех, кто в этом нуждается.
14 ноября 2018 года Лидия Петровна отметила свой 90летний юбилей. Прожита большая, трудная и интересная жизнь. Судьба ее тесно связана с историей нашей страны.
Лидия Петровна Хворостяная родилась 14 ноября 1928 года в селе Крюково Крюковского района, Черниговской области. В 1933 году переехала с родителями в село Волоконовку Белгородской области (в то время – Курской), где и прошло её детство.
Время было тяжелое, но и светлое, когда верилось, что наша страна будет могучей и все будут жить хорошо. Лида отлично училась в школе, стала октябренком, потом – пионеркой. Отца забрали в армию в 1939 году. Он служил в Могилеве, и её мать добилась разрешения (ей выдали военный литер) съездить к нему в гости. Перед самой войной она, взяв маленького сына (ему было 5 лет), уехала к мужу. Лида осталась с бабушкой в селе Волчье Александровке.
22 июня. 1941 год.
Но в мирную жизнь семьи ворвалась война, село оккупировали немцы. Тринадцатилетней девочкой, ей пришлось работать так же, как и взрослым: разгружать вагоны, копать окопы, дежурить в госпиталях. Испытала страх при свисте пуль и взрывах мин, голод и холод.
Из личных воспоминаний Лидии Петровны
Великая Отечественная война прошла через судьбы большинства семей моего поколения. На начало войны мне было неполных 13 лет. Прожила длинную жизнь, а это страшное событие — 22 июня, день объявления войны, навсегда врезалось в память.
В тот далекий теплый летний день 22 июня 1941 года ярко светило солнце, была чудесная погода. Выходной день. Обычно по воскресным дням деревенские мужики собирались на улице вблизи лавки-магазина, где, встретившись, возбужденно о чем-то громко спорили, размахивали руками. Деревенские женщины, наоборот, собирались возле какой-нибудь хаты, рассаживались на лавке рядом с палисадником и негромко обсуждали домашние проблемы. На посиделки женщины обычно одевались нарядно: разноцветные платочки, яркие цветастые кофты с завитушками и длинные юбки, сшитые из тёмной шерстяной ткани. Когда же ещё можно показать свои наряды! Когда женщины одевались наряднее, лица их уже не выглядели изможденными, и кажется, морщин на лице было меньше и руки не казались старческими и загрубевшими от работы. Мы, дети, крутились рядом. Стоя в сторонке, развесив уши и раскрыв рты, внимательно слушали рассказы собравшихся на улице взрослых людей. В это воскресенье было почти то же самое: гремела музыка возле магазина, на улице собрался народ. Это была ночь выпускников, которые гуляли до утра (21 июня был выпускной бал в школе). Мы с подружками играли в классики и дочки- матери, непоседливые мальчишки гоняли мяч. Всё как обычно. Ничто не предвещало беды.
В 12 часов по радио остановили музыку и как набатом - голос Молотова: «Сегодня, ровно в четыре часа утра, без объявления войны враг напал на нашу страну …». Затем выступление И.В. Сталина. Все в полной тишине слушали сообщение… И в конце прозвучало: «Дело наше правое! Враг, посягнувший на нашу священную землю, будет разбит! Победа будет за нами! Смерть немецким оккупантам!»
Несколько минут полное оцепенение. Что это? Я очнулась только тогда, когда заголосили женщины. И тут толпу прорвало. Все одновременно заговорили. Никто не верил, что война продлится долго. Бабушка стояла рядом и тихонько всхлипывала. На нас, детей, никто не обращал внимания, и я поняла: война- это не игра, это что-то страшное.
Председатель сельсовета поднял руку, чтобы все замолчали: — Товарищи! Враг напал на нашу страну! Пойдем, мужики, повоюем! Я лично сейчас иду в военкомат! И буду бить немцев до последнего вздоха! Товарищи, я призываю встать на защиту своей Родины! За Сталина! За Родину!
— Ждите с победой! — подхватили выпускники. Женщины заголосили ещё громче. Мне было жутко смотреть на эту картину. Я убежала в поле. А в голове стучало: «Война! Как мама и братик? Увижу ли я их?» Стало страшно за них. Здесь было тихо, звенели жаворонки, ничего не напоминало о войне. Можно было забыться на миг. А через день на телегах, на ходках парами и группами везли в город новобранцев. На каждой подводе мужчины и женщины с воплями и причитаниями. Бабы визгливыми голосами орали: «Ой, что за война, сразу три набора! Взяли брата и отца, взяли сына и мужа!» А вот едут совсем медленно, в телеге спит молодой мужчина.
Женщина в платке, наверное, мать, и гладит его по русым пшеничным волосам. На другой телеге совсем молодая женщина, прижавшись к мужу, тихо плачет и подносит к глазам белый кружевной платочек. Провожали на войну главных кормильцев семей, у которых в те годы было от трех-четырех и более детей. Оставались старики, дети малые без кормильцев. На другой день практически целый класс из-за парты ушел в военкомат и оттуда на фронт. Многие назад не вернулись. И тогда пришло осознание того, что случилось. Нужно настраиваться на самое худшее. Что нас ждет? К вечеру деревня опустела, словно вымерла. В деревне остались старики, ребятишки да плачущие женщины. Мы, дети, провожали каждого новобранца, стояли на дороге и думали только об одном: «Вернитесь домой живыми!» Я чувствовала себя так, словно вдруг оказалась посреди моря на необитаемом острове. Месяц июнь — самый разгар сенокоса. Дети работали в поле наравне со взрослыми. Наступала ночь, взрослые уходили покормить малышей, а мы, подростки, оставались на ночь, немного отдохнув тут же в поле, продолжали работу. Сгребали сено, носили к скирдам. Скирдовать было особенно тяжело. Сено выкладывали на палки, а потом эти палки с сеном необходимо было высоко поднять, чтобы положить на самую верхушку. Через четыре дня после начала войны приехала мама с маленьким моим братом.
Под обстрел в первые дни войны попала Белоруссия, отца ранило в одном из боев. Раненый, перевязанный, он пришел в гостиницу к маме и, взяв в охапку сына, посадил их в поезд. Сам же остался в Могилеве, затем их часть перебросили под Москву, где он и погиб. Радио возле конторы не выключали: слушали сводки Совинформбюро. И каждый день звучало: «После ожесточенных боев наши войска оставили ….». Каждый день наши войска отступали, но я была уверена: мы победим! Да и мама как-то вечером обняла меня и сказала: «Доченька, верь: мы победим, выгоним врага с нашей земли. Сколько раз на нас нападали, но мы всегда побеждали!» Позже, после сводки Совинформбюро, звучала песня
Лебедева-Кумача:
Вставай, страна огромная,
Вставай на смертный бой
С фашистской силой темною,
С проклятою ордой!
От этой песни шли мурашки по спине и наворачивались слезы на глазах. Война. Страх овладел мною: каждое утро, выходя на улицу, я с тревогой всматривалась, вошли в село немецкие солдаты или нет? О зверствах фашистов нам было известно мало. Не было еще чувства ненависти к врагу, поэтому далеко не все селяне боялись прихода немцев. Ожесточенные бои шли уже под Воронежем, Курском, Белгородом. Раненых привозили каждый день. Мы, дети, помогали в госпитале: выносили окровавленные бинты, туалетные ведра, таскали непомерно тяжелые ведра с водой, чтобы обмыть раненых, расселяли их по хатам. А летом и осенью работали в поле и собирали колоски.
Летом приходилось есть щавель, дикий полевой лук, ягоды черемухи, из них пекли пирожки и лепешки с лебедой на клею, который собирали на деревьях. Весной откапывали мороженую картошку, доставая ее из-под талой воды. Из картошки пекли оладьи, и они казались самыми вкусными на свете. Хлеб стряпали из тертого картофеля и сушеных головок молотого клевера, добавляя в это месиво щепотку муки. Мне приходилось через день тереть сырую картошку, правую руку в кровь истирала, было больно, но что поделаешь — надо! Вареный, жареный, печеный картофель был основной едой. «Печенки» — это такое лакомство! Изобилия картошки не было никогда. А когда созревал паслен, бежали наперегонки, ели эти сладкие черные ягоды. Иногда приходилось и подраться за них. Летом за неимением обуви ходили босиком. Конечно, ножки за лето становились грязными, огрубевшими, кожица местами трескалась от грязи и воды, появлялись цыпки (так называли кровяные трещинки). Когда мыла ноги, мама их смазывала какой-то мазью, а я плакала от сильного жжения. Взрослые тоже ходили летом по деревне босиком, только уходя в лес или на покос, надевали чуни или лапти. Так проходило наше детство. И еще помнится, что в центре деревни был колодец. Воду из него брали не только жители села, но и все проезжавшие. Колодец был с большим журавлем, к которому привязывали деревянное ведро. Рядом с колодцем стояло большое деревянное корыто, из которого поили коз, коров и лошадей. Колодец - центр сбора селян. Возле него всегда собирались женщины, приходили за водой и беседовали о своих житейских делах. Когда подъезжал почтальон, то женщин одолевал страх: неужели опять кому-нибудь похоронка…
Но самое страшное – это предательство. По сей день перед глазами стоит одна из ночей. Мы мирно спали в своем доме, когда неожиданно раздались выстрелы, уже через минуту кругом рвались мины, свистели пули. Началась паника, надо было спасать малышей. Люди бежали прятаться в погреба, в лес, а мы с мамой – в окопы. Когда первый раз в село вошли немцы, дядя Жук тут же предал нас:
- Вон там, в окопах, прячутся коммунисты.
Да, мы от страха прятались в окопах, немцы на мотоциклах приехали к нам. Крича «шнель, шнель», размахивая винтовками, вытащили маму из окопа. Мы с братом, ухватившись за ее подол, заплакали, стали просить немцев не убивать нашу маму. Не знаю почему, но они пощадили ее, только потрясли за плечи, что-то расспрашивали. Мама молчала. Затем немцы расстреляли все окопы и уехали. А потом каждую ночь мы прятались на чердаке в другой части села Волчье Алексеевке от немцев, чтобы они не нашли нас и не угнали в Германию. Боев в селе не было, немцев быстро сменили мадьяры (венгерские части). И немцы, и мадьяры первым делом грабили мирных жителей, забирали всё, что видели: кур, овец, зерно, хлеб. Не брезговали и крестьянскими пожитками. В 1942 году немцы пригнали пленных русских солдат и огородили место, где их поселили. Мы, дети, перекидывали через ограду обувь, одежду- всё, что давали нам женщины. Взрослым нельзя было подходить к колючей проволоке, их сразу же расстреливали, а нас, детей, немцы гоняли, но не убивали. Выбегут с собаками и погонят нас. Как только мы видели собак с охранниками, все разбегались. Что могли из еды, кидали пленным, но самое опасное было передавать им воду. В чем? В то время не было пластмассовых бутылок и пакетов, нам приходилось таскать ведрами и лить им сверху в ладони. Те с жадностью пили. В селе было всего 10 детей, и мы выполняли то, что не могли сделать взрослые. Советские воины вошли в село 27 января 1943 года. Мы, дети, с радостью встретили наших танкистов, освободивших Волоконовку.
Свидетельство о публикации №219070700323