Как Вильгельм и Якоб сказку про Белоснежку писали

Как-то раз, традиционно роясь в помойке, на улице Шлиссербьёрт, в городке Шёнберг, в Германии, под разлагающимися тушами свиней, я обнаружил целую пачку исписанных мелким почерком полусгнивших, полуистлевших листков размером А-4. Моему удивлению и радости не было конца, когда эксперты Берлинского исторического центра имени Гёте, установили, что это - пропавшие в годы войны, записки мажордома Клауса Дитриха Швайнера, работавшего в доме братьев Гримм, долгие годы.
Как известно: братья Вильгельм и Якоб Гриммы собирали в немецких деревнях фольклор, и потом, на его основе собранного материала, писали сказки, выдавая их за свои, чем снискали себе славы и денег, которыми так и не поделились с подлинным автором – трудовым немецким народом.
Писать сказки вдвоем было весьма сложно, поскольку братья были разные по складу ума и темперамента. Вот как описывает их совместную работу Клаус Дитрих Швайнер, проработавший в доме братьев Гримм почти полвека. Он сначала был у них нянькой, потом дядькой, виночерпием, гувернером, поваром, сапожником, тренером карате, фехтования, йоге и маунтай. Потом он научил их курить, пить и блудить, что не помешало, однако, братьям войти в мировую историю литературы и лингвистики, как великие сказочники и составители немецкого словаря.  Приведу лишь некоторые фрагменты дневника Клауса Дитриха Швайнера.

1850 год. Август, 17.
Я перекладывал паркет в кабинете Якоба, когда в него ворвался вихрем вихрастый, как бетховен, брат Вильгельм.
- Ну, давай-кося, Якоб ***коб, я посмотрю, что ты там накалякал, - весело сказал Вильгельм, покровительственным тоном, на правах старшего брата. Обычно Якоб писал черновой вариант, который они называли «болванкой», кою они потом уже доводили до совершенства.
- Так что тут у нас? «Знойный Июнь подходил к концу. (Тривиально, брат!) В небе порхали неугомонные пичужки и тополиный пух. У окошка, возле наковальни сидела королева и неспешно ковала молотом орало»…. Бред какой-то! Наковальня. Орало. Почему она орало ковала? – брови Вильгельма поползли вверх, - Ты чё творишь?
- Орало – прикольно. – покраснел Якоб, - Никто еще про орало не писал..
- Давай, Якоб, завязывай со шнапсом. Значить - Пиши:  «Было то в середине зимы, падали снежинки, точно пух с неба, и сидела королева у окошка, — рама его была из черного дерева, — и шила королева». Дальше что у тебя? Ага. Тут нормально…. Что? «И родила королева в ночь, не то сына не то дочь, не мышонка не лягушку, а неведому зверюшку???? Ты опять пьян?
- Да прикольно ведь, братишка, - оправдывался Якоб. – Я Швайнеру читал, то со смеху уссал панталоны, комзол, шпагу, жабо и ковер в зале!
- Оставь свои авангардистские опыты бездарным шелкоперам! - воскликнул горячо Вильгельм, - А мы с тобой так напишем: Пиши! «И родила королева вскоре дочку, и была она бела, как снег, как кровь, румяна, и такая черноволосая, как черное дерево, — и прозвали ее потому Белоснежкой. А когда ребенок родился, королева умерла. Год спустя взял король себе другую жену. То была красивая женщина, но гордая и надменная, и она терпеть не могла, когда кто-нибудь превосходил ее красотой. Было у нее волшебное зеркальце, и когда становилась она перед ним и гляделась в него, то спрашивала:
Зеркальце, зеркальце на стене,
Кто всех красивей во всей стране?
И зеркало отвечало:
Вы всех, королева, красивей в стране.
- Слушай, Вильгельм! – прекратив записывать, задумался Якоб, отчего забавно сморщился его лоб, - это до боли напоминает мне известное Пушкинское: «Свет мой, зеркальце! скажи Да всю правду доложи: Я ль на свете всех милее, Всех румяней и белее?» И ей зеркальце в ответ: «Ты, конечно, спору нет!» Тебя обвинят в плагиате. Мы попадем на бабки, ежели он прочитает.
- Не попадем! Он не читатель! Он поэт!
- Ну все равно не по людски, как-то….
- По людски! А ты сам, похоже, зарвался в эпигонстве. Вот тут у тебя, после того, как Белоснежка пожрала и порушила все в доме гномов, ты пишешь
«И сказал первый гном: -Кто это на моем стуле сидел? Второй: -Кто это из моей тарелочки ел? И далее: - Кто взял кусок моего хлебца? - Кто это лежал на моей кроватке?» – Ты просто тупо обнаглел Якоб! Да любой ребенок тебе скажет, что это русишь сказка про «Машьеньку и Трьех медведьей! Дальше ты вообще жжош! «И расшнуровали, раздели гномы Белоснежку, сняли белоснежные трусики, и стали они ее ласкать, гладить, миловать, и попирать. И зажили они дружной семьей  весело и задорно…» Ты, Якоб, вообще тупой, что ли? Ты для кого сказку писал?
- А чё, братан? Нормально! Это же немецкая сказка! Дас ис Фантастишь!
- Ну хорошо! Но не все же сразу, скопом! Это – групповой разврат! Хотя бы соблюдали флагеляцию…
- Субординацию, - поправил брата Якоб.
- Субморди… Сумбор… Тьфу! Придумали же такое! – Вильгельм в отчаянии топнул ногой, - Ну чтоб по старшинству, что ли…. Потом гроб у Белоснежки ты придумал стеклянный. И принц появляется откуда-то! Это же либретто балета «Спящая красавица»! Ты неисправимый эпигон, Якоб!
- Да все нормалек, братишка!  В либретте у них - гроб хрустальный, а у меня стеклянный!
- Ну, хорошо, хрен с ним, с гробом! Зато в финале ты превзошел всех сказочников в смысле бесчеловечной жестокости! Ты не знаешь меры! Вот тут ты пишешь про злую мачеху: «И тогда ее положили на большую сковородку и поджарили в оливковом масле с конжутом» - на глазах Вильгельма выступили слезы. Голос его дрожал. Руки тряслись. Ноги подкосились. Изо рта и ушей пошла пена, под ногами образовалась зловонная, желтая лужица, - Ну разве так можно? Это же дети будут читать! Они потом не заснут до совершеннолетия!
- А че такова? – легкомысленно рассмеялся Якоб, отхлебывая из бутылки мутную жидкость, - Я ей, в первом варианте, вообще  – сначала глаза выколол, потом язык вырвал, четвертовал, потом сжигал на костре, и только напоследок утопил в свинце. Это я уже потом смягчил - до сковородки.
- Нет, Якоб. Давай будем все-таки более толерантными, сердечными и добрыми. Напишем так. Пиши: «Но были уже поставлены для нее на горящие угли железные туфли, и принесли их, держа щипцами, и поставили перед нею. И должна была она ступить ногами в докрасна раскаленные туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала она мертвая наземь».
На том и порешили! Именно такой, человечный, гуманный вариант Вильгельма Гримм и остался в старой, доброй сказке про Белоснежку и семь гномов.