Мета Морфо

ПАВЕЛ   ЛАПТЕВ

МЕТА МОРФО

роман


Глава 1

Каток на стадионе «Авангард»  районного города В. был полон людьми, вдохновлёнными проходившей в эти февральские дни олимпиадой. Дети составляли большую часть. Все катались на коньках, бегали без них вдоль надписей на борту «Sochi 2014 — Жаркие, Зимние, Твои».;Леонид Щипков, сорока лет, с женой Наташей и шестилетней дочкой Мариной этим воскресным вечером тоже пришли, наконец, сюда. Долго собирались, почти всю зиму. Уже середина февраля, а ни тебе семейные коньки, ни лыжи не дотронулись до снега-льда. Семья была в одинаковых костюмах лоскутных цветов сочинской олимпиады, которые они купили специально для катка.
— Умаялась, что ли, Марин? — крикнул дочери Леонид, когда та уже, наверно, в пятый раз упала.
— Ножки устали, — захныкала Марина.
— Домой? — спросила подъехавшая к девочке Наташа, подняла, отряхнула.
— Ну, если ещё маленько, — протянула, сразу изменив желание, дочь.
— Ой, я сама-то устала с непривычки, — сказала мать. — Ну, разве что, минут пятнадцать ещё и всё. Езжай! — легонько подтолкнула дочку.
Девочка радостно кивнула и поехала.
Леонид подъехал к жене, обнял её и сказал тихо: — Люблю.
Наташа улыбнулась и чмокнула мужа в губы. Они взялись за руки и покатились, но через несколько метров Леонид задел одним коньком о другой и плюхнулся на лёд. Наташа повалилась на него. Все засмеялись. В том числе и дочь, и тоже на них упала. И так они лежали друг на друге с минуту и хохотали.;Мимо проезжали радостные люди, которые глядя на счастливую семью становились ещё веселее. Среди них оказался давний приятель Леонида Андрей Лисенко.
— Лёня! — поприветствовал Щипкова друг, подъехал к лежащим на льду, да так стремительно, что чуть не упал на них. — И вы тут?     
— Да, и мы, — ответил весело Леонид. — Выбрались в коем веке. Егора в армию проводили осенью и теперь втроём остались.;Андрей помог подняться Марине и Наташе. Леонид встал сам, поздоровался за руку с Андреем.
— А ты один? — спросил он приятеля.
— Давно уж, — ответил Андрей. — С женой развёлся. У нас с ней кислотные отношения. Она детей прячет, настраивает против меня. Ну, а мне по барабану. Знаешь, — задумался он. — Это сначала переживаешь, звонишь, стучишь...
— Бухаешь, — помог Леонид.
— Ну, не без этого. Стресс ведь. А потом всё пофиг. Время не то, что лечит, оно стирает прошлое, которое уже не нужно становится в повседневности. А та закрывает собой прошедшее, бывшее с тобой и всё. Как-будто не было любви, свадьбы. И нет ребятишек. Они растут и тебя забывают. И ты движешься дальше. Живём, Лёнь!
— Есть же закон, — напомнил Леонид. — Права на детей...
— Не хочу! Вырастут, поймут, — ответил Андрей.
— А женщины, ты ж не гей.
— Нет, конечно, просто мне уже не надо этого ничего. Я живу один в своё удовольствие. Работаю, занимаюсь спортом. Да, Наташ, — обратился он к Наташе, — оказывается есть жизнь и без вас.
— Ну-ну, — усмехнулась Наташа и они вместе с Мариной покатились.
— Слышь, Лёнь, — сказал Андрей, когда женский пол отъехал немного от них. — В субботу мы с парнями, ну и девчонки там будут, собираемся, в общем, придёшь?
— А что за повод? — спросил Леонид.
— У красавицы одной, ты, правда её не знаешь, день рождения. Да, не много народа, одноклассники… Кто,  её подруги, может. Смотри, когда ещё встретимся.
—  А почему у тебя  эта днюха... Как её зовут?
— Оксана. В семье не всё гладко... С отцом непростые отношения. А у меня квартира свободна. Да и повод бухнуть.
— Не знаю, в субботу, — задумался Леонид, повернулся, нашёл глазами семью. — Наташа что скажет.
— Да чего, твоя Наташа! — вскипел Андрей. — Мы, что — каким непотребством будем заниматься? День рождения, чувак!
— Не знаю, Андрюх, — вздохнул Леонид. — Может, быть. У тебя номер телефона тот же?
— Не менял, — подтвердил Андрей.
— Созвонимся накануне, в пятницу, что-ли.
— Сегодня воскресение… Давай, или я звякну, — сказал Андрей и добавил: — Наша человеческая главная беда в том, Лёнь, мы делаем не то что хотим, практически всю нашу короткую жизнь.
Леонид усмехнулся на эти слова и слегка по-дружески ударил Андрея по плечу. За кортом кто-то начал пускать фейерверки. Несколько разноцветных струй вознеслись в небо, осветив его красиво. Друзья смотрели вверх вместе со всеми радостными людьми:
— Вот она великая Россия, а, Лёнь! Поднимаемся последние годы! За Олимпиадой следишь? Как мы их всех сделали! — радовался Андрей.
— Ну, да, — не согласился Леонид. — С иностранными спортсменами в нашей команде.;
— Не важно, — возразил Андрей. — Главное, это гордость за страну, за Россию! — потряс в воздухе кулаком.
— Мне на эту вашурашу, — улыбнулся Леонид. — Птьфу! Кучка там, в Москве хапнула советскую собственность, общее достояние и жирует. А народ... Фу, блин! — крикнул он парню с сигаретой. — Чувак! На катке не кури.
Молодой человек что-то проворчал, бросил окурок, поехал дальше.
— Блин... — зло сказал Леонид, догнал парня, схватил его за локоть. — Ты чего, не понял, что ли?
— Отстань, — тот выхватил руку.
Подъехал Андрей.
— Молодёжь пошла, а? Наглая! — сказал Леонид. — В наше время чтобы такое...
— Да, ладно, Лёнь, всяко было, — не поддержал Андрей. — И портвейн в подъезде пили...
— Где я его увижу, окурок? — прогнусавил парень.
— Езжай, катайся, — отпустил Леонид. — Только думай о других тоже. Здесь дети. Не всем нравится дым.
— За то запах конопли по кайфу, — засмеялся парень и поехал. И что-то бросил на лёд, которое зашипело и хлопнуло.
— Ты, чего, дурак?! — выругался Андрей. — Такой фейерверк! Здесь же детей полно.
Парень успел доехать до бортика, перемахнул через него, прокричал:
— Козлы все! — и ещё что-то взорвал.
— Упоротый, люди же! — сердито крикнул Андрей. — Доживём до того, что героином будут лёд посыпать и ездить по этим дорожкам, — посетовал Андрей.
— Хрен с ним, а не куришь... табак? — спросил Леонид, улыбнувшись.
— Бросил как год, — ответил Андрей.
— Молодец, — сказал Леонид. — А я никогда... И в молодости, ты помнишь, не курил. Хотя, соглашусь, там были и мораль, и нравственные ценности. Где уважали человека труда.
— Ну, в чём-то мы с тобой одного мнения, — радостно сказал Андрей.
— В том, что детство было счастливое. Это, да, — согласился Леонид.
— А ныне в России правят либералы, — напомнил Андрей. — Россия принадлежит олигархам и компрадорам. А сто сорок лямов вымирающих рабов пашет на них. Капитализм! Народ не владеет природными богатствами. Не имеет с них ничего... Есть же пример, Саудовская Аравия.
— А Венесуэла с её коммунизмом, — улыбнулся Леонид. — Всё это понятно, только альтернативы нет. Или социализм с госпланом, партийной номенклатурой, дефицитом, очередями. Или капитализм с частной собственностью, банками, рекламой. Экономика за счёт бюджета или налогов. Либерализм лежит в основе экономических отношений. Противоположное коммунизм, который ограничивает это. Ведь это нормально, что есть свобода иметь собственность и защищать её и прикрываться ею.
— Но вряд ли сие наживается праведно: воровство, залоговые аукционы, ваучеры, — ответил Андрей.
— Это другой вопрос. Закона.
— А Швеция с её социализмом?
— А есть Венесуэла, — повторил Леонид. — Это вечные споры. В любом случае, никто не захочет обратно в СССР, даже бы если была такая возможность. Поезд ушёл, три десятка лет идёт.
— А я хочу в СССР! — воскликнул Андрей.
— Зачем?!
— За тем. Мы жили дружно в одной многонациональной стране. Сколько в советском союзе сделано за такое время.
— Ох! — вздохнул Леонид. — Тридцать лет прошло. А Китай за этот период триста, если считать ВВП.
— Значит, ты не патриот, — улыбнулся Андрей.
— Нет, и не либерал. Я электрик, который честно выполняет свою работу. Ты вот чем занимаешься?
— Таксую. И радуюсь, что такая возможность есть.
— Молодец. Ликуй. И вообще... Смотря, что считать патриотизмом. Я патриот себя, своей семьи, квартиры. Только не власти этой.
— Лёнь, старая песня. Надо жить сейчас, здесь, даже при этом строе. Ну, что поделаешь, другой жизни не будет у нас.
— Не будет? — согласился Леонид. — Как же! Посмотри, что в Украине творится. Майдан! Скоро и у нас всё изменится. Зарплаты маленькие, пенсии, как подачки. А миллиардеров больше и больше.
— Майдан, блин, — посетовал Андрей. — Это америкосы специально устроили во время сочинской олимпиады. Ты разве не понял?
В возгласах уже стихающего от фейерверков ликования друзья услышали крик ребёнка. Повернулись и увидели, что плачет Марина, держась за левую ногу. Они быстро к ней подбежали. Подъехала и Наташа.
— Ну, как? — спросила мать. — Пошевели ножкой, а так, а эдак, — проверяла ногу.;
— Опять упала? Не больно? — спросил Леонид и тоже потрогал ногу дочери, слегка отряхнул от снега.
— Бо-о-льно! — протянула Марина.
— Видите, что творится? — сердито сказала Наташа. — Яма какая на льду. Вот она и зацепилась коньком.
— Это тот нарик взорвал, как раз здесь, — пояснил Леонид. — А вы ничего не чувствуете? Прорвало, похоже, канализацию возле катка.
— Всё в кучу, — сказал Андрей. — Ну-ка, вставай потихоньку, Марин.
Он поднял девочку на руки.
— Осторожно, — предупредила Наташа, когда Андрей поехал к бортику. Как только они подъехали к нему, чуть поодаль, за ним хлынул грязный, дурно пахнущий гейзер. Люди начали разъезжаться с катка.
— Вот тебе Россия, Андрюх. Сверху фейерверк, снизу канализация, — сказал Леонид.
Андрей ничего не ответил, предложил: — Надо быстрее в больницу Марину.
— Не хочу! — запротивилась дочь.
— Ну-ка, встань, — приказал Леонид. — И прокатись около борта.
Марина сначала неуверенно, потом быстрее поехала, заулыбалась. И — снова шлёпнулась.
— В больницу, — вздохнула Наташа и по сотовому телефону начала вызывать машину.
— Вы без колёс? — спросил Андрей.
— Да, на такси. Оставил Logan под окнами дома. Потому, что выходные. Уедешь с места, сразу займут, — пояснил Леонид.
— Я довезу,  — предложил Андрей.
Девочке помогли на одной ноге припрыгать к автомобилю Андрея.
— Вы в какую больницу, частную или государственную? — спросил он.
— В бесплатную, — сказала Наташа. — В частной существует правило четырёх врачей, то есть каждый врач должен направить пациента ещё к четырём. Естественно, не бесплатно.
— Ха! А в государственной? — удивился Андрей. — Там впаривают деньги за услуги, которые по обязательному страхованию бесплатны. А ещё есть система добровольного медицинского. Покупает полис пациент, а платит компания. Некоторые больницы умудряются за одну и ту же услугу получить денежки и через ОМС и через ДМС.
— Ой, мне как-то сказали в поликлинике, что услуга бесплатная, но если заплатите, то сделаем всё прямо сейчас, — поддержал разговор Леонид.
Все поехали в районную больницу. В автомобиле взрослые успокаивали девочку:
— До свадьбы доживёт, — сказал Андрей. — Я в детстве тоже падал, и на льду, на снегу. Один раз летом с велосипеда. Сидел на багажнике сзади, друг рулил и педали крутил. У меня нога попала в спицы заднего колеса, велик свалился набок. Правда, не перелом был, а растяжение.
— Ой, сколько в жизни всяких падений, — философски сказал Леонид. — У меня у самого носовая перегородка сломана, одной ноздрёй дышу.
— А почему я не знала? — удивлённо спросила Наташа.
— А ты много чего не знаешь, — прищурившись, ответил Леонид.
— Эх! — Андрей резко нажал на тормоз, остановил автомобиль.
— Это что? — спросил Леонид.
— Да, голуби… — сказал Андрей и тихонько поехал. — Так и в аварию попасть…
— Чего голуби? — спросила Марина.
Андрей повернулся к ней, улыбнулся.
— Танцуют на дороге, любовь у них такая птичья, — сказал. — При этом никакой опасности не замечают.
В приёмном покое больницы с трещинами на стенах и висячими проводами, врач диагностировал растяжение связок стопы и наложил тугую повязку. Семья вышла из кабинета и низенькая медсестра попросила Леонида принести носилки с пожилым мужчиной из машины скорой помощи.
— Михаил Африканович! — взывала рядом идущая маленькая женщина врач. — Михаил Африканович! Вы меня слышите?
— Миша! Скажи, где болит? — помогала ей такая же худая, но пожилая женщина в длинной зимней куртке. Старик открывал глаза, кряхтел, потом снова закрывал. Когда принесли в кабинет приёмного покоя, он медленно сел на носилках и его пересадили на кушетку. Приложив руку к груди, Михаил Африканович, морщась и кряхтя, спросил Леонида:;— У тебя дочь есть? Леонид кивнул.
— Сожалею, — сказал старик.
— Почему, нормально всё, — ответил Леонид.
— Это наказание, — тяжело дыша, сказал Михаил Африканович и холодной рукой пожал руку Леонида, улыбнулся и добавил: — Женское начало в мире это спасение всем нам. Чистое, нежное, материнское что-ли. А мужской мир его портит.
— Значит нужен матриархат, — улыбнувшись, сказал Леонид.
Подошла врач.
— Михаил Африканович. Такое дело. Осталось одно место. Привезли молодую пациентку. Нужно выбирать между вами и ей. Как вы думаете, кого мне положить?
Михаил Африканович поморщился.
— А в коридоре? — спросил он.
— Вот там как раз это место и есть, — ответила врач.
Михаил Африканович вздохнул, пот вытер со лба.
— А вместе не уляжемся? — пошутил.
— Слишком узкая кровать, — улыбнулась врач.
— А я б сверху... Нет, снизу.
— В общем, нужно выбирать, — уже серьёзно сказала врач.
— Я б выбрал женщину, — твёрдо сказал Михаил Африканович. — Я старый, мне осталось жить-то два понедельника.
— Какой оптимист, — пошутил Щипков.
— Без вопросов, ложите её, — сказал Михаил Африканович.
— Кладите, — поправила врач.
— Хорошо. Маша! — крикнула она медсестре. — Стрептокиназу и домой дедушку.
Девушка в голубом халате увезла Михаила Африкановича, который помахал рукой Леониду.
Леонид остался сидеть один в приёмном покое. Просидел так минут десять. Начал раскладывать пасьянс на смартфоне, когда на каталке другая медсестра провезла возле него, вероятно, труп. Потому, что он был полностью закрыт простынью. Медсестре позвонили на мобильный телефон и она остановилась, как раз напротив Леонида. Мёртвая ступня с привязанным номером оказалась возле лица Щипкова.
— Здрасьте, — проговорил он тихо. — Разрешите представиться, номер...
Медсестра при этом минуты три разговаривала по телефону.
— Девушка, нельзя ли чуть подвинуть зомби? — попросил Леонид.
— А? — опомнилась медсестра, закончила говорить и повезла каталку, при этом сказав: — Перед операцией умер. Пошёл курить в туалет, видать так испугался, что сердце отказало.
— Беда, — сказал Леонид.
Он снова на минуту остался один. Прошла пожилая женщина в цветном халате со стаканом мочи в руке. Рядом с ней шёл мужчина в спортивном костюме с маленькой бородкой, в которой был кусок капусты. От мужчины сильно пахло щами. Пара остановилась возле Леонида.
— Ну, откуда, скажи мне, взялись люди? Откуда, ты не знаешь? — всё время спрашивала женщина. — Был Адам и Ева. У них родились Каин, Авель... Каин земледелец, а Авель пастырь овец.
Мужчина продолжил:
— И Сиф после того, как Каин убил Авеля из ревности, что Бог его больше любит. И Бог изгнал Каина в землю Нод. У него там была жена, но, вероятно, сестра. У них родился сын Енох.  А потом дочки.
— В библии об этом нет, — ответила женщина.
— Как нет? И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле... Вспомни: в главе шестой, когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери. Тогда сыны Божии увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жёны... Вот они и начали между собой...
— Кровосмешение? Инцест?
— Вероятно, тогда это было нормально и благословлено, — уверил мужчина.
— Чушь какая! — потрясла женщина банкой, что немного плеснула себе на руку.
— У Адама была первая жена Лилит. И ещё, когда Бог изгнал их из рая, на земле уже были люди, — доказывал мужчина.
— Вот этого точно нет в Библии... Да, тайна сия велика есть, — подытожила женщина.
Щипков оборвал их дискуссию:
— Граждане больные, Дарвин обо всём уже рассказал. Эволюция. Э-во-лю-ци-я! Миллионы лет и вот мы здесь с вами. Мужчина с женщиной переглянулись между собой. Женщина показала Щипкову на свой глаз.
— Как может эволюционировать глаз? Он либо видит сразу, либо нет.
Мужчина ткнул больно пальцем в пах Леонида.
— А живчики твои с мотором? — сказал он при этом. — Они не могут ждать миллионы лет эволюции, когда отрастут хвосты.
И больные медленно ушли. После прошёл очень худой и высокий человек среднего возраста.
— Я им говорю, давайте откроем окно, — зачем-то начал рассказывать Леониду. — Дышать же нечем. Воздух спёртый. Пипец вообще! В палате стены обшарпаны, в туалете вонь. Ночью храпят. Я с ума сойду.
— Может быть инопланетяне? — спросил Леонид.
— Что? — не понял мужчина. — Инопланетяне нас сделали или органика из космоса залетела с метеоритом.
Длинный мужчина махнул рукой и ушёл.
Минут через пять начал бегать медперсонал. С их слов Щипков понял, что кто-то после операции, когда отходил от наркоза, «дал психоз». Типа, его нужно привязать и вколоть успокоительное.
— Да, не дай Бог попасть в больницу, — прошептал Леонид.
В дверном проёме появилась Марина.
— Папа, ты идёшь? — спросила она. Подошла Наташа.
— Иду, — подтвердил Леонид.
Семья и Андрей пошли к выходу. Марина, прихрамывала и держалась за отца.
— Оп! — вдруг крикнула она и нагнулась, подняла денежку. — Монетка!
— Какая? — посмотрел Леонид. — Да это полтинник. Брось! — посоветовал. — Больница, кругом зараза.
Дочь послушалась, бросила. За семьёй шла немолодая женщина в платке. Она увидела эту монетку и подняла.
— Тёте нужней, — улыбнулся Леонид.
Женщина покрутила в руке монетку.
— Видите, Георгий Победоносец? Вот. Нельзя топтать его.
— Геолгий? — повторила Марина.
— Это ж не икона, — сказал Леонид.
Женщина ничего не ответила, спрятала монетку в сумку. И пошла к выходу.;
Андрей крикнул ей в догонку: — Глупости древнего мира!
Из больницы до автомобиля Марина, медленно ступая на пятку, дошла сама.;
— Ну, Марин, до свадьбы доживёт! — торжественно произнёс ожидавший их Андрей.;
— До чьей? — не поняла девочка.
— До-о… — задумался Андрей. — До моей.
Он довез семью до дома.
— Ну, всем пока, — попрощался он.
Наташа с дочерью пошли к подъезду. Леонид пожал руку Андрею.
— Спасибо, Андрюх, — поблагодарил.
— Да, чё… — отмахнулся Андрей. — Надо помогать людям. Ты… Жду тебя.
Леонид кивнул.
— Это, в общем, — замялся Андрей. — Я голубей-то тех задавил.
— Голубей?
— Там, на дороге. Самец вокруг самки танцевал. Я поздно заметил. И обоих… В общем… Такие дела.
Леонид усмехнулся.
— Да, ладно, не переживай. Людей надо жалеть, сколько погибает. Голуби…
— Ну, — вздохнул Андрей и ещё раз пожал руку Леонида. — Не забудь! — напомнил, сел в машину и уехал.
Дома Леонид поцеловал больную ногу дочери, лежавшую на диване.
— Ну, — улыбнулся он, — ужин и спать?
— Не-ет, — протянула Марина. — Я за свою тлавму буду долго иглать на планшете!;
Она взяла свой айпад и растянулась с ним на диване. В это время на улице пьяная компания подростков орала песни. Некоторые из них стучали по колёсам, на что срабатывала сигнализация. Леонид вышел на балкон.
— Ребят, угомонитесь, а, — попросил он. — Вечер же, потише!
Те начали ругаться с матерком.
— Чувак! Где твоя тачка? Эта? Эта? — пинали колёса автомобилей.
Никто из соседей не выходил.
— Вот так у нас, русских. Каждый за себя. И в России, и за границей тоже, — сказал Леонид жене.
— Вот его тачила! — крикнул один из ребят. — Реношка! Мочи! Компания начала бить автомобиль Щипкова, кто ногами, кто кулаками. А кто-то нашёл палку и разбил стёкла.
— Эй, вы чего, твари! — крикнул Леонид.
Он быстро оделся и выбежал на улицу. Но ребят уже не было, удрали. Щипков позвонил, вызвал сотрудников ГИБДД. Объяснил им всё. Те составили протокол.
— Будем искать нарушителей, — пообещал полицейский.
Леонид ещё раз обошёл свой автомобиль и вернулся домой.
— Гадская страна. Здесь никакие законы не действуют. Полиция не защищает. Врачи не лечат, — сказал он Наташе.
— Учителя не учат, — поиронизировала Наташа. — А ты думаешь, что других странах не ломают и не жгут машины? — предположила она. — Ладно, Лёнь.
— Как ты можешь быть спокойна, Наташ?
— Ну, сделают же. Мы живы и здоровы, почти. Все дома. Сын служит отечеству. Квартира есть, работа. Что ещё нужно для счастливой семьи?
— Машины нет.
— Будет. Это временные трудности, Лёнь. Сделаешь.
— Где деньги? Сделаешь. Только евроремонт в квартире закончили.
Когда уложили дочь, в супружеской постели Наташа прильнула к плечу Леонида и сказала тихо: — Люблю.
— Люби, — прошептал муж.
— Ах, ты! — громче сказала Наташа.
— Ничего не хочешь?
— Хочу, — ответил Леонид. — Но, автомобиль в голове крутится.
— Да пёс с ним, найдут кто, сделают по страховке.
— Не знай, ещё помурыжат с ОСАГО. Мол, не страховой случай.
— Забудь на время о своей машине... Значит, ты ничего не желаешь?
— Возможно. Чтобы ты скорее состарилась.
— Вот это желание! — усмехнулась Наташа.
— Да, — подтвердил Леонид. — Потому, что  старая, никому кроме меня не была б нужна, — и обнял жену.
И она к нему прижалась.
— Люблю, люблю, — тихо сказал Леонид. — Эх, а ты голая совсем?;
— Да-а, — прошептала Наташа. — Голая, голая, и ты, — начала раздевать его под одеялом. — голый...
Вдруг они услышали дочь из соседней комнаты.
— Мам! Можно я с вами? Мне стлашно.
— Чего тебе страшно, Марин? — спросила Наташа.
Девочка заплакала.
— Мне плиснился плохой сон... Мы летали по небу на коньках... На тучках катались... А потом везде начали стлелять. И я летела ввелх толмашками. И плоснулась. Стлашно! Наташа выдохнула:
— Сама дойдёшь?.. Ну, иди, залезай.
Леонид вздохнул.
— Я пошёл на диванчик тогда, — сказал он печально. —

Глава 2

В небольшом доме с огородом Оксаны Ремизовой, где она жила с родителями пенсионерами, вечером, когда семья Леонида каталась на коньках, разразился скандал. Отец Оксаны, Михаил Африканович, сжимая в широкой руке баскетбольную биту, купленную в автомагазине для устрашения коллег автолюбителей на дорогах страны, кричал на дочь:
— Ты знаешь, кто ты? Знаешь?
Оксана, красивая молодая женщина с длинными светлыми волосами, собранными в хвостик, в джинсах и свитере стояла у окна спиной к отцу, держалась за подоконник с обтрескавшейся краской и ничего не отвечала.
— Ты шлюха! — кричал Михаил Африканович.
Мать Оксаны Зоя Игоревна, после этих слов заплакала.
— Что ты! Что ты! — запричитала она и закрыла лицо руками, рыдая.
Оксана повернулась к отцу и ответила ему грубо:
— Сам ты! Ты…
— Кто я? — потрясал в воздухе битой Михаил Африканович. — Я тебя для этого воспитывал, уроки проверял, в музыкалку водил, чтобы ты сразу с двумя мужиками в моём гараже…
— С тремя, — спокойно ответила Оксана.
— Гадина! — громче закричал отец и ударил битой по одной из стен. Со скрипом отвалился кусок старого обоя.
А Зоя Игоревна сильнее зарыдала и убежала в другую комнату.
— Девушка должна быть чистой, выходить замуж, рожать и воспитывать детей, любить и слушаться супруга. А ты?! — кричал отец.
Оксана снова повернулась к окну.
— Ага! — сказала она, вглядываясь во двор. — Бабы должны воспроизводить себе подобных, а не размышлять о тайнах мироздания.
— Дура ты! — крикнул Михаил Африканович. — По человечески надо жить, а не по свински! Семью создавать.
— А где ж их взять, которые возьмут, — ответила Оксана. — Мужикам только одно и нужно. Ну, может, ещё пожрать. Животные! Тьфу на тебя!
— Плюёшь в колодец, из которого пьёшь!
— Из других пью!
Отец бросил на пол биту и ушёл, хлопнув входной дверью.
— Ну и этим надо пользоваться, — сказала ему вслед Оксана.
Наступила тишина, только были слышны редкие всхлипывания Зои Игоревны.
Оксана достала из джинсов сигареты и закурила, выпустила дым в форточку.
— Каждому своё, — сказала она тихо, ещё выдохнула и добавила. — Каждой своё.
— Глупая, — сказала Зоя Игоревна.
— Мама, извини, я бабой не выбирала родиться. Ну, не спрашивал меня, мою душу, кто там, ангел какой-нибудь или апостол: кем ты хочешь прийти в этот дерьмовый мир?
— А если бы спросил, захотела бы мужиком быть?
Оксана скривила рот.
— Не знаю, — ответила резко. А этот…  — сказала она об отце, — быстрей бы сдох. Задолбал своими нравоучениями! Сам пахал за советские копейки, ещё и учит, как жить. Мать, ты вон тоже ноешь, жизнь угробила на него… А сейчас время с новыми возможностями… Для женщин в том числе… Работать никто не заставляет, в тюрьму за тунеядство не сажает… Успевай крутиться, кто как умеет.
Оксана стояла и курила, пока в кармане не зазвонил мобильный телефон — Лидия. Она в широком халате и в бигудях смотрела телевизор, где транслировали олимпиаду в Сочи и решила позвонить подруге, поделиться радостью за успехи команды.
— Да, Лид, привет, — нехотя ответила Оксана.
— Вот смотрю телек, наши-то чего творят. Прямо на первое место идут.
— Ой, Лида, нажрись каких-нибудь колёс и ты будешь первой.
— Таблетки жрут норвежцы, — сказала Оксана. — Они там все астматики, представляешь хитрость? Ну, если ты больной, выступай на паралимпиаде!
— И это не считается допингом?
— Нет. Я и говорю, что это хитрость. Ой, ещё есть это... Синдром дефицита внимания.
— Это у меня такой, — хихикнула Лидия. — На меня внимания не обращают.
— Там ещё дефицит активности. Вот будь активной и будут обращать...
Оксана затянулась последний раз сигаретой, бросила в форточку, но окурок ударился о стекло и упал между рам.
— Зараза! — выругалась Оксана.
— Кто? — не поняла Лида.
— Да нет, Лид! Не ты! — весело ответила Оксана. — Я на сигарету ругаюсь. Упала между рам, гадина.
— Ясно, — сказала Лидия. — Куришь что-ль?
— Ну, — подтвердила Оксана. — На кухне. Вся на нервах. Зла не хватает. Представляешь, фазер мой наорал, что я, мол, нехорошая эдакая.
— Чего это? — участливо спросила Лида.
— Да застал меня в гараже с двумя друзьями. Мы пиво пили, ну и всяко-разно.
— Понимаю, — вздохнула Лидия.
— Ну, а у тебя что? — спросила Оксана.
— Всё плохо, бе-бе-бе, — протянула подруга.
— Да, ладно, Лидк, вечно ты ноешь!
— Да, блин, машину разбила в хламиду! — пожаловалась Лидия. — Представляешь? На перекрёстке один козёл нерусский на мерсе едет такой, прёт на красный, а я на своём гетсе. Ба-бах ему в бочину! Ну, он виноват, конечно, скотина!
— Бяда, — поёрничала Оксана.
— Беда в том, что меня никто не хочет. А мне уже тридцатник…
— В бочину? Новая поза, — весело сказала Оксана.
Засмеялась и Лидия.
— Ты как в воду глядишь, этот хачик, то ли армянин, то ли азик, короче, предложил встретиться. Мол, полюбовно всё решить без гайцов.
— А ты?
— А я согласилась. Машина на ходу, ну оплатит ремонт.
— Может, не только ремонт.
— Это как повезёт.
— Как накрасишься, — пошутила Оксана.
— Ой, ой! Я и так красава, — не обиделась Лида. — Ну, ладно, подружка, выпить хочется.
— Легко. Ну, уж в пятницу, — напомнила Оксана о своём дне рождении.
— А! А я со своими делами закружилась и забыла. Ха-ха. Ну, увидимся.
— Нет, у Андрея Лисенко, в субботу, — сообщила Оксана. — Он сам предложил, мол, хата свободна, один живёт, устроим мне день варения… А! Горим! — вдруг закричала она, увидев дым с улицы, и бросила телефон на стол, схватила чайник и начала поливать в форточку между окнами.
— Что? Что там у тебя? — заголосила подруга.
Услышав шум, прибежала мать.
— Курила! — спросила рассерженно она и открыла первую ставню окна.
— У тебя же заклеено, — сказала Оксана.   
— Ну, что ж, заклеено! Гореть теперь? — ответила Зоя Игоревна и начала протирать тряпкой окно.
Вошёл отец:
— Чем воняет?
Зоя Игоревна промолчала.
— Куряка! У нас в семье не курили никогда, а ты сосёшь эту гадость, — сказал Михаил Африканович.
Оксана вздохнула.
— Хочу и сосу, — грубо ответила и ушла в свою комнату, крикнув оттуда: — Давно бы уж пластиковые поставили!
— Где деньги на такие? Ты не нас… — крикнула мать, остановившись на полуслове.
Отец быстрым шагом подошёл к двери комнаты Оксаны и дёрнул за ручку, но Оксана её заперла. Михаил Африканович почесал затылок и сказал уже спокойно:
— Я устал.
Зоя Игоревна закрыла окно и предложила:
— Надо бы заклеить.
И прильнула к груди подошедшего супруга.
— Чего ж делать, раз так оно, — сказала тихо ему. — Смириться.
На кухонном столе позвонил телефон Оксаны. Она выбежала из своей комнаты, схватила его.
—  Ало, привет, Андрей! — поздоровалась она с Андреем.
— Здоров, Ксюш! Я чего хочу-то, вино какое брать дамам? — спросил Андрей.
— Вино под названием водка, — ответила весело Оксана и звонко засмеялась. — А ты чего запыхался?
— Да на катке катаюсь. Олимпиада же, надо поддержать страну, — ответил Андрей.
Михаил Африканович отпустил жену и, потрясая руками в воздухе, бросил зло дочери:
— Вас бы всех в сталинские годы, там на Колыме показали бы вино-водку!
Оксана ничего не ответила ему и пошла в свою комнату. Не успела она закрыть за собой дверь, как услышала грохот: упал отец. И ударился головой об пол.
— Папа! — испуганно закричала дочь и вместе с матерью подбежала к нему.
Михаил Африканович был без сознания.
Женщины вызвали «скорую помощь», она ехала долго, казалось, «целую вечность», как говорила всё это время Зоя Игоревна. Она держала супруга за руку, тряся её и слёзно просив очнуться. И он открыл глаза, как раз перед приездом машины, и застонал. Врач сделал какой-то укол и забрал старика в больницу. Оксана быстро переоделась, набросила короткую норковую шубу и, не надевая шапки, вместе с врачом донесла носилки до машины. В больницу поехала только Зоя Игоревна. Оксана не захотела, сказала, что нет смысла быть двоим, а в приёмном покое будет кому помочь с носилками.
Дочь проводила родителей на улице, застегнула шубу, смахнула с лавочки снег, села и позвонила Лиде. Она рассказала подруге о происшествии с отцом и предложила прийти к ней. Но Лидия захотела пойти в кафе. Через пару часов.
Оксане не хотелось идти домой и она пошла прогуляться в открывшийся недавно супермаркет. Долго, около часа ходила по бутикам, рассматривала шубы, пока не пришла в ювелирный салон. Там она попросила примерить колье и перстни.
Молодой высокий, похожий на игрушечного Кена продавец подавал Оксане украшения. Но и его терпение закончилось.
— Мадам, вы выбираете себе или...
Оксана посмотрела ему в глаза, нахмурилась.
— Кому ж, — ответила и продолжила одевать и снимать кольца.
— Знаете... Знаешь, молодой человек, вот скажи мне, есть ли у тебя вкус?
— Без него я не был бы здесь.
— Продавцом, — дополнила Оксана.
— Хозяином, — поправил юноша.
Оксана улыбнулась, сняла кольцо. Повернулась всей собой.
— Скажи мне симпатичный мальчик, эти замечательные вещи продаются?
— Конечно.
— А есть ли другие способы приобрести их?
Молодой человек слегка улыбнулся, начал убирать золото на свои места.
— В мире разные способы товарных отношений. Деньги — товар — деньги. Можно взять в кредит, в рассрочку. Есть и бартер, как безналичный расчёт, то есть обмен.
— Вот бартер имеет место в твоём блестящем бутике?
Парень задумался.
— Как правило меняется равноценное на такое же, — сказал он, прищурившись.
— Угу, — согласилась Оксана. — А женщина может быть равноценна бриллианту или золоту?
— Красивая... Как вы... вполне.
— Ну, так что мы решим тогда?
В это время в бутик зашли двое — юноша и девушка. И сразу наперебой начали спрашивать показать им обручальные кольца. Хозяин предлагал им, показывал.
Оксана постояла немного и вышла из бутика. Она прошла ещё, пока через несколько минут её не догнал хозяин ювелирного отдела.
— Э... Мадам. Простите, сами знаете, клиент всегда прав. Так мы на чём-то остановились?
Оксана постояла немного, улыбаясь и рассматривая парня. Потом сказала:
— Можно я тебя назову Кен? — спросила она.
Парень пожал плечами.
— Так вот, я вся здесь. Предлагай.
Они вдвоём пошли в ювелирный бутик. Кен его закрыл. На стеклянный стол положил золотой перстень.
— Забавно, — сказала Оксана.
— Оно твоё.
— Прямо здесь?
— Что? А, — замялся парень, — есть подсобка...
Оксана с Кеном со взъерошенными волосами вышли из неё через полчаса.
— А ты страстный, — сказала она ему.
— А ты... Прелесть!
— Я знаю, — пропела Оксана. — Телефон дашь? — спросила она.
— Записывай, — согласился Кен и продиктовал номер.
— Ну, пока, — поиграла пальчиками Оксана.
— Пока, — неловко помахал рукой Кен.
Оксана пошла к выходу, улыбаясь и рассматривая золото на пальце.
Она прошла в кафе, где и встретила Лидию, короткостриженную полную брюнетку, немного похожую лицом на Деми Мур. Женщины выпили вина, раза по три рассказали друг другу случившиеся с ними события, уже с подробностями.
— Вау! Ты купила колечко! — увидела Лида кольцо.
— Да-а, а ты как думала.
— Где ты всё деньги берёшь? На маникюре зарплата маленькая.
— Уметь надо!
Лидия сделала глоток.
— Научи, подруга, — попросила.
Оксана тоже выпила.
— Смотри. Берёшь рюкзак, топор и в горы. А, ещё гитару нужно взять...
— Зачем?
— Чтобы петь песню, эту... Милая моя, солнышко лесное...
Лида поддержала:
— Где в каких краях встретимся с тобою.
— Вот! — сказала Оксана. — Котелок для каши, удочку. Ну, одеться тепло и чтобы комары не кусали. Можно, конечно, намазаться кремом от насекомых.
— А от змей? — спросила Лидия.
— Зачем змеям мазаться от змей, — ответила Оксана и подруги засмеялись.
Потом Оксана продолжила:
— И со всем этим скарбом идёшь вверх. Выше гор могут быть только что?
— Горы! — ответила Лида.
— И там, — сказала Оксана, — добываешь золото. Его сразу найдёшь, потому, что блестит.
— Одной или с геологами?
— Это как повезёт. И далее нужно идти к кузнецу...
— К ювелиру, — поправила Лида.
— Да, и выковать кольцо. Всё!
— Так просто и дёшево?
— Истинно, — сказала Оксана. — Если повезёт.
Лидия скривила рот, предложила:
— А не легче ли поехать на корабле в Америку и у тамошних индейцев поменять золото на какую-нить побрякушку. У меня их дофига!
— Можно, — согласилась Оксана, — Но есть нюанс.
— Какой?
— Капитан на корабле. Ему придётся отдаться за поездку.
— А если повезёт, то всей команде, — подытожила Лидия.
— Повезёт?! — весело спросила Оксана и подруги снова засмеялись.
Сильно захмелев, Лида позвонила Гургену, автомобиль которого врезался в её машину и предложила с ним встретиться в этом кафе.
Гурген, полный лысый мужчина с красным лицом и большим носом лет пятидесяти в костюме, одетом на майку с олимпийским мишкой и надписью «олимпиада—80» подъехал на своём автомобиле прямо к кафе.
— Здравствуйте, красавицы! — сказал он и покраснел ещё больше.
— Привет! — порадовалась своему обидчику Лидия. — Вау! Ты такой древний, что помнишь московскую олимпиаду?
— Я просто бессмертный горец, и потому знаю, на сочинской олимпиаде мы будем первыми, — весело ответил Гурген.
Все рассмеялись.
— Выпьешь? — предложила Лида.
— Легко, — согласился Гурген и заказал себе пятьдесят грамм коньяка.
— Оксана, Гурген, — познакомила Лида.
— Не холодно так? — спросила Оксана Гургена, кивнув на костюм.
— Привычка, — проговорил с акцентом мужчина.
Они чокнулись и выпили, по предложению Гургена, за присутствующих женщин, которые снова рассказали о недавних событиях. Выпивали ещё, курили, Гурген сказал, что на днях заберёт автомобиль Лиды в ремонт. По его словам, раньше не получится, нет места в мастерской.
Оксана наблюдала за Гургеном, лицом, жестами, прислушивалась к акценту. Ей нравились состоявшиеся независимые мужчины.
— Вот за такими богатыми папиками, — сказала захмелевшая Оксана Лиде, как-будто Гургена рядом не было, — любимые женщины будут счастливы.
— Любящие, — поправила Лида.
— Ну-у, да, — согласилась Оксана. — Тем женским счастьем, когда ты не работаешь, покупаешь, что хочешь, ездишь за границу. Вон мать всю жизнь мучается с этим водилой, нигде не была, ничего не имела. Дом — работа, дом — работа. Скучно! А жизнь для радости создана. Для счастья! — посмотрела на Гургена и сказала ему. — А как же? Неужели эта эволюция проходила миллионы лет для того, чтобы женщины были в нищете и заботах? Страдали, рожали, мучались, в старости загибались от болезней. Ща-аз! Жить нужно в кайф!
— А у Оксаны послезавтра день рождения, — проговорилась Лидия.
— О! — радостно сказал Гурген. — Поздравляю! Семнадцать?
Женщины расхохотались.
— Почти, — пошутила Оксана.
— Тогда ещё вина, — предложил Гурген и позвал официанта.
У Лидии позвонил телефон. Она что-то тихо говорила, потом встала и сказала:
— Пипец! Мне срочно надо отлучиться.
— А что случилось? — поинтересовался Гурген.
— У матери криз. Давление подскочило, у неё часто так, то много, то мало. Возраст.
— Это плохо, — сказал Гурген и протёр рукой потный лоб.
— Мучение с этими стариками, — сказала Оксана.
Лидия положила телефон в сумочку.
— У тебя как отец-то, позвонила бы, — предложила Оксане.
Оксана поморщилась и махнула рукой.
— Чего с ним будет, — ответила и добавила: — Дальнобойщик.
Лидия ушла, Гурген с Оксаной допили вино.
— Подвэзу, — предложил мужчина.
— Ты же выпил? — удивилась Оксана.
— Нормальн! — сказал Гурген. — Гайцы не останавлывают мэрсы. Потому, что эсть машины, а эсть мерседес, понимаэшь?
— Это как — есть смартфоны, а есть айфоны? — придумала Оксана.
Гурген подвёз Оксану к её дому, заглушил мотор повернулся и обнял её. Оксана не сопротивлялась. Мужчина своими толстыми, слюнявыми губами поцеловал Оксану. Она вытерла рукой свои губы, улыбнулась.
— Жёстко, — сказала Оксана.
— Нэжно. Ты такая красывая! — выдохнул Гурген.
— Вот есть бижутерия, а есть бриллианты. А на красивых женщинах должны быть только вторые.
— Вторые? — не понял Гурген.
— Исключительно, — сказала Оксана, вышла из машины и медленно поковыляла домой, услышав голос Гургена:
— С наступающым, дарагая!
— С каким? — не поняла Оксана.
Гурген задумался.
— Со всем! С любовью!
Женщина, не оборачиваясь, махнула рукой и скрылась в доме.
Она не ожидала, что мать и отец будут там.
— Фигасе! Вылечили уже? — развела Оксана руками.
Зоя Игоревна рассказала, что отца не взяли, не было мест.
— Во, блин, здравоохранение! Здоровье охраняют они! На бюджетные деньги. Мы платим налоги и врачи должны нас на них лечить. Безвозмездно!
Зоя Игоревна махнула рукой.
— Всё это известно и обговорено, — печально сказала она.
Михаил Африканович лежал на диване, досматривал по телевизору закрытие олимпиады в Сочи.
— Можем же, когда захотим! — смеялся он. — Первое место в зачёте.
— Хоть какая-то радость, — заметила Зоя Игоревна.
— И снова Украина! — сказал Михаил Африканович, не отворачиваясь от телевизора. — Больше показывать нечего.
— Это политика, — подсказала Оксана. — Чтобы отвлечь от наших внутренних проблем.
— Не знай, — процедил отец. — И ведь всё как сходится: олимпиада и майдан. Народ только жалко. Сначала развалили советскую нашу родину, оставили за бугром своих русских людей. Потом стали мозги вправлять тамошним, что, мол, Россия плохая, злая. А мы злые?
— Миш, тебе нельзя волноваться, — напомнила жена.
— Я не волнуюсь, констатирую факт. Вот помяните моё слово, развалится Украина. Не через год, два, но так будет. Потому, что зло не может быть единым. Майдан, мать его. Это ж государственный переворот. Сколько людей убили уже. Снайперов на крыши рассадили... Вчера ихняя Рада отстранила Януковича от должности президента. А вон, слышь? Сегодня двадцать третьего февраля в Севастополе собрался двадцатитысячный митинг, на котором было принято решение не перечислять в Киев налоги. А городским головой выбран гражданин России Александр Чалый. Это, значит, Крым к нам хочет в Россию?
Оксана подошла к отцу, села на корточки.
— Пап, слышь…
Михаил Африканович понюхал воздух.
— Пила?
— Да, с Лидкой пивка. Переживаю же за тебя.
— Ну-ка, что за кольцо? — увидел отец.
— Да, друг подарил, — ответила Оксана.
Михаил Африканович покивал головой.
— Ну, ладно, пап, забудем обиды. Прости меня, дуру грешную, а? — с улыбкой попросила Оксана.
— Ох, Ксюша, если бы это было искренне, — вздохнул отец. — Ладно, я не злюсь и никогда на тебя не обижался. В твоих проступках это я виноват, я где-то упустил. Конечно, дальнобойщик, дороги, не хватало времени на воспитание. Ты меня прости.
Оксана поцеловала отца в лоб и пошла в душ. Через минут десять она закричала.
— Ай! Оторвался шланг! Мужика в доме нет, починить некому! — доносились крики Оксаны из ванной. — Блин, мыло глаза щиплет! А!
Зоя Игоревна зашла к ней.
— Ну, что ты кричишь, как резаная. Смой ковшом и всё... Мужика нет... Ты что замуж-то не выходишь?
— За кого, мам? За хлюпиков нищебродов? И потом... А, ладно.
— За богатого.
— Они все разобраны.
Оксана села в ванну и заплакала.
— Я старая, старая швабра. Мне третий десяток уже!
Зоя Игоревна села на край ванны.
— Вот так старая, — погладила по сырой голове.
— Да, бабка вышла замуж в шестнадцать, ты в семнадцать. По любви? Мам, по любви? Где мне найти её, любовь, а?
Зоя Игоревна ничего не ответила. Вышла из ванной, спросив уже в коридоре:
— Ужинать будешь?
— Нет. Спать хочу, — крикнула ей Оксана.
Она вылезла из ванны, вытерлась, одела халат и легла в постель в своей комнате. Долго не могла заснуть, проворачивая в голове насыщенный день. Вспомнила о кольце. Сняла его и бросила в ящик тумбочки. Включила торшер. Рядом лежал толстый журнал, подаренный кем-то давно. Оксана полистала, наткнулась на стих:

     В нашем мире красивом чарующем
     Ничего идеального нет.
     После нас, на плацу марширующих
     Время смоет последний наш след.

     Ты стоишь, у овального зеркала
     И шекспировский том на столе.
     Ты себя здесь всё утро коверкала
     Для вечернего там дефиле.

     Много тайн, знаешь, много сокрытого
     От тебя, от меня, от него.
     Мы заснём или будем убитыми,
     Нам не скажет никто всё равно.

     И останется выйти раскланяться,
     Жизнь-театр прошла налегке.
     И под занавес пьесы останется
     Лишь у Гамлета череп в руке.

Дочитав до конца стихотворение, Оксана заснула.



Глава 3

У Леонида был выходной и он решил подстричься. Предложил Наташе, и она согласилась прогуляться. Но перед этим попросила сходить с ней на рынок за продуктами.
— Наташ, ты же знаешь, что я не люблю это дело. Тащишься, как хвост по базару, аж ноги устают. Тем более в такую промозглую погоду. Вот мы, мужики, чего нам нужно, пришли, выбрали, купили. А вы, даже и не надо, ходите от лотка к лотку, как в музее. Словно вас глючит там, гипнотизирует. Не можете оторваться от рыночного разноцветья.
Наташа ничего не ответила.
— Не так, что ли? — рассуждал Леонид, лёжа на диване. — Если бы я был директором планеты, я бы закрыл женщинам магазины и рынки. И вообще бы запретил иметь деньги. Надо чего, спросите, если мужик посчитает нужным, то даст энную сумму. Если нет, извините.
— Жрать будешь? — отрезала Наташа.
— Э... Как не культурно. Завтракать изволю. А что у нас?
— А ты сходи на рынок, притащи здоровенную сумку продуктов и готовь. А я полежу, посмотрю телек.
— Ну, так есть автомобиль для этого.
— А он есть?
— Блин, его же разбили... Выиграла.
— Это ещё не всё. Помоешь посуду. Сделаешь уборку в квартире. Пол помыть, ковры выбить. Далее, выносить и родить детей, растить их бесплатно до трёх лет. А уже потом можно ненадолго прилечь на диван с футболом и подумать о наличии денег и их месте в  своём кармане.
— Да... — задумался вслух Леонид. — Спорить с бабой себе во вред.
— Вот и не спорь. Женщина всегда права. Потому, что хочет женщина...
— Хочет бог, — продолжил Леонид поговорку. — Вот поэтому я не верю в бога.
— Ну и зря, — подытожила Наташа.
Они пошли на рынок, где, как и предполагал Леонид, он ходил с двумя огромными сумками за супругой от лотка к лотку, от ряда к ряду. Наташа при этом ещё встречала знакомых женщин и вела с ними многоминутные разговоры о моде, о погоде, о других подругах. И вообще, как рассуждал Леонид, ожидая окончания бесед с больными от покупок руками, «о том, что солнце яркое, небо голубое, облака белые... А ещё о том, что цены дорожают, зарплаты падают. О том, что дети растут. А мужья, вообще мужики отбиваются от рук, ленятся, меньше любят и даже вообще перестают любить».
— Ну, пока, чмоки-чмоки, ариведерчи! — с улыбкой попрощалась Наташа с очередной коллегой по работе, отошла, и уже на почтительном расстоянии сказала Леониду:
— Стерва.
На рынке пел некий юноша в кожаной куртке с длинными волосами под гитару:
 
—Ты разве не понял, что это, ну что ж,
    Открою секрет — либеральная ложь.
    Здесь космополиты, и временщики,
   А мы все на выборы прём, дураки.
   Везде кумовство и инсайдинг в стране,
   Конфликт интересов на каждом звене.
   Здесь пенсии мизер, зарплаты на грошь.
   Уже четверть века здесь праздник вельмож.
   Баблосов надыбать, пока есть права,
   Финансов потоки в свои рукава.
   Откаты нарезать и взятки сорвать.
   В Китае за это ведут расстрелять.
   Зайди в интернет и сравни ВВП,
   Мы едем в плацкарте, мир едет в купе.
   Мы все крепостные, холопы, рабы
   Страна вымирает, несутся гробы.
   Уж сколько же нам всё нащупывать дно.
   Без ГОСТа советского все жрём говно.
   Ну, хватит… Где нам на фанфурик занять,
   Россия моя, наливай, твою мать!

— Смело! — весело сказал Леонид.
— Шёл бы на завод, а то работать некому, страну поднимать. А петь все горазды, — сказала Наташа.
— Вот именно, — поддержал Леонид.
Они пошагали дальше по рынку, подошли к лотку с фруктами. За прилавком стоял в шубе и шапке кавказкой внешности паренёк. А возле прогуливался взад-вперёд лысый, без шапки, в одном пиджаке и белой рубахе, возможно хозяин. Леонид подумал, как он не мёрзнет? Наверно, жир его тела согревает, словно пингвина. Продавцы что-то говорили на своём языке. И было понятно, что хозяина зовут Гурген.
Когда Наташа стала выбирать яблоки, хозяин подошёл и на ломаном русском начал нахваливать свой товар.
— Смотри, какой спэлый яблык, мна, — сделал он рукой жест. — Польский яблык. Сочный. Бэри. Я тэбэ и больше насыплю.
И что-то начал сердито говорить парню. Потом он зашёл за прилавок и слегка постукал того, своими толстыми ладонями ударяя по затылку.
— Вы что делаете? Э! — возмутилась Наташа.
— Эт воспытание, знаешь, — ответил Гурген и перестал бить своего продавца. — Насыпай, давай, яблок, такой красивой женщин,  — приказал он ему.
— Мне килограмм, — попросила Наташа.
— Да, какой килограмм, больше насыплю, вот кило триста, а дэньги за килограмм, — с улыбкой сказал Гурген.
— Какой хороший русский женщин, и муж хороший, ну как не порадовать.
Леонид слушал разговор без интереса, он устал, ему хотелось быстрее домой.
Вдруг на том месте, недалеко, где пел длинноволосый парень, раздались крики.
Леонид оглянулся: возле музыканта стоял бородатый мужчина в длинном плаще, кричал, и бил гитарой по асфальту.
Леонид поставил сумки на землю и пошёл туда.
— Лёня! — крикнула ему жена.
Щипков подошёл к мужчине, выхватил гитару.
— Вы что себе позволяете, товарищ? Разве мы живём во времена цензуры?
— Не положено петь песни с экстремистским уклоном,  — объяснил бородатый.
Подбежал Гурген, отвёл в сторону мужчину, что-то ему сказал или дал и вместе они подошли к Щипкову с музыкантом.
Бородатый мужчина в плаще поднял палец:
— На первый раз предупреждение, — пригрозил он Леониду и парню. Повернулся и пошёл.
— Спасибо, — поблагодарила Гургена подошедшая Наташа. — А что вы ему нашептали?
—А! — махнул рукой Гурген. — Мы, люди должны друг другу помогать. Нэ зависимо от национальности и рэлигии. Красивая вы пара, — обнял он Леонида и Наташу. — Приходыте всэгда за фруктами, очень рады.
И ушёл к своему лотку.
Щипковы постояли немного и пошли домой. Музыкант с разбитой гитарой, что-то ворча,  побрёл в другую сторону.
Проходя мимо парикмахерской, Леонид уговорил Наташу зайти. Наташа, поскольку устала, согласилась посидеть там, подождать.
Леонид сел в кресло к парикмахеру Ивану, только он в этот момент был свободен. И разговорчив. Тридцатилетний блондин с длинным каре, в джинсах варёнках и светлом лонгсливе, поверх которых надет чёрный фартук с логотипом салона красоты «Хайр». Иван разглаживал расчёсткой волосы Леонида и, растягивая гласные, иногда посматривая в окно на хлынувший дождь, рассуждал:
— Погода дрянь. Дождь в феврале. А я зонтик не взял. Знаешь, Света, мы в детстве как определяли, какой день будет? — спросил он женщину парикмахера с чёрным длинными вьющимися волосами, которая подстригала рядом пожилого седого мужчину.
— Не знаю. Я с тобой в детстве не жила, — ответила она.
— Я провёл его в деревне у бабушки, — пояснил Иван. — Так вот. Погоду мы с девочками определяли по коровам.
— Это как? Почему с девочками?
— А мне не нравилось с мальчиками гулять, играть. Они грубые были, задирали меня, обижали. Там братья Пятаковы были, — задумался Иван, остановил стрижку. — Ага, Пятаки их звали. Вот они всё время, как меня увидят, кричали, мол, Ванюша баба. А мне нравятся уменьшительно-ласкательные имена. Ванюша, так Ванюша.
Он поморщился, продолжил стричь и рассказывать:
— Вот. Утром на завалинке мы с девчатами садились у последнего дома, и какая корова первая пройдёт, такая погода и будет.
— В смысле? — спросила женщина.
— По цвету. Тёмная, значит хмурь, светлая — ясно, пегая это облачно, — пояснил Иван.
— Интересно. Надо стадо купить и Гидрометцентр открыть, — сказала Света.
— Ага, и не разу не было промашек. Коровы точно предсказывали погоду, — подтвердил Иван. — Давно, в советские времена. А сейчас... Всё по другому. Хотя, вот Ленин в мавзолее до сих пор, мумия евонная.
— Еённая, Ванюша, — передразнила Света.
— Ленин велик! Знаете, что он сделал главного для этой... нашей страны? Он уничтожил сословия,  — сказал Иван.
— А не Сталинская ли конституция? — спорила с ним женщина.
— Дык, Ленин начал эту бодягу. Уничтожил рабство. Богатые, бедные. Он уравнял мужчин и женщин в правах.
— Рабство как раз ГУЛАГ, который создали большевики, спорила Света. — Сейчас тоже рабство, только экономическое. Зарплату, а тем паче, пенсию хватает на еду, да коммуналку. Ты не задумывался, почему они такие маленькие, зарплаты по сравнению с западом? Чтобы держать народ в узде. Иначе ты отложишь в кубышку и уведёшь денежки из экономики. А ещё, что главное, будешь иметь своё мнение и не за тех голосовать. Деньги дают свободу, что бы нам там не говорили.
Леонид слушал, улыбался под нежно поглаживающими руками Ивана.
— Опасно, — сказал он.
— Что опасно? — не понял Иван.
— Разговоры эти ваши политические. «Большой брат» может вас услышать и устроить маски-шоу.
— Ну уж, прям, — не согласился Иван. — Ай! Палец прищемил.
Он бросил ножницы с расчёсткой на столик, засунул палец себе в рот.
— У нас демократия, — сказал с пальцем во рту.  — Свобода слова.
— Ага, свобода, — парировал Леонид. — Попробуй в социальных сетях написать, что-нибудь про Путина плохое, тогда узнаешь. Свобода… А о шествиях фриков в стрингах можно.
— А это закон, мил мой. А закон должны соблюдать. И он не запрещает оным быть,  — ответил Иван.
— Оные есть больные, — сказала Света.
— Противные вы, — обиделся Иван и продолжил постригать Леонида.
— Ладно, Ванюш. Прочитай чего-нибудь из своего нового, — попросила Света.
— Ага, а вы смеяться опять будете, — ответил Иван.
— Не будем, — стараясь серьёзно, ответила Света.
Иван покачался с ноги на ногу и протараторил:

 — Ты меня люби сильнее,
      Только так, не абы как
      Ни левее, ни правее,
      А люби и так, и сяк.
      Сзади, спереди и сбоку,
      Сверху, снизу и внутри.
      Прямо с запада, с востока
      Ты собой меня натри.
      Облеки в свою ты кожу,
      И глаза свои воткни,
      И такую мою рожу
      Ты на селфи засними.

Леонид еле сдержался, чтобы не засмеяться.
— Хорошие стихи, — похвалила Света.
— Да, — согласился Леонид.
— Вам нравятся? — спросил удивлённо Иван Леонида. — Мне приятно... Виски прямые или косые?
— Прямые, — ответил Леонид.
Иван взял со столика деревянный гребень.
— Да, он у нас любит всякие старинные инструменты, — подсказала удивлённому Леониду Света.
— Вот с деревенских пор и люблю. Коллекционирую. Они до сих пор в деле. Гребешки, ножницы... Чёлку так или короче?
— Нормально…
— Направо зачёс?
— Угу…
— А у вас красивое лицо, — вдруг сказал Иван. — Не славянское. Скорее прибалтийское или…
— Татарское, — улыбнулся Леонид.
— Да-а? — удивился Иван.
В проёме двери показалась Наташа.
Леонид выдохнул:
— Уф!
— Ваша подружка? — нахмурясь, спросил Иван.
Наташа показала жест «о-кей».
— Красивая пара, — сказал Иван.
— Ой, тебе-то что! — удивилась Света.
— Мне интересны красивые люди, — как пропел парикмахер. — Какие же вы злые! Триста рублей!
Леонид погладил свои волосы, поблагодарил:
— Спасибо. Триста.
Он встал и подошёл к Наташе.
— Пойдёт? — показал на свою голову.
— Старпёрам всё пойдёт, — весело сказала Наташа.
— Кто старпёр? — спросил Леонид. — Мужик в полном расцвете.
Наташа покивала.
— Вас тоже постричь? — прервал их диалог Иван.
— Я предпочитаю стричься у женских мастеров, — усмехнулась Наташа.
— Ну-ну, — обидчиво сказал парикмахер. — А, кстати, как правильно, стрижка, брижка или стритьё и бритьё?
Все задумались.
— Ха! — выдохнул Иван. — Подловил. Стрижка и бритьё. — и к Леониду: — Кстати, вот моя визитка, — протянул он карточку.
Леонид взял.
— У меня постоянным партнё... клиентам скидки, — сказал Иван. — Номерок телефона давайте, — пропел.
— Зачем? — не понял Леонид.
— Я ж на дому ещё работаю, да и у клиентов тоже. На вызовы хожу. Удобно же. Простынка. Всё чистенько. У меня и тетрадь есть, где я помечаю кого, когда постригал. Не всех, конечно, помечаю.
— Леонид, — назвала Наташа. — Щипков.
Леонид взглянул на неё, поморщившись.
— Ведь, знаете, бывает, вы забываете, что пришло время подравняться. Я тут, как тут, — сообщил Иван.
Леонид махнул рукой.
— Да, ладно, — сказал.
— Записывай, — весело сказала Наташа и продиктовала номер Леонида.
— Гоженько! — подпрыгнул Иван и выронил телефон.
— Ай! — сначала обхватил он руками лицо, потом поднял аппарат. — Мой шладкий ипхончик. Целенький!.. Кстати, клиенты у меня на ты!
Леонид с Наташей пошли к выходу. В это время по радио в новостях говорили: «...Президент Украины Виктор Янукович с семьёй бежал из страны...»
— Да здравствует незалежная европейская Украина! — громко сказал Иван.
Света на это покрутила пальцем у виска.
— Ты эт чё? Не славянин? — зло спросил седой старик, которого стригла Света.
— Я русский. Но свобода для меня высшая ценность. Не нужно держать никого насильно, если он не хочет. Советский ваш Союз распался, а вы всё прыгаете на его костях. СНГ, союз Белоруссии и России, это, как его... Евразэс.
— ЕАЭС, — помог старик.
— Вот именно. Вон Прибалтика живёт свободно и припеваючи.
— Чего?! — засмеялся старик и закашлял. — В Евросоюзе, ага. Немцы всё скупили там. Свобода.
— Ладно, — махнул рукой Иван. — Вы сначала съездите в Европу, а потом спорьте.
— А я ездил, — сказал старик. — На танке в сорок пятом, прямо до самого Рейхстага доехал.
Иван почесал затылок и посмотрел на вешалку, где висел пиджак старика с колодками и медалями.
У Ивана зазвонил телефон.
— Да, ага... Так? Так, да? Я тебе верил, а ты... Гад! — крикнул он и отключил телефон.
Потом снова позвонили.
— Где? На крыше? Девятиэтажки? Окей!
Иван отбил вызов, сунул телефон в карман джинс, скинул фартук.
— Светусик, я ненадолго, разберусь с одним гадом и приду.
Он вышел на улицу и пошёл в аптеку. Там он встал в небольшую очередь. Перед ним стояла грузная, тяжело дышащая женщина. Впереди неё высокий усатый мужчина в шляпе и пальто.
— Душенька моя, — пропел мужчина красивым голосом девушке-фармацевту, — Я в печали.
— Что такое? — спросила девушка.
— Вы мне намедни продали одно средство, — он покосился на очередь, — но оно совершенно не помогает. Я уж и двойную и тройную дозу принимал, но бесполезно.
— А вы перед... этим принимали или задолго?
— Какой перед, какой задолго? Просто принимал и ждал.
— А вы... — не знала, как спросить фармацевт, — были одни в этот момент?
— Да, я был один. А что, для этого кто-то нужен ещё? — удивился усатый мужчина.
— Ну... — старалась не обидеть девушка. — Как минимум двое.
— Знаете, что, дайте мне книгу жалоб, и я напишу характеристику современной российской фармацевтике.
Девушка дала какую-то тетрадь. Усатый отошёл, сел за стол в углу и начал что-то писать.
Грузная женщина, которая стояла за ним, полминуты дышала со свистом в окошко, потом спросила:
— Доченьк, моя маменька насмотрелась в телевизоре евонной рекламы и накупила вот енто, — показала в окошко белую пачку. Ивану лень было напрягать зрение, чтобы прочитать. Женщина продолжила: — Так вот она нажралася ентово и из неё полезли червячки. Да такие всякие, и маленькие, и с палец даже.
Иван надул губы, усмехнулся, посмотрел на сзади стоящих, которые тоже улыбались. Он представил этих червяков из разных фильмов-ужасов с круглыми зубастыми ртами, и откуда они лезут. Его фантазии прервала девушка-фармацевт, которая со спокойным и серьёзным видом профессионально ответила:
— Это очень хорошо.
— Я вот тоже так думаю, что когда лезут червячки, это хорошо. Напротив, если они не лезут... — протараторила грузная женщина.
— То их надо протолкнуть, — зачем-то добавил Иван.
Очередь захихикала.
Женщина зло посмотрела на Ивана:
— Хорошо, что у вас их нет, — просипела.
— Есть! — ответил Иван. — Есть, только они превращаются в прекрасных бабочек и порхают в моём животе.
Женщина подняла глаза в потолок, вероятно, представляя эту картину. Потом повернулась к окошку.
— В общем, дочьк, давай мне таких же таблеток. И маменька попьёт, и я тоже.
Женщина расплатилась и ушла.
Иван спросил фармацевта:
— Мне чего-нибудь успокоительного. От нервов. Какой-нибудь транквилизатор, феназепам есть?
— По рецепту, — отрезала фармацевт. — Ново-Пассит успокаивает, настойка боярышника, если сердце болит, валерианы, пустырника для сна...
— Боярышник давайте от сердца, — попросил Иван.
— По пятнадцать капель три раза в день до еды, — пояснила женщина.
Иван купил настойку, вышел из аптеки, открыл и выпил залпом всю бутылку. Поморщился, покашлял.
— Крепкая, зараза, какая! Семьдесят процентов спирта, — прочитал на этикетке.
Вышел усатый мужчина.
— Это просто безобразие. Никакой рекламе в наше время верить нельзя, — сказал он.
— Почему же, — сказал Иван, которому спирт уже ударил в голову. — Червяки лезут, как бешеные. — И рассмеялся.
Мужчина поправил шляпу и пошёл. Иван достал телефон и позвонил своему другу, с которым он разговаривал в парикмахерской.
— На крышу? Прыгнуть? Да запросто! — кричал он в трубку. — Через часик? Ну, я иду. И докажу, что мои чувства, в отличие от тебя ещё не остыли. А сначала посмотришь сверху фейерверк моей любви.
Иван подошёл к девятиэтажному дому, о котором говорил его друг. Обошёл газовую станцию кругом, потрогал большие красные трубы, заходящие в неё. Потрогал и покачал дверь, повертел в руках замок. На двери была надпись: «Газ! Взрывоопасно!»
— Не залезешь, — прошептал он.
Дальше он придумал: сходил в гараж за канистрой с бензином, которую его дед припасал на чёрные времена. Быстро, по периметру разбросал на отмостке ветошь из дома и облил её бензином. Дальше ломиком из того же гаража сломал замок и вошёл внутрь станции. Там он нашёл какой-то вентиль, открутил его. Пошёл газ. Иван вылил остатки бензина на пол и вышел, закрыв дверь и повесив замок. На все действия ушло минуты три. Он огляделся, никто, похоже ничего не видел.
Отошедши немного, Иван позвонил другу. Тот уже был на крыше.
— Я лезу! — крикнул он в трубку, достал зажигалку и поджёг отмостку. И быстро побежал в подъезд.
Пока он ехал на крышу на лифте, огонь охватил здание газовой станции и пролез через дверь внутрь. Иван доехал до девятого этажа и вышел на крышу. На крыше никого не было.
К станции подъехали пожарные расчёты, быстро развернулись и начали тушить.
— Архангелы прилетели! — сказал он весело и позвонил другу.
— Ты где же? Испугался прыгать со мной? Снизу смотришь? Где? Ну, смотри, как я в пламени любви парю над бездной предательства и безразличия!
Иван залез на бордюр и увидел внизу своего друга.
— Обманщик! — крикнул Иван и встал на бордюр.
В это время Леонид решил ему позвонить и спросить о стрижке Наташи. Она, всё-таки, захотела сделать причёску.
— Иван, привет ещё раз, слушай, супруга вот пришла домой, в зеркало посмотрела и хочет постричься. Вечером перед закрытием сможешь?
Иван пошатнулся, чуть не упал.
— Милый мой, Леонид! Я стою на обрыве жизни и сейчас всё закончится. Ничего уже не имеет смысла.
— Это шутка такая?
— Это судьба такая! И... возможно только ты можешь меня спасти.
— Пьяный что-ли? Блин, чего-то серьёзно... — тихо сказал Леонид, и громко: — Ты где?
— Я стою на обрыве девятого этажа-а, — тянул фразы Иван.
— На девятиэтажке?
— Да-а!
— Я рядом, подожди, сейчас приду. Слышишь? Тут горгаз горит... Уже не горит, потушили. Какой-то дурак поджёг.
— Да-а, — ответил Иван. — Жалко, что потушили. Дураки меняют этот закостенелый мир.
Леонид жил недалеко от этого дома, минут пять бегом. Через это время он и вылез на крышу. На бордюре стоял Иван лицом вперёд и смотрел вверх, как уезжали со двора пожарные расчёты.
— А виски надо было кривые сделать! — крикнул ему Леонид и тихонько начал подходить.
Иван на мгновение обернулся, руки опустил.
— Нет любви в этом мире, нет! Только предательство и измена! — сказал он.
— Ну, почему же. Вон кошка сидит возле трубы. Она любит... Трубу.
Иван засмеялся.
— Кошка любит кошку. А человек должен любить человека! — крикнул он.
— Послушай, Ванюша... — начал уговаривать Леонид.
— Вот я тебе нравлюсь? — неожиданно спросил Иван.
Леонид подумал и соврал:
— Ну, конечно, нравишься. Все люди должны...
— Тебе конкретно.
— Ну... да. Стрижёшь хорошо. Отлично.
Леонид уже подошёл близко, протянулось руку.
— Дай мне руку, она у тебя... профессиональная. Золотая, прямо... Я вот не умею постригать, а ты...
Иван, не поворачиваясь, протянул назад руку. Леонид взял ладонь в свою, приблизился ближе, обхватил за талию Ивана и снял с бордюра.
Иван быстро повернулся, схватил за голову Леонида и стал его целовать в лицо.
— Ладно, ладно, пошли, — уворачивался Леонид.
— Ты мой спаситель, любимый спаситель, — со слезами на глазах, говорил Иван.
Леонид отцепился от него но, держа за руку, повёл вниз.
На улице он отпустил руку.
— Ну, куда теперь? — спросил Леонид.
— На работу, — удивлённо ответил Иван.
— Наташа сегодня, сказала не сможет, позвонит позже, — соврал Леонид.
Иван быстро поцеловал Леонида в щёку и побежал вприпрыжку, крича при этом:
— Люди! Любите друг друга! Любите! Любите!..



Глава 4


В квартире Андрея Лисенко со старой мебелью, доставшейся ему от деда, было шумно. От громкого музыкального центра и старавшихся его переговорить существ. Их было немного: мужчины, женщины, две маленькие белые собаки породы болонки и чёрный кот. Для Леонида известными были лишь друг Андрей и одноклассники: худощавый Валера и низенькая Надежда в зелёном костюме-тройке. Именинницу Оксану, блондинку в красном платье до колен Леонид не знал. Как и её подругу Лидию. Люди говорили между собой, собаки лаяли противными режущими голосами на залезшего на шифоньер шипящего кота.
— Ну-ка, фу! — ругался на собак Андрей, одновременно что-то рассказывая людям. — Вот так, бабло побеждает зло. Фу! Фу!
Животные чуть стихали, потом снова начинали лаять и совсем перестали, когда в комнату вошёл Леонид. Собаки кинулись его обнюхивать. Кот, воспользовался паузой в репрессиях и удрал.
— Наконец-то! — сказал Андрей, убавил громкость музыки и поздоровался за руку с Леонидом.
— Здрасьте! — кивнул всем Леонид.
Народ поприветствовал нового гостя.
— Вот наша именинница, — показал Андрей на сидящую в окружении нескольких мужчин красивую женщину. — Оксана.
— Поздравляю! — отрапортовал Леонид.
Он подошёл к ней поближе. Она встала и протянула ему ладонь.
— Леонид. Лёня, то есть, — несколько оробел Леонид и пожал Оксане руку.
— Холодная, — сказала ему Оксана и не отпускала.
— Так, холодно ж нынче на воле, — сказал Леонид.
— Эх, мужчины, — вздохнула Оксана и отпустила руку Леонида. — Некому вас согреть.
Леонид покачал головой, не зная, что ответить.
— А! — вспомнил он. — Сейчас!
Он быстро сходил в прихожую и принёс — кактус в горшке.
— Это подарок, — сказал, улыбаясь.
— Здорово! Спасибо! — поблагодарила Оксана и опустилась с цветком на кресло.
Леонид сел на свободное место на диване с краю, рядом с Надеждой. Щипков давно её не видел, лет десять, наверно, и, взглянув очень близко, нашёл, что она изменилась, похорошела, из серой школьной мышки превратилась в симпатичную и ухоженную женщину. Единственное, что не понравилось Леониду, это чрезмерная косметика на её лице.
— Хорошо выглядишь, — сделал комплимент Леонид.
— Спасибо, — ответила Надежда, улыбнувшись.
«Цивилизация, — Леонид подумал мельком, — кроме предоставления комфорта, вводит людей в заблуждение. Можно сказать, что она перечеркнула естественный отбор здоровых и красивых человеков для продолжения рода. Вот эта косметика. Красиво, но, если стереть…»
Его мысли прервал незнакомый гость с бородой, показывая на президента в телевизоре:
— Я думаю, это самое лучшее, что случилось с Россией за века.
— Путин? — спросил другой гость.
— Да, — подтвердил бородатый. — Страну поднял из хаоса девяностых, в войне чеченской победил, олимпиаду провёл самую лучшую... — загибал пальцы.
С ним спорил второй неизвестный:
— Ну и что? Китай за это время больше сделал. Вон как вэвэпэ растёт.
— Ну, не было у нас Дэн Сяопина. Только Ельцин, который всю Россию отдал олигархам. Разве это мы хотели в девяносто первом году? Пенсия меньше, чем в Европе, а цены такие же. Страну окружило НАТО, Украина отвернулась...
Андрей прервал:
— Да, ладно, ребят!  У нас зато ядерное оружие есть, никто не сунется.
Второй неизвестный парировал:
— Какое ядерное оружие! У элиты бабло заграницей, дети там учатся. Да двойные гражданства. У нас происходит денационализация элиты. Англосаксы делают своё грязное дело. Что Бжезинский говорил? Новый миропорядок мы построим против России, на руинах России, за счёт России…
— Лёнь, ты сам что думаешь, — спросил Андрей Леонида.
— Я? — не ожидал Леонид. — А мне всё равно, я политикой не занимаюсь, не интересуюсь, живу спокойно. Лишь бы зарплату вовремя платили.
— Либерал, — кто-то сказал. — Или Дзен.
Все засмеялись.
Леонид пожал плечами и повернулся к Надежде:
— Как дела-то?
— Нормально! — ответила дежурно, Надежда. — Чем занимаешься? — пасовала вопрос.
Леонид поёрзал на диване, думая что сказать, нашёл:
— Да, всем подряд. Подстанция, колым...
А женщине и не нужен ответ.
— Понятно, — просто так ответила Надежда.
— А ты? — просто так спросил Леонид.
— Деректор, — сказала Надежда.
— Директор чего, — сказал Леонид и глупо ухмыльнулся. — России?
Надежда засмеялась.
— Пока только кафе.
Леонид понимающе кивнул.
— Кафе «Берёзовая Роща», — пояснила женщина.
— Не знаю такого.
— Оно новое, муж после развода оставил часть площади магазина, я там кафешку открыла.
— Понятно, — снова кивнул Леонид. — Значит...
— Я свободна, как чайка, — продолжила Надежда.
— Над бушующем морем страстей, — придумал Леонид.
— А ты? — спросила женщина.
— Я? — переспросил Леонид. — Я...
Он не успел договорить, перебила Оксана. Она стояла с большим серебристым подносом, на котором блестели высокие фужеры.
— Шампанское? — и предлагала и спрашивала она гостей. — Для начала.
— Шампанское... Шампанское! — дружно заголосили присутствующие, быстро разобрали фужеры и сели на свои места. Кроме Андрея.
— Ксюша! — сказал он торжественно. — С днюхой, дорогая! Что пожелать? У тебя всё есть. Красота, мужчина... Мужчины, — поправился он. — Тебя любят, а это для женщины главное.
— Главное, чтобы и женщина любила, — сказала Надежда.
— Ну, тоже не плохо, — подтвердил Андрей. — В общем, чмоки-чмоки, всего-всего, — закончил он речь.
Гости, как могли с фужерами в руках похлопали и отпили шампанское. И быстро забыли об Оксане, разбившись на группки по интересам. Кто-то пошёл курить в подъезд, кто-то беседовать на кухню.
Леонид встал размяться с фужером. На кухне была такая дискуссия:
— Вот вы женщины, на что больше в обиде, что вас хотят или не хотят? — спросил одноклассник Валера, одновременно откусывая бутерброд с колбасой.
«Мужчины, женщины, что разговаривать больше не о чем, — подумал Леонид. — Жениться надо и будут другие темы».
— Чего то, непонятно, хотят — не хотят, — сказала Надежда.
— Не хотят, это понятно, — вступила Оксана. — Не желанная, то есть. А хотят, это настырность?
— Изнасилование, — сказал кто-то из мужчин.
Валера усмехнулся, дожевал бутерброд, выбросив в мусорное ведро пригорелую корку.
— Любовь. Это любовь, — сказал он, добавив: — Но, во всём есть издержки. Как вот этот ненужный кусок хлеба.
— А что есть она, любовь? — спросила Надежда и ответила: — Жертва. Когда ты ради другого делаешь…
Присутствующие на кухне начали перебивать друг друга:
— Всё все знают на уровне кухни, как надо делать. Почему ж мы в дерме живём?
— Ну, во первых, болтать языком, не мешки ворочать. А потом, не все в такой субстанции находятся. Кто-то и в Бентли...
— А мне сдаётся, что в нашем падшем мире?..
— Падшем?
— В религиозном аспекте... Нет истинного счастья.
— А Любовь не счастье разве?
— А где она идеальная.
— А я думаю так, или она есть. Или нет. Не бывает наполовину.
— Любовь это наслаждение. Обоюдное! — сказала Оксана, отпив шампанского.
Валера встал на середину и залпом выпил стакан сока.
— Ну, чё, дунем? — предложил он, показав длинную папиросу.
Леонид покачал головой. Оксана поморщилась.
— А я —  да, — согласилась Надежда. — Где, Валер?
— На балконе, — сказал Валера.
Надежда поставила свой фужер на стол и ушла с ним.
— Валерка! — кивнула им в след Оксана. — Не пьёт уже сколько лет. Не может. Раньше, как бухал, на деревья лазил, орал, МЧС вызывал. Вот дурью расслабляется.
На кухне мужчины начали новую нетрезвую дискуссию:
— В Америке свобода — фишка. Ведь человек создан по образу и подобию Божию и, в отличие от животных, даже ангелов, он обладает свободой выбора.
— Да нет её! Ты волен, когда выбираешь, что хочешь, а выбрать не из чего. Когда от твоих желаний и действий происходит то, что ты выбрал. Когда ты наметил, где родиться и у кого. И, вообще родиться ли тебе в этот мир.
— Так на то воля Божия. Но я ж говорю в парадигме существования души, что для неё полезно. Тут суть между добром и злом в той или иной ситуации…
— А выбор всегда приводит к желаемому результату? Нет. Тогда где ж она, свобода? Если бы я знал, например, что бросив курить, у меня не будет рака, я бы выбрал жизнь без никотина. А так…
Оксане надоело слушать мужчин. Она допила шаманское и сказала:
— Мальчики, расслабьтесь, хватит этих философских споров. Живите в кайф. Вот истина!
Леонид, который после шампанского выпил грамм двести водки, спросил Оксану.
— А женщина разве должна быть свободна? Мне кажется, это ненормально.
Оксана задумалась.
— Тогда на всех Аннов… Анн… Анют Карениных не хватит паровозов, — ответила.
— Аннов. Анн. Умно, — похвалил Леонид. — А тебе сколько лет стукнуло?
— Секрет, — улыбнувшись, сказала женщина. — У нас не спрашивают.
— Ну, я... — замялся Леонид.
— Двадцать четыре, — открыла Оксана.
— Прикольно, — сказал Леонид. — Я в эти годы был ещё романтиком, грезил океанами и островами.
— А я тоже романтичная. Желаю в Лас Вегас и Голливуд, — сказала Оксана.
— Чтобы тамошнее бытие определяло твоё сознание, — заключил Леонид.
— Чтобы моё сознание меняло тамошнее бытие, — парировала Оксана. — В мою выгоду.
— А ты женат? — неожиданно спросила Оксана.
Леонид кивнул и улыбнулся.
— А жена наверно скучная, — предположила Оксана.
Мужчина пожал плечами.
На кухню вбежал возбуждённый Андрей.
— Пипец! Ребят! Надька упала с балкона!
Все бросились: кто к балкону, кто на улицу.
Леонид с Андреем, не одеваясь, выбежали во двор. Надежда сидела в сугробе, покачивалась и смеялась.
— Я свободна, как птица! — пьяно лепетала она. — Аки лебедь! — махала руками.
— Блин, хорошо, второй этаж, — сказал Андрей.
— И снег, — добавил Леонид.
— Ты, чего, цепануло что-ли? — закричала с балкона на Надежду Лидия. — Курица щипаная!
— Гламурная, — вторила подошедшая к ней Оксана.
— Ладно вам! Перебрала слегка, — крикнул им Андрей.
Лидия возбуждённо пояснила:
— Представь, болтаем о нашем, о всяком женском. Она, чувствуется, поехала. Крыльями, руками замахала и на балкон, и сиганула вниз. Дура, блин!
Леонид аккуратно поднял одноклассницу.
— Болит чего? — спросил он.
— Скорую, может, вызвать? — спросила Лидия.
Надежда покачала головой и заплакала.
— Пошли, — предложил Леонид Надежде и повёл вместе с Андреем в дом.
В квартире Надежду уложили в дальнюю комнату на кровать. Она не сопротивлялась и сразу заснула.
Оксана села на диван в зале. Рядом подсел Леонид и Лидия.
— Она... Она удалила грудь. Рак, — тихо сказала Лидия.
— Что? Кто? — не сразу сообразил Леонид. — Надька? Не знал.
— Зачем знать? Это своё, интимное дело, — сказала Лидия.
— Да... Интимное, — вздохнул Леонид. — Мы живём вместе, а болеем или... умираем одни. В одиночестве... Вылечилась?
Оксана пожала плечами.
— Вроде, — сказала — Покурим?
— Не курю, — ответил Леонид. — Но подышать могу.
Они вышли в подъезд к низкому окну с широким подоконником. Оксана закурила. Затянулась, выпустила дым, широко открыв рот. И всматривалась в Леонида.
— А ты симпотный, — сделала комплимент.
Леонид пожал плечами.
— Ты красивая, — парировал он.
— Женат?
Леонид кивнул и почему-то поморщился.
— Фигня, — зачем-то сказала Оксана и предложила Леониду сигарету.
Леонид взял сигарету, прикурил от зажигалки Оксаны.
— А ты чем занимаешься? — спросил он.
— Ничем, — ответила Оксана. — Женщины не должны ничем заниматься. Они просто должны жить. И жить, по возможности, красиво. По определению. Или по природе своей.
— Интересно.
— Как цветы, — продолжила Оксана, быстро затягиваясь и выпуская дым. — Они просто вырастают, радуют собой мир, а взамен получают опыление всяких пчёлок.
— А пчёлки это мужчины? — догадался Леонид.
— Мужики — примитивные существа, — сказала женщина. — Работяги. Рабы.
— Почему? — спросил Леонид, держа в руках сигарету, не разу не затянувшись. — Пчёлы далеко не просты.
— У энималс нет свободы, — сказала Оксана. — Вот кот куда ни посмотрит, то и захочет. Жрать, трахаться — как увидит эти вожделения, так обо всём забывает.
Леонид усмехнулся и затушил сигарету о стоящую на подоконнике пепельницу. Оксана тоже затушила свою.
— Ну, не совсем так, — защищался Леонид.
Оксана широко улыбнулась в ответ.
— Дай руку, — предложила она.
Леонид протянул руку.
— Я маникюром занимаюсь, — сказала Оксана.
Женщина приложила ладонь Леонида к своей груди. Мягкой груди, как определил Леонид без лифчика или с тоненьким. «Совсем не то ощущение, что у жены, совсем не то, — подумал он».
— Чувствуешь? — шёпотом спросила Оксана и глядела, не отрываясь, в глаза Леонида.
— Чувствую, — словно юноша, стеснялся мужчина. — А что?
— Сердце, — сказала Оксана. — Оно не может без любви жить, понимаешь? Зачем в мире цветы, не задумывался?
Леонид покачал головой.
— Для любви. Они ведь не съедобны. Они не трудятся, не работают.
— Для любви, — сказал Леонид, всматриваясь в глаза Оксаны.
«Оксана! — мимолётно размышлял Леонид. — Какая же она красивая в этом красном платье! Мягкая, нежная. Живая вся! Совсем не такая, как Наташа. Совсем не такая».
Открылась дверь соседки Андрея. Из неё выплыла грузная немолодая женщина в цветном халате и с кастрюлей на голове.
— Я буду жаловаться! — сердито сказала она.
— Классика! — усмехнулась Оксана и отодвинула руку Леонида. — На что?
Женщина пожевала челюстями и ответила:
— На это непотребство. Курят, пьют!
— С восьмым марта! — крикнула весело Оксана.
Из-за соседки выглянул полный круглолиций парень с маленькими усиками. Нервно поправляя длинные рыжие волосы одной рукой, другой обнял женщину.
— Мама! — призвал он, — Не надо. Пошли в квартиру.
Они вдвоём ввалились внутрь и дверь закрылась.
— Дурацкий праздник, поздравлять, что ты женщина, — сказал Леонид, и опомнился: — Так зима ещё?
Соседка снова вышла, бросила что-то и захлопнула дверь. На полу был несвежий кусок рыбы с характерным запахом.
— Прикольно! — удивилась Оксана. — Война тут.
Они пошли в квартиру Андрея, где гости смотрели по телевизору выступление президента.
— Патриоты! — весело поприветствовала Оксана. — А в нас тухлой рыбой кинули.
— А, не обращайте внимания, — успокоил Андрей. — Соседка не в себе. Несколько лет назад убила сына алкоголика… Ну, так все говорят. Типа, закопала где-то в парке и не помнит ничего. Или врёт.
— А полиция? — спросил Леонид. — У нас де-правовое государство.
— Да кому она старая нужна, — ответил Андрей. — Государство, скорее, по понятиям. Кого надо не сажают, кого не надо…
— Сына? — не поняла Оксана. — А это кто был?
— Женька? Это младший. Живёт с ней. Нормальный. Только умный, — улыбнулся Андрей и добавил: — А, кстати, надо позвать его.
И ушёл. Через минуту он представил гостям Женю в футболке и трико, на вид лет тридцать.
— Здраствуйте! — тот протягивал руку с маленькими пальцами каждому мужчине. И слегка кланяясь женщинам. Когда дошёл до Оксаны, взял её ладонь, долго держал и смотрел в глаза.
— У вас днюха? Любви и счастья вам! — торжественно сказал он.
— Пасибки, — ответила Оксана и отняла руку.
— Только у меня подарка… — замялся Женя.
— Как это? А рыба? — сказала весело Оксана.
— Все рассмеялись.
— Это мама, она…
— Да, нормально, понимаем, — сказала Оксана, — Давай, выпей, Жень.
— Да я не…
— Да, ладно, символически, — поддержал Андрей.
Он налил Жене шампанского, все чокнулись, выпили. Женя не отрывал взгляда от Оксаны.
— Аккуратная! — сказал он, допив второй бокал шампанского.
Все почему-то засмеялись.
— Какой твой жизненный принцип, Жень?
— Не знаю.
— Не знаешь?
— Принцип так называется: не знаю. Ничего не утверждать и не отрицать, ничем не клясться, проживёшь спокойно. Мне всё пофигу.
— И я тебе пофигу? — пошутила Оксана.
Женя открыл рот и ничего не ответил. Только смотрел на Оксану. Наступила тишина на несколько секунд.
— Пофигу. А сам его бережёшь. Упадёт в унитаз и смоешь, — сказал  Андрей, показывая на женины штаны, чтобы разрядить паузу и все рассмеялись. И Женя тоже.
В прихожей залаяли собаки, заорал кот. Андрей пошёл успокаивать их.
— Зачем их Андрей держит вместе? — спросил Леонид Оксану.
— Кот с этими собаками? А для полноты жизни. Иначе сдохнут от скуки. Человек тоже чахнет в семье, когда всё обыденно. Вот они и распадаются. Ску-ко-та!
— Скукота, — повторил Леонид.
— И пьют из-за этого, и вешаются. И войны из-за этого.
— Да, — задумался Леонид. — А ты, Оксан, философ.
— Я умная, — сказала женщина.
У Оксаны зазвонил телефон.
— Какой-то номер незнакомый. Да! — ответила она. — Здравствуй. Это… Гурген? Спасибо. А как ты узнал телефон. Лида? Понятно. Спасибо, спасибо, — благодарила за поздравления. —  У друга. Да. Андрея Лисенко. Хочешь прийти? Поздравить? Уже близко? Как узнал адрес? Лида? — и отбила.
— Знакомый? — спросил Леонид.
— Ну, так, мимолётный. Хочет поздравить.
Через некоторое время пропел дверной звонок и сразу открылась незапертая дверь. Вошёл Гурген и начал глазами искать Оксану.
— Оксана! — нашёл её. — Поздравляю! — и вручил пластиковый пакет.
Они коснулись щеками.
— Ух, ты, — с завистью сказала Лидия. — Вот так и отбирают любовников.
Прибежали собаки и начали лаять на Гургена.
— Простить меня, а? Я, наверн, пахну кошкой своей! — сказал Гурген. — Но, я на сэкундочку тольк.
— Да, проходите… Проходи, — предложил Андрей.
— Дэла, дэла, ныкак, — пояснил Гурген. — Лида, привэт! — помахал рукой.
Собаки среагировали на этот жест и бросились на Гургена, вцепились своими маленькими зубами в ноги.
— Фу! — закричал Андрей. — Отставить!
Гурген начал отпихивать собак. С трудом удалось их отстранить. Он осмотрел, отряхнул штаны.
— Вроде целый брюк, наверн ущипнули только, — тяжело дыша, определил он.
Андрей запер собак в дальней комнате и, виновато сказал Гургену:
— Прости, уж, друг.
— Да ни чэго, — улыбался Гурген. — Вы вэселитесь тут. Мнэ надо по магазинам своим проэхать. Извинить и вы мэня.
Покивал головой и вышел.
— Блин, не хорошо с собаками… — почесал затылок Андрей.
— Что ж сделать, они не люди, чего с них взять-то, — успокоила Оксана.
Вечер быстро прошёл за пустыми разговорами на фоне работающего телевизора и кошачье-собачьей кампании. Люди ели салаты, картошку с мясом, фрукты. Пили водку и вино. Сосед Женя быстро спьянился и уснул в кресле.
Леонид находился то в мужской компании, то беседовал с женщинами. И с Оксаной. И следил за ней почему-то — с кем она сейчас, куда пошла. И Оксана часто смотрела на него подолгу. Будто изучала. Своими большими глазами, как в бинокль рассматривала.
Когда еда и алкоголь закончились, некоторые гости собрались уходить, согласившись друг с другом, что, мол, поздно уже. Андрей предложил сбегать за вином и люди, как-бы нехотя, согласились ещё посидеть. Но Леонид, подумав, что в семье уже собираются спать, решил уйти. Он пошёл в прихожую одеваться, за ним последовала Оксана.
— Так быстро уходишь? — спросила она, хитро прищурившись.
— Дык, это, баиньки пора, — ответил Леонид весело.
— Баиньки, баиньки, захотели заиньки, — порифмовала Оксана. — А за ними киски…
— Сладкие… — помог Леонид, и дальше не смог найти рифму.
— Сосиски, — нашла Оксана.   
Они засмеялись и обнялись. И поцеловались. И ещё. И долго. Леонид сжал Оксану сильно.
— Раздавишь, мачо, — сказала Оксана, вытирая рукой губы.
— Какая ты, — прошептал Леонид, — мягкая.
Об их ноги начал тереться кот.
— Конкурент, — сказала Оксана. — Твой.
Леонид взял за шкирку кота и вышвырнул его в подъезд, закрыл дверь. И снова обнял Оксану, прошептал:
—  Никому не отдам.
— Да, правда, что-ль? — спросила Оксана. — А жена?
— Чего? — не нашёл, что ответить Леонид и смутился.
— А я, может, и не хочу, чтобы меня не отдавали, — словно пела Оксана.
— А я хочу, — играл словами Леонид.
— Ой, ой, как страшно, аж жуть, — начала говорить ерунду Оксана.
— Да, да, — просто так сказал Леонид.
— Да, да, — повторила Оксана.
И смотрела в его глаза, коричневые, почти чёрные. И захотела окунуться в них, в эти мужские глаза, которые тебя уже — любят? Оксана закрыла свои глаза и Леонид прикоснулся к ним своими губами.
— Вот они, — тихо сказала Оксана.
— Кто? — спросил Леонид, отстранившись.
— Бабочки… Бабочки в животе. Они порхают, щекочат своими крыльями. Бабочки любви, бабочки любви, — не открывая глаза прошептала Оксана.
Внезапно открылась входная дверь и вошёл Андрей, держа в одной руке бутылку водки, в другой орущего кота.
Леонид отпустил Оксану.
— А! Вот вы где! — хитро улыбнулся Андрей и кота показал: — Вот поганец какой! Удрал в подъезд, сожрал там тухлую рыбу и облевался весь, — и гневался и радовался друг одновременно.
Леонид и Оксана кивали головами, сдерживая смех.
Андрей бросил кота, за которым тут же погнались собаки, загнав его на шкаф.
— Пошли выпьем, — предложил Андрей.
Леонид не согласился.
— Я пойду, у меня там уже спят, — ответил он.
— И я пойду, у меня тоже… спят, — ответила Оксана и начала одеваться.
Леонид быстро надел пальто и вязаную шапку и помог Оксане надеть сапоги, норковую шубу и шапку.
Они вышли на улицу и Леонид тут же обнял Оксану снова.
— А ты в шубке ещё мягче, — сказал он и снова поцеловал женщину.
Оксана предложила ему:
— Пойдёшь ко мне?
— Угу, — согласился Леонид.
Оксана жила недалеко, минут десять ходьбы от Андрея. Любовники шли в обнимку молча, качаясь от любви и хмеля, снег серебрился и скрипел под ногами. Им казалось, что вот оно счастье. Но понимали они, что недолгое. Потому, что в этом мире не бывает длинного счастья. Есть удовольствия, радость, но полного настоящего счастья нет.
«А какое оно, мужское счастье, — думал Леонид, — семья? Но семья приедается, надоедает, в конце концов и родные уходят, умирают.  В работе? В вине? В женщинах?»
Оксана, как услышала мысли Леонида, тихо сказала:
— Какое оно, женское счастье? Оно складывается из количества мужчин, денег, побрякушек? Но ведь это временно и надоедливо?
«А, может, такая любовь, как сейчас и есть абсолютное счастье? — кружили возле них буквы-снежинки, собираясь в слова. — Может, вот она, между его пальто и её шубкой спряталась от мороза и темноты и ждёт, когда они разденутся и обнимут её крепко… Любовь… Любовь… Она подарит им это счастье, вечное, почти вечное…»
Оксана тихо провела Леонида в свою комнату. Мать и отец спали в другой. Любовники молча, не включая свет, разделись и упали в кровать.
Леонид, словно кот начал обнюхивать Оксану, всю, везде. «Не так, вовсе не так, как Наташа, она благоухает. По новому, по другому, приятней что-ли, — думал он. — Этот запах притягивает и не отпускает. И не надышаться, не напиться им, хочется больше и больше, как наркотик какой...»
— Ты ни на кого не похож из бывших: тело, запах, дыхание, — прошептала Оксана в эти мгновения блаженства. — Те словно семечки, погрызла и забыла, а тебя не хочется отпускать руками, ногами, всей собой…
Леонид проснулся утром, когда ещё было темно. Оксана спала. Луна стелила свой свет также, как прошлой ночью дома. Луна улыбалась. То ли радовалась, то ли злорадствовала. Говорят, что луна влияет на действия, мысли, настроение человека. Никогда не понять людям других существ. Они то ли помогают, то ли наоборот. Видимые или невидимые, они вторгаются в человеческую жизнь, влияют на неё. А люди не могут повлиять на них. Вот это, наверно, самая большая тайна и беда в нашем  мире — влияние чего-то или кого-то на человека, от чего он становится несвободен.


Глава 5

Зимнее утро, когда ещё темно. Словно безвременье. Кажется, что не настанет день, где нужно держать ответ за дела свои перед самим собой.
Щипков брёл домой по хрупкому снегу и смотрел себе под ноги. «Вот, — думал он, рождается человек, живёт и оставляет следы на этой земле. Они замерзают и остаются такими ямами. Рубцами на других людях, чужих судьбах. Но бывает, снег заметает их, как и не было. Белым застилает — Леонид посмотрел вверх — снежинки кружились, спускались и ложились мерно на землю.
Идти домой не хотелось. Без причины. Не тянуло туда, где теплее и светлее, чем на улице. Хоть и здесь не холодно. Ветра нет, комфортно.
Леонид сел на детские качели, стряхнув с сидения снег. Ногами упёрся в сугроб, слегка качнулся. Качели скрипнули. Леонид остановил их.
«А что, — подумал, он, — собственно, произошло? Изменил жене. А с кем? С красавицей Оксаной. Первый раз. Да, первый раз за восемнадцать лет брака. Вообще, что значит, изменил? Мужчина по природе полигамен. Ему надо больше женской ласки. Женских ласк. Так что, всё окей. Даже врач, у которого простатит лечил по молодости, говорил: нельзя, не смотря на брак, воздерживаться долго. Для здоровья не полезно. Мало ли что в жизни бывает, командировка длительная, например. А Оксана! Какая она красивая. Жена, ну тоже ничего, но как-то не то, или уже не то. Нет, конечно, он, Леонид её ценит, уважает, как мать своих детей. Любит, наверно. Но не такой любовью. Не страстной, что ли. А Оксану? — Леонид задумался. — Ведь зацепила. А? Словно ведьма очаровала и на ложе затащила. Эх, какая она мягкая, гладкая, тёплая. Оксана!»
— Вау! Привет! — услышал Леонид незнакомца с редкой бородкой, вздрогнул от неожиданности.
Разглядел — это одноклассник Алексей. Человек с не очень положительной репутацией, пьяница и тунеядец, как охарактеризовали бы в советское время.
— Лёха? — поздоровался Леонид. — Я прямо испугался! Идёшь тут в потёмках...
— Это я оробел, — улыбнулся Алексей, поправил шапку ушанку, протянул руку для рукопожатия, одновременно слегка коснулся бородой щеки Леонида. — Ты чего не спишь в такую рань?
— А, — пожал руку Леонид. — Разве заснёшь с друзьями. Да с подругами. Из гостей вот иду. Сам как? Бородищу отпустил.
— Зима ж. А тебе не сидится дома в такую рань, Лёнь. Всё шастаешь, как в молодости, — пожурил Алексей.
— Да на дне рождения я был, Лёх, у Андрюхи, просидели до утра, — пояснил Леонид, вздохнул. — И пролежали.
— Андрюхи? — вспоминал Алексей. — У него ж летом.
— Ну, не у самого, у одной особы.
— А-а, — протянул Алексей, — А я уж давно Лисенко не видел. Как он?
— Ничего, скрипит, — ответил Леонид. — С женой развёлся, весь из себя вольный.
Алексей вздохнул.
— Ну-ну, вольный.
— Да, а ты как сам?
— Я ничего, — ответил Алексей. — С Божьей помощью. Жена, дети.
— У тебя приёмные двое? — вспомнил Леонид.
— Да, двое, и своих двое.
— Да ты что? — удивился Леонид, помня о проблемах Алексея и с социальной адаптацией и со здоровьем.
— Вот не получались детки, а с Божьей помощью всё возможно. Главное, верить и молиться, — пояснил Алексей.
— Молодец!
— Наверно.
Помолчали немного.
«Надо же, — подумал Леонид, — как меняются люди. Нарик был, а сейчас вон что говорит, с Божьей помощью, мол. Поучает».
— Куришь? — спросил Леонид.
— Да ты что, уже лет семь и не курю и не пью, — ответил Алексей. — Диакон.
— Ты в секте что-ли?
— В церкви.
— Православной? — спросил Леонид.
— Ну, да. Восстанавливаем храм. Кирпичи, брёвна таскаем.
Алексей, вздохнул, помолчал немного и сказал:
— Всё мне позволительно, но не всё полезно; всё мне позволительно, но ничто не должно обладать мною.
— Сильно! — только и нашёл чего сказать на это Леонид и спросил: — А есть ли Бог?
Алексей потянул качели на себя, потом оттолкнул. Они заскрипели.
— Вот так, всё просто, — сказал он. — Сначала ничего не было, тьма, тишина. А потом — раз! И пришло в движение, закружилось, закачалось. Жизнь! А отпустить руку, снова всё остановится. Так и Бог, создал жизнь и поддерживает.
Леонид ногами упёрся в снег, сказал:
— Люди ещё спят, разбудим скрипом.
— Вот именно, что люди ещё спят. Не понимают это, — согласился Алексей. — Ну, мне на службу, пожал руку Леонида.
Когда Алексей немного отошёл, Леонид встал и громко спросил:
— А что главное?
— Любовь! — не оборачиваясь, крикнул Алексей.
Недалеко хромой маленький бородатый дворник чистил от снега подъезд. Он услышал эти возгласы, остановил работу. Леонид узнал в нём бывшего, как он говорил, учителя Гелия Трофимовича. В своё время пил мужик тоже, вспомнил Леонид, парализовало, еле выкарабкался. А тут хоть какая-то работёнка на хлеб без масла.
— Здорово, Трофимыч! — стараясь негромко, окрикнул Леонид.
— Приветствую, Леонид! — ответил дворник, на секунду приподняв вязаную шапку.
— Любовь главное в жизни? — весело спросил Леонид.
Дворник снял рукавицу, зачерпнул снег рукой, отёр им лицо и сказал тихо:
— Главное, чтобы у тебя автомобиль был дороже, чем у ближнего твоего, баба красивше и бабла больше. Вот, что у нашего люда христианского главное.
Гелий Трофимович постоял ещё маленько, снег пожевал и продолжил работу.
Леонид пошёл домой.
«Большинству эти игры в боженек и людей, нафиг, не нужны, — думал он, — В жизни столько интересного и приятного — интернет, женщины, вино, например… Зачем ещё забивать голову тайнами мироздания. Какое ему, Леониду дело до каких-то там Адама и Евы, которые когда-то съели запретное яблоко. И вот всё человечество, якобы, веками из-за их косяка страдают, ищут потерянный рай. Из-за этого надо ходить в церковь, стоять по три часа на службе, ноги мять, и так далее. Хотя… Вот Алексей, в своё время мак собирал по садам, ширялся. А сейчас, да давно уже, семь, говорит лет, и не пьёт даже. Изменился человек. Живёт в своём мире, ходит на службы эти, ноги бьёт. Молится, песенки поёт с детьми про Иисуса и ничего, не скучно ему. А ему, Леониду тоскливо. Ничто не радует. Вот беда человеческая, от которой и происходят все неприятности — скука! С неё и пьют, и развратом занимаются, и в игры всякие деньги прожигают. И ходят на собрания нечестивых, как где-то слышал из псалма. И удовлетворения скуки нет нигде и дорога одна — на два метра закопают…
Вот раньше любое дело — новая работа, свадьба, ремонт в квартире, рождение детей, всё вновь и всё в радость было. А сейчас, после, наверно, сорока, уже всякое тошно. Как по инерции живёшь. Ничего не радует так, чтобы — вау!.. Скука! Мы лицемерим, врём сами себе, что всё у нас зашибись. С коллегами и соседями здороваемся, улыбаемся, а в сердце ненавидим.  Завидуем, врём. Сами себе противны.
И ведь любили! И к жене страсть была. И бабочки в животе порхали, дух захватывал, что воздуха не хватало и сердце готово было вылететь. А сейчас? Оксана? Оксана! Оксана!..»
Леонид остановился, отдышался чуть и почувствовал что-то старое забытое внутри, эту дрожь в теле. Оксана! Оксана!
Мысли Леонида прервал дрожащий и жалобно мяукающий котёнок.
— Привет! — сказал ему Леонид. — Мёрзнешь, бедолага?
Котёнок начал громче и чаще мяукать.
Леонид взял его на руки, сунул за пазуху.
— Грейся, уж.
«Зачем, — размышлял Леонид, — живые существа рождаются; вот для таких мучений? Коты, чтобы их гоняли собаки или замёрзнуть в снегу. Люди, чтобы мучиться от похмелья и любви… Ерунда какая-то лезет в голову…»
По дороге Леонид купил две банки пива, выпил одну. Тут же стало легче после вчерашнего.
Когда он вошёл в квартиру, Наташа встретила его в прихожей. Она смотрела печальным взглядом и молчала.
— Чего? — усмехнулся Леонид. — Вот, котёнка принёс.
— Ничего, — спокойно сказала Наташа. — Гулянки?
— Да, какие гулянки, Наташ, — пьяно улыбался Леонид. — Ну, день рождения бывает раз в году, — пропел он.
Наташа нахмурилась, кивнула и ушла из прихожей.
Леонид оставил котёнка на полу, достал из кармана пиво, прошёл в туалет, сел на унитаз, откупорил банку и начал пить. Допив, спустив воду, он вышел. Наташа одевалась.
— Ты куда? — спросил Леонид.
— Скорее, к маме, — ответила она, и добавила. — Вместе с дочерью.
— Не понял. Это что за дела?
Наташа ничего не ответила и продолжила одеваться.
— Нормально! — сказал Леонид и сел на диван. — Вчера всё было нормально, а сейчас изменилось.
— Ты изменил! — вдруг гневно высказала Наташа и бросила одежду на диван. — Ты с какой-то шлюхой на этом вашем дне рождения!
— С какой! Кто тебе сказал? — вспылил и Леонид.
— Добрые люди, которые тоже там были! — закричала Наташа и закрыла лицо руками. — Что за твари мужики! А! Членистоногие создания. Куда член, туда и ноги.
Женщина открыла заплаканное лицо и, всхлипывая, быстро ушла в другую комнату.
— Добрые люди... — проговорил Леонид. — Добрейшие люди, а? — взмахнул он руками и хлопнул ими по бёдрам. — Развод? — крикнул Наташе.
Наташа сначала ничего не ответила, через полминуты сказала из другой комнаты:
— Вместе с твоим кредитом.
Леонид каждый месяц платил кредит в семь тысяч рублей на покупку автомобиля. При зарплате в тридцать. Оставалось полгода.
— Как скажешь, — сказал Леонид. — Так, а где доча?
— Там, где надо, у моей мамы, — крикнула Наташа.
Через минуту она вышла, потирая глаза.
— А вот никуда я не пойду, — сказала она уже спокойно, но сердито. — Мы здесь законно прописаны.
Леонид подошёл к ней, попытался взять за плечи. Но Наташа оттолкнула его:
— Уйди!
Леонид зашагал по комнате взад и вперёд, вскидывая руки.
— Ну, что? Что?.. Да! Я при признаюсь, был пьян, может, с этой... ничего не было. Это не имеет значения, когда подшофе. Пьяный ничего не значащий флирт, мало ли бывает на мужских вечеринках.
Он подошёл к Наташе и снова взял её за плечи. Она вырвалась.
— Уйди! Ты противен. Ты словно испачканный для меня, заразный! — зло сказала она. — Не нужен ты мне после кого-то.
Леонид снова схватил жену за плечи, сильно сжал руки, стал трясти её.
— Ты что? — закричала женщина.
Леонид выпучил глаза, покраснел, тяжело дышал.
Наташа закричала:
— Отпусти, больно!
В это время из детской крикнула Марина:
— Мам! Я плоснулась!
Леонид отпустил Наташу и толкнул её на диван. Наташа упала на него, но сразу встала и пошла к дочери.
— Ты же сказала, что дочь у тёщи? Ну и всё тогда! — крикнул ей в след Леонид. — Всё-ё!
Котёнок, обследовавший квартиру, быстро забрался по настенному ковру на самый верх и там, испугавшись высоты, начал орать.
— Киса! — радостно закричала Марина и выбежала из детской.
Леонид снял котёнка, погладил его, успокаивая и отдал девочке.
Наташа тут же отняла котёнка у Марины и бросила на пол. — С улицы, грязный такой же, как твой отец, — грубо сказала женщина.
Марина заплакала. Наташа вышла в другую комнату, Леонид сел на диван, взяв на руки котёнка. Девочка села рядом и начала гладить животное.
— Как его зовут? — спросила Марина.
— Киса, — ответил отец. — Это девочка.
— Уйди от ребёнка! — приказала Наташа.
Леонид нахмурился, прошёл на кухню, достал из холодильника давно стоящую там бутылку водки и открыл её.
— А тебе ж на работу сейчас! — вспомнила Наташа.
— А мне пофиг! — отрезал Леонид и начал пить из горла. Подышал, покашлял, снова принялся глотать и, немного не допив, упал.
— Не притворяйся, алкаш! — крикнула жена.
Леонид не притворялся, он крепко заснул.
Наташа быстро одела Марину и ушла из квартиры. К своей матери.
Щипков пролежал до вечера. Не слышал даже, как звонил много раз телефон. С работы.
Когда проснулся, он не стал перезванивать. Просто не хотелось. Подумал на следующий день сходить в поликлинику, дать взятку терапевту за больничный задним числом.
— Кис, кис, кис! — позван он котёнка.
Котёнок не отзывался.
— И котёнка забрали, — пробурчал Леонид.
Он встал, пошёл на кухню и открыл холодильник.
— Умничка, жена, — улыбнулся он, увидев бутылку водки, где было грамм сто.
Взял и допил из горла.
— Алкаш, — сказал сам себе.
Дома не хотелось оставаться. Щипков оделся и вышел на улицу. Он решил пойти к тёще. Купил букет цветов, коробку конфет и, дойдя до многоэтажного дома, позвонил в домофон.
Несколько раз. Никто не ответил, дверь не открыл. Леонид позвонил несколько раз по телефону Наташе. Наташа не отвечала. Щипков отошёл от подъезда посмотреть на окна. В окнах тёщи был свет.
Подъездная дверь открылась, вышел мужчина. Леонид быстро, пока не закрылась дверь, прошмыгнул внутрь. Поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру. Несколько раз. Постучал ногами. Крикнул:
— Наташа, открой! Я тебя люблю! Слышишь?
Так продолжалось с получаса, пока в подъезд не зашли двое полицейских.
— О! — удивился Леонид. — Жёнушка уже вызвала. Или тёщенька.
— Пройдёмте, — один полицейский взял Щипкова за воротник куртки. Леонид вывернулся, бросил цветы и конфеты на пол. Вытащил смартфон, крепко его сжал, чтобы не выхватили и стал снимать видео.
— Не надо этого, — попросил полицейский.
— А что я нарушил? Я никого не бил, не убил.
— Вы в нетрезвом виде, — сказал второй полицейский.
— Даже если так, за это не забирают в полицию, ребята. Что я нарушил? Статья? Где санкция  прокурора на арест?  — спросил Леонид, продолжая снимать.
— Статья КоАП номер двадцать двадцать один. Появление в общественных местах в состоянии опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство и общественную нравственность. Влечет наложение административного штрафа в размере от пятисот до одной тысячи пятисот рублей или административный арест на срок до пятнадцати суток.
— Ой! Выучил! — усмехнулся Леонид. — Я не оскорбляю ничьё достоинство и, как там, нравственность тоже. Я просто разговариваю со своей законной женой.
— А вот пойдёмте в машину...
— Какую машину?
— У подъезда стоит, и там разберёмся.
— Ща-аз! Выложу на ютюб, как вы честного гражданина, рабочего человека гнобите. И будет вам счастье.
Полицейские переглянулись.
— Если ты выложишь на ютуб, — пригрозил второй, — Будет уже уголовная ответственность.
— Да, ладно, ребят! Чего вы гоните. Наташа! — постучал он ногой в дверь. К полицейским:— У нас семейный бытовой конфликт. Внутренний. Мы... Я... никого не трогаю. Это ворота моей любимой тёщи. Ну, пофлиртовал я на днюхе, с кем не бывает. Конечно, жена осердчала и ушла к мамуле. Дочка там с котёнком. Я ж люблю их всех. И вас люблю. И Путина тоже красаву. И Медведева, как же без него. И «Единую Россию» люблю до беспамятства. Во! Я на выборах голосовал только за них. Больше ни за кого. А...лимпиада... О…лимпиада! Это ж надо! Какой праздник в стране... Ребят... Ребят... Ну, не надо это... Я уйду сейчас домой спать и всё. А?
Полицейские снова переглянулись.
— Ладно, иди домой. Но видюху на ютюб не выкладывай. Если увидим, капец тебе, — сказал первый полицейский.
— Всё! Никак нет! Как только приду домой, сотру нафиг, — подтвердил Щипков.
— Ну, иди, — сказал второй полицейский.
Леонид улыбнулся.
— Не-е, вы идите, я посмотрю, как вы уехали и пойду. А вдруг вы меня там на улице сцапаете.
— Хрен с тобой, — согласился первый.
Полицейские медленно спустились на улицу. Щипков через пролёт тихонько пошёл за ними, не переставая снимать. Он услышал, как хлопнули двери уазика и тот поехал. Леонид приоткрыл входную дверь в подъезд. И правда, во дворе никого не было. Он вспомнил о цветах и конфетах. Быстро поднялся на третий этаж, где только что стоял. Подарков на полу не было.
— Наташа, Наташа, — покачал он головой и пошёл на улицу.
Купил бутылку пива в магазине, зашёл за него и выпил залпом, ухмыльнулся:
— Ха! Обманул! Никого я не люблю... Пиво, вот, люблю...
Выходя из-за магазина, он встретил Андрея.
— Фигасе! — удивился Леонид. — Андрюх, давно не виделись.
— Лёня! — обрадовался Андрей. — Всё нормально?
— Нормал, вот пивка попил.
— Понятно. А вообще, как до дома добрался?
— Через... Через одну смачную особу.
— Оксана? Ну, ты финт, — похлопал по плечу Андрей. — Будь осторожен. Она такая, — покрутил рукой в воздухе он, — фривольная.
— Мы все фривольные, — весело сказал Леонид. — Только одни сознаются в этом, а другие нет... Кстати, как там собаки поживают? Ладят с котом?
— Чего? Собаки это чудо.
— А кот?
— И кот чудо.
— Я чего заметил-то, Андрюх, кот хоть и маленький, но хитрее псов. И, знаешь чего?
— Чего?
— Он их провоцирует, потому что ему скучно. Ты не выпускаешь гулять, вот ему тошно и он, сволочь такая, бесит собак. А они дуры, твои собаки. Ни хрена не понимают этого. А если бы понимали, то так по собачьи себя бы не вели... Кстати, от меня Наташа ушла.
— Да ты что?
— Да, ладно, чувак, придёт. Кто-то ей накапал про Оксану. Не знай, кто... О! Хочешь видюху покажу, как меня менты разводили? Зырь, — Леонид включил смартфон. — Слушай, слушай... Они струхнули, что я их морды в интернет выложу. Ха-а! А то бы забрали в кутузку... Так что, Андрюх, гаджеты и вообще цифровая революция наше спасение.
— Да, — ответил, немного переваря информацию Леонида, Андрей. — Ну, ты, это, не жалеешь, что на днюху сходил?
— Наоборот, чувачок! — воскликнул Щипков. — Всё было нарядно! Спасибо тебе, — обнял Андрея.
— Ну, ладно, Лёнь, я побегу. Мне тут надо одно дело сделать. Слышал, что в Украине творится. У меня ж там мать. И я сам оттуда. Нужно съездить.
— Конечно, мать святое, Андрюх. Езжай. Но посаран! — потряс кулаком в воздухе Леонид.
— Давай, увидимся, — пообещал Андрей.
— Увидимся, — сказал Леонид.
Андрей быстро зашагал по скрипучему снегу.
Леонид постоял немного, смотря ему вслед и пошёл к дому Оксаны. Подошедши, он сел на крыльцо, обхватив себя руками. Он, то закрывал глаза, покачиваясь и засыпая на мгновения, то смотрел в небо на единственное светлое существо сейчас в его жизни, огромную луну.
— Вот ты многое видела, — сказал он ей. — Любови много видела. Страданий. Умная... И Ромео с Джульеттой, и эту, как её... Каренину. Вот и на меня смотришь, прикалываешься. Знаешь ведь, что и на мне эта зараза не закончится.
Зазвонил телефон в кармане, начальник подстанции, на которой Леонид работал электромонтёром искал его. Леонид отбил вызов.
В доме погас свет, через минуту снова включили, видать, смотрели в окно.
Со скрипом отворилась дверь. В валенках и в пальто стояла мать Оксаны.
— Сынок, ты что тут? — спросила она.
Леонид махнул рукой.
— Хреново, мать, всё. Из дома ушёл, на работу не пошёл. В общем, некуда идти.
— Почему?  — спросила Зоя Игоревна.
— Дык, из-за любви.
— Ну, любовь любовью, а жизнь-то продолжается.
Леонид пальцем погрозил.
— Не-ет, — сказал он. — Или то, или это.
На телефон Леонида прилетела эсэмэска. Леонид посмотрел.
— Оп! — радостно воскликнул он. — Выгнали с работы.
Он сунул телефон в карман пальто.
— Тёть Зой! Они меня не за прогул выгнали. За то, что я критиковал современную энергетику! — взмахнул руками. — Чиновники всякие… Менеджеров и инспекторов больше, чем монтёров стало. Где слава человеку труда? Где его достойная оплата? Ильич с его ГОЭЛРО посмотрел бы на это. Мать! Ты знаешь, что сделали с РАО ЕЭС? Разделили! — Леонид засмеялся. — Понимаешь? Понимаете? Реформа. Разделяй и властвуй!
Женщина покачала головой.
— Реформа. Якобы тарифы уменьшатся и инвестиции потекут. Вот! — Леонид показал фигу. — Разделили и хапнули! Барбосы! А бедному электрику косточки кидают. Такая разница в оплате труда директора и низшего звена.
— Капитализм, сынок, — вздохнула мать. — Наверно, везде так.
— А! — Леонид махнул рукой. — А Оксана дома?
— Нет её, — ответила мать.
— А выпить есть?
— А надо?
— Ну, согреться.
— Иди, — пригласила Зоя Игоревна и ушла в дом.
Леонид поднялся, потом сел снова.
— Уф, ноги затекли.
Мимо проходил мужчина. Тоже, видимо, не трезвый. Остановился. Сел рядом с Леонидом.
— Закурить есть? — спросил.
— Нет, — ответил Леонид.
— Блин, холод какой.
— Дык, зима.
— Зима в голове, — ответил мужчина.
Леонид посмотрел на него. Шапка ушанка, маленькая бородка. Тулуп.
— Понятно, что всё у нас в головах.
— Не так! — сказал мужчина. — В голове у нас то, что мы туда суём. А суём мы туда из внешнего мира. Светильник телу твоему есть око твоё. Аще убо будет око твое просто, всё тело твоё светло будет: аще ли око твоё лукаво будет, всё тело твоё темно будет.
Леонид пожал плечами.
— Я не понимаю, — сказал.
— Это значит, что светильник для тела есть ум. Если мысли твои чисты, то и видишь ты всё в свете.
— Да я влюбился! Я вижу её красивую такую! Что, значит мой ум затуманен? А? Чувак?
Мужчина вздохнул глубоко, большое облако пара вышло изо рта. Леониду показалось оно похожее на череп. И этот череп задал вопрос:
— А любовь ли это? — и засмеялся.
И мужик засмеялся, встал и ушёл в темноту.
Леонид помотал быстро головой.
— Привидится ведь, — сказал, поднялся и пошёл в дом Оксаны.
Там он быстро разделся, выпил водки и уже очнулся ночью в темноте, когда чьи-то руки гладили его по голове.
— Оксана? — прошептал он.
— Да, — прошептала она.
— Это любовь, Оксан?
— Любовь. Любовь. Любовь…



Глава 6


Леонид пару дней пожил у Оксаны. В это время они гуляли в парке в обнимку, целовались.
— Оксана Михайловна, сударыня, если вы бы знали, как я вас люблю, — объяснялся Леонид. — Вы просто вся во мне, и мыслях, и в сердце. Не могу без вас, — объяснялся Леонид старинным речевым этикетом на аллее и целовал Оксану в губы, в шею, не обращая внимания на прохожих.
— И я люблю тебя, Лёнь... — отвечала Оксана. — Я очень тебя люблю. Очень...
Они ходили по аллее, по тропинкам в обнимку.
Оксана говорила о счастливом детстве, Леонид вспоминал о своём. Они удивлялись, почему раньше не встречались в этом маленьком городе. Влюблённые строили планы пожениться, родить ребёнка. И будущее представляли радужным и светлым.
— Я… Знаешь, что? Расскажу свою тайну… Но, позже — загадочно сказала как-то Оксана.
— У тебя есть тайна? — удивлённо спросил Леонид.
— У каждого человека есть что-то сокровенное.
— Ну, хорошо, — согласился Леонид.
Ещё мужчина рассказывал о своей работе без особого интереса Оксаны. Что хочет устроиться куда-нибудь. Но, пока у него есть деньги на карточке. Оксана сказала, что подрабатывает в салоне красоты, делает маникюр. А так, пенсии «предков» хватает на житьё-бытьё, ещё огород помогает и домашняя птица. Проживём, мол, дом большой.
Пара подошла к озеру Лебединка с маленьким берёзовым островком посередине, на котором стоял маленький домик для лебедей. На льду была прорубь для них.
Оксана весело предложила: — Вот если ты меня любишь, искупаешься?
Леонид тут же начал раздеваться: шапка, куртка, ботинки. Разделся до трусов.
— Э, нет, так не пойдёт. Голым.
Леонид снял трусы. И подбежал к проруби. Медленно, дрожа, залез в неё. И услышал овации. Чуть поодаль на берегу стояли и снимали на смартфоны несколько девушек.
— У тебя поклонницы! — рассмеялась Оксана.
Леонид от холода потерял сознание и начал скрываться в воде. Тут же с криками из домика к проруби подбежали два белых лебедя. Они прыгали по льду, махали крыльями и пытались клювами достать Щипкова.
Оксана тоже быстро приблизилась к проруби, ругаясь с матерком.
— Помогите! Помогите, вашу мать! — крикнула она девушкам.
Те подбежали и общими усилиями вытащили Щипкова на снег.
Оксана хлопала его по щекам, звала по имени. Леонид открыл глаза.
— Милый! Любимый! — кричала Оксана и попросила девчонок: — Оденем его!
Девушки, смущаясь, помогли Леониду одеться. Он встал, трясясь, взял Оксану под руку.
— Быстрее, а то заболеешь, — позвала Оксана.
Леонид почему-то показал кулак девушкам. Те захихикали. Лебеди гогоча, медленно ушли в свой домик.
— Мы с тобой, как эти лебеди, дурачок, ты мой любимый, — заплакала Оксана, обняв Леонида.
— Лебеди… Лебеди… — повторил, стуча зубами Леонид. — Гуси-лебеди…
Любовники, обнявшись и шатаясь, пошли в серый докучливый быт, который выхолащивает из жизни любовь.
Дома Оксана повела Леонида в душ. Сама разделась догола. И под струями воды тёрла своего мужчину мочалкой. И своим телом согревала его и нежила.
— Ты такая тёплая, — шептал Леонид и гладил Оксану, и целовал. — И мягкая... И красивая...
— А ты всё ещё такой холодный... Как айсберг в океане... — отвечала Оксана.
В обед, когда все сидели за столом, Михаил Африканович разлил по стопкам водку, чокнулся с каждым и сказал:
— Я сразу тебя, Леонид приметил в больнице. Запомнил. И вот ты здесь. Знаешь, я рад, что Оксана наконец-то, — он посмотрел на дочь, — нашла опору. Ты, мужик деловой, серьёзный. Я думаю, что всё у вас будет хорошо.
— Спасибо, — ответил Щипков.
— Там ведь семья у него, — вступила Зоя Игоревна.
— Ну, что семья... Раз ушёл, значит так надо. Не было лада, — ответил Михаил Африканович.
Леонид промолчал, плечами пожал.
Выпили. Начали ужинать.
— Оксан, ты наши ссоры забудь. Всяко бывает. Родные люди бранятся, только тешатся, — сказал Михаил Африканович.
— Ты о чём это, пап? — спросила Оксана.
— Бог всем судья, — вставила Зоя Игоревна.
— Мам, эти твои разговоры про Бога так надоели, что... А Бог есть? Какими... сколько... пятью чувствами Его можно узнать. Увидеть, понюхать, прикоснуться... — спросила Оксана.
Зоя Игоревна махнула на дочь рукой.
— Леонид, — обратилась она к Щипкову. — Вы кем служите?
— Уже не… работаю. Временно.
— А ранее?
— Электриком.
— А вы видели электричество? Давайте на ты. Так и Бога не видно, а Он есть, — ответила Зоя Игоревна Оксане.
— Ну, да, карта бита! — выпалила Оксана. — Но это словесная игра. Слова ради слов.
— Никто, — сказала Зоя Игоревна, — Никто тебе не докажет, что Бог есть. Только твой личный опыт. Жизненный, духовный. Только сама что-то поймёшь. Или нет...
— Так вот я о чём, — продолжил своё Михаил Африканович, когда выпили по второй. — Наконец моё отцовское сердце спокойно, потому что у тебя есть опора, Леонид. Мужик, вижу, дельный. На работу, думаю, устроишься. А пока будешь помогать в огороде.
Леонид кивнул.
Пообедав, Михаил Африканович позвал Леонида в гараж:
— Пошли, покажу что.
Они зашли внутрь пропахнувшего всеми автомобильными запахами помещения. Михаил Африканович включил свет. На смотровой яме стояла без колёс на двух домкратах и дощечках старая Волга Газ 21.
— Редкость, — удивился Щипков.
— Она уже лет пятнадцать не ездит. Всё делаю, собираю. И помощника нет. Вот давай, лезь в яму. А мне тяжело. Переноска есть. Я тебе ключи подам, какие нужно, ты подкрути там все гайки.
Леонид надел рукавицы, спустился, включил свет.
— Где подкручивать?
— Вот связка ключей. И, что увидишь, то и подтягивай.
— Тут всё в смазке какой-то чёрной.
— Ну и что? Гайки-то видно.
— Плохо, — ответил Леонид.
Он начал подкручивать гайки. Через одну. Ему не хотелось заниматься этой работой.
— Я пойду в туалет схожу, а ты продолжай пока, — сказал Михаил Африканович.
— Ладно, — нехотя ответил Леонид.
Старик ушёл. Леонид перестал заниматься этой работой. Но, последнюю гайку подкрутил с усилием так, что автомобиль съехал с домкрата и одной стороной опустился на яму, и даже частью в яму. Щипков упал на дно, закрыл голову руками. Услышал, как машина опустилась ещё ниже.
— Нахрен я согласился возиться с этой Волгой! — прокричал он. — Эй! Михаил... Эй!
Так он пролежал минут пятнадцать. В это время, Наташа подала заявление на алименты.
Она позвонила.
— Здравствуй, Леонид.
— Чего тебе, — грубо ответил тот.
— Я звоню, чтобы сообщить, что процесс пошёл.
— Какой процесс?
— Бракоразводный.
— Ну и пожалуйста. Скатертью дорога.
— А, поскольку у нас несовершеннолетний ребёнок, то будем ещё судиться из-за квартиры.
— Квартира на мне. Так, что отчаливайте к своей мамаше.
— А мы пока у неё, но скоро придём.
— У тебя всё? — грозно спросил Леонид.
— Может, и всё. Просто интересно узнать, лучше без своей семьи-то?
— Тебе до этого нет дела.
— Ну, и пожалуйста. Только потом не жалей.
— Не буду... Кстати, без моего ведома из квартиры ничего не брать. Ясно?
— Ну, о своих вещах я разрешение спрашивать не намерена.
— Намерена!
— И вещи детей тоже. Кстати, Егор всё знает. Он сказал, что ты ему не нужен и за отца тебя не считает. Делай выводы, свободный человек.
— Ты мне не хами.
— Я не хамлю, — засмеялась Наташа. — Чао!
И отбила вызов.
— Тварь, — прошептал Щипков. — Двадцать лет кормил-поил, на курорты возил, шмотки покупал. Плохой! Ты ещё поищи таких-то.
Вошёл Михаил Африканович. Поматерился, покричал что-то.
— Ты там с кем разговаривал? — спросил.
— Жена позвонила, сказать, что я нехороший человек.
— А это такая натура бабская, — сказал старик. — Сделай им тысячу хороших дел, а одно плохое. Они о тысячах забудут... Сейчас лебёдкой подниму.
Щипков услышал, как, через примерно полчаса, автомобиль над ним загремел, стал подниматься. И вот уже появился просвет. Леонид быстрее поднялся и начал вылезать. И Волга села ему на спину.
— Ай, ты чего там? — возмущённо прокричал Леонид.
— Да, трос сорвался, — крикнул Михаил Африканович.
— Я спину, наверно, сломал!
— Сейчас, потерпи, — успокоил старик.
Зажужжала лебёдка, машина снова поднялась. Леонид медленно вылез. Спину потрогал, понагибался.
— Вроде цел, — сказал.
— Что с тобой молодым будет. Авто, зараза, старая. Ну, ничего, мы вместе доделаем её. Она ещё поездит, ласточка моя.
Леонид усмехнулся.
— Пошли выпьем, что-ли. Нервы полечим, — предложил старик.
— Эт надо, — согласился Леонид.
В это время Наташа пришла с обеда на работу на почту. Она отпрашивалась в мировой суд.
Села на своё место, выдала несколько посылок. Одну парень не стал брать.
— Это не айпэд, — пощупал он зелёный пакет. — Здесь нет коробки. Смотрите! — потряс, — Камни какие-то. Я не беру.
— Вы можете вскрыть посылку и посмотреть, — предложила женщина.
— Нормально! — возмущенно сказал клиент. — А деньги не отдавать?
— Как же, заплатите.
— Ага! И я не смогу предьявить претензии.
— Ну, да, это уже будет ваша посылка. Почта за неё ответственность не несёт.
— Ну, вот же, вот, хрень какая-то, что-то насыпано. Явно не коробка, — пощупал пакет парень.
— Давайте сравним вес, — предложила Наташа.
Она положила посылку на весы.
— Разница в десять грамм. Бывает погрешность... А, может, это так переложен ваш планшет, чтобы не измялась коробка при пересылке.
— Ну, не знаю, —задумался клиент. — Может и так. Дайте ножницы.
Наташа подала.
— Заплатите сначала и мы вам её отдадим.
Парень всё-таки расплатился. Он вскрыл посылку и высыпал на стол камни. Выругался матом.
— Я ж говорил! Деньги верните!
— Мы не можем их отдать, поскольку вы нарушили целостность пакета.
— Это ваша грёбаная почта накосячила! Я ждал планшет, а пришли камни. Где администратор? — возмутился парень и сфотографировал содержимое стола. — Я в суд подам!
Подошла полная женщина, заведующая почты, спросила:
— Что случилось?
— Вот, пришла посылка, оплачена, вынута из пакета. А клиент назад деньги требует, — пояснила Наташа.
— Конечно! Читайте, планшет Apple iPad. А что в пакете? Камни, блин.
— Не надо было вскрывать, — пояснила заведующая.
— Вы что, издеваетесь? Мне ваша операторша посоветовала. Всё! Иду в суд! Гады!
Парень быстро сгрёб со стола камни в сумку, взял пакет, квитанцию и ушёл.
Наташа закрыла лицо руками и заплакала.
— Ну, что мне не везёт-то в жизни, а? Муж слинял. На работе неприятности.
— Наташ, не реви. Правда на нашей стороне. Он посылку выкупил, потом вскрыл. Ну, и всё.
— Да я одна, понимаешь? Одна!
— Наташа, у тебя очередь, — тихо напомнила заведующая.
— Да мне... Да мне, — Наташа встала и ушла в подсобное помещение.
Её начальница не пошла за ней, села на её место обслуживать клиентов.
Наташа умылась в туалете, косметику смыла.
— Не могу. Не могу ничего, — говорила при этом. — Я старая стала? Морщины? За что мне всё это? А? Двоих ему родила. Вот теперь хрен, а не дети.
И снова разревелась.
Подошла заведующая.
— Давай потише, — успокаивала. — Я тоже разведёнка. Ничего, живу. Зато свободная. Ни на кого не пашу, зад никому не подставляю. Лафа! Если нужен мужчинка, завести не проблема. Хоть на ночь, хоть для жизни. Радуйся!
— Ага, блин. Когда ещё алименты придут. Денег не хватает с этой зарплатой.
— Экономь пока, переживёшь... Иди работай.
— Сейчас, морду лица намажу, — ответила Наташа, шмыгая носом…
На следующий день Зоя Игоревна придумала Леониду занятие. Сначала покормить индоуток.
Потом почистить снег возле дома.
— Что, в рабство взяли? — усмехнулась Оксана.
— Нормально, — весело ответил Щипков.
В это же время Лиде позвонил Гурген и сказал, что отремонтировали её автомобиль.
— Здорово! — обрадовалась Лида. — Где забирать?
— Да, я погоню сам, — ответил Гурген. — Только куда? А давай к бане, — предложил Гурген. — Я как раз собирался попариться. Номэр возьмём, с пивком погрэемся.
— Прям так сразу? — удивилась Лида.
— А чо, нормально, Лид. Я, ты и больше никого. Вах! — засмеялся Гурген.
— Ну... Можно, — с неохотой ответила Лида.
— Славно, я заеду, — сказал Гурген.
В бане они взяли номер на двоих. Гурген разделся до трусов, Лидия осталась в купальнике.
— Ну, как пар? — зашёл Гурген в парилку. — Чо-то не очень. Пойду чэловечка позову. Ты пока пиво открой, пей.
— Ладно, — Лида взяла бутылку.
Гурген пришёл через несколько минут.
— Сейчас добавит парку. Ну, давай, отмэтим тачку твою. Нормальная стала?
— Ваще, — согласилась Лида, чокнулась с Гургеном бутылкой и выпила сразу половину.
Гурген тоже сделал несколько глотков.
— Ну, давай парыться.
Они зашли в маленькую парилку.
— Другой дел, — сказал Гурген.
Они сели на лавку.
— Тепло, — подтвердила Лида.
— А чо мы, как дэти, — сказал Гурген и снял трусы.
Лидия, неожидавшая такого, подняла глаза в потолок.
— Раздэвайся, Лид. У нас обычай, раз мужчына с женщин вмэсте в бане, надо быть без одэжды.
— Я стесняюсь, — ответила Лида.
— Да, ладно, — сказал Гурген и начал толстыми пальцами ковырять завязки на спине Лидии. Развязал. Лида робко сняла лифчик. Гурген тут же обнял её, начал ласкать. Лида встала.
— Я не готова, — сказала.
— Как это? — не понял Гурген.
— Ну... Не настроена ещё.
— Поправим. Иди ко мне.
Лида медленно подошла. Гурген обнял её и резким движением снял трусы. Потом повалил на лавку.
— Жарко... — пыхтела Лида. — Тяжело...
Гурген слез с неё.
— В прэдбаннике пивка выпьем.
Они вышли. Лидия закрыла руками грудь.
Гурген открыл две бутылки, одну передал Лиде.
— Хорошо, — сказал, — Люблю попарыться. А ты, Лид?
Она кивнула.
Пиво допили. Гурген обнял Лиду, поцеловал в лоб.
— Пошли попарымся ещё, — предложил Гурген.
Лидия кивнула.
Они зашли в парилку. Гурген сел.
— Лид, там болшой ковщик, — показал. — Пожалуйста, плесни кипятком на камни. Какая фигура! Вах!
Лидия взяла ковшик, зачерпнула горячей воды из бака и понесла к камням. Но, оступилась, упала и выплеснула кипяток Гургену на живот и бёдра.
— А! — крикнул Гурген вскочил, начал стряхивать воду с себя.
— Ой, прости, Гурген, я нечаянно, — винилась Лида.
— Ничего, ничего, заживёт, — махал руками Гурген и сел снова.
Лидия подбежала к нему и начала дуть на пах.
— Заживёт, — повторил Гурген. — Пошли пиво допьём.
Они парились ещё час. Потом вышли из бани, Гурген поцеловал Лиду.
— Ты вся распарена, как баба русская.
— А я и есть русская. Плечи широкие, попа узкая.
— Не узкая, — не согласился Гурген. — Подвэсти?
— Доеду сама, — махнула рукой Лида. — Увидимся?
— Конэчно, — подтвердил Гурген.
Лида села в свой автомобиль и поехала домой.
Гурген сел в свой и тут же позвонил Оксане.
— Да, — ответила Оксана.
— Это кто? — тихо спросил, бывший рядом, Леонид.
Оксана скривила губы, трубку рукой закрыла, пожала плечами.
— Да? А, привет. Да, так. Лидке машину? Молодец. Ага, — и отбила.
Леониду сказала:
— Гурген. Сказал, что Лиде авто сделал. Не долго?
— Быстро, — согласился Леонид.
Снова позвонили Оксане.
— Оксан, чмоки-чмоки! У меня новость! — радовалась в трубку Лидия! — Мой Гургеша тачилу мне сделал. Вот, блин еду, вся такая и растакая… Распаренная из бани.
— Из бани?
— Да, мы с Гургеном парились, представляешь... Мы оба двое вместе.
— Поздравляю, — нехотя сказала Оксана. — Оба двое вместе... Называется, выбрать из трёх вариантов. — Ты где вообще?
— Да, не знаю, вся такая пьяная! На лабутенах и в офигительных штанах! — пропела. — Пара... бара... Ра!
В трубке раздался скрежет.
— Лида! Лида! Ты куда пропала? — прокричала Оксана.
Она позвонила тут же Гургену.
— Гурген, привет ещё раз, — пролепетала Оксана. — Слушай, звякнула после тебя Лида. За рулём, видать, была и оборвалась связь.
— Да? Не, знаю. Она уехала час назад. От мэня.
— Трезвая?
— Ну, пивко мы с ней пили нэмного.
— А ещё чего немного делали? — как-бы подозрительно спросила Оксана.
— Да... — замялся Гурген.
— В общем, надо, наверно, сообщить в ГАИ.
— В гибэдэдэ?
— Да, какая разница.
Леонид с Оксаной на такси поехали искать аварию. На одной из дорог, обняв железобетонный столб, стоял автомобиль Лидии. Рядом ходили сотрудники полиции и Лида, которая всё время махала руками и кричала:
— Какая я пьяная!.. Не поеду я никуда!.. Беспредел! Демонстрация эта! Я еду, они идут по дороге. А мне куда? Свернула, чтобы никого не задавить. А тут столб!
Рядом стояли несколько десятков человек. Один из них, в кепке выкрикивал в микрофон:
— За последние два десятка лет лже-либерализация, лже-демократизация, лже-патриотизация тесно переплелись в России в уродливого отвратительного либерального спрута, который уничтожает русский народ. Под видом реформаторов они проникают везде. В фонды, университеты, в школы. Они в СМИ, на телевидении. Они завладели культурой. Они даже в церкви. Вербуют своих сторонников из граждан мира и лиц так называемой либеральной национальности. Они вещают об общечеловеческих ценностях, отравляя сознание русских ложью. Что делать? Ничего другого олигархическая власть предложить не хочет. А это  разрушение страны. Только победа русского мира исправит ситуацию!
Он передал микрофон другому участнику митинга.
Полиция из нескольких сотрудников стояла рядом, потом начала отбирать микрофон у выступающего. Началась потасовка. Полицейские брали по одному человеку и уводили в сторону, но те возвращались. Один ударил сотрудника полиции. Завязалась драка. Подъехали ещё несколько служебных машин. Из них вышла подмога. Митинг начали разгонять быстрее.
Оксана подошла к подруге.
— Лид, что с тобой?!
— Да, ничего, ничего со мной. С тачилой беда опять. Столбы эти гадские понаставили. Вот зачем здесь столб, а? — подбежала Лидия к столбу и пнула его.
— Это ты столб! Дура! Блин, ну, не можешь ездить, не садись за руль. И пьяная ещё.
— Блин, блин! — передразнила Лидия. — Ты чего, пьяная! С пива… Тачку только что сделали, и на тебе. Гурген с ума сойдёт.
— Невезучая Лида, — проговорила Оксана.
— Да? Невезучая? Невезучая! А ты, блин, везучая. Мужики на тебя так и вешаются! Я жене твоего нового позвонила и всё рассказала, что ты с ним спала. Теперь не будешь везучей.
— Так это ты Наташе рассказала? — удивился Леонид. — Зачем?
— А затем! Почему на неё мужики западают, а на меня нет. Вот! — показала Лида фигу. — Фигушки!
— Тварь! — крикнула Оксана и замахнулась, чтобы ударить Лидию.
— Э, девчонки, прекратите! — встал между ними Леонид. — Подумают, что вы с митинга и заберут.
— Тварь она и есть тварь! — не унималась Оксана. — Ты чего в чужую жизнь лезешь.
— А чо, нельзя что-ли?
— Нельзя! В свою лезь!
— Девочки, девочки! — успокаивал Леонид.
Подошёл полицейский. Отдал честь, представился.
— Товарищь майор, всё нормально. Девочки бранятся. Я контролирую, — объяснил Щипков.
— Политика?
— Да, какая политика? Бытовушка. Сейчас пар выпустят, и всё.
— ГИБДД вызывали?
— Конечно, всё сделаем, — соврал Леонид. — И знаки выставим.
Подъехал Гурген.
Он поздоровался со всеми, отсмотрел место аварии, пообщался с полицейскими. Подошёл к Лиде.
— Никак, — развёл руками. — Если бы в дывяностых. А сейчас боятся. Коррупц. Нэ возьмут.
— Ну, и хорошо, целей будешь, дура, — сказала Оксана.
— Ага! — тридцать тысяч и права на полгода. И пешком, блин, — ответила Лида.
— Да, я заплачу, — успокоил Гурген. — И машину сдэлаем.
— И снова будет счастливая, — усмехнулась Оксана Гургену: — Кстати, Гурген, есть дело.  — и Леониду: — Я с ним съезжу в одно место.
— Куда это ты? — спросил Леонид.
— Мне к работе нужен лак для ногтей. Гурген знает, где дешевле продают оптом, у его друзей. Да, Гурген?
Гурген ничего не сказал.
— Ну... — промычал.
— И вернусь. А ты помоги этой... несчастной. — Поехали, — приказала Оксана Гургену.
— Я сейчас вызову эвакуатор, — предложил Гурген и начал звонить. — Друзья. Не надо гайцов.
— Дык, а страховка? — спросила Лида.
— А! Возьмут ли? Копейки... В общем, сейчас приедет и в ремонт. Вы, может, дождётесь?
— Ага! Дождётесь! Тут драка, нас ещё убьют, — ответила Лидия.
— Ну, как хотите.
Гурген и Оксана пошли в автомобиль Гургена.
— Я тебя больше не знаю, — сказала через плечо Лиде Оксана.
— Ну, и пожалуйста! Ариведерчи! — крикнула Лидия и показала язык.
Гурген с Оксаной уехали.
— Ох, — вздохнул Щипков. — Жизнь жестянка. — Как же ты, Лид?
— Она тебя любит, жена твоя. Как её, Наташа? — сказала Лидия.
— Меня кто только не…
— Не-е, это я точно знаю. Я же с ней разговаривала. Нормальная тётка. А ты дурак. Понял?
Леонид позвонил в такси.
— Сначала тебя завезу домой, потом к себе поеду, — пояснил.
Пока ждали такси, приехал эвакуатор, забрал автомобиль Лидии.
Леонид отвёз Лидию до подъезда, сам поехал в свою квартиру, чтобы собрать вещи к Оксане. Дома у Леонида никого не было. Он сел на диван, открыл бутылку пива, включил телевизор. Позвонила Оксана и сообщила о смерти отца.



Глава 7

Похороны печальны. Похороны неприятны. А время до них бесконечно. Эти два или три дня, особенно ночи с покойником в одной квартире. И стресс первых часов. Врач, полицейский… Морг, ритуальная контора, ЗАГС… Справки, документы…
Михаил Африканович умер вечером. Он лёг отдохнуть, заснул, проснулся, сходил в туалет, снова лёг и почувствовал себя плохо. Супруга спросила, не вызвать ли неотложку. Михаил Африканович сказал странное, что за ним пришли умершие давно родственники, и он, якобы их видит и слышит. Улыбнулся, прохрипел и почил в бозе.
Зоя Игоревна заголосила, зарыдала. На крик прибежала из другой комнаты Оксана.
Она и вызвала врача, а врач полицейского. После того, как они уехали, через полчаса в дверь позвонили. Оксана открыла. Молодой человек с короткой стрижкой протараторил:
— Здравствуйте, здесь умер мужчина? Городская ритуальная контора предоставит вам все услуги.
— Мы не заказывали, — ответила ему Оксана, держа носовой платок у рта. — А откуда вы воообще узнали?
— Наше дело вовремя помогать, — сказал мужчина и протянул лист бумаги с прейскурантом. — Можно пройти?
— Сейчас! — отказала Оксана и закрыла дверь. В прихожей она позвонила Леониду, с плачем  рассказала о смерти отца и о мужчине с ритуальными услугами.
— Ксюш, соболезную очень. Это врачи на «скорой» конторам сливают инфу. За тысячу рублей, — ответил Щипков. — У нас в городе четыре похоронных бюро. Можно выбрать дешевле. Так что сразу не соглашайся. Слышишь?
— Слышу, — сквозь рыдания сказала Оксана. — Но… Мне кажется цены не сильно отличаются. Надо идти, мотаться. А этот тут уже…
— Как хочешь, — сказал Леонид. — Я могу чем помочь?
— Да, нет, Лёнь, мы сами…
Мать, которая всё это время сидела на диване рядом с покойным мужем, подошла к Оксане.
— Надо делать дела, — произнесла она шёпотом тавтологию.
Оксана кивнула и открыла дверь. Мужчина из ритуальной конторы курил на площадке.
— Заходите, — позвала Оксана.
Он, не взглянув на труп, прошёл на кухню и вместе с Оксаной составил прейскурант.
— Мы сами обмоем и оденем, — сказала при выборе услуг Зоя Игоревна. — Сами вынесем, сами…
— Мама! — оборвала её Оксана. — Деньги есть, зачем всё нам делать?
— Ну, яму-то можно выкопать, ведь пять тысяч! — возмутилась мать.
Оксана махала на неё рукой и ставила галочки.
— Это мужская работа. И, потом, заморозить надо, бальзамировать должен специалист, — ответила она матери, когда заполнила почти все строчки.
Мужчина взял бумаги, сказав, что вот-вот приедет катафалк, крест с надписью будет готов за час и уехал.
Оксана ходила взад-вперёд возле дивана с телом отца.
— Слышь, мам, я в интернете видела, как с покойниками фоткаются.
— Зачем?
— Прикольно. И на память тоже.
Она сходила в свою комнату за косметикой, села на корточки возле дивана напротив головы Михаила Африкановича и начала рисовать у него на закрытых веках зрачки.
— Ты, чего, дура, делаешь? — возмутилась мать.
— Сейчас увидишь, — ответила Оксана, — Вот. Помоги поднять.
Михаил Африканович лежал, словно живой с открытыми глазами. Зоя Игоревна всплакнула.
— Словно смотрит на нас, — согласилась.
— А я об чём?
Женщины подняли труп, посадили. Сами сели по обе стороны. Оксана поставила смартфон на стол на режим фото с задержкой десять секунд. Так они несколько снимков сделали. И снова уложили тело. Но в суете стереть грим с век забыли. И когда приехала машина из похоронного бюро, работники, поставив в прихожей крест, подошли к трупу. Один из них, увидев якобы открытые глаза, потерял сознание и упал. Его откачали нашатырём. Веки Михаила Африкановича вытерли, тело вынесли.
Оксана с матерью остались одни.
— Не любил Миша покойников, а вот сам… — сказала мать, ложась на диван, туда, где только что лежал покойный.
— Мама! Перестань! — повысила голос дочь. — Вот причитаний сейчас не надо.
— Приготовить бы стол для гроба, — предложила Зоя Игоревна.
— Никакого стола, мама, у нас заказан прощальный зал, — ответила Оксана.
— Ну, как же, — возмутилась Зоя Игоревна, — Он здесь жил!
— Какая теперь ему разница, где лежать в гробу. Нигде в мире покойники дома не лежат. Это устарело.
— Ну, как же!
— Также. В специальный зал привезут из морга, потом отпевать в церковь под колокола, дальше к подъезду для прощания соседей и похороны. Всё!
Зоя Игоревна закрыла лицо руками и заплакала.
— О-ой! — прокричала Оксана и ушла на кухню. Набрала номер Лидии.
— Привет, — тихо ответила Лида.
— Привет, — сказала Оксана. — Ты меня прости, Лид. У меня горе, папа умер.
— Блин, жалко-то как, соболезную тебе. И ты меня прости. Помогла бы, но понос, зараза.
— Не нужно. Контора увезла в морг только-что. Похороны послезавтра. В двенадцать от дома.
— Я приду, конечно, если живот пройдёт. У меня, сама знаешь, в эти дни такой рабочий капремонт.
— А! — догадалась Оксана. — Пока. От диареи марганцовку пей.
— Ага, ладно. Пока, держись. Мужикам надо звякнуть. Леониду вон. Всё-таки мужская сила нужна, — предложила Лидия.
— Может… — всхлипнула Оксана и отбила вызов.
У Лидии не было диареи. Она лежала на кровати под простынёй с Гургеном у себя в однокомнатной квартире. Гурген лежал вверх животом и рассуждал:
— Я одного нэ могу понять. Как можно столько вэков дэржать такую большую страну...
— У Оксаны отец умер! — прервала его Лидия.
— Да? Сколько лет?
— Не знаю, старый был.
— Ну, царство ему нэбэсное, — сказал Гурген, перекрестился и поцеловал свой большой золотой крест. Продолжил: — Навэрно, так Бог велит. Трэтий Рим защищать.
— А ты меня хоть любишь? — снова прервала Лида.
— Люблю, люблю, — проговорил Гурген. — У вас столько тэрритории, полэзных ископаемых. Но другие страны это нэ любят и гадят. Хотят раздэлить и властвовать! Это такой закон. Я вам нэ завидую.
— Кому?
— Вам, россиянам. Потому, что у вас плохое мэсторасположение страны. Набрали зэмли, но её охранять надо. И восток, и запад. Китай, Япония… Им хочэтся Сыбири. Вот ваша бэда, это огромная тэрритория.
— Да, хватит уже о политике, давай о любви... — предложила Лидия.
— Вот Амэрика, соединённые штаты. Какое расположение! Сверху своя Канада, снизу Мэксика. По бокам два океана. Лафа!
— И Аляска.
— И Гавайи. Кстати, хочешь на Гавайи?
— Хочу! — завизжала Лидия и начала целовать Гургена.
— Значыт, поедем, — промычал Гурген. — Едынственно, эти контрсанкции... Америкосские и европейские простым людям по барабану. А вот обратные ваши им пофиг. А россиянам  вред.
— Не поняла.
— Ваши власти не пускают качэственные продукты в Россию, заграждают импорт. От этого плохо русским. А ихние производытэли найдут другие рынки сбыта.
— Но у нас зато импортозамещение будет развиваться, — пояснила Лидия из услышанного по телевизору.
Гурген махнул рукой.
— Я возил яблок из Польши. Их запрэтили. А теперь нэ знаю, как будет. Как вариант, переклеывать этикэтки на бэлорусские. Посмотрим... Что ты сказала, о любви? Так о любви, — сказал Гурген и навалился на Лиду...
На следующий день Оксана съездила с двумя мужиками из конторы на кладбище посмотреть место захоронения.
За высокой ржавой оградкой были две заросшие могилки. Над ними стояли проржавевшие с обтрескавшийся краской конусовидные памятники со звёздами. Овальные фото пожелтели, надписи полустёрлись.
— Где копать? — спросил парень из похоронного бюро.
— Фиг знат, — ответила Оксана. — Тут дед с бабкой. Надо посмотреть, кто раньше помер, на него и класть.
— И кто раньше? — спросил парень, разглядывая памятники.
— Дед. Вроде. Ну, да, дед, когда я маленькая была. Здесь, слева.
— Окей.
— Но, тут сосна рядом. Придётся корни пилить, — сказал второй парень. — Дороже выйдет.
Оксана вспылила.
— Ты, блин, дороже! Это твоя работа корни пилить! Возьмёшь пилу и топор и всё сделаешь. Иначе я в другую контору обращусь. И всем расскажу, что ваша гнилая. Только деньги выманивает и будете себе могилы копать. Твари!
Парень опустил глаза.
— Ладно, чего там, спилим, — пробурчал.
Оксана пошла пешком с кладбища.
— Человека похоронить таких денег стоит! — кричала. — Офигеть! Гроб купи, копателям дай, попу дай! Поминки на сто тысяч! И все жрут, водку хлобыщат на халяву! Радуются, скоты, что человек умер и пожрать можно. Гадские традиции в этой России!..
В день похорон Оксана с матерью подъехали к моргу. Дежуривший врач удивился их появлению, сказав, что приготовленное тело в гробу уже увезли.
Оксана трясущимися руками набрала номер Леонида.
— Лёнь, блин! — тяжело дышала она в трубку.
— Чего?
— Приехали в морг, а папы нет! — отдышавшись, прокричала Оксана.
— Как это?
— Тут этот... врач этот...
— Паталогоанатом, — подсказал Леонид.
— Ну, типа, приехали ребята из похоронной конторы и увезли. Куда? В деревню!
— Какую?
— Хрен, знает, сейчас выясняем.
— Я сейчас буду, — сказал Леонид.
Минут через двадцать на такси к моргу подъехал Леонид. Выяснилось, что перепутали тела и труп Михаила Африкановича повезли в ближайшую деревню в закрытом гробу. Оксана с Леонидом на этом такси поехали по указанному в морге адресу. Там узнали о подмене тогда, когда открыли в доме гроб. Его, конечно, вернули. И привезли уже в храм, где ждали участники отпевания и злой, ходящий по кругу и беспрестанно крестящийся священник средних лет с красным лицом и редкой бородкой. Увидев гроб, он начал долго разжигать кадило. У него не получилось, он передал его диакону. Потом, слюнявя пальцы, поп нервно перелистывал требник. Наконец, нашёл нужную страницу и начал читать молитвы. Две девушки в платках и длинных цветных платьях, бывшие с ним, подпевали.
Оксана, стоявшая вместе со всеми, тихо сказала Леониду:
— Слушай, мне так кажется... или... — замялась она.
— Что? — не понял Леонид.
Оксана показала рукой на своё горло.
Леонид понял.
— Устал, наверно, служба... — сказал.
Рядом стоящая женщина пояснила:
— Его состояние на процесс не повлияет.
Оксана пожала плечами.
— Не он же, а через него всё происходит, — добавила женщина.
— Фигня какая-то, — сказала Оксана тихо. — Мне вообще это не нравится. Не верю я. Ай! — крикнула от боли, потому что воск со свечи в её руке протёк на пальцы. Она отдала свечу женщине.
Леонид приложил палец к губам.
— Тихо ты.
— Чего тихо-то?
— Отпевание, тихо.
— Да мне пофиг, — громче сказала Оксана, что все повернулись. Священник перестал говорить, сделал паузу, потом продолжил.
— Не верю я в это отпевание. Можно грешить всю жизнь, а за пять минут поп грехи отпустит? — проговорила Оксана.
Леонид улыбнулся.
— За десять, — сказал.
— Попы думают только о бабле, иномарки, часы дорогие покупаются.
— Правильно, — сказал рядом стоящий человек с маленькой бородкой, похожий на Ленина. Нагнулся к Леониду и Оксане и тихонько прошептал:

— Были сани, в важном сане
     Ехал батюшка домой.
    А сегодня на Ниссане
    Рассекает по Тверской.
    Здесь нехилая обнова,
    Я чего-то не пойму.
    Грешным делом Льва Толстого
    Из могилы подниму.
    Он поведает, негоже
    Звонким деньгам в храмах быть.
    Я спрошу его, на что же
    Тогда клирикам прожить?

Леонид попытался оборвать рассказчика:
— Тихо вам!
Но тот не унимался:

—  Я ходил, искал ответа,
     Книжки умные читал,
     Ни ответа, ни привета
     Мне никто не передал.
     Заработал лишь мозоли
     От дырявого носка.
     Но сидит во мне до боли
     Православная тоска.

Леонид погрозил кулаком этому человеку. Тот тихонько захихикал и попятился назад, к выходу.
Отпевание закончилось. Гроб вынесли из храма, погрузили в катафалк. Родственники и Леонид сели рядом с телом. Остальные провожающие поехали на автобусе. На кладбище.
Там процессия подошла к месту, где должны были похоронить Михаила Африкановича. Но могилу уже закапывали.
— Это как так? — спросила Оксана могильщиков. — Это наша могила. Выкапывайте, давайте! — возмутилась она.
Могильщики  ничего не ответили и продолжили своё дело.
— Сейчас разберёмся, — сказал маленький человек из похоронной конторы, сопровождавший гроб Михаила Африкановича, — Мы эту яму выкопали сегодня утром. Вы заняли нашу могилу, — обратился он к могильщикам.
Те, не совсем трезвые, как ни в чём не бывало продолжили закапывать. Один, правда бросил:
— Ничего не знаем. Где нам показали, там мы хороним.
— Как же так? — вступила Оксана. — Мы это место выбрали вчера.
— И выкопали раньше, — подтвердил маленький мужчина из конторы.
— Блин! Блин! — залепетала Оксана. — Ну, страна! Жизнь скотская, ещё и похоронить не могут по-человечески. Отдали всё на откуп этим частным конторам. Они бабло гребут лопатами. Золотое дно, люди не перестанут умирать. И бизнес у них вечный. Выкапывайте, нафиг, вашего зомбака!
Она подошла посмотреть на яму, пошатнулась и упала туда, прямо на гроб. Когда ей помогли выбраться, она начала колотить руками копателей. Один из них ответил ей ударом по плечу. Леонид вступился, толкнул копателя.
Началась общая драка. Несколько мужчин с обеих сторон били друг на друга на столько, на сколько позволяло место между могил. Леонид несколько раз получил кулаком по голове, сам ударял оппонентов, даже падал пару раз.
— Прекратите! Перестаньте! — разнимали дерущихся женщины.
Какая-то старушка в чёрной потрёпанной одежде, от которой резко пахло мочой, заголосила противным и страшным голосом:
— Русские бьют русских!
На эти слова бойцы остановились.
— Это всё грехи! Не каетесь! Гордые все. Содом и Гоморра! — крикнула старушка.
— Вам-то какое дело, шли бы, — крикнула ей Оксана.
Старушка, потрясая длинным кривым пальцем, не унималась:
— Бога забыли! В Церкву тропа заросла бурьяном.
— Идите своей тропой, — не выдержал Леонид.
— Я свою знаю, а вот ваша в ад! В ад!
Провожающие начали прогонять старушку и та, всё-таки пошла к выходу.
Постепенно все успокоились.
— Давайте решим миром, — предложил маленький мужчина из конторы.
Договорились усилиями людей из похоронных процессий быстро выкопать могилу чуть поодаль.
Похороны вместе с раскопкой заняли минут сорок. Все пошли к выходу. Леонид не стал дожидаться Оксану, которая вместе несколькими женщинами успокаивали рыдающую мать. Он шёл и читал надписи на могилах, имена. Вглядывался в фото.
«Николай… Алексей… Не знал этого… Может, где-то видел, — размышлял. — А ведь и они не знали меня. Сколько людей жили до моего рождения на этой нашей планете, не были знакомы со мной. И… И сколько потом не будут знать, что жил, коптил небо такой Леонид. Печалька-то какая, — Леонид усмехнулся. — Вот кладбище, помойка, Господи прости. Земля переваривает, перемалывает трупы. Из праха в прах. А между ними эмоции, среди пыли чувства. — Леонид представил, сколько было здесь слёз и плача. Горя сколько тех, кто хоронил. А потом горе других, кто хоронил первых. Как чёрный дым. Стелился между сосен и улетучился. И тишина. Как ничего и не было. Как не было и этих лежащих…»
Леонид вздрогнул от прикосновения. Оксана взяла под руку. Молчала. И он молчал сначала, потом сказал:
— Да, хороший был человек.
Оксана мотнула головой. Потом плечами пожала.
— Поминки заказали на пятьдесят человек, ну, плюс десять, соседи там, бомжи, — сказала.
— А где мама? — оглянулся Леонид.
— С подругами своими. Придёт к автобусу.
Когда Леонид с Оксаной вышли с кладбища, они ощутили запах мочи. Возле ворот стояла та самая старушка в поношенной одежде.
— На поминки? Покойника жрать? А о молитве за него забыли? — укоряла она. — Чтоб ему там легче было, молиться за душу надо. Превратили благое дело в одну жратву.
— Идите вы, бабушка... — стараясь тихо и спокойно, сказал ей Леонид.
— А ты дурак! Счастья своего не видел! — ответила она Леониду и быстрым шагом пошла от кладбища.
— Блин, бабка права. Поминки. Я не пойду, — отрезала Оксана.
— Как это? — удивился Леонид.
— Дурь всё. Пережитки, — ответила Оксана. — Жрать придут... Помянуть, блин. Без жрачки никто, типа, не помянет. То есть, не вспомнит человека. Молодец, бабка!
— Она ж о другом. О том, что молитва за усопшего должна быть на первом месте.
— Ага! А хавать на десятом. Такие деньги в столовках дерут! Полтыщи на человека плюс водяра... Я не пойду, нафиг.
Леонид покачал головой.
— Мать обидится, — предупредил Леонид.
— Ну и ладно. Дешевле выйдет... Во! Пошли на выставку.
— Какую выставку?
— А фиг знает, во дворце культуры открыта. В нашем зачуханном городишке и сходить некуда, ни концертов, ни театров каких. Поехали на таксухе.
Оксана вызвала такси и они с Леонидом доехали до дворца культуры. Там несколько дней назад открылась заезжая выставка.
— Да, — вздохнул Леонид, разглядывая какую-то непонятную конструкцию из металла. — Смешивают одно дерьмо с другим, получается шедевр. И за бешеные деньги это покупают.
— А мне нравится, — сказала Оксана.
Они ходили от экспоната к экспонату.
На одном разукрашенном цветами ноутбуке зияли зелёные строчки:

Был Христос? О Ком, ты, юзер?
Ты о Лузере с крестом?
По компьютерному шлюзу
Проповедуем о Нём.
Для смартфонов и планшетов
Gps, bluetooth , wi-fi.
Их покров над всей планетой,
Хоть всю Библию качай.
Светят пиксели в иконе,
С Богом чат через модем,
Из колонок на амвоне,
Святорадио FM.
Руки заняты мобилой,
Покреститься не поднять.
Даже ходим на могилы
Только сэлфи поснимать.
Ты с духовной голодухи
Заходи в церковный сайт.
Постяжать Святого Духа
На винчестер в терабайт.

— Вот кому-то делать нечего, стихи сочинять... — посетовала Оксана. — Хороший ноут испортили.
Здесь они встретили Надежду.
— Привет, Надь, а я только что отца похоронила, — сказала весело, как похвалилась, Оксана.
— Соболезную, — сказала Надежда. — С поминок?
— Какие,  нафиг, поминки. Зачем они? Приходят похавать нахаляву.
— Ну, не знаю, знак уважения к провожающим в последний путь.
Оксана махнула рукой.
— Надь, а ты любишь современное искусство? — спросила она.
— Больше русское. Иконопись. А современное... Ну, не так, чтобы... Разное оно.
— Ага! — весело сказала Оксана. — Какашку в консервной банке видела?
— И ведь продают это! — возмущённо сказал Леонид.
— И покупают это! — поддержала Оксана.
— Да, вы правы. Сейчас не искусство, а одни инсталляции, — подтвердила Надежда.
— А какая, собственно, разница? Скульптура это из глины или из проволоки с лампочками? Всё ж творчество, — предположил Леонид.
—Ну, — задумалась Надежда. — Поэтому мы здесь. Любители творчества.
Всё засмеялись.
— Ой, у тебя же отец... — вспомнила Надежда.
— Да, ладно, — отмахнулась Оксана. — Ну, мы пошли в другой зал.
— Пока, — попрощалась Надежда.
Через несколько минут, когда они разошлись, Леонид с Оксаной услышали шум в соседнем зале. Они быстро пришли туда и увидели, как Надежда стояла и ругалась с охранником. На полу валялись осколки одного экспоната, похожего на перевёрнутый крест.
— Вот, посмотрите, этим своим шедевром глумятся над христианством! — сердито сказала Надежда.
— Это ты разбила? — спросила Оксана.
— Я! А как можно на это реагировать? Это говно задевает мои религиозные чувства. Теперь, что, всё дозволено? Новое язычество? Сатанизм?
Надежда плюнула на пол и быстрым шагом ушла.
— Её посадят теперь? — предположила Оксана.
— Вряд ли. Скорее этих могут, которые задевают чувства верующих. Закон ведь есть. Пошли отсюда, — предложил Леонид.
Они не стали вызывать такси, шагали молча. Что-то неприятное было внутри у них, в душах. Они даже шли на приличном расстоянии друг от друга.
Оксане позвонила Зоя Игоревна.
— Да, мам.
— Ты где, Оксана?
— Идём, — тихо ответила Оксана.
— Где? Поминки заканчиваются, а вас нет, — стыдила Зоя Игоревна. — Ну, что ты за человек? А! — слышны были всхлипывания матери.
— Да мы это... На выставке современного искусства. Молились.
— На какой выставке? Как молились? — не поняла Зоя Игоревна.
— Да, ладно, мам, ну без нас там, дома помянем, если нужно, — ответила Оксана.
Зоя Игоревна отбила вызов.
— Обиделась, — сказала Оксана Леониду.
— А ты думала, по другому будет?
— Ну, давай, давай, помянем, я только не понимаю зачем это всё, — снова начала возмущаться Оксана.
Она зашла в ближайший магазин, купила бутылку коньяка и два шоколадных батончика.
— Зачем? — усмехнулся Леонид. — Доехали бы до столовой.
— Столовой... — передразнила Оксана. — Блины, кутья, встанем перед компотом. Все сыты, пьяны, веселы. А человек в могиле гниёт. Ему пофигу на эти блины.
— Опять ты... Это же не для покойника, а для его души. Слышала же, главное молитва. А еда... Для чего еда, для добра. Лишний повод сделать людям доброе.
— Как ты заговорил! — зло высказала Оксана, откупорила бутылку и, сказала: — Папа, если ты меня слышишь, пусть тебе там, если это там есть, будет хорошо. Аминь.
И сделала много глотков, потом закусила конфетой.
— На, помяни Михаила Африкановича, — предложила Леониду бутылку.
Леонид сказал:
— Ну, раз так, покойся с миром. Нет, не так. Хотя я в Бога не верю, знаешь, после этой выставки, как-то тяжело на душе.
— Ты в душу веришь?
— Ну, не знаю, тошно и противно, как-то. Я вот просто подумал, если так плохо от этих безбожных инсталляций, то, может и правда, что-то там где-то есть. Ну, непонятное нам. Большее, чем мы, но есть. Так, что, Михаил Африканович, пусть это непонятное нам сделает тебе там жизнь спокойную.
Щипков сделал несколько глотков и в это время на небе проявилась радуга.
— Радуга? Зимой? — удивилась Оксана и сфотографировала её.
— Чудеса, да и только, — сказал Леонид.
Они вызвали такси и поехали домой к Оксане.



Глава 8


Прошла календарная зима, но не собиралась быстро покидать мир, стараясь зацепиться за него промозглым ветром, мокрым снегом, хмурью. В такую погоду у Леонида, как впрочем  у большинства населения, было плохое настроение.
Щипков любил читать с детства и хандра повела его в библиотеку. Перед этим он зашёл в магазин цветов и купил два букета Оксане и Зое Игоревне к завтрашнему празднику «Восьмое марта».
По пути прилетела смс о посылке в местном отделении связи и он завернул на почту. Леонид заказал в китайском интернет-магазине шпионский жучок, чтобы следить за Оксаной. На почте он подошёл к окну, где сидела Наташа. Не здороваясь, Щипков протянул паспорт и назвал номер почтового отправления. Наташа тоже не поприветствовала Леонида, проверила для проформы документ и ушла за посылкой. Через полминуты вынесла пакет. Сначала хотела отдать, но, посмотрев в компьютер, отнесла посылку обратно. Потом она вышла в зал, подошла к Леониду.
— Ты чего? — нахмурился Щипков.
Наташа кивнула ему, чтобы он прошёл с ней в дальний угол.
— Ну, чего ещё? — нехотя спросил Леонид.
— Мне, конечно, всё равно, — сказала тихо Наташа. — Хотя, у меня свои интересы и я хочу просто предупредить.  
— О чём? — спросил Леонид.
— У нас были случаи, когда люди покупали посылки из Китая.
— Ну...
— А там оборудование, которое отнесено к специальным техническим средствам, предназначенным для негласного получения информации.
Щипков задумался.
— И чего?
— А то, что есть уголовная статья, кажется сто тридцать восемь. Незаконный оборот специальных технических средств, предназначенных для негласного получения информации. Эта бандероль ведётся. Дело в том, что посылки на таможне просвечиваются рентгеном... Мне конечно, всё равно, — повторила Наташа. — Но, если здесь то, о чём я сказала, тебе может сулить до четырёх лет и штраф двести тысяч.
Леонид скривил губы.
— Дела...
— У меня всё! — отрапортовала Наташа, и ещё громче: — Любви и счастья в личной жизни! — и пошла на рабочее место.
К Шипкову подошёл человек в длинном пальто и шляпе, спросил:
— Здравствуйте, вы за товаром?
— Я? Нет, к жене зашёл. Наталья Щипкова здесь работает, — ответил Леонид. — Наташа, я ж совсем забыл, — обратился он к женщине и протянул в окошко один букет. И пошёл к выходу. Наташа кинула букет под стол. Человек в пальто развёл руками, сел на стул и начал кому-то звонить.
«Обложили со всех сторон, — думал Леонид, когда шёл с почты. — Хотя... Всё правильно, частная жизнь должна быть неприкосновенна. Жалко, что за Оксаной не смогу следить, куда ходит, где работает».
По дороге в библиотеку Щипков встретил Надежду.
— О, привет, Надь, с наступающим! — радостно сказал Леонид и вручил второй букет цветов.
— О! Привет, Лёнь! — обрадовалась Надежда. — Это мне? Приятно. Спасибо.
— Ага, завтра ж восьмое марта.
— Праздник, да, — сказала Надежда. — Но, главнее праздник — это референдум в Крыму. Русская весна, Лёнь! Вчера Верховный Совет Крыма принял решение войти в состав России и провести голосование. Ура! — закричала Надежда и захлопала в ладоши так, что выпал букет. Леонид поднял, отдал.
— Мне пофиг, как-то, — ответил Щипков. — От этого Крыма ни холодно, ни жарко.
— Ну, здрасьте! — улыбнулась Надежда. — Он же русский, Крым. Справедливость начала восстанавливаться... И Донбасс будет наш, увидишь.
Леонид пожал плечами.
— Вряд ли, — ответил. — Ну, пока?
— Пока, — почему-то грустно сказала Надежда. — А букет-то кому нёс?
— Тебе. Только тебе, Надь, — ответил Щипков и поцеловал женщину в щёку. И пошёл.
Он не стал покупать новые цветы, лишь коньяк и коробку конфет и положил в пакет.
Придя в библиотеку, Леонид, к своему удивлению, встретил одноклассника Валеру, который был на дне рождении у Оксаны. На Валеру, этого длинного худого парня в джинсах, явно ему великоватых, кричала женщина библиотекарь в огромных очках.
— Уже не первый раз вы так поступаете! — говорила она Валере. — Мы просто не будем вас пускать сюда.
— Да я... — пытался что-то сказать Валера.
— Первый раз вас поймали, второй раз. Вы же взрослый человек.
Леонид подошёл, поздоровался за руку с Валерой.
— Привет, Валер, что случилось? — спросил.
— Привет... Лёнь, — вспомнил имя Валера. — Вот, хотел взять почитать, а на меня, типа, вор я.
— Да, ворюга, — подтвердила женщина. — Вы же не зарегистрировали книгу, а пытались с ней уйти. Ну, что мне полицию, что ли вызвать.
— Не надо полицию, — попросил Валера. — Вы мне запишите её.
— Запишите, — повторила библиотекарь. — Запишу. Больше так не делайте. А то в тюрьму сядете.
Сказала, взяла у Валеры из рук книгу и пошла оформлять.
— А что за книга? — не успел прочитать Леонид.
— А? Книга? Кастанеда, — ответил Валера.
— Это кто? — не знал Щипков.
— Ну... В общем, про изменение сознания путём употребления разной флоры.
Библиотекарь вынесла Валере книгу.
— Последний раз, — предупредила она.
Валера повернулся и зашагал к выходу.
— И часто у вас так? — спросил Леонид.
— Что часто?
— Книги воруют.
— Да нет, — протянула женщина. — Единичные случаи. — Знаете, работала у нас давно... —  вспоминала библиотекарь, — Зоя Ремизова. Вот она таскала книги. Потихоньку, помаленьку. Старые, репринтные любила. И как-то поймали её. Но до пенсии доработала.
— Ремизова?
— Да.
— Не знаю. А зачем она это... Читать?
— Есть такая страсть, собирать коллекции.
— Не видел... Э... — опомнился Щипков. — То есть, не знаю.
— Или клептомания. Ну, то есть, человек не может не брать, если плохо лежит.
— И где эти книги теперь? — спросил Щипков, вспоминая, что у Оксаны дома не видел ни одной книги.
Библиотекарь поправила очки.
— Куда-то заныкала, — сказала и глупо засмеялась.
Щипков улыбнулся в ответ.
— Понятно, — сказал он. — А мне бы что-нибудь почитать.
— А вы у нас записаны? — поинтересовалась библиотекарь.
— Нет, — ответил Леонид.
— Запишем... Что предпочитаете? Патриотическое?
Леонид нахмурился.
— Не-ет, — протянул. — Я не патриот.
— Да, что вы? — удивилась женщина. — Не любите родину?
Щипков покачал головой.
— Вы не правильно задаёте вопрос. Почему я должен пыжиться любить то, что мне навязали, — сказал. — Меня не спрашивали на этой родине родиться.
— А если война?
— Войны начинают власти...
— А жену защищать, детей...
Щипков вздохнул.
— А вот это пропаганда. Затуманивание мозгов для выращивания пушечного мяса. На самом деле, воевать за барбосов олигархов, у которых двойное гражданство и дети и бабло за границей, не желаю.
Библиотекарь сняла очки, прищурилась, снова надела.
— Да, а вы не знали? — спросил Леонид. — Патриотизм не может быть на пустом месте. Обеспечьте достойную жизнь в материальном плане, зарплаты, как в Европе, чтобы была гордость за страну, а потом мозги пудрите.
— Но ведь есть чем гордиться! — возмущённо сказала библиотекарь. — Олимпиада вон...
— Хорошо. Но должно быть всё параллельно. И великодержавный статус страны и финансовая стабильность граждан, — ответил Леонид.
— Так вы кого предпочитаете? — спросила библиотекарь.
— В смысле? Во власти?
— Писателей, — пояснила женщина.
— А! Предпочитаю местных авторов. Есть таковые?
Библиотекарь сняла очки, протёрла стёкла руками, надела.
— Есть, — ответила она. — У них как раз в зале чаепитие по поводу международного женского дня.
Леонид махнул руками.
— Эх, я забыл совсем. С наступающим вас! — торжественно сказал и отдал пакет с коньяком и конфетами.
Женщина посмотрела на Леонида непонимающим взглядом. Потом зачем-то потёрла нос, взяла пакет и сказала:
— Ну, спасибо.
И ушла.
Леонид походил среди полок с книгами, открыл дверь в зал. Там за круглым столом сидели несколько человек. Один из них в рубашке в клетку декламировал:

— Меняется литература
    При переходе через ноль,
    То дикрость правит, то культура.
    Диез то рулит, то бемоль.
    Вниз от нуля хула, да скверна, 
    Вверху лиричность и любовь.
    Своим основам служат верно,
    Они готовы биться в кровь.
    Стоят за красною чертою,
    Как-будто войско на Угре.
    Мы тоже здесь стоим с тобою,
    Перо, чернила в кобуре.
    Но что мы видим, вот в короне
    Идёт вальяжно ластик бог.
    Он весь безапелляционен
    Стереть черты твердыни смог.
    Теперь с иронией мы пишем
    Прощай невечный классицизм.
    Пришли к нам фанфики, пастиши,
    Пародии, постмодернизм.
    Ирония и чёрный юмор,
    И попурри, гетероген.
    Минорный, тут же и мажорный,
    И скотский рядом и священ.
    Синтагма, случай, антиформа,
    Антиутопия, игра.
    Мне дайте, дайте хлороформа,
    На свалку прошлого пора.

Люди начали аплодировать и Щипков закрыл дверь.
Подошла библиотекарь с несколькими книгами.
— Да, это наше литературное объединение, — пояснила она.
— А Ванюши... Ивана там нет? — спросил Леонид.
— Какого Ивана? — не поняла женщина.
— Парикмахера. Он тоже стихи пишет.
— Нет, в ЛИТО такого нет.
— Ну, ладно, —махнул рукой Щипков.
Библиотекарь показала книги.
— У наших авторов выходят книги. Вас поэзия интересует или проза?
— Меня всё интересует, — ответил Щипков.
— Возьмите пока последний сборник объединения. Там определитесь.
— Хорошо, — согласился Леонид.
Библиотекарь записала в карточку книгу.
— С наступающим вас, — поздравил ещё раз Щипков.
— И вас... Ой, — опомнилась женщина и засмеялась.
Леонид вышел из библиотеки. На крыльце стоял Валера.
— Ты чего как долго? — спросил Валера.
— Беседовал о патриотизме, — улыбнулся Леонид.
— Патриотизм вреден, — сказал Валера.
— Вот и я говорил, — согласился Щипков.
— Вреден в том плане, что он рано или поздно направляется внутрь.
— Это как?
— Вспомни Первую Мировую войну. Какой был патриотический подъём. А потом революция. И в наше время так будет, увидишь.
— Война?
— Дело не в ней даже. Просто если патриотизм у населения зашкаливает, а тому нечего есть, то оно поворачивает вилы против властителей.
— Интересная теория, — сказал Щипков.
— Наука, — сказал Валера, полазил в карманах пальто. Вынул длинную папиросу.
— Дунем косячок? — предложил он.
— Не-е, — отмахнулся Леонид. — Я предпочитаю алкоголь.
— Одно с другим ещё лучше.
Щипков покачал головой.
Валера закурил.
— Арестуют, — сказал Леонид.
— Прям. Придумали дурацкие законы... Скоро дышать нельзя будет.
— Почему дурацкие?
— Да всё в этой стране такое! — возмущённо сказал Валера. — Траву курить запрещают… Праздник этот дурацкий, восьмое марта. С чем поздравлять? Что бабой родилась?
— Ну, как... — сказал Леонид. — Лишний повод...
— Чего? Полицемерить?
— Валер, ты что, женоненавистник? — весело спросил Щипков.
— Да, возможно, — отрезал Валера. — Но я не гомик.
— И то хорошо.
— Бабам слишком много свободы дали.
— В смысле?
— Вон, что у амеров творится. Чуть дотронулся... Да посмотрел на тётку, и она на тебя в суд за сексуальное домогательство. Беда, прям.
— Беда, — усмехнулся Леонид. — У нас такого нет.
— Будет, Лёнь, будет. Это я тебе, как знающий тему говорю.
— Ну-ну, — усмехнулся Леонид.
Внезапно Валера начал громко смеяться. Потом побежал куда-то.
— Дебил, — прошептал Щипков.
Валера вернулся и страшным голосом начал говорить:
— Я его видел!
— Кого, Валер? — удивлённо спросил Леонид.
— Иоанна Грозного! Вон там! — показал вдаль.
— Понятно… Хорошая трава.
— Какая, нафиг, трава! Я и раньше встречал его. Он... — задыхался, рассказывая Валера. — Он сидел на троне... Он не умер! До сих пор сидит и правит нами.
— Где?
— Не помню... Везде... Во дворце своём.
— В Кремле?
— В Кремле, где же.
Щипков покачал головой.
— Там президент уже давно, — сказал.
— Это здесь, в видимом мире президент. А в заоблачном Грозный царь. И радуется.
— Чему, Валер?
— Что Сафа Гирей в Казани по пьяни помер, а у него жена осталась Сююн.
— Сююн?
— Сююнбике с сыном Утямишем. Два года ребёнку-то.
— Прикольно, — понравилось Леониду. — И чего дальше?
— Их воевода Кучак на трон посадил там... И... Царица отправила послов в Москву с миром. Там поэт был...
— Поэт?
— Мухамедьяр. Ехали через Муром. Их там и зарезали!
— Беда, — сказал Щипков.
— Ещё какая!.. Прошка зарезал. А!
Валера снова побежал, сделал круг, вернулся, закричал:
— Измена! Всюду измена! Шуйский Петя погиб, Курбский, собака, уж год в Ковеле у Сигизмунда жирует. Адашев изменил, Сильвестр изменил. Один Макарий верный был, да того уже нет. Измена! Бояре в Литву удирают. Всех на колья!
— Валер, успокойся, — попросил Щипков.
Валера посмотрел хитро, улыбаясь продолжил:
— Как успокоится, когда по округе лихие люди объявились, что хан крымский Девлет Гирей собирается походом двинуться на Рязань, а то и к Москве. Людишек собирает, кто на Крым воротится, да царя московского не почитает. Вот Ивашка Кильдяев, бросил дела бортные, и двинулся в Муром к воеводе сказать сие. А тот царю. А Иоанн Васильевич уж как гневался, ногами стучал, мол, и сам догадывался без вас, собак. И позвал он Ивашку в Кремль.
— Зачем?
— А! — погрозил пальцем Валера. — Ивашка Кильдяев испужался, Нишке молился... Но, поехал. Иоанн Васильевич ему землицу эту, — Валера топнул ногой, — и пожаловал.
Валера закатил глаза и запричитал:
— Государь, царь и великий князь Иван Васильевич, Арзамасского уезду села Кужендей служивого своего мордвина Ивашку Кельдяева, Дружину пожаловал вотчинами, лесами с бортными угодьями, и со зверями, и с бобрами, и с рыбною от Протомоища вверх по Оке реке до устья речки Железницы... Марта восьмого числа, пять тысяч пятьсот двадцать третьего года.
Валера опустил глаза.
— Где это ты вычитал? — спросил Щипков.
Валера показал на небо.
— Знаешь, за что, Лёньк?
— Не знаю, Валер.
— За то, — прошептал Валера, — чтобы он Сююн, которая жила в этих лесах в ссылке царской, чеканом зарубил... Мешала она царю Иоанну, аки знамя.
— А сын её? — спросил Леонид.
— Утямиш с Грозным остался на воспитание... — Валера вскинул руки, закричал: — Нет Бога, кроме Аллаха и Мухаммад пророк его! — и побежал. И уже не возвратился.
— Пипец, — сказал сам себе Леонид.
Из библиотеки вышли люди из литературного отделения, начали прощаться друг с другом и с очаровательной кареглазой женщиной с короткой чёлкой из-под красной шапки, в пальто с большим пушистым воротником:
— Пока, Алёна.
— До встречи, Алён.
— Да, народ, всем пока… — попрощалась Алёна. — В следующий раз обсуждаем Пашины стихи, — напомнила она.
Мужчина среднего возраста, в чёрной куртке и кепке, вероятно, Паша, испуганно сказал:
— Может, не надо?
— Надо, Паша, — твёрдо ответила Алёна. — А то хлороформ принесём, — улыбнулась она.
Все рассмеялись.
Паша обидчиво опустил голову и побрёл восвояси.
Леонид решил спросить у женщине о поэте, про которого говорил Валера.
— Извините, можно вопрос?
— Да, — сказала Алёна.
— Поэт Мухамедьяр, был такой раньше?
Женщина подумала немного.
— Да, это татарский поэт. Но, на сколько я помню, стихов не осталось. Вероятно, сгорели или потерялись.
— Понятно, спасибо большое, — поблагодарил Щипков.
Он пошёл домой к Оксане, думая, что сходит за цветами или конфетами утром. Но, не сходил. Следующий день прошёл обыденно. Оксана, как было видно, подарка не ждала, не намекала и не обиделась, что Леонид ничего не подарил ей. Зоя Игоревна вообще забыла об этом международном женском дне. Леонид весь день пролежал на диване, читая сборник.  
— Зоя Игоревна, — как-то спросил Леонид. — А я у вас книг не видел. Вы не любите читать?
Зоя Игоревна посмотрела на Леонида широко раскрытыми глазами.
— Не люблю, — сказала. — Лучше телек смотреть. — У нас в семье вообще это занятие не любят, читать.
— Ну, а вы же... — начал Леонид, желая напомнить, что Зоя Игоревна работала в библиотеке. Но, передумал.
Вечером пришла Оксана, нетрезвая с большим букетом цветов. Сказала, что девчонки подарили. С ними и выпивала. Легла на кровать и сразу уснула.
Леонид лёг сзади, обнял. Оксана начала что-то говорить сквозь сон, называть мужские имена.
— Ну, что-ты, что-ты... Гургеша?.. Макс?.. Наливай... Ха-ха... Парниша... Хулиган... Мальчики!
Леонид попытался разбудить Оксану.
— Ксюш, Эй, — тихонько спросил он. — Ты... О ком?
Оксана открыла глаза, посмотрела в темноте. Повернулась к Леониду.
— Щипков! — ткнула она пальцем в грудь Леонида. — Ты злой!
— Я добрый, — ответил Леонид.
— Не-ет, ты злой. Жену бросил, детей.
— Оксан, ты чего говоришь-то, — возмущённо сказал Леонид. — Я тебя люблю.
— А я не люблю.
— Приехали, — сказал Леонид. — Ладно, спи давай. Выпила и несёшь чепуху.
— Я выпила? Ни-ни... — пьяно проговорила Оксана. — А ты клюнул на молодую, — засмеялась женщина.
— Всё, спи.
— Нет, ты послушай правду, Щипков, — не унималась Оксана. — У тебя эта... Седина в голову, а бес... Бес! Бес в ребро. Где у тебя ребро? — Оксана ощупала Леонида. — Вот оно ребро. Эй, бес! Ты где там? Вылезай, поганец!
— Ксюш, всё, давай спать, — сказал Леонид.
— Сейчас беса найду, накручу ему рога и этот... хвост и усну.
Оксана обняла Леонида, потёрлась об него.
— Какой тёпленький, — сказала.
— Вот неугомонная.
— Ах, вот он бес-то! Нашла. Бес! Бес! — проговорила Оксана и залезла под одеяло с головой...
Восемнадцатого марта Зоя Игоревна смотрела по телевизору церемонию подписания договора о присоединении Крыма и Севастополя в состав России. Леонид собирался в сбербанк снять с карты немного денег и зайти в аптеку. Был полдень, но Оксана ещё спала. Она немного приболела, вероятно простудой. Вечером была небольшая температура, головная боль, кашель.
Леонид заметил у Зои Игоревны на глазах слёзы.
— Трогательно? — спросил он, улыбаясь.
— Это же история творится сейчас, Леонид. Представляешь, что происходит? Наконец-то Россия показала свою силу.
— Зачем, Зоя Игоревна, показывать силу? Не лучше ли дружить?
— С кем? С НАТО? Окружают нас. А ты — дружить. Надо защищаться. Там же русские люди, в Крыму. Они на референдуме сделали свой выбор. Вот Путин и взял их в Россию. Сильный у нас лидер!
Леонид почесал затылок, не хотел спорить.
— Ну... А законно? Как это... Запад говорит об аннексии.
— Какая… Такая… Леонид! — возмутилась Зоя Игоревна. — Люди проголосовали. А, например, в Косово, вообще не было референдума. А сколько примеров у этого Запада? Америка у Мексики... этот... как его... Калифорнию отобрала и Техас. И ещё... Сейчас... Англия у кого там...
— У Аргентины, — понял Щипков. — Острова Фолклендские... Вы много смотрите телевизор, Зоя Игоревна, — сказал весело. — Вся история человечества это история аннексий. Все войны, даже провозглашённые, как религиозные, за землю и баблосы.
Женщина ничего на это не ответила, продолжила смотреть в экран.
Оксана встала, прошла на кухню.
— Не пойду на работу, — сказала хриплым голосом.
— Оксан, а где она? — спросил Леонид.
— Как где? В маникюре.
Оксана налила чай на кухне, прошла в спальню.
— На дому, — сказала оттуда. — У меня клиенты свои... — поправилась:  — Клиентки то есть.
— Понятно, — дежурно ответил Леонид, пожалев, что не удалось купить жучок в китайском интернет-магазине.


Глава 9


Прошло сорок дней после смерти Михаила Африкановича. Зоя Игоревна с утра ушла по делам. Оксана стряпала на кухне и не могла дозвониться Лиде, чтобы пригласить домой помянуть отца.
— Слушай, Лёнь, с Лидой тогда неправильно, наверно, получилось, — спросила она Леонида, который лежал на диване.
— Чего? А? — вспомнил Леонид. — Что ты её больше не знаешь? Ну, и ладно, баба с воза, кобыле легче.
— Подруга, всё же, с детства… Я, правда, звонила ей, когда папа умер. Вроде, помирились.
— Тем более, Ксюш. Пройдёт время, забудется. Её тоже понять можно. Одиночество.
— В том-то и дело, что как говорят, простить простила, а забыть не получается… А ты на неё злой?
— А мне до фени. Ну, сказала или нет Наташке. Какая разница. Всё равно я был бы с тобой. Ведь я тебя люблю.
Он встал, подошёл к Оксане, обнял, поцеловал.
— У! Картошка с котлетами?
— Картошка… Ты денег мало дал.
— Ну, ещё сниму в банкомате.
— Вот давай...  А то голодным оставлю.
— Нельзя. Надо помянуть Африканыча, душа человек был.
Оксана вздохнула.
— Да... О покойниках плохо не говорят, — сказала она. — Своенравный, конечно, был. Такой деспотичный...
Леонид подумал.
— Да, я не замечал. Он старался, чтобы всё было правильно, — сказал.
— А как?..  По советски?
— Ну, не знаю. Честно чтобы и нравственно-морально... Фишка есть: жив дед — убил бы деда, умер дед — купил бы деда.
— А я б купила, — повернулась Оксана, прильнула к Леониду.
— Денег таких в мире нет, — ответил Леонид. — Эй, плачешь? — поцеловал глаза Оксаны. — Человек жив, покуда о нём память.
Оксана пошмыгала носом, промакнула платком слёзы и снова попыталась позвонить Лиде. Потом набрала номер Гургена. Он ответил.
— Привет, — поздоровалась она. — Слушай, Гурген. Ты давно видел Лиду?
— Лиду? Э... Я слышал... В общем, не телефонный разговор. Давай встретимся.
— У меня сегодня сорок дней отцу. Мы не собираем, правда. Всё дорого. Так, помянем сами.
— Понятно. Ну, вечером, в кафешке той, помнишь?
— Во сколько?
— Ну, в шесть.
— Хорошо, — согласилась Оксана.
— Что он? — нахмурясь, спросил Леонид.
— Да о Лиде чего-то знает. Расскажет. В кафе схожу, узнаю.
— Я с тобой, — предложил Леонид.
Оксана пожала плечами.
— Как хочешь... — ответила.
Вечером Леонид, Оксана и Гурген сидели втроём в кафе. Коньяком помянули Михаила Африкановича.
Гурген вытер губы платком, поведал:
— Я слышал вот что: дэпресняк у Лиды. На нэрвной почве она ничего не кушает. Заперлась в комнате в доме, никого не пускает, мать даже. На звонки нэ отвэчает.
— Может, умерла там? — предложила Оксана.
— Не, свэт вечерами зажигается, — сказал Гурген. — И песни в доме поёт ваши.
Оксана запела:
— Виновата ли я, виновата ли я, виновата ли я, что люблю. Виновата ли я, что мой голос дрожал, когда пела я песни ему... Подпевай, Лёнь.
— Умрёт с голоду, — посетовал Щипков.
— Ей не грозит. Она жирная. Пока толстый сохнет, худой сдохнет, — с улыбкой сказала Оксана.
Выпили ещё.
— Как бизнес, Гурген? — спросил Леонид.
— Торгую малэнько, — ответил тот. — Фрукты из Эвропы. Яблоки вот из Польши привёз.
— Ну и как там, в Европе? — спросила Оксана.
— Чисто. Мужики на каблуках ходят. Женщины с бородами, — посмеялся Гурген.
— А эта... Война там рядом.
— В Украине? — догадался Гурген.
Он, тяжело дыша, снова вытерев платком рот, сказал:
— Я, конечно, со стороны повэдаю… Я, как и ты, Леонид, родился в Советском Союз. У мэня было счастливое пионэрское детство.
— Ну, и я не жалуюсь, — согласился Леонид.
— И я, — продолжил Гурген. — голосовал на рэфэрендуме за сохранение СССР. Считаю, что нас на... обманули. Разодрали вэликую страну. И ваши, русские по крови оказались в других странах.
— А у русских и не было своей территории, — поспорил Леонид.
— Как не было? — не поняла Оксана. — Где же мы живём?
— Я имею в виду, что у немцев Германия, у японцев Япония.
— А! — кивнула Оксана.
— У Чеченцев, например, Чечня, — сказал Леонид.
— Просто страна многонациональная, — пояснил Гурген. — Русские и собирали её, потому так и есть. Сложилось исторычески. И у России, как тэрритории, незавидное расположение. Она большая и граничит со многими странами. Богата полэзными ископаемыми. Лакомый кусок. Охранять нужно её... Поэтому и вопрос всегда стоял и раньше и сейчас: или защищать, бабло на армию кыдать или челяди давать богатеть. Вмэсте не получится. Рэсурсов не хватит. Вот народ во все времена и не шиковал. И рэволюции поэтому. И это будет у вас всегда.
— Всегда? — спросила Оксана.
— Пока запад нэ развалит Россию, — пояснил Гурген. — Разными способами. И то, что происходит на Украине, тоже для этого...
— А мне без разницы, что там творится, — сказал Леонид.
— Зря, — сказал Гурген. — Вы же один народ, и русский, и украинэц. Похожие языки. Думаю так, что главное алфавит… Как его, кырыллица. Это ж ваше… Сокровенное, правильно я говорю? Почему? Потому, что в церкви читается. Вот. Так, что вы дураки. Вас разодрали дяди из-за моря и стравыли. А вы и рады. Стрыляете друг в друга. Чего вы делите? Кыев прекрасный город, Москва прекрасный. Живите, радуйтесь! Бабы... Женщин какие у вас красивые! Дураки вы... Ну, нэ конкретно ты, а в общем... Украину вы, Россия, прос... извныте, профукали за эти годы. А амеры подсуэтились. Они поняли давно, что Россия без Украины, не Россия... У вас же одна рэлигия. Вот и православие ваше расколят, потому, что раздрай в душах ведёт к войне в умах, и уже дальше она проявляется на яву. Так?
— А ты сам какой религии будешь? Православный? — спросил Леонид.
— Я ныкакой и в то же время всех, — ответил Гурген, погладив нательный крест. — Я почитаю и Христа, и Магомеда, Будду. Ещё кого? Кришну, Вишну. И этого, как его, Конфуция. Все они молодцы. Вообще бы строыли храмы всех рэлигий, в одном здании, и не было бы войн. Все бы жили в мире.
— Слишком много различий в религиях, — сказал, слышавший разговор, низенький человек интеллигентного вида в костюме за соседним столиком.
— Да какие различия? — ответил ему Гурген. — Все они говорят об одном и том же. О добре, о нравствэнности, человэчности. Чтобы человэк не убивал человэка. Чтобы все любили всех. Это, знаете, как есть гора. А на верху Творец. А рэлигии это разные стороны этой горы. Вот и всё. Хочешь к Богу по христианской стороне лезь, хочешь, по этой, как её, японской. Ни какой разныцы. Все эти учителя религий принэсли в мир одно и то же.
— Но только Христос, как Сын Божий принёс себя, — сказал человек.
— Спасиб, — поблагодарил Гурген.
Интеллигентный человек кивнул и продолжил трапезу.
— Ну, мнэ пора работать... — Гурген встал, потом сел. — А вы, русские это не любите.
— Кто тебе такое сказал, — возмущённо спросил Леонид.
— Так я вижу. Посмотрыте на китайцев. За любую низкооплачиваемую работу бэрутся.
— Потому, что их много и большая конкуренция. Выжить надо, — вступила Оксана.
— У них нэфти и газа нет, а экономика первая в мире, — сказал Гурген. — А вас развратили эти нэфти-газы, тэрритория огромная, леса и поля. Я же вижу, вам бы устроиться на тёплое место бумажки пэрэкладывать до пенсии. Дети куда идут учиться? Экономисты, юристы. Все хотят быть этими... клэрками и чиновниками. Их больше, чем в СССР! А в советское время человека труда ценили… Я помню, зарплата хорошего рабочэго часто была больше начальныка цеха. Стипендия в ПТУ большая. Профсоюзные путёвки, санаторыи, бэсплатное высшее образование и мэдицина…
— За то сейчас свобода, — радостно сказала Оксана.
— Свобода… Это хорошо, конэчно. В рамках закона. А у вас нэправильный капитализм, — парировал Гурген. — Коррупц есть? Есть. Кумовство есть? Есть. Хорошие мэста дают своим и нашим. Социальной лэстницы нет. А! — махнул рукой, наклонился и добавил шёпотом: — На сыловые структуры уходит треть бюджета, а может и половина, — и приложил палец к губам: — Ц-ци!
— Значит, нужно возвращаться в советские времена, раз там всё было лучше? — поиронизировал Леонид. — Жить всем на одинаковую зарплату, не иметь частной собственности, ездить за колбасой в Москву. Вступить в компартию и прожить всю жизнь с одной женщиной, да? — хитро поглядел на Оксану.
— Всё бы ничего, но вот послэднее невозможно, — весело ответил Гурген. — Для меня хуже ада прожить всю жизнь с одной... Ну, мнэ пора. Аджох, — попрощался он, поцеловав руку Оксане и пожав Леониду.
Гурген уехал к себе в офис. Оксана с Леонидом пошли домой.
В офисе, расположенном в однокомнатной квартире на первом этаже с портретом молодого Путина в шлеме лётчика на фоне истребителя над столом и тремя креслами сидел компаньон Гургена, Савелий Маркович, человек средних лет в рубашке с цветами, с волосами на затылке и большим горбатым носом. Он, наклонясь над столом, читал на планшете и курил.
— Представляешь, Гурген. Кошмар какой! Наши могут антисанкции ввести. Эмбарго.
— Чэго, Савелий?
— Запретить ихние продукты. Мол, стране нужно избавиться от критической зависимости от импортного продовольствия, которая составляет почти сорок процентов. А по сути ведь, месть за санкции, — сказал Савелий Маркович и затянулся сигаретой.
— Ну и чэго?
— А то. Вот яблоки запретят возить из Европы. Что возить будем? Алкоголь?
— Предложи.
Гурген взял один из лежащих на столе яблок.
— Чистые? — спросил, потерев яблоко о штаны.
Откусил, пожевал. Сел в кресло. Сказал:
— Смотрел тут тэлэк, амэриканский канал. Там люди покупают острова. Вот вся передача, ну, рэклама, конечно, риелторской конторы, люди выбирают из трёх островов себе один. Там строят или дачу, или отель.
— Ну и чего? — спросил Савелий Маркович. — Завидуешь?
— А тут как-то глядел ещё пэрэдачу, город, где одни нэгры живут. Наркота, разбои, друг друга отстрэливают.
— Ну и чего?
Гурген доел яблоко и кинул огрызок в корзину.
— А то, что нигдэ нэт ничего идеального. Вездэ контрасты. Можно и в России хорошо устроиться, и в Америке в коробке на улице оказаться.
— Да ладно тебе, Гурген! — поспорил Савелий Маркович. — На западе пособие по безработице больше всех наших зарплат. Чего, думаешь, беженцы из Азии туда прут? За халявой. У меня знакомый в Швеции живёт. Уехал в начале девяностых, перевёз отца фронтовика с матерью. Старикам, ни дня там не работавшим, сразу пенсию дали. Папа, говорит, плакал. А ты говоришь... А! — обжёг пальцы об окурок Савелий Маркович. Бросил на пол, раздавил ботинком.
— Яблоки лучше ешь, Савэлий. А то рак лёгких заработаешь.
— Да, какие яблоки... — Савелий Маркович положил планшет на стол. — Я серьёзно, Гурген. Бизнес рушится. Логистику на Азию развернём? Вариантов не будет.
— Тогда уж не яблоки, а наркоту возить, — предположил Гурген.
— Наркоту выгоднее, но опасно... Синтетику?
Гурген пожал плечами.
— Гашиш из срэдней Азиии — сказал он. — А реализовывать... Через цыган. У меня есть хорошие знакомые.
— Надо подумать... Надо подумать, — повторял Савелий Маркович. — Ну, всё равно, прикрытие должно быть. Официально что-то. Хотя бы алкоголь.
— А он разве нэ под санкциями будет?
— Не знаю. Нужно всё узнать и просчитать... Гашиш, значит, гашиш... Ты останешься? Мне надо супругу из садика забрать. Поеду, — Савелий Маркович встал и пошёл. — Давай, до свидания, Гурген.
— Ага, — попрощался Гурген. — Я подумаю. Посовэтуюсь.
— Да, ты только осторожней... За какое количество дури сажают?
— Уголовная отвэтственность с двух грамм гашиш. За сбыт, по моему, от пяти до двэнадцати лэт дают.
Савелий Маркович схватился за сердце.
— Серьёзно... Ну, я ушёл.
— Да, я останусь, посчитаю бухгалтерию, — сказал Гурген.
Савелий Маркович поехал на своём внедорожнике за женой, которая работала воспитателем в детском саду. Он зашёл в группу и увидел, как одна девочка с короткими волосами в красном платьице бьёт игрушками других детей. Кто-то плачет, кто смеётся.
Полная женщина Роза Ицхаковна в белом халате сидела за столом, взявшись руками за голову.
— Сава! Это просто ужас какой-то! — увидев мужа, крикнула она.
— Что Розочка? — забеспокоился Савелий Маркович.
— Что? Видишь эту бестию Марину Щипкову? — кивнула Роза Ицхаковна. — Ужас! Что она творит. И сладу с ней нет.
Савелий Маркович прошёл к столу.
— Марина, — проговорила женщина. — Ну, пожалуйста, сядь, отдохни хоть минутку.
— Надо сказать родителям, — посоветовал Савелий Маркович.
— Бесполезно. Они говорят, что у нас хорошая девочка, только гиперактивная. Какая такая? Это чистая психиатрия! Мамаша ещё угрожает, что в суд подаст за эти, якобы наши, домыслы. Представляешь? Меня судить за правду!
— Да, — вздохнул Савелий Маркович.
— Мы все на нервах, Сава, весь садик.
— Да, — повторил Савелий Маркович. — Клиника... Может, ей в компот подсыпать чего. Успокаивающее какое.
— Не знаю... Всыпать ремнём, как нам в детстве... А сейчас нельзя! Нельзя бить детей. Посадят.
— Да, — сказал Савелий Маркович, подошёл к Марине, присел: — Привет.
— Пливет, — улыбнулась Марина и стукнула Савелия Марковича куклой, — и засмеялась.
— А мне не больно, — сказал Савелий Маркович.
Девочка стукнула снова.
Савелий Маркович покачал головой.
Марина медленно замахнулась и ударила сильнее.
— Даже ни чуточки, — повторил Савелий Маркович.
Девочка нахмурилась и сказала:
— Дулак!
Савелий Маркович покачал головой.
— Вот сейчас кукла разозлится и съест тебя, — сказал он.
Марина посмотрела на куклу, бросила её и заплакала. Савелий Маркович обнял девочку.
— Я пошутил. Не плач. Кукла хорошая. И ты хорошая, да?
Девочка сквозь всхлипы кивнула.
Савелий Маркович вытер слёзы Марине.
— Хочешь сказку расскажу? — предложил он.
Девочка кивнула.
Савелий Маркович сел на пол и начал:
— Одна добрая женщина бросила птицам на обочине дороге пару горстей пшена. Осень настала — холодно, ветер и дожди. Вот только чуть просветлело, да где повыше на земле, подсохло. На большое жёлтое пятно пшена слетелись и голуби, и воробьи, и вороны. Принялись клевать, да отгонять друг друга крыльями. Вороны даже клевать начали воробьёв и голубей. В общем, не дружная трапеза, а бедлам. Это увидел сидящий на лавочке возле одного из подъездов рыжий кот Персик. Он был домашний и потому сытый. Вначале ему было забавно наблюдать за птицами. Но, по мере уменьшения зерна на земле, кот начал понимать, что скоро цирк закончится, и он потеряет и это зрелище, да и, собственно, хлеб. Хоть он и сытый, отказаться от свежей дичи было бы неправильно. Кот в несколько прыжков достиг пшена, разогнав всех птиц. Так он и остался сидеть один возле зерна. Птицы начали ходить вокруг кота и своей законной еды. А кто посмелее, даже пытались клюнуть одно-другое зёрнышко. Но кот сурово пресекал эти попытки, и лапами пытался схватить смельчаков. Так прошло немного времени, и Персик услышал, что птицы усилили свои птичьи разговоры. Вороны каркали, голуби ворковали, воробьи, конечно, чирикали. Словно, понимая друг друга, о чём-то сговаривались. И, внезапно для кота, они набросились все вместе на него с клювами и крыльями. Персик, испугавшись конечно, убежал под лавку.
Савелий Маркович сделал паузу.
Вот так, беда сближает даже врагов, — продолжил он. — Птицы спокойно доели пшено, уже не мешая друг другу. А кот Персик, дрожа под лавкой, наблюдал за ними. Он так и не понял, почему птицы оказали ему явное неуважение. Он никогда не был голоден. А сытый, как говорят, голодного не разумеет.
Марина смотрела на Савелия Марковича, молчала. Дети притихли.
— Вот так, Мариночка. Птицы сплотились и отомстили тому, кто их обижал... Поняла?
Марина покачала головой.
— Ну, и ладно. Главное, десять минут было тихо и спокойно, — сказал Савелий Маркович и поднялся с пола.
Савелий Маркович подождал немного, когда детей разберут родители. Последней пришла Наташа Щипкова.
— Я с ней поговорю, — сказал Савелий Маркович супруге.
— Да, бесполезно, Савва, — отмахнулась Роза Ицхаковна.
Савелий Маркович не послушался и подошёл к Наташе Щипковой.
— Здрасьте, вы мама Марины? — начал он.
Наташа одевала девочку.
— Я, а что? — сказала она, нахмурившись.
— Знаете, у вас очень хороший ребёнок. Энергичный.
— Вам-то что от моего ребёнка? — возмутилась Наташа.
— Да, нет, ничего. Знаете, сейчас много гаджетов с играми. Можно купить детям планшет и они будетут сидеть и играть.
— А потом лечить глаза, — ответила Наташа.
— Ну, время ограничить просто...
— Слушайте, идите вы со своими советами к своей жене! — вспылила Наташа.
— Хорошо, хорошо, извините, — сказал Савелий Маркович и тихо: — Лучше с мужем поговорить.
— Нет у меня мужа! — закричала Наташа. — Слинял к молодой! Но вам до этого нет дела. И своей жене скажите это!
— Мама, не кличи! — попросила Марина и заплакала.
— Не плач, Марин, — начала успокаивать Наташа.
К ним подошла Роза Ицхаковна.
— До свидания, Мариночка, — через силу улыбнулась она, и к супругу: — Пошли, Савелий.
Наташа одела девочку и они пошли домой. Путь лежал через двор, где они совсем недавно жили с Леонидом. Наташа посмотрела на окна, света не было.
— Мам, — а папа дома? — узнала Марина двор.
— Нету папы, он... — придумывала Наташа. — На войне.
— На войне? Стлеляет? — удивилась девочка.
— Стреляет, — ответила Шаташа, тихо добавила: — Да не туда.
— А мы домой пойдём? — спросила Марина.
— Наш дом у бабушки, — сердито ответила Наташа.
Здесь, во дворе они встретились с соседкой снизу тётей Верой, которая совсем не пылая любви к ближним, начала возмущаться тем обстоятельством, как над её окном висит ненужный ей компрессорно-конденсаторный агрегат, который шумит и капает из трубки. Соседка со своим возмущением писала куда-то, жаловалась. Приходили важные люди, смотрели на стену, и вынесли вердикт, который заключался в необходимости получить разрешение на установку злосчастного кондиционера со всех собственников квартир этого дома. А если кто таковым не является, то нужно дозволение соответствующих органов местного самоуправления. Органы дали добро, а Леонид собрал подписи со всех жильцов. Кроме, этой злой тёти Веры. В конце концов, суд вынес решение в пользу Щипковых.
Но недобрая женщина не унималась. При каждой встрече она корила семью за кондиционер.
— Знаете, что? Я никого не боюся, — сказала она, увидев Наташу с дочкой. — Мне ни суд, ни человек не указ. У меня есть квартира, и я не потерплю возле неё никаких ваших капающих ящиков.
Наташе надоели эти перепалки. И она ответила:
— С таким отношением к окружающему миру, тётя Вера, уезжайте в деревню, оградитесь большим забором и живите без электричества и газа с лучиной. А лучше сразу на кладбище.
— Мам, а на кладбище нет соседей? — спросила Марина.
— Есть, Марина, — усмехнулась Наташа. — Да, тётя Вера и им покоя не даст.
Неугомонная соседка парировала:
— Знаете, что? Идите вы все сами туда! А я ещё здесь побуду. В своей квартире, которая мне осталась от мамы. Мы с ней жили в советское счастливое время, когда все люди были просты и равны меж собой и соседи дружили. А сейчас у кого больше денег, тот и прав. Народное достояние разграбили прихватизаторы, которые не хотят развивать промышленность, а только набивать карманы. Вон он! — показала она на какой-то этаж. — Вот продам квартиру под магазин. Там будут много больших кондиционеров жужжать вам по ушам!
— Валяйте, — ответила Наташа, подумала и предложила Марине: — Пошли домой сходим, посмотрим?
— Аха! — согласилась девочка.
Они быстрым шагом пошли в подъезд.
— Иди, посиди на диване, — скомандовала Наташа дочери, а сама зашла в ванную, заткнула слив тряпкой и открыла кран. Вода, быстро наполнив раковину, начала литься на пол.
— Капает ей, — проговорила Наташа. — Вот тебе потоп!
Наташа ушла из ванной, села на диван с Мариной.
— Мам, там вода шумит, — сообщила дочь.
— Ниагарский водопад, — улыбнулась Наташа.
Они стали смотреть телевизор. Через пять минут вода была в прихожей, на кухне, в коридоре. Внезапно Наташа вскочила, побежала и закрыла воду.
— Дура! — отругала она себя. — Придура!
В этот момент постучали в дверь. Наташа открыла. Тётя Вера стояла с широко раскрытыми глазами.
— Ну... ну.. ну... — от волнения она не могла говорить.
— Тётя Вера, зайдите, пожалуйста, — как могла, вежливо пригласила Наташа и, взяв за руку, провела соседку в квартиру.
— Просите, ради Христа, у нас беда.
— Беда, — выговорила тётя Вера.
— Да, беда, — проводила Наташа женщину на кухню, усадила на табурет. — Мы с Лёней разводимся.
Тётя Вера посмотрела на Наташу.
— Это беда, — сказала она.
— Просите, нас, пожалуйста. Воду уберу, ремонт оплачу. Только не ругайтесь.
Тётя Вера похлопала глазами.
— С этого надо было начинать, — сказала.
— С чего? — не поняла Наташа.
— С прощения, — пояснила тётя Вера. — А вы глупые молодые...
— Наверно, — задумалась Наташа. — Чай хотите?
— Да, не хочу я... Он ушёл, что ли?
— Леонид? Да.
— Беда, — повторила тётя Наташа. —Давай ведро и тряпки.
Женщины начали убирать воду с пола.
— Много протекло? — спросила при этом Наташа.
— Да, не… — ответила соседка, по стене на кухне. Высохнет.
— А кондиционер мы уберём.
— Да, не надо уже, — к удивлению Наташи, ответила тётя Вера. — Раз такая беда... У меня тоже было.
— У вас?
— Да, чего ему не хватало?.. Чего этим мужикам не достаёт, а? Секса? Жратвы? Что?
— На молодух кидаются. Бес в ребро, — сказала Наташа.
— А я юная была, красивая.
— Тогда не знаю, — улыбнулась Наташа.
Из комнаты крикнула Марина:
— Мам! Включи мультики!
Наташа и тётя Вера прошли в зал. По телевизору диктор вещал:
— Это же чудо, что на референдуме в Крыму явка составила восемьдесят три процента. В бюллетень были внесены два вопроса: «Вы за воссоединение Крыма с Россией на правах субъекта Российской Федерации?» и «Вы за восстановление действия Конституции Республики Крым 1992 года и за статус Крыма как части Украины?» Большинство проголосовавших, более девяносто шести процентов высказались за воссоединение с Россией…
Наташа взяла пульт и включила канал с мультфильмами.



Глава 10


В один из апрельских вечеров Леониду пришла смс от Наташи: «Если интересно, Егор пришёл из армии».
Леонид ответил: «Мне пофиг».
«Интересно, — подумал он, — Приказ вышел первого апреля. Вот отжали Крым. А как оттуда, из Севастополя забирают срочников? Там же нет военкоматов, учёта призывников».
Сам, чуть погодя, позвонил сыну. Егор ответил.
— Привет вежливому солдату, — стараясь показать радость, поприветствовал сына.
— Привет, — сухо сказал Егор.
— Поздравляю с окончанием службы! Как чувствуешь себя после аннексии?
— Какой аннексии? — зло ответил Егор. — Крым всегда был нашим.
— Ну, молодец, горжусь сыном, — замялся Леонид, — Смотрел по телевизору. Здоровско получилось? Да? Зелёные человечки крутые такие, в камуфляже. Всё искал тебя, а у вас лица закрыты были... Януковича в феврале ты эвакуировал?
— Не твоё дело, — грубо сказал Егор. — Вообще эта тема закрытая. Я об этом не разговариваю. Тебе чего надо?
— Ну, поздравить...
— Поздравил? Вот и иди к своей шлюхе.
Леонид помолчал немного.
— Егор... Ты меня не понимаешь, сын.
— Я тебе не сын. Ты бросил мать ради этой проститутки. Ты мне не отец. Понял?
— Ну... Нельзя же так.
— Всё!
— Ну, как знаешь. Может, вы, молодые другие будете.
— Да, мы не такие, как вы. Мы патриоты своей страны. Своей семьи.
— Президента. Премьера. Кого там ещё... Олигархов всех. Патриоты... Вам, патриотам ни работы нет в этой стране, ни нормальной европейской зарплаты, — не выдержал Леонид. — Бошки вам ящик дурит, показывает, что всё в России зачипись! Крым наш, блин! Радость выше крыши... Ладно... Поймёшь всё позднее. Только... Меня, может, уже не будет.
Егор отключил вызов.
— Патриоты, блин... В мире не дураки. Из восьмёрки выгнали, санкции ввели. Запрут теперь  «нашурашу» железными воротами снаружи, и будем сидеть одни-одинёшеньки на шестой части суши. Ах, ну, да, с Китаем дружить. У нас же тайги дофига! Нефти и газа по самую крышу! Лесов тьма! Поделимся по соседски... Подешевше. Дурдом, блин, — выругался Щипков, замахнулся, хотел бросить смартфон, но передумал.
Егор, разговаривая с отцом, был дома. Наташа и Марина тоже и слышали их разговор.
— Может, зря ты так? Отец, всё же, какой-никакой, — пожурила мать.
— Не зля! — крикнула Марина, — Он нас блосил. Так ему и надо.
— Ну... Не знаю, — вздохнула Наташа. — Жизнь сложная штука. Может, ему что не хватало. Или я в чём-то не права была.
— Может, может... Мам, ты ещё себя поругай. Молодец! Хватит. Он выбор сделал. Всё, — выговорил Егор.
Наташа пожала плечами.
Егор, тем временем, собирался с двумя друзьями прогуляться в кафе «Бригантина». Через некоторое время он встретил их там. Один из друзей Егора был с гитарой. Сидел там и парикмахер Иван, зашедший после работы с коллегой Светланой выпить пива.
Через полчаса Егор попросил бармена:
— Гарсон, выключи радио!
Бармен кивнул и выполнил просьбу. Друг Егора начал петь под гитару:

— Если вы сидите долго в интернете,
     Выпрыгнув из яви и лишившись сна,
     Можете тогда вы просто не заметить,
     Что на белом свете началась весна.

   Что за окном, что за окном поёт апрель, звенит апрель,
   Весна рисует во дворе дождём и солнцем акварель.
   И если скажешь, что люблю, не будешь долго ждать ответ,
   Дождливой каплей на стекле ответят — любят или нет.

Иван крикнул:
— Ребят, давайте лучше Европу плюс послушаем!
Парень продолжал петь:

— И тогда вставайте, нажимайте кнопку.
     Выключив компьютер, выключив вай-фай.
     И во двор весенний выходите робко.
     Там везде несётся щебет птичьих стай.

    Здесь во дворе, здесь во дворе поёт апрель, звенит апрель.
    Весна рисует на домах дождём и солнцем акварель.
    И если скажешь, что люблю, не будешь долго ждать ответ.
    От солнца бликом на стекле ответят — любят или нет.

    Ведь в реальном мире существует тайна,
    Почему весною закипает кровь.
    Вы узнайте просто, что живёт в офлайне,
    В сердце проникая, смелая, любовь.

Иван снова закричал:
— Парни! Престаньте петь! Идите на улицу!
Исполнитель же продолжил:

— Ведь на земле, на всей земле поёт апрель, звенит апрель.
     Весна рисует на душе дождём и солнцем акварель.
    И если скажешь, что люблю, не будешь долго ждать ответ.
     Тремя словами на устах ответят — любят или нет.      

— Клёво. Правда песня твоя? — спросил Егор друга.
— Сам сочинил, — ответил тот.
— Ещё есть? Спой, — попросил Егор.
Друг приготовился петь снова, как Иван попросил:
— Ребята, ну, правда, давайте лучше будем слушать Европу Плюс, а не эту гопоту.
Опьяневший Егор встал, подошёл к Ивану.
— Ты чё, борзый, пошли выйдем, поговорим, — предложил сердито.
Иван посмотрел на Свету.
— Не ходи, — посоветовала женщина. — Вместе сейчас уйдём.
Иван покачал головой.
— Я что, трус? — ответил Свете и кивнул Егору: — Пошли.
Они вдвоём вышли из кафе. В темени тускло светил фонарь. Егор сразу же ударил Ивана. Потом ещё раз. Иван не упал. Закрыл лицо руками. И стоял так.
— Чтоб я больше тебя здесь не видел, пидор. Понял? — зло предупредил Егор.
Вышла Света.
— Эй, вы чего тут? — возмутилась она, увидев Ивана.
— Ничего, — ответил Егор.
Света со всей силы ударила сумкой Егора. Тот руками махнул.
— Топай домой, слышишь? Сильный? Сильный, да?
— Нормальный, — сказал Егор.
— Радуйся, нормальный. Сегодня нормальный, завтра будешь с онкологией лежать.
— Ты чего несёшь-то, — возмутился Егор.
— А то, не гордись ничем, — ответила Светлана. — И в своих глазах брёвна ищи, а не не в чужих солому.
— Я ещё... — что-то пытался сказать Егор.
— Всё, топай, — грозно приказала Света, обняла Ивана и сказала ему: — Пошли отсюда. Героев развелось слишком много. Только героизм не в этом заключается, как других бить, а свой гонор побороть. Сейчас полицию буду вызывать.
— Нормально всё, не надо, — сказал Иван и опустил руки. Была видна кровь, текущая из носа. Иван всхлипнул. Света достала платок и вытерла ему лицо.
Егор пошёл в кафе к друзьям.
Светлана с Иваном прошлись немного.
— Ты как? — спросила она.
— Нормально, — ответил Иван.
— Блин, сколько идиотов носит земля, — выпалила Света.
— Да, он слегка.
— Ага, слегка, кровь течёт.
— Да, по пьяни, фиг с ним.
— Давай вызовем полицию, напишешь заяву, — предложила Света. — Отсудишь за моральный ущерб.
Иван помотал головой.
— Везде злоба, обман. В мире этом гадском все стараются друг другу нагадить. А он ведь создан для любви, для блаженства, Свет, — сказал Иван. — Никому верить нельзя. Я не понимаю... Не понимаю... Эти министры из Евросоюза дали гарантии, подписи поставили под соглашением...
— Ты о чём, Ванюш? — не поняла Света.
— Да, блин, про майдан этот... А на следующий день законного президента спихнули. Двойные стандарты везде... Не подписал ассоциацию...
— Да Бог с ними, Вань, — успокаивала Света.
— Кому верить, Свет? — Иван схватился руками за голову, постоял так, потом руки опустил, сам ответил: — Никому! На кремлёвской стене большими золотыми буквами, как у Ленина на мавзолее написать: Никому верить нельзя!
— Вань, сам до дома дойдёшь? — спросила Света.
— Да, пока, спасибо, Свет. Завтра встретимся на работе, — ответил Иван.
И пошёл домой.
Тем временем в кафе зашли две девушки. В джинсах и свитерах. Одна брюнетка, другая блондинка, правда, как выдавали корни волос, крашеная. Девушки пили пиво, весело разговаривали.
Через некоторое друзья Егора ушли и ему одному сидеть было скучно. Со своим пивом Егор подсел к девушкам.
— Привет, девчонки! — радостно поздоровался он.
Девушки кивнули.
— Как дела? Я Егор. А вы?
Девушки рассмеялись.
— Секрет, — ответила брюнетка.
— Ну-у, — протянул Егор. — Как хотите.
— Из-за леса, из-за гор вышел дедушка Егор, — весело сказала брюнетка.
Девушки опять рассмеялись.
— Не, не оттуда, — весело ответил Егор, и тихо: — Между нами... Из Таврии.
На слова Егора девушки не переставали хохотать.
— Ну, тогда угощай пивом, — предложила блондинка.
— Легко! — сказал Егор, сбегал на стойку и принёс стаканы с пивом.
— А, может потанцуем? — спросил он и сам пошёл на середину зала, где уже под современные мелодии выделывали па другие посетители. Блондинка осталась сидеть, а брюнетка, выпив немного пива, пошла за Егором. Следующая песня была медленная и Егор предложил станцевать девушкам. Они не согласилась. Брюнетка взяла блондинку за талию, та положила руки подруге на плечи. Егор сел на своё место, пил пиво и смотрел на девушек, которые в танце обнимались, потом начали целоваться.
— Вот так дела! — сказал сам себе Егор. — Ну, никак без них.
Он допил пиво, встал и хотел пойти на выход. Но подошёл к стойке и заказал сто пятьдесят грамм водки. Зазвучала быстрая песня и он начал танцевать...
На следующий день Егор проснулся на широкой кровати в незнакомой квартире. Что было после танцев в кафе он не помнил. По обе стороны от него спали девушки, брюнетка и блондинка.
— Э-э, девчонки, — вспомнил он. — Мы как тут...
Егор приподнял одеяло. Все были голые.
— Да-а, дела, — сказал он.
Блондинка завозилась, повернулась к Егору и обняла его. Он её прижал к себе, ощутил запах её кожи, поцеловал, ещё и ещё. С другой стороны брюнетка обхватила Егора руками, ногами, всем телом. Егор повернулся к ней...
Через пару часов он пошёл домой. На остановке встретил известного в городе бомжа Гошу в потёртом плаще, сидевшего на табуретке и игравшего на баяне. Некоторые прохожие бросали в лежащую на асфальте кепку монетки.
—  Не проходите мимо, верноподданные! – крикнул Гоша
— А? — вздрогнув, обернулся Егор.
— Повысьте уровень своей кармы, — непонятно сказал бомж.
— Что кармана? Не понял. А… — сказал Егор, достал из кармана мелочь и положил в кепку.
Гоша посмотрел туда, нахмурился и сказал:
— Да… Не на много повысил.
— Извини, чувак, — повинился Егор.
— Интеллигент… Извини… А ты бумажку кинь и увидишь.
— Чего?
— Как закаляется сталь, — ответил Гоша, сделал глоток из пузырька, который вытащил из-за пазухи и, подыгрывая на баяне, запел:

— Я не видел, как закаляется сталь,
     Но я знаю, что это не сон, это явно не сон,
     И я видел, как дым от костра её розовым стал,
     И я слышал, что это был звон, ослепительный звон…

— Извини, правда, мне некогда, — сказал Егор.
Но бомж не останавливался:

— Моя карта мира висит на стене,
     Я могу на ней ставить кресты.

— Пока, — махнул рукой Егор.
Но бомж, как не слышал, продолжал петь:

— Но не буду я знать, кто же был в той войне,
     И куда улетали мосты.
     И куда улетала от зарева ночь,
     И зачем всё кружил орёл.
     И как чьи-то руки воздвигнулись к небу,
     И над кем-то сиял ореол!                

— Хорошая песня, но… — сказал Егор и попятился задом.
— Хорошая песня! — сердито повторил Гоша, положив руки на баян. — Ты же меня презираешь! В душе ты ставишь себя выше. А, собственно, чем ты отличаешься? А? Такой же бомж, только живёшь в квартире, а не в подвале. Не так? Земля в России государственная, тебе не принадлежит. Дом твой или квартиру могут отобрать за неуплату, недра у олигархов. У тебя ничего нет! Даже душа твоя в рабстве массовой суррогатной культуры шоубизнеса.
Егор выпалил:
— А ты, значит, свободен, аки птица!
— Я — свободен! — крикнул бомж, — Потому что беден и ни к кому и ни к чему не привязан. А поэтому по-своему счастлив. Я не забочусь о пище, потому что Господь сам обо мне заботится… Токмо о душе, — сказал, испил содержимое бутылки и убрал её за пазуху.
— Ариведерчи, — помахал рукой Егор.
— И никого не презирай. Гордыня есть самый большой грех, — сказал Гоша. — Вот горделивой Америке скоро кирдык. Проснётся вулкан и засыпет её пеплом, как...
— Зато России не кирдык, — ответил Егор.
— Вон она, Россия, — Гоша кивнул на асфальт. — Сидит в подземном переходе через дорогу, так называемой цивилизации. Мы ещё не вышли из рабства крепостного, из советского лагеря, но и никак не можем перейти к ней… Вот так сидим мы в России матушке, смотрим назад, на нашу историю, чешем затылок, играем в великое искусство любимой страны и ждём, как двуглавый орел с раскрытыми клювами, когда кто-нибудь оттуда, — кивнул в одну сторону, — или оттуда, — кивнул в другую сторону, — кинет нам в кепку монетку. А там, наверху — развитые страны несутся, гудя-ат…
— Гудят... — повторил Егор. — Это НАТО гудит у наших границ.
— Ну, да, а ещё перекрывает санкциями солнце, — хихикнул бомж.
— А, может, это и есть наше предназначение, — сказал Егор.
— Да? Тихо так сидеть в туннеле, одновременно зависеть от мировой экономики и лелеять особенный путь России, типа богоизбранного народа? — с иронией сказал Гоша.
— Что нет у России светлого будущего и так мрачно? — спросил Егор.
— Есть, но как ты его видишь? Состоящая сплошь из патриотов, закрытая изнутри железными дверями страна, которая пугает мир ракетами. Северная Корея этакая.
Егору надоел спор.
— Беда, — покачал он головой, махнул рукой и пошёл.
— Беда в России обратно пропорциональна цене на нефть! — крикнул бомж Гоша.
Он поправил баянные ремни и захрипел:

— Я не видел, как забирается власть,
     Но узнал я об этом из старых и жёлтых газет,
     И я помню, как старый строитель мне тихо сказал:
     Кто там был, того уже нет, того уже нет.

     Моя карта мира висит на стене,
     Я могу на ней ставить кресты,
     Но не буду я знать, кто же был в той войне,
     И куда улетали мосты.
     И куда улетала от зарева ночь,
     И зачем все летал орёл,
     И как чьи-то руки воздвигнулись к небу,
     И над кем-то сиял ореол!..

Во дворе дома Егор подошёл к автомобилю отца. Его увидел сосед по дому кудрявый цыган Роман. Засунув руки в кожаную куртку, он спросил:
— Сколько стоит?
— Что? Это машина отца, — ответил Егор.
— А где Леонид?
— Не знаю. Мы с ним не общаемся.
— Тем более. Оформим без него. Машина разбитая вся.
Егор покачал головой.
— Чего не понятно, не мой автомобиль.
— Зря, зря, — сказал Роман. — Если надумаете продавать, я первый на очереди.
Егор ничего не ответил, пошёл домой. В выходной Наташа с Мариной были дома. Они сидели на диване. Наташа читала Марине книгу:

— Плачет дедушка Софрон.
     Внук отдал свой телефон.
     Нажимал все сразу кнопки,
     Бросил в печку для растопки.
 
    С ледяной огромной горки
    Съехал маленький Егорка.
    А как съехал, так узнал,
    Что мобилу потерял...

— Про Егорку прикольно, что мобилу потерял, — сказал Егор, вошедши в комнату. — Современные стихи? Мы в детстве Чуковского читали...
— Ты где был всю ночь? — сердито спросила Наташа.
— У ребят... Друзей. В кафешке сидели, — ответил Егор.
— Бухал?
— Какой бухал. Пивка выпили, на гитаре играли. Не заметили, как ночь прошла.
— Что, кафе всю ночь работает?
— Ну, нет... Потом на улице были... Так, по квартирам.
Наташа нахмурилась. Марина попросила:
— Мам, почитай ещё.
Наташа сердито посмотрела на Егора и прочитала дочке:

— У компьютера беда,
     Перегрелись провода.
     Потому, что наша дочь
     Там играет день и ночь.

    Сидит дома наш сынок,
    И не ходит на каток.
    Нету у него друзей.
    Есть в компьютере хоккей...

Егор, не зная, что Иван и Света работают в салоне красоты, зашёл туда через несколько дней постричься. Увидев мастеров, он усмехнулся и, ничего не говоря, сел к Свете в кресло.
— Как стричь? — как будто ничего не было, спросила Света.
— Тенис, — отрезал Егор.
Света начала постригать. Все молчали. Негромко играла магнитола, канал «Европа Плюс».
— А можно включить «Русское радио»? — вдруг нарушил молчание Егор.
— Нельзя! Не крути головой! — резко ответила Света.
Снова воцарилось молчание на одну песню.
— Виски прямые? — спросила Света.
— Прямые, — ответил Егор и, покосившись налево на Ивана, стригущего пожилого человека, добавил: — Светит?.. Фингал светит?
Иван остановил работу, повернулся.
— Не важно, — ответил.
— Пару не сделать? — с ухмылкой спросил Егор.
После этих слов Света бросила расчёску и, держа в одной руке ножницы, второй схватила за правое ухо Егора.
— А! — крикнул Егор, пытаясь встать.
Он схватил локоть Светы своими руками. Но Света держала крепко. Она приставила ножницы к горлу Егора.
— Проси прощения, гад! — приказала женщина.
— Ща-аз! — не поддавался Егор. Однако, высвободить руку Светы у него не получалось.
— Больно же, зараза! — крикнул он.
Иван приказал Свете:
— Свет, ты чего делаешь? Отпусти его! Ему же больно!
Пожилой человек смотрел то на это действо, то на Ивана и его руки с инструментами.
— У меня всё? — опасливо спросил он.
— Нет ещё, — ответил Иван.
Света крутила ухо Егора, говоря:
— Не хочешь? Сладил? Тварь такая! А ты с женщиной сладь!
— Отпусти, дура! — крикнул Егор и схватил Свету за шею.
— Проси прощения, гад? — высвободилась от его рук Света.
Она быстрым движением оттянула мочку уха и щёлкнула по ней ножницами. И отпустила Егора. Тот вскочил, закричал, одной рукой прижал ухо, другой замахнулся на Свету. Света выставила перед собой ножницы.
— Что, будешь с женщиной драться?! — закричала она.
Ладонь Егора, держащая ухо, стала в крови. Он морщился от боли.
— Бежать! Ван Гог хренов! — приказала женщина.
Егор постоял немного, смотря то на Свету, то на Ивана.
— Бинт есть? Или тряпка? — спросил он.
— Есть! — ответила Света.
Егор сел в кресло, руку убрал от уха, посмотрел в зеркало.
— Дура, блин. Могла бы отрезать.
Света бросила на стол полотенце.
— Умойся, — сказала.
Егор взял бинт, подошёл к умывальнику, начал кровь с руки смывать.
— В армии был? — кивнул он Ивану.
Тот помотал головой.
— У меня порок сердца, — ответил Иван и тихо пожилому клиенту: — Всё. Сто рублей.
Ошарашенный от увиденного клиент встал, дрожащей рукой отдал сотню, ушёл.
Егор подошёл к Ивану.
— Ладно, чувак, не держи зла, — сказал он, похлопав по плечу и к Свете: — Сколько с меня?
Света, нахмурясь, сказала ему:
— Я ещё не достригла. Садись. Кровь не течёт?
Егор сел и Света вытерла его ухо полотенцем и минут пять его постригала. За это время никто не проронил ни слова.
— Триста, — сказала Света, снимая накидку с Егора.
Егор положил пятьсот рублей на стол.
— Сдачи не надо, — сказал и пошёл. В дверях обернулся: — Таких бы баб, как ты в армию. Капец бы амерам.



Глава 11


Утром первого мая Леонид предложил прогуляться, посмотреть на демонстрацию.
— Оно мне надо? Это веселье весны и труда, — ответила Оксана. — На пьяную орущую толпу смотреть, которую сгоняют работодатели.
— Какая разница, как называется, главное праздник в душе... А на девятое мая тоже сгоняют?  — поспорил Леонид.
— День Победы свято! — сказала Зоя Игоревна,  услышав разговор.
— Больше пирушек хороших и разных, — усмехнулась Оксана.
Зоя Игоревна тяжело вздохнула.
— Глупая ты, — сказала она. — Наши деды и отцы...
— Окончание на цы... — переговорила Оксана.
— Оксан, — остановил её Леонид.
— Если бы не они, ты и на свет не появилась, — сказала Зоя Игоревна.
— А меня и так бы не было, — резко ответила Оксана. — Я здесь случайно.
— Перестань! — сердито сказала Зоя Игоревна.
— Конечно! — прокричала Оксана и посмотрела на Леонида.
— Ксюш, ну, на самом деле... — Леонид обнял Оксану. — Нет повода для ссор.
— Он есть всегда, — ответила Оксана.
Зоя Игоревна схватилась за сердце.
— Сходите, сходите, разгуляйтесь... И я от вас отдохну, — тяжело прошептала.
— Ну, правда, Ксюш, — повторил Леонид, — А то сидим дома в солнечную погоду.
— У меня причёска плохая, в салон красоты бы сходить, — всё-таки согласилась Оксана.
Леонид вспомнил о парикмахере Иване:
— О! Есть знакомый цирюльник. Конечно, паренёк со странностями. Но, стрижёт отлично. Гений, можно сказать, своего дела. Визитка где-то, найду. Работает прямо у себя дома.
— Уговорили? — ответила женщина.
Леонид позвонил Ивану, и тот пригласил их прямо сейчас к себе домой.
— Приветики всем, — пропел Иван, открывая дверь своей квартиры. На глаза спускалась длинная чёлка. — Проходите, это вы Оксана? Садитесь в кресло. Знаете, — разглядывал он женщину, — У вас замечательные волосы. Ну, прямо, Мэрилин Монро. Блондинка такая вся. Как будем стричься? — спросил он и вышел из комнаты.
— Он, что... этот? — прошептала Леониду Оксана. — Как баба себя ведёт.
Щипков улыбнулся, пожал плечами.
Иван пришёл с феном и начал свою работу.
— Карэ, да?
— Можно покороче, — попросила Оксана.
Иван стриг, всё время поправляя свою чёлку.
— Вань, чего с глазом? — заметил Щипков синяк. — Кто это тебя?
— Не только глаз, — увидела в свете торшера у зеркала Оксана. — На щеке, вон.
Иван носом быстро задышал.
— Не важно, — ответил.
— А всё же? Не хочешь говорить? Казаков у нас нет.
— Зато есть некоторые злые молодые люди... Не разбирающиеся в тонкостях поэзии... Э... Проехали.
— Как знаешь, — вздохнул Леонид.
Иван стриг минут двадцать. И всё о чём-то рассказывал.
— Ой, увлёкся тут намедни нумерологией, — весело сообщил. — Ну, знаете, квадрат Пифагора. Он говорил, познать мир, значит познать управляющие им числа. Да, не всё так просто, мои милые. Вот сейчас я проверю, — он перестал постригать, взял карандаш и лист бумаги.
— Дата рождения, твоя, Оксана?
— Не скажу, у женщин не спрашивают.
— Мне можно довериться, потому, что это наука. Я сопоставлю с датой Леонида.
— А вдруг мы не подходим? — спросил Леонид. — Нам тогда разбегаться?
— Ничего страшного. Звёзды предполагают, а люди... Или наоборот? Ну, ладно.
Оксана назвала свою дату. Леонид тоже.
— Так, — чертил Иван квадрат, вносил туда числа. — Ну, не идеально, конечно, хотя... Где-то посередине.
— Нормально! — посмеялась Оксана. — Мы с тобой не подходим.
— Я не так сказал, не совсем. Где-то в центре. Всё надо уточнять маятником.
— Это что за хрень ещё? — удивился Леонид.
— Берём верёвку, на конце грузик и задаём вопрос. Если она вертикально раскачивается, то ответ — да, если горизонтально, то — нет.
— Кто отвечает? — спросила Оксана.
— Ну... — замялся Иван. — Вселенная.
Леонид покачал головой, сказал:
— Дребедень какая-то.
— Сами вы... — обиделся Иван и стал постригать дальше. Потом остановился и начал снова черкать на бумаге.
— Ты стричь будешь или нет? — немного возмутился Леонид.
— Надо же. Чисто теоретически. Я и ты, Леонид, прямо идеальная пара.
— Чего? — возмутилась Оксана.
— Чего? — повторил Леонид.
— Чисто теоретически. Это можно и с котом вон посмотреть и с кактусом, — пояснил Иван.
— Тогда ладно, — сказала Оксана.
Иван достриг Оксану и предложил:
— Леонид, может, и тебя подравняю... Бесплатно, что ты. Так сказать, по дружбе. Чик-чик.
Щипков почесал затылок.
— А давай, — и сел в кресло.
— Сладкий мальчик, — почти пропел Иван, поглаживая волосы Леонида.
— Побойся Бога, — весело сказала Оксана.
— Какой, нафиг, Бог? — протянул Иван. — Одни сумасшедшие придумывают всякую хрень, а другие дураки им следуют.
— Ну, ты же спрашиваешь вселенную обо всём? — сказал Щипков.
— Вселенная идеальна. Да, я верю в мировой разум. Но не Бог, не дедушка с бородой на тучке. Люди придумывают одно, на которое другие сразу же сочиняют противоположное. И другая беда в том, что те, кто выдумывает идеи, не знают о том, что на их идеи добавят последователи. Сечёте?
Леонид с Оксаной переглянулись, покачали головами.
— Не крути головой, — приказал Иван, работая ножницами. — Вот, о чём я, то бишь, если бы Карл Маркс знал бы, что напишет Ленин и натворит Сталин с его идеей коммунизма, одобрил бы он это? Не факт.
— Может быть, всё может быть, Ванюш, — согласился Леонид.
— Да. Так, что все имеют право выражать свои мнения и чувства, — сказал Иван.
— На гей парадах, — продолжила его мысль Оксана.
— Фи! Ну, в нашей стране такого не дождёшься. Попы черносотенные сразу голову отвернут. Что лично меня, я имею право выразить свои чувства?
— Имеешь, имеешь, — махнула рукой Оксана. — Только чувства, не более, — погрозила пальцем.
Иван вздохнул и начал стричь.
— Ох, какая вы, Оксана, злая. У человека всегда есть выбор. Не надо на него давить.
— Какой выбор? — спросил Леонид.
— У какого человека? — спросила Оксана.
Иван остановился.
— Да, ну, вас, — сказал. — А вот я бы за свою любовь прыгнул с крыши, — проговорил он и замялся. — Ой! Ну, ладно, ладно, забудем.
— Вы о чём? — спросила Оксана.
— Да фильм был какой-то... А, про Шерлока Холмса. Он там с профессором... Как его... Мориарти. Шерлок с крыши прыгнул. Все думали, он погиб, оказалось, жив... не смотрела?
Оксана покачала головой.
— А мы с Оксаной любим поэзию, — вспомнил Леонид.
— Да? — удивился Иван.
— Ну, прочти, уж, — попросил Леонид.
— А надо? — застеснялся Иван.
Леонид пожал плечами.
Иван набрал воздуха в лёгкие и прочитал:

— Последние дни для загара,
     Последние дни для любви.
     От летнего знойного жара
     Ты вместе со мной уплыви.          
     Как хочешь, на яхте, на лодке,
    А может быть, попросту вплавь.
    Кастрюли, ковши, сковородки,
    Ты на берегу всё оставь.
    Не нужно ключей с чемоданом,
    Крема, зеркала и весы.
    Оставь телевизор с диваном,
    Планшет, телефон и часы.
    Не хочешь пустой отправляться?
    Прости, уплыву я один.
    И буду один наслаждаться
    Свободой до самых седин.

— Вот тебе раз! — усмехнулся Леонид. — Как же одному наслаждаться?
 — А, что поделать, Леонид, приходится, если никто больше не хочет.
Иван закончил стричь.
— Сколько? — спросила Оксана.
— Двести рублей, на всё про всё. Минимум, чисто на хлебушек…
Леонид с Оксаной пошли посмотреть демонстрацию трудящихся. Колонны коллективов проходили друг за другом. На трибуне, как в советские времена стояли городские руководители, которые кричали:
— Слава металлургам!..
— Слава строителям!..
Щипков нагнулся к Оксане:
— Слава олигархам.
— Ага, — согласилась с улыбкой Оксана.
— Слава российским почтальонам! — прокричали с трибуны.
Вдруг Леонид увидел в рядах демонстрантов Наташу с Мариной. Девочка держала мать за руку, в другой были шары. Наташа тоже заметила Леонида. И Оксану. К удивлению Щипкова, Наташа вместе с дочерью подошла к ним.
— Вот она, значит, какая? — сказала Наташа сердито, посмотрев на Оксану. — Молодая, да красивая! А? Слава проституткам!.. Да?.. А я, значит, старая стала!.. И дети тебе не нужны?
Наташа отпустила Марину и начала бить Леонида по груди.
— Наташ, ты чего? — возмутился Леонид.
— Мама! Не надо! — закричала девочка.
Наташа не переставала колотить. Колонна продолжала двигаться. Стоящие рядом зрители успокаивали Наташу.
— Вы чего себе позволяете? — закричала Оксана.
— Я чего позволяю? — повторила Наташа и стала колотить Оксану.
Марина заплакала.
Леонид схватил Наташу. Она вырывалась. Оксана повернулась и пошла из толпы. Щипков отпустил Наташу и пошёл за Оксаной.
— Дура! — крикнул он. — Людей бы постеснялась!
— Это я бы постеснялась? — заорала Наташа. — Это ты стесняйся и твоя шлюха!
Щипков догнал Оксану, взял за плечо.
— Оксан, подожди, — попросил.
— Отстань! — отдёрнула руку женщина.
— Ну, успокойся, Ксюш. Ну, дура она, что поделать. Ладно, проехали.
Оксана остановилась, прильнула к Леониду и заплакала.
— Ну, всё, всё, — начал успокаивать Леонид. — Пошли, знаешь куда? — вытер её слёзы рукой.
— Куда? — шмыгала носом Оксана.
— На пруд.
— Зачем?
— Посмотрим. Мы в детстве уже в начале мая плавательный сезон открывали. Представляешь? Вода холодная, а мы как герои ныряли.
Они пошли к пруду с названием Верхний. Там плавали местные любители холодного купания.
— Он тоже морж! — крикнула им, показав на Леонида, Оксана.
— Ксюша, ну зачем... — скривил рот Леонид.
— Он в Лебединке в проруби купался! — не унималась Оксана.
Леонид покачал головой. Моржи что-то прокричали, мол и они зимой плавают.
— А ты сама, если меня любишь, нырни, — предложил Щипков. — Вода-то уже тёплая.
— Ага, тёплая, — переговорила Оксана, но, к удивлению Леонида начала раздеваться. Причём медленно, подпевая что-то и — до гола.
— Эй, Ксюша, ты с ума?.. — сердито сказал Леонид и покрутил пальцем у виска.
А она сняла с себя всё и голая пошла в воду. Мужики-моржи застыли, наблюдая за женщиной и переглядывались. Потом кто-то захлопал и остальные его поддержали.
Оксана поплавала немного, подплыла к моржам.
— Что, котики, сморщились от холода?
— Наоборот, — весело пробасил один.
— То-то, — сказала Оксана, — Пока я плаваю, вы не выйдете из воды.
Она развернулась и поплыла к берегу. Вышла на берег. Леонид снял свою куртку, надел на Оксану, начал ей растирать тело.
— А ты, котик, замёрз? — спросила Оксана и обняла Леонида.
— Пылаю от любви! — ответил Леонид.
Моржи снова зааплодировали.
— Ну, что — люблю я тебя? — хитро прищурилась женщина.
— Любишь, — ответил Леонид, косясь на мужиков-моржей.
— То-то.
Потом влюблённые решили пройтись по парку.
Они бродили, взявшись за руки, в обнимку. Оксана спросила:
— Тайну открыть?
— Тайну? — вспомнил Леонид. — Давай.
— Знаешь, как меня в детском доме звали?
— В детском доме? — удивился Леонид, остановился.
Оксана помолчала немного.
— Сюся, — сказала. — Я детдомовская. Меня взяли Зоя и Михаил в семилетнем возрасте. У них своих детей не было.
— Ну, и... Что ж.
— Настоящих родителей я не знаю, меня мать в роддоме оставила. Вот так.
— Понятно, — сказал Леонид и поцеловал Оксану в губы, прошептал: — Сюся.
— Хочешь песню спою, помню из детдома? — предложила Оксана.
Леонид кивнул.
Оксана тихонько запела:

— Издревле так заповедано небом,
     Раньше б узнать эту заповедь мне бы.
     Чтоб было счастливо и радостно тут,
     Мужчины и женщины вместе живут.
     Беседы ведут, и едят, пьют вино.
     И вечером смотрят друг с другом кино.
     И спят на кровати, где сеют и жнут.
     Мужчины и женщины вместе живут.

— Прикольно, сеют и жнут, — улыбнулся Леонид.
Оксана продолжила:

— Хозяйство ведут, платят деньги в жилфонд.
     И делают вместе бессрочный ремонт.
     Рожают детей, их растят, стерегут.
     Мужчины и женщины вместе живут.
     И все их дела не осудит никто.
     Их детям останется, что нажито.
     Ведь это тяжёлый и доблестный труд.
     Мужчины и женщины вместе живут.

— Какая-то взрослая песня, — сказал Леонид.
— Большие ребята пели, — ответила Оксана. — Там продолжение:

— Я это узнала из сказочных книг.
     Их жизнь неразлучна, и смерть словно миг.
     И с точностью даже до самых минут
     Мужчины и женщины вместе умрут...

— Это как? — весело спросил Леонид. — Как муромский святые, что ли? Пётр и Феврония.
— А кто это? — спросила Оксана…
Влюблённые пришли на небольшую поляну, всю усеянную маленькими фиолетовыми цветами, словно ковром.
— Смотри! Фиолетовая полянка! И бабочки на ней белые! Видишь, какие красивые крылья, рисунок, будто птичьи перья! — воскликнула Оксана.
— Или мозаика в витраже, — радовался Леонид.
— Не наступай, не раздави, — предупредила Оксана.
На этой фиолетовой полянке они целовались долго-долго и — упали в неё. Сонмы бабочек взлетели, словно феи и кружились над ними, пока не пошёл дождь. Влюблённые так и лежали сырые.
Леонид заметил в стене дождя, за деревом Ивана.
— Там Ванюша, видишь? — спросил Оксану.
— Где? — удивилась Оксана, вгляделась. — Нет там никого.
— Да точно он был.
— Не вижу. Пошли, может? — прошептала Оксана.
Щипков встал, помог подняться Оксане.
Мокрые и счастливые они пошли домой.
— Жена не подаёт на развод, — вспомнил Леонид по дороге. — Я не говорил, может, забыл. Дело в том, что комиссии замучают ходить. Ребёнок же маленький.
Оксана улыбнулась.
— Мне, собственно, всё равно, женат ты или нет. Для меня эти штампы в паспорте не более, чем рисунки.
— Да, понятно, — Леонид почесал затылок. — Но на алименты подала. А где... Я ж не работаю.
— Ну, так устройся.
— На пятом десятке? Ты в какой стране живёшь. Здесь после сорока на работу не берут. На нормальную, квалифицированную. А я ведь простой электрик.
— Дворником устройся, тысяч десять. Всё деньги.
— А и правда. Вышел, подмёл двор и свободен. И, кстати, хочу бороду отпустить тогда. Ты за?
— Мне всё равно. Хоть, как у Льва Толстого.
— Ей всё равно! — хлопнул Леонид руками по коленкам.
Леониду пришла эсэмэска.
— Фигасе! Со сберкарты списали тысячу.
— Как так? — удивилась Оксана.
— Якобы, я не заплатил госпошлину за алименты. Мне, что, квитанцию присылали, я подписывал её? Где уведомление? Косяк судебных приставов или специально они делают, чтобы штраф наложить? Нет свободы человеку в этом государстве.
— Ой, Лёнь, его нигде нет. Сходи, поругайся с приставами, — предложила Оксана.
— Не хочу. Устал от всего. Устал! От работы, от жизни.
— Это у тебя кризис среднего возраста.
— Да, наверно… Но деньги жалко. Ты меня без денег любить не будешь?
— Дурачок, — остановилась Оксана, повернулась и поцеловала Леонида. — Я уже только что доказала свою любовь. А ты?
— Как?
— Прыгни с крыши.
Леонид вздохнул, сказал с улыбкой:
— Шерлок живей всех живых.
Они забрались на крышу девятиэтажного дома, куда залезал Иван.
— Ну, ты меня любишь? — спросила Оксана.
— Да, — искренне ответил Леонид.
— Тогда... Тогда прыгай.
— Вниз?
— Ну, не вверх же.
— Естественно, — неуверенно ответил Леонид.
— Давай вместе, — предложила Оксана.
Они взялись за руки. Леонид закрыл глаза. Оксана побежала и потянула Леонида за собой. И — остановилась.
— Пожар! Смотри, наш дом горит! — закричала она и засмеялась.
— Ты, чего, глупая? — тяжело задышал Леонид. — Где?
— Я пошутила! — смеялась женщина.
— Пошли отсюда, — сказала она.
— Меня чуть инфаркт не трахнул, — присел Щипков.
Наташа приблизилась к нему, поцеловала.
— Не трахнет... Дурачок...
И побежала с крыши. Леонид пошёл за ней.
Они вышли на улицу из подъезда.
— Домой? — спросила Оксана. — Я замёрзла.
— Ага, — согласился Леонид.
На следующий день Зоя Игоревна смотрела телевизор. Диктор вещал:
— Второго мая в Одессе произошли столкновения и массовые беспорядки. Драка была начата между проукраински настроенными ультрас футбольных клубов Черноморец и Металлист, из местного Евромайдана с одной стороны и пророссийскими активистами с другой стороны. Столкновения начались после того, как организованный марш за единство Украины атаковали вооруженные битами провокаторы с георгиевскими лентами. В столкновениях приняли участие несколько сотен человек, в ход пошли булыжники и светошумовые гранаты... Сотрудники милиции не смогли разнять дерущихся... В результате драк и пожара в Доме профсоюзов погибли сорок восемь человек, более двухсот обратились за помощью в медицинские учреждения...
— Это что, мы возвратились в средневековье? — спросил Леонид.
— Беда, — ответила Зоя Игоревна. — Знаешь, Леонид, я вот тут думала, из всех времён, только, наверно, эпоха Брежнева была стабильна и спокойна. У нас в городе за это время три  микрорайона построили. Квартиры давали просто так, медицина и образование бесплатные.  Зарплаты стабильные. Уверенность в завтрашнем дне.
— Зарплаты маленькие, — сказал Щипков.
— Ну, как... Квалифицированный рабочий получал немало. Пенсии хватало. Не то, что ныне.
— Сейчас несправедливое распределение доходов. Это точно, — согласился Леонид.
— И... Санатории, пионерские лагеря по профсоюзным путёвкам.
— Да, детство у нас было счастливое, — сказал Леонид и посмотрел на Оксану. — Был лозунг — всё лучшее детям. Но мы, ребятишки, многое не знали... Афганистан тот же. Разве не ошибка это?
— Я думаю, нас вынудили, — сказала Зоя Игоревна. — И не надо говорить, что это была ошибка. Афган подбрюшье Родины. Наркота оттуда шла. Кто служил в Афгане, все герои.
— У меня другое мнение. Пятнадцать тысяч ребят не вернулись за десять лет, — поспорил Щипков.
— Да? — вспылила Зоя Игоревна. — А сколько русских наркоманов снесли на кладбища за десять лет мира? Так, что не надо...
— Слава КПСС! Всегда готов! — выпалил Щипков, отдал честь по-пионерски и ушёл на кухню чистить прошлогоднюю картошку.


Глава 12


В середине лета Леонид придумал сходить в лес за грибами. Походив пару часов, собрав полную корзину белых, он сел возле на большой пень перекусить и расстелил на нём обрывок газеты. Раскладывая хлеб, колбасу, варёные яйца, он прочитал в газете: «В ночь на 5 июля отряд Игоря Гиркина покинул Славянск, бывший под их контролем с середины апреля. Они захватили административные здания и раздали оружие местным ополченцам. Гиркин, покинувший Донбасс и вернувшийся в Россию, признался, что без него войны в Украине не было бы и что отступление из города было осуществлено с целью поберечь силы и усилить донецкую группировку. А украинские силовики, возобновив в начале июля активную фазу АТО, отбили у ополченцев Краматорск, Артемовск, Константиновку, Мариуполь и другие...».
Вдруг Щипков ощутил на спине что-то тяжёлое. Оглянулся. Это был небольшой медведь с раскрытой пастью.  Одной лапой он схватил Щипкова за плечо. Леонид сжал кулак и сунул его медведю в пасть. Медведь начал махать лапами, кряхтеть и задыхаться. Щипков вытащил окровавленную руку, оттолкнул зверя и побежал, не оборачиваясь. Но, попал левой ногой в капкан и упал.
— А-а! — закричал Леонид от боли.
Попытался встать и увидел над собой пасть медведя. Тот замахнулся двумя лапами и тут же, недалеко прогремел выстрел. Медведь зарычал и убежал.
— Сука! — крикнул ему вслед Щипков.
Он попытался освободить сапог, но не смог.  Начал звать на помощь. И увидел охотника с ружьём.
— Куда побежал? — спросил он о медведе.
— Сука, — снова выругался Щипков, лёжа и держась за ногу окровавленной рукой. — Туда побежал.
— Догоним... — пообещал охотник и освободил из капкана ногу Леонида.
— Наверно, перелом, —  предположил Щипков, корчась от боли.
— Слушай, тут дорога рядом, вызову скорую, какой километр. Приедут, заберут, — сказал охотник и стал звонить по своему мобильному телефону. — Они спросили твой номер.
Леонид назвал. Чуть позже сам позвонил Оксане и рассказал о случившемся.
Минут через сорок приехала скорая помощь и забрала Щипкова в больницу.
— Рука цела. Но с ногой плохо дело, — осмотрел молодой врач ногу. — Палец весь синий. Быстро на стол.
— Как на стол? Я не хочу на стол! — испугался Леонид.
— А умереть хочешь? — парировал врач.
Медсестра сделала укол и Леонид сначала захмелел, потом вовсе отключился...
Он очнулся в палате, потрогал нечувствительный нос, лицо.
Подошла медсестра.
— Очнулись? Я сейчас сделаю обезболивающий укол.
— Нога болит, — прошептал Леонид.
Девушка сделала инъекцию и Леонид заснул. Проснувшись, он увидел Оксану.
— Нельзя тебя никуда отпускать. Сразу попадёшь в переделку.
— Да, это медведь. Я с ним боролся, видишь, рука перевязана. Почти уложил на лопатки, но попал ногой в капкан. Пройдёт.
— Ну, ты не торопись, лечись. Я к тебе буду заходить. Окей?
Видно было, Оксана что-то хочет сказать, мнётся.
— Что-то случилось? — понял Леонид.
Оксана улыбнулась и медленно проговорила:
— Мы с тобой беременны.
— Да? — обрадовался Леонид, приподнялся с постели, и тут же лёг от боли.
— Да, — восемь недель.
— Ух, ты!
— Лёнь, — уже сердито проговорила Оксана. — А ты почему не развёлся до сих пор.
— Фиг знает… — пожал плечами Леонид. — Я же говорил, там комиссия по делам детей… Да разве это важно?
— Важно! Ребёнок что, без отца родится? Без семьи? Ты мне до сих пор предложение не сделал.
— Предлагаю, — весело сказал Леонид.
— Двоеженец! Романтично надо. И с цветами, и с кольцом, — проговорила, улыбаясь, Оксана. — Ну, пока. Вот фрукты. Мне пора на маникюр, — поцеловала в лоб Леонида и ушла.
— Тебе же фрукты нужнее, — крикнул ей вслед Щипков.
Через несколько часов, к неожиданности Леонида, в палату зашли Наташа с Андреем Лисенко.
Леонид смотрел то на жену, то на друга.
— Здорово, Лёнь, — поздоровался за перевязанную руку Андрей. — Мы внизу с Наташей встретились, — сразу пояснил он.
— Как узнал? — поинтересовался Щипков у Андрея. — А ты? — спросил, нахмурившись у Наташи. — Ты зачем пришла?
— Проведать. Всё-таки, не чужой когда-то человек, — ответила Наташа.
— Чужой, — ответил сердито Щипков.
— Да, ладно вам, — перебил Андрей. — Мне Ксюха позвонила. А...
— Голубиная почта, — сказала Наташа. — Весь город знает...
— Как тебя угораздило? — спросил Андрей.
— Медведь, — сухо ответил Леонид.
— Медведь? Ногу повредил?
— Капкан.
— Медведь в капкане? Прямо, как символ современной России в санкциях, — рассмеялся Андрей.
— Это был в капкане... Да, ладно, — махнул рукой Леонид.
— Можно посмотреть? — спросила Наташа?
— Нельзя! — грубо ответил Леонид.
— Мне можно, — сказал Андрей.
 Он приподнял одеяло. Левая ступня была перевязана. Большого пальца там не наблюдалось.
— Ну, палец отрастёт, — пытался пошутить Лисенко.
— Какой палец? — Леонид распахнул одеяло, приподнялся, посмотрел. — У меня нет пальца на левой ноге? Бли! Они чего наделали? Зачем палец отрезали? Доктор! Врач!
Подошёл немолодой седой врач в коротком халате.
— Что беспокоит?
— Зачем вы мне палец на ноге отрезали!
— Зачем? — посмотрел врач. — В истории болезни на левой начиналась гангрена.
— Не было там никакой гангрены. Перелом, — возразил Леонид.
— Вы медик? И вы фотографировали, чтобы доказать? — возмутился врач. — А кто вам ампутировал?
— Хрен его знает, молодой какой-то.
— Ясно, — сказал врач и ушёл. Пришёл через десять минут.
— В общем, всё было сделано верно, — поведал он.
— А как можно вообще отрезать часть тела без разрешения? — возмущённо спросила Наташа. — Халатная врачеб... Врачебная халатность, то есть. Надо в суд подавать.
— Как? Для спасения человека необходимо... — ответил врач. — Знаете, перефразируя Библию... И если левая твоя нога соблазняет тебя, отсеки её и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твоё было ввержено в геенну… Вроде, так.
— Чушь какая-то, — нахмурясь, сказала Наташа. — И сделать ничего нельзя? — спросила у Андрея.
— Что сделать? — с улыбкой спросил врач. — Палец не пришьёшь уже.
— Я имела в виду правду... Да, с вами судиться бесполезно, — сказала Наташа. — У вас, врачей круговая порука. Только деньги потратим... Потратишь.
Врач ушёл.
— Нет, это явно судиться. Инвалидность же, — сказал Леонид как-бы сам себе, и добавил: — Не хочу. Мне уже всё равно. В этой жизни ничего не надо... Раз случилось, значит, судьба... А ты, — кивнул Наташе, — шла бы отсюда. И яблоки забери.
— Если интересно, — сказала Наташа. — Марина научилась читать, в школу пойдёт. Егор работу ищет.
— Мне не интересно, — отрезал Леонид. — Прощай. И, да. Почему ты не подала на развод?
— Подавай, если тебе надо.
— Тебе не надо? На алименты подала и довольна?
— Довольна! — ответила Наташа, встала и пошла. В дверях повернулась. Леонид увидел на её глазах слёзы.
— Наташ, погоди, вместе выйдем одним хлопом, — предложил Андрей.
— Я подожду внизу, — ответила Наташа.
И ушла.
— Пришла! Я её звал, Андрюх? — возмущённо сказал Леонид. — Ты где её встретил?
— Я же сказал, около больницы... Слушай, я ничего не принёс, не знаю что тебе.
— Да, ладно... Она, может, не ко мне шла?
— Да, к тебе, сказала же... Это... Как Оксана?
— Нормально, живём.
— Ну, молодцы... Молодцы... — задумался Андрей. — В общем, поправляйся, давай, — пожал руку Леониду.
— Спасибо, друг, — ответил Леонид. — А ты на Украину к матери собирался, вроде.
— Ну, да. Всё никак не доеду. Дела... С матерью тут спорил по телефону... Она вся у меня патриотка незалежной, за Иловайск сильно переживает. Там бои страшные идут. — почему-то улыбнулся Андрей.
— Я не интересуюсь, — ответил Леонид.
— Понятно... — сказал Андрей. — Там ведь тоже, как у нас пропагандистская машина работает, только в другую сторону.
— В какую?
— В сторону отрыва от России... Украинизация... Ну, пока, — попрощался Андрей. — Созвонимся, увидимся.
— Давай, — махнул рукой Леонид.
Андрей вышел из больницы. На крыльце стояла Наташа.
— Ну, пока, Андрюш? — сказала она, улыбнувшись.
— Ага, пока, Наташ. Собаки голодные, наверно кота уже съели.
— Или кот собак?
— Или так. Кто остался, надо его покормить, — весело сказал Андрей.
Они быстро поцеловались.
Наташа решила пойти навести свою мать.
— Как дела? — спросила она, когда зашла в родительскую квартиру хрущёвку со старыми коврами на стенах.
Пожилая женщина в цветном халате и валенках сидела в кресле и смотрела телевизор, какое-то ток-шоу. На руках у неё была подросшая кошка, которую зимой подобрал на улице Леонид.
— У меня-то хорошо, — сказала мать, не отвлекаясь от телевизора. — А у тебя?
Наташа ничего не ответила, кивнула на валенки:
— Мёрзнешь?
Мать промолчала.
— Зомбоящик, — сказала Наташа о телевизоре. — Это же пропаганда, мама. Насмотришься, потом голосуешь, за того, за кого не надо.
— Кого надо, — ответила мать и впервые посмотрела на Наташу.
— Ну-ну, — сказала дочь. — Лето, а у тебя холодней, чем на улице. Всё занавешено. — подошла к окну, сдвинула шторы. — Вот солнце.
Мать прищурила глаза от солнечного света.
— Тебе-то что? — огрызнулась она. — У себя раззанавешивай.
Наташа села в другое кресло, взяла у матери кошку.
— Мама, ну что ты, в самом деле... Киса, киса, — погладила кошку.
— На себя смотри, а не на меня! На свою жизнь. А то, от мужа бегать к матери, так спаси, дай пожить. А как я телевизор смотрю, так стала плохой.
— Боже мой! — выдохнула Наташа, за голову схватилась. Кошка прыгнула на пол. — Какая плохая? Разве я сказала это? Я просто...
— Просто! — зло сказала мать. — У тебя всё просто. Где Марина?
— Дома с Егором.
— А где...
— Кто? Леонид?
— Да.
— В больнице. Медведь... То есть, капкан... В общем палец на ноге отрезали.
Мать нахмурилась.
— Так ему и надо, — сказала и снова в телевизор уставилась.
— Давление мерила? — спросила Наташа.
— И чего думаете? — задала вопрос мать.
— Чего... Ничего. Он живёт с другой.
— И кто виноват?
— Кто?
— Он виноват? — спросила мать. — Оба вы виноваты.
— Мама, я уже слышала это. Хватит, — Наташа встала, заходила по комнате. — Мне уйти?
— Как хочешь, — отрезала мать.
— Разговор у нас не клеится, — сказала Наташа.
Она прошла на кухню, кошка последовала за ней, мяукая и подняв хвост.
— На улицу просится! — крикнула пожилая женщина. — К женихам… В отличие от тебя.
— Выпусти, — предложила Наташа.
— Ага, чтобы котята были? Ну их...
— Тогда капли надо ей, я куплю. Антисекс, что ли...
— Себе купи!
— Мне?! Мне и так ничего не надо.
— Вот не надо, Леонид и ушёл! — крикнула мать.
Наташа помотала головой.
— Всё ты знаешь, — тихо сказала.
— Знаю! Я жизнь прожила!
— Услышала, — прошептала Наташа.
Она открыла холодильник.
— У тебя тут пусто почти. Я сейчас в магазин сбегаю, куплю поесть! — крикнула.
— Не надо мне ничего, — ответила мать.
Наташа оделась и пошла в ближайший супермаркет. Когда купив продукты, она пришла к матери, та храпела в кресле с кошкой на руках. Женщина тихо прошла на кухню, положила продукты в холодильник. По телевизору бегущей строкой передавали новости: «На границе России и Украины был сбит Boeing 777. На борту самолета находились 283 пассажира и 15 членов экипажа — все они погибли. Рейс, который принадлежит «Малайзийским авиалиниям», следовал по маршруту Амстердам — Куала-Лумпур.»
Наташа выключила телевизор и собралась уходить, открыв входную дверь.
— Кто просил? — услышала голос родительницы.
Наташа не стала ничего говорить и вышла из квартиры.
Андрей Лисенко пришёл к себе домой, насыпал коту корм в чашку и выпустил собак на улицу. Они сами, к неудовольствию соседей творили свои дела во дворе, и прибегали назад.
Андрей позвонил своей матери по мобильному телефону:
— Маменька, здравствуй, как у тебя дела? Как давление?
— Спасибо, сыночка, ничего, — ответила мать. — С утра мерила. Сто семьдесят на сто двадцать.
— Повышенное, ты лекарства принимаешь?
— Ой, да принимаю, только опять они подорожали.
— Подорожали?
— Да, всё дорожает... — грустно ответила мать.
— Это Майдан виноват.
— Это Янукович виноват с Путиным вашим! — прокричала мать.
— Мама, ты не волнуйся...
— Как не волноваться? Коммуналка повысилась. Газ дорогой. Пенсия тысяча гривен. После аптеки и коммуналки на житьё двести гривен на месяц остаётся... Это из-за вашей России нам одни неприятности.
— Ну, что ты так... А какие у вас цены, мама?
— Цены? В магазине? Хлеб четыре гривны, молоко восемь гривен, картошка семь гривен.
— Ну, я же тебе денежку перевожу каждый месяц. Последний раз в июле получила?
— Получила. Спасибо, сыночка, что маму не забываешь... Но когда ж ты сам приедешь?
— Ну... работа, мама. Вот скоро уже приеду. В конце лета или в сентябре.
— Ты мать забыл совсем. Обещался приехать когда ещё? Вот умру, и с тобой даже не попрощаюсь, — заплакала в трубку мать.
— Мама, не плач, я приеду. Вот-вот. На днях.
— Всё! Всё! — прокричала мать и отбила вызов.
Андрей положил телефон на стол.
— Надо ехать. Собак куда с котом девать? — подумал вслух.
Он постучал в квартиру к Жене. Открыла женина мать.
— Здрасьте, а Женя дома?
— Женя дома, а тебе по что?
Вышел Женя в трико и майке с книгой в руке.
— О, здорово, Андрей, заходи? — предложил.
— Привет, Жень. Нет, ты ко мне зайди, поговорить надо.
— Окей, пошли.
Они зашли в квартиру Андрея. Сели на кухне.
— Что читаешь? — спросил Андрей.
— А... Пелевин, — улыбнулся Женя.
— Молодец, — похвалил Андрей. — Мне из современных больше Сорокин нравится, предложил: — Выпьешь чего?
— Не… — отказался Женя.
— А как у тебя дела?
— Да, нормально, — улыбнулся Женя. — На работу устраиваюсь.
— Куда?
— Пока секрет, — сказал Женя.
— А, ну да, не говори гоп, то есть.
— Ага, пока не перепрыгнешь, — продолжил Женя.
Андрей налил себе рюмку коньяка, выпил.
— Слушай, Жень... — начал он. — У меня мать в Украине.
— На Украине.
— Ну, может быть... Старая совсем. Одна.
— А где?
— В Галиции.
— У, там, я смотрел по телеку, жуть творится.
— Да?
— Да. Антироссийские настроения, — сказал Женя. — Прыгают, поют: «Кто не скачет, тот москаль». Факельные шествия, как в Германии при Гитлере.
— Да?
— Там герои Бандера с Шухевичем.
— Да? Ну, и ладно, — Андрей выпил ещё рюмку. — Я там родился, родина.
— Посмотрим, — сказал Женя. — С тех пор много воды утекло... Жалко, что у тебя там мать осталась.
— Так получилось, — ответил Андрей. — Мне надо съездить к ней. Возможно, сюда её привезти. Не знаю, пока... С бывшей я не общаюсь... А за квартирой посмотреть нужно. Ну, и за собаками. Кот вот ещё...
Женя подумал немного.
— Ну, погляжу, когда не на работе... — согласился он. — А ты надолго?
— Не знаю, Жень. Как получится, — ответил Андрей. — Деньги за ЖКХ буду переводить, на гавриков этих…
— А где они, животные?
— Кот спит где-то. Собаки гуляют.
— Я тут собак твоих видел возле мусорных бачков, — сказал Женя. — Лазили, искали...
— Да, пускай... — улыбнулся Андрей.
В дверь Лисенко сильно постучали. Он открыл. В подъезде стояла мать Жени с кастрюлей на голове и половником в руке.
— Где Женя? — сердито спросила она.
Женя, услышав, вышел.
— Мама, иди домой, я сейчас приду, — попросил он.
Мать стукнула половником дверь и ушла.
— Ну, ладно, Андрей. В общем, скажешь, когда, чего... — попрощался Женя, пожал руку соседу и хотел открыть дверь в свою квартиру. Дверь была заперта.
— Оп! — сказал он. — Мама закрылась. А ключа у меня нет.
Женя позвонил. Мать дверь не открыла, но постучала по ней половником. Потом было слышно, как она колотила по мебели, по стенам.
— Мама! Открой! — крикнул Женя. — Мама!
Женщина начала что-то кричать и сильнее грохать в квартире.
— Ломать? — предположил Андрей.
— Может, через балкон? — предложил Женя.
— Ты полезешь? — спросил Андрей.
Женя пожал плечами.
— Я залезу, — сказал Андрей.
У Жени был смежный балкон. Между ними была перегородка. Андрей вылез наружу, начал двигаться к соседям. Но одна нога сорвалась. Андрей повис на руках.
Стоявший на балконе Женя вскрикнул:
— А! Держись!
— Андрей удержался. Подтянулся, снова встал ногами.
— Плохо, что не зима. В сугроб, как Надя, падать лучше, — весело сказал.
— Да, — согласился Женя.
Андрей пролез на балкон Жени. Стеклянная дверь была заперта. Окна заперты. Он всмотрелся в квартиру, постучал несколько раз, позвал женину мать.
— Закрыто! — крикнул.
— Блин, не знай чего лучше, дверь ломать или окна бить, — посетовал Женя. — Двойные. Жалко.
— Бить? — спросил Андрей.
— Жалко! — повторил Женя.
— Чего делать тогда?
— Может, дверь тогда, — предложил Женя.
Андрей полез назад в свою квартиру. На этот раз успешно.
— Так, а зачем нам вскрывать? Сейчас, — подумал он вслух и пошёл за инструментами.
Женя стучал, звал мать. Та не отзывалась.
Андрей с помощью дрели просверлил замочную скважину и повернул в ней отвёрткой. Дверь открылась.
Мужчины вошли в квартиру с запахом несвежей рыбы, прошли в комнату и увидели лежащую на полу мать Жени.
— Мама! — подбежал Женя, приподнял её, подтащил к дивану. Она не реагировала.
— Андрей присел, пощупал пульс на сонной артерии.
— Жень... Жень... Нет пульса... Вызывай скорую...
В этот вечер Щипков читал новости в интернете, наткнулся на интервью Захара Прилепина РИА Новости:
«Никаких «общечеловеческих ценностей» нет: в случае Украины-2014 это было доказано, как дважды два... Это важно понять, потому что люди с украинскими ценностями периодически выдают их за общечеловеческие, противопоставляя им русские — как бы античеловечные. Что, естественно, является подменой...»
Позвонила Надежда. Она не знала, что Леонид в больнице и ему сделали операцию.
— Здравствуй, Лёнь.
— Это кто? — не узнал Леонид.
— Надя, одноклассница, — представилась Надежда. — Как дела? Чем занимаешься? Слышала, развёлся?
— О! Привет, Надь, как бы не сглазить, пока креплюсь... Занимаюсь... Да, ничем, лежу-полёживаю целыми днями... Официально не развёлся, но собираюсь.
— Нельзя лежать, когда на наших глазах история творится, Лёнь.
— Ну-у... — протянул Леонид. — Не всем же её вершить. Мне, маленькому человечку не под силу. Пусть уж другие... А, кстати, у меня нет твоего номера... Как сама жива-здорова?
— Нормально, — ответила Надежда. — Я вот чего звоню-то... Ищу, с кем в Крым съездить. Одной не охота. Ты как?
— В Крым? Не думал... Не знаю пока... А кафе твоё «Роща...»
— Да. «Берёзовая». Кафе никуда не денется. На управляющем.
— Понятно. А как туда сейчас ездят? Через Украину?
— Через Керченский пролив на пароме, — пояснила Надежда.
— Да? Слушай, я вот чего думаю, надолго ли это? — предположил Щипков. — Вернётся Крым назад в Украину или отберут. Тогда что? Тех, кто туда ездил, возьмут на карандаш. И санкции. И ни тебя, ни детей не пустят в Европу. Опасно в Крым-то плавать сейчас. Ты не задумывалась?
— Крым наш, Лёнь, навсегда. И нечего выдумывать.
— Ну, как знаешь. Я чего-то стремаюсь. Извини, уж.
— Да ничего, Лёнь. Понимаю. Пока?
— Пока, Надь, — попрощался Леонид и посмотрел на телефон и подождал, когда Надежда сама выключит вызов. Но она не отключала.
— Надь, пока?
Она молчала.
— Я, может, как-нибудь позвоню? Может, надумаешь чего, — робко сказала Надежда.
— Ну, звони, конечно. А, как с Крыма приедешь, особенно. Интересно же, чего там сейчас. Цены какие, много ли туристов.
— Хорошо, — согласилась Надежда и отбила вызов.
Леонид продолжил чтение интервью русского писателя:
« —  Вы за ввод российских войск на Украину, чтобы помочь Новороссии, или против?
— Я за многовекторное разрешение ситуации. Российская власть должна себя в первую очередь убедить в том, что она не оставит эти области. Как только окончательное решение будет принято, все финансовые, разведовательные, дипломатические и прочие службы начнут работать на эту цель, и тогда все может получиться.
До сих пор власти сами не знали, хотят ли они этого. «Ну-у, может быть... если само упадет в руки... а так — многие риски, надо еще все просчитать…» Примут решение — и найдутся механизмы все осуществить. Даже без ввода войск. Но готовность ввода тоже должна быть стопроцентная. Эту готовность все сразу почувствуют.
Если Россию уже изобразили в качестве маньяка — ну так что теперь делать? Надо взять эту мотыгу или что там, грабли, подойти к самой кромке Европы и сказать: «Ну да, я маньяк. Еще вопросы есть?»
Россия должна быть плохой ровно настолько, насколько ее такой изображают. Нельзя обманывать цивилизованных людей в их ожиданиях.»
Щипков положил смартфон на тумбочку, выключил светильник и закрыл глаза. Он долго не мог заснуть, размышляя над современной политикой, над тем, какой непростой и в то же время просто объясняемый с точки зрения заговора против России, наш мир.


Глава 13

В последний месяц лета Надежда плыла на пароме в Крым. Она была на палубе в длинной ветровке с капюшоном. Рядом, съёжившись от холода стоял молодой человек в комбинезоне оливкового цвета. Парень рассказывал, что он из Крыма и ему всё равно, украинская эта земля или российская, ведь он и по убеждениям коммунист.
— В партии состоишь? — поинтересовалась Надежда.
— Нет такой партии, — ответил молодой человек. — Те, кто называют себя таковыми, ими не являются, фейки. Им государство платит зарплаты. Это ручная оппозиция. Настоящие коммунисты закончились давно.
— Нужна новая партия? — спросила Надежда.
— Марксистская! — крикнул молодой человек громко на радость заголосившим чайкам. — Только настоящий марксизм во веки веков будет светить рабочему классу.
— И снова революция, красный террор, светлое будущее?
— Конечно, но не сразу. Посколько человек по природе зол и циничен, пока он не будет соответствовать кодексу строителя коммунизма, всё в истории станет ходить по кругу. Может, веками... Хотите стих? Обращение к олигарху. — И запричитал:

— Ты лежишь на своей яхте,
     Загораешь на тахте.
     Ну а кто-то уголь в шахте
     Добывает в темноте.
     И тому совсем до фени,
    И не жалко, не на грош.
    Что по водной ойкумене
    Ты под солнышком плывёшь.
    Так ты думаешь, наверно.
    Ведь и зависть тоже грех.
    Омерзительно и скверно  
    Ревновать чужой успех.
    Но шахтёр и в ус не дует,
    Добывает уголёк.
    Вспоминает Маркса всуе,
    Им подкован, как конёк.
    Он про классы знает много,
    Капитал, капитализм.
    Знает точно путь-дорогу
    В равный всем социализм.
    Путь один, под красным флагом
    Революция одна.
    И лежит не на бумаге,
    А в реальности она.
    И шахтёр долбит породу,
    И он верит наперёд,
    Не проследует и года,
    Как на яхте поплывёт.
    Ну а ты, шахтёр же знает,
    Год от году будешь здесь.
    Доставать так, не вставая
    Ископаемую смесь.
    Как изгнали нас из рая
    На земную эту твердь.
    Так и будет вот такая
    В мире падшем круговерть.

— Какое-то колесо сансары, — прокомментировала Надежда.
— Можно и так. Революции сменяют контрреволюции и так по кругу.
— А как же разорвать его? — поинтересовалась Надежда.
— Пока никак. У человечества, в частности в России болезнь — пофигизм. Общество аполитично. На выборы и майданы всякие не ходит. Разве что, в соцсетях ругается на реформы. Но это уже опасно... Экстремизм…
— Как в советские времена на кухне. Домашние тихие протесты…
— А! Вы же женщина, — покосился парень.
— Ну, — улыбнулась Надежда. — В каком-то роде.
— Значит вам не чужды идеи троцкизма. Феминизм, отрицание семьи, как женского рабства.
— Да? — удивилась Надежда.
— Вы же знаете, что бытие определяет сознание. Нет семьи, как ячейки, нет и желания её. Лев Давыдович благодаря своему эдипову комплексу положил началу строительства коммун, где была свободная любовь. Дети от этой любви воспитывались вместе.
— Свобода это хорошо, — сказала Надежда, посмотрев вдаль на горизонт.
— Это цель человечества! — сказал молодой человек и прочитал из Пушкина: — Оковы тяжкие падут, темницы рухнут… Помните?
— А что же миллионы женщин хотят замуж невтерпёж? — хитро поинтересовалась Надежда.
Человек постукал пальцем себе по лбу.
— Глупости древнего мира. Клише, — ответил. — Разве феминизм вам не интересен?
Надежда покачала головой.
— Нет, — сказала. — Всё-таки семья важнее, чем эти гормонально-психиатрические сдвиги.
— Рабство?
— Любовь, — сказала Надежда. — Но, иногда её не бывает. Или она уходит. И где её искать...  — и почему-то подумала о Леониде...
Щипков пролежал в больнице две недели. За это время Оксана дежурно звонила несколько раз. Леонида выписали и он пришёл жить к Оксане.
Как-то Оксана заговорила о Гургене.
— Гурген почему-то не отвечает, — как пожаловалась Оксана.
— Зачем он тебе? — нахмурился Леонид.
— Он же фрукты возит. По дешёвке бы купили у него. Нет, правда, последний раз ответил как-то. Сказал, что проблемы с бизнесом. Мол, фуру украли на дороге разбойники какие-то. Вот решит дела, типа, позвонит. И всё. Но кто-то мне сказал, что там алкоголь, что ли везли… Остановили какие-то мэны, водилу избили, машину с товаром забрали.
— Ты откуда знаешь? Кто сказал?
Оксана пожала плечами.
— Да, не помню уже. Подруг много.
— Не нравится мне он, — сказал Леонид.
— Потому, что нерусский?
— Возможно. Историческая память. С этими воевали, с теми... Вот почему нас хохлы не любят? Москаляку на галяку! Почему поляки, например, тоже... Наверно, потому, что мы им свободы не давали, притесняли, — пояснил Леонид.
— В смысле при царе?
— И при царе, и при... А в Прагу танки посылали... Берлин разделили.
Оксана поморщилась.
— Лёнь, мне политика не интересна. Я не понимаю ничего в ней.
— Ну, и ладно... А, например, народы Кавказа мы вытащили из средневековья.
— Мы?
— Советская власть.
— Ты же её не любишь, Лёнь.
— Не люблю. Но, начал задумываться в больнице, читал много. Переосмысливал... Раньше я мыслил... Как тебе сказать... Индивидуалистично.
— Как?
— Эгоистично, обывательски, что ли. Мне было не то, что пофиг на проблемы страны, какая власть... Я голову не хотел этим забивать... Собственно, мне и сейчас до фени то, что происходит вокруг. Я живу так, как хочу. Но, больше стал понимать.
— И?.. — поинтересовалась Оксана.
— Есть двойные стандарты Запада по отношению к России, потому как их цель развязать у нас хаос. Демонизация власти, царской, советской, теперешней. Это происходит веками. Нас, вернее, нашу огромную территорию хотят схавать. Понимаешь? Для этих «партнёров» несправедливо, что на одной шестой части суши с богатыми недрами живут всего полтораста миллиона населения. Вот и строят вокруг эти ПРО, базы НАТО. Вынуждают нас тратиться на гонку вооружений. Знаешь, Оксан, есть только два пути у России. Либо вооружаться и защищать территорию, либо делать граждан богатыми. Вместе никак. Денег не хватит. Потому мы такие бедные, по сравнению с той же Европой.
— Враньё! — крикнула с кухни, услышав, Зоя Игоревна. — Это система с олигархами, да чиновниками не даёт развиваться стране. Где новые заводы? Рабочие места? Продаём нефть с газом за зелёные фантики, которые уводят или в офшоры или в американскую экономику.
— Мама! Ты же без ума от Путина? — крикнула Оксана.
— Он один и работает за всех. А ему палки в колёса вставляют, — ответила Зоя Игоревна.
— Мама! Ты как всегда всё знаешь, — сказала Оксана.
— Узнаешь, когда сама работать будешь... — ответила Зоя Игоревна.
— А ты разве не работаешь? — удивился Леонид.
— Как же я не работаю! — возмутилась Оксана. — Свободным графиком. Маникюр, сказала же...
— У Гургена? — прищурился Леонид.
— У Гургена! — переговорила Оксана. А тебе, значит, ни Гурген, ни Пурген какой не нравится? — снова спросила Оксана.
— А тебе? — переспросил Леонид…
В это время Гурген зашёл в свой офис. Там сидел Савелий Маркович и читал что-то на планшете.
Увидев Гургена, сказал:
— Здравствуй, Гурген. Всё случилось.
— Что у тэбя случилось?
— У нас с тобой. Вот послушай. Россельхознадзор считает необходимым ввести с первого августа четырнадцатого года в качестве экстренной фитосанитарной меры временные ограничения на ввоз в Россию из Польши и ввоз польской через третьи страны, следующих видов растительной продукции: яблоки, груши и айва. Абрикосы, вишня и черешня, персики, нектарины, сливы. Капуста всякая тут и овощи прочие свежие и охлаждённые. Кроме грибов, — прочитал Савелий Маркович и поковырял мизинцем в носу. Чихнул.
— Может, тогда грыбы будэм возить? — предложил Гурген.
— Ага, галлюциногенные. Мухоморы... Ох, Россия. Валить отсюда надо. Бизнес кошмарят. Зажимают кругом... Девяностые возвращаются. Нет, здесь никогда нормальной жизни не будет.
Гурген вскинул руками.
— Ну, что ты, Савэлий, вечно ноешь! В России все проблэмы можно рэшить одним способом — добавить людям зарплаты и пэнсии. Всё! Понял? То есть, сдэлать справэдливое распрэдэление доходов. У дирэктора и начальника снизить зарплату, слэсарю добавить. Повысится покупательная способность, экономика начнёт расти. И пэрэнять опыт, хотя бы саудитов, которые имея природные богатства, нэфть ту же, заботятся о своих гражданах. И дэмография попрёт. Женщин начнут рожать больше. Потому, что жизнь будет стабыльней и настанет увэрэнность в завтрашнем днэ… Я тэбэ, как чэловек говорю, который получил самое лучшее образование в совэтском союзе! — рассмеялся Гурген. — Красный дыплом.
— Единой России?
— Да, любой России.
— У саудитов в королевстве тоже не всё просто, — сказал Савелий Маркович.
— Вэзде есть проблэмы, — согласился Гурген. — Знаэшь, чем Россия отличается, напримэр, от Европы? У них чиновник наёмный работник. Это в голове у него и у налогоплательщиков. А у русских было крэпостное право. Был царь. И даже сэйчас малэнький чиновник в кабинэте воспринимается, как царёк. И он так себя позиционирует. Понял?
Савелий Маркович ещё раз чихнул, высморкался в платок.
— Валить, Гурген! Я разрываю с тобой бизнес и уезжаю. А ты?
— Нэт. У меня тут ещё дела.
— Какие дела, Гурген? Бабы? — хитро прищурился Савелий Маркович и погладил платком шевелюру на затылке.
— Езжай. Дэньги дэлим и, давай, до свидания, Савэлий... А дом? У тебя же дом огромный? В офшор пэрэведёшь?
— Продам.
— Кому? Кому в этом нищем урюпинске продашь? Савэлий! Уедэшь на Гавайи и будэшь плавать там в волнах с Розой своей?
— С Розой... — Савелий задумался, представив эту картину.
— Там тёлки в быкыни, а ты с Розой! — рассмеялся Гурген.
— А почему на Гавайи? Можно...
— В Гэлэнджик! — весело сказал Гурген.
— Да, дом не продашь за цену, — с грустью сказал Савелий Маркович и придумал: — Тебе тогда.
Гурген кашлянул.
— Да, я сам уже думаю уехать. Ты прав. Это я так, шуткую, — сказал серьёзно. — Да, дэла нэ идут, как надо. Выход — гэру продавать.
— Опять ты... Опасно же.
— Афганку можно или колёса какие.
— Ну, надо подумать, — ответил Савелий Маркович.
В это время в офис зашёл Егор Щипков.
— Здрасьте, — поздоровался.
— Привет! Привэт! — поприветствовали, посмотрев на его мускулистое тело, напарники.
— Я... Это... Работу ищу, — сказал Егор.
— Работу, — повторил Гурген и к Савелию Марковичу: — У нас есть работа?
— Работа, — тоже повторил Савелий Маркович. — Надо подумать. Собственно, вы чем хотели заниматься?
— Ну, не знаю, грузчиком, может.
— Машина есть? — спросил Гурген.
— Пока нет. У отца, но она требует ремонта.
— Ясно, — сказал Гурген. — Грузчиком... Вас... Тэбя как зовут?
— Егор.
— Эгор, у нас торговля. Мы ездим в Европу, привозим фрукты и продаём здэсь на рынке.
— Нормально, — улыбнулся Егор.
— Нормально, — повторил Гурген и посмотрел на напарника.
— Едынственно, сейчас бизнес всё хуже и хуже. Санкции. То есть, антисанкции.
— Эмбарго, импортозамещение, — пояснил Савелий Маркович.
— И чё? — спросил Егор.
Гурген показал рукой на кресло.
— Садись, дорогой Эгор.
Егор сел. Гурген сел рядом.
— Такое дело, — начал он. — Есть возможность заработать больше, чем на торговле яблоками.
— Где?
— Егор, ты куришь? — спросил Савелий Маркович.
— Нет.
— И не курил?
— Ну, в детстве баловался малость.
— А... Косяк забывал? — спросил Гурген.
— Косяк? Не... Хотя, до армии попробовал с ребятами разок. А что?
— Нэ хочешь ли ты заняться таким бизнесом, то есть... — начал Гурген.
— Возить анашу, — дополнил Савелий Маркович. — Из Средней Азии.
Егор встал.
— Да вы что? Охренели? — выпалил он. — Чтобы в тюрягу загреметь? Идите вы... Если нет больше ничего, то пока, — встал и пошёл к выходу.
Но в дверях столкнулся с людьми в камуфляже с закрытыми лицами.
— Опа! Маски шоу, — вздрогнув, сказал Егор.
Зашли три человека.
— Все к лицом стене! — приказал один.
Гурген и Савелий Маркович встали. Егор попытался уйти.
— И ты тоже, — кивнул ему человек в камуфляже.
— Вы кто такие? — огрызнулся Егор.
— Узнаешь, — ответил второй и толкнул Егора к остальным. Егор встал к стене. Всех быстро ощупали.
Первый человек сел на кресло.
— Савелий Маркович, это вы? — обратился он.
— Я-я, — дрожа, ответил тот.
— Вы обвиняетесь по статье двести восемьдесят два уголовного кодекса Российской Федерации «Возбуждение ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства».
— Это как так? — спросил Савелий Маркович.
— Преступление против основ конституционного строя и безопасности государства.
— Рэпосты и лайки в соцсэти, — пояснил Гурген. — Говорил тэбэ, Савелий, нэ сиди часами на планшете.
— В тюрьму... что-ли? — спросил Савелий Маркович.
Человек в маске посмотрел на него, видно было, что глаза улыбаются.
— Два года или расстрел, — ответил.
— Прямо здесь? — ещё больше затрясся Савелий Маркович.
— А где же.
— Я больше не буду! — заголосил Савелий Маркович. — Выкину планшет!
Он схватил планшет со стола, бросил на пол и топнул по нему ногой.
— Вот, видите? Видите? А?
— Встаньте к стене, — приказал человек в маске. — Вам придёт повестка, ждите.
Он встал и спросил Егора.
— А ты, молодой, чего здесь делаешь?
— Я? Я на работу пришёл устраиваться, — ответил Егор.
— Устроился?
— Нет.
— Служил?
— Да.
— Как звать?
— Егор... Щипков.
— Приходи в ОМОН, Егор Щипков. Здоровые ребята нужны, — хлопнул по плечу человек в маске, кивнул своим людям и они ушли.
— Что это было, Гурген? — спросил Савелий Маркович, упав в кресло и вытирая платком с лица пот.
— Это маски-шоу, — ответил Гурген.
— Зачем?
— Затэм, чтобы нэ было рэволюций.
Савелий Маркович убрал платок в карман штанов.
— Надо валить отсюда, Гурген. И подальше!
Гурген усмехнулся.
— Ты думаешь, в Амэрике нет такого? — сказал и весело похлопал Савелия Марковича по плечу. — Государство должно сэбя защищать от таких как ты.
— А! — схватился Савелий Маркович за сердце. Потом взял дрожащими руками сигарету, закурил, выпустил дым. — А, может, в Африку? А, Гурген? В Анголу?
— На Мадагаскар! Акуна Матата! —  сказал Гурген и громко засмеялся.
Егор пошёл домой. Настроение было плохое. Думал сходить к друзьям, напиться. Вдруг его окрикнула девушка в чёрном плаще и белом платке с маленьким рюкзачком за спиной. Она двумя руками прижимала к груди несколько журналов.
— Добрый день! — радостно воскликнула девушка. — Не уделите мне несколько секунд? Пожалуйста! — и продолжила мило улыбаться.
Егор остановился и кивнул головой. Девушка ему сразу понравилась.
— Как Вы думаете? Грязь — это хорошо или плохо? — спросила она.
— Плохо, конечно, — не задумываясь, ответил Егор.
— Да, конечно плохо, вот, например, посмотрите, — девушка кивнула на дорогу. — Сколько не убирай, не мети, а всё равно никогда от грязи не избавишься.
Егор задумался.
— Ну, да, — согласился он. — Так будет всегда.
— Верно Вы сказали, — радовалась девушка. — Всегда в этом падшем мире. Но есть место, где чисто!
— Постоянно? — понравилось спорить Егору. — Так не бывает, чтобы абсолютно, разве что в вакууме.
Девушка развернула один из журналов и показала картинку со счастливой семьёй в окружении деревьев и всяких животных.
— Есть такое место. Хотите узнать, где оно?
— Сказки всё это, — отмахнулся Егор и пошагал дальше.
— Ой! — словно испугалась девушка. — Прям чуть-чуть! Вы ведь как раз тот человек, который понимает суть всего происходящего.
— Какой человек? — остановился Егор.
— Много людей, подавляющее большинство живут среди всякой ерунды, им подсовывают вещи совсем браковые.
— Это точно! — усмехнулся Егор. — Все только и делают, что ляпают жалкие подделки под шедевры.
— Вы умнейший человек, можно сказать мудрейший, а это в наше время редкость, — льстила девушка. — Вот, почитайте, узнаете много нового.
Она подошла и сунула в руку Егора журнал.
— Вот мы, — продолжила тараторить девушка, — молодые люди, собираемся и общаемся. Мы очень ценим таких умных и красивых, как вы. Приходите, не пожалеете, у нас интересно и весело.
— А про оружие тоже говорите?
— Конечно! Почитайте наш журнал, там обо всём. Вы очень продвинутый молодой человек. Мы, девушки, таких любим, — сказала девушка, подмигнула и добавила. — А меня Галя зовут.
— Егор, — представился застенчиво Егор. — Ладно, почитаю.
— Всего доброго, Егор, — попрощалась Галя. — Я тебя очень жду!
Вечером Егор открыл красочный глянцевый журнал и прочитал несколько статей о том, какие в мире есть нехорошие вещи: наркомания, пьянство, табакокурение. Егор поморщился и согласился с авторами, потому, что сам не курил, а пиво пил с друзьями за компанию. Но больше всего Егора заинтересовала статья о том, что у некоторых жителей Земли в огромном космосе имеется своя планета, куда они переселятся после окончания своих дней. Тут же была фотография юношей и девушек в чёрных плащах. Егор тут же представил Галю, только без плаща, обнажённой, но с рюкзаком и в платке, стоящую посреди зарослей светящихся растений, будто в камероновском фильме «Аватар». Но не синюю, как тамошние жители, а почему-то розовую.
На каждой странице журнала была печать с приглашением на собрание в клубе, адрес и время. Как раз, на  следующий день было такое собрание. Егор решил сходить.
В большом зале собралось много людей. Егора очень поразила доброжелательная обстановка, что здесь царила. Все ему улыбались, некоторые подходили, приветствовали и похлопывали по плечу. И Галя с каким-то парнем подошли, взяли Егора за руки и усадили между собой. А девушка даже сказала, что уже никуда его теперь «из этого рая» не отпустит.
Собрание началось с того, что один мужчина, «старший брат» вышел на сцену и обратил внимание всех присутствующих на Егора, назвав его братом и поздравив с обретением новой семьи. Особенно понравилось парню сообщение о планете Егора. Ведь оказалось, что и у него, Егора в далёком космосе есть своя планета, куда он непременно, если будет общаться со своими новыми братьями и сёстрами и возрастать духовно, обязательно переселится и где будет всего вдоволь — и еды и красивых девушек. И Егору очень захотелось на эту свою планету вместе с Галей. Потом его пригласили на сцену. Он поначалу стеснялся, но поддерживаемый всеми, рассказал о своей жизни, в которой, как оказалось не всё так хорошо. И что служить в армии — это плохо.
Потом пели красивые песни, хлопали в ладоши, смеялись. Совсем не так, как в унылой российской провинциальной действительности.
На следующий день после собрания Егор не пошёл к друзьям пить пиво, «этим гоям», которые погрязли во всех мыслимых пороках. Они, как сказала Галя, «сплошь все пьяницы, курят траву, слушают дьявольскую музыку». Друг друга ненавидят, только создают вид дружеской обстановки. И завидуют ему, Егору, его накачанному телу. Галя уговорила «старшего брата» специально для Егора провести сразу на следующий день ещё одно собрание и «по блату» с большой скидкой записать Егора на курсы.
И на следующий день парень, взяв все свои деньги, отправился на собрание в свою «организацию», которая поможет ему в этом пасмурном небе обнаружить свою планету. Лучшую, чем эта «падшая Земля», во много раз лучшую.




Глава 14

Лето плавно перелетело с тёплой погодой в сентябрь, назвавшись в народе бабьим летом. У хозяек начались осенние заботы: сбор урожая, заготовки на зиму.
Как-то в начале сентября, утром Зоя Игоревна пошла кормить индоуток и обнаружила одну павшую. На голове у неё были множественные раны.
— Ах, вы, гады! — прикрикнула она на остальных. — Зачем слабого заклевали?
Зоя Игоревна насыпала корм, взяла мёртвую индоутку и пришла в дом.
— Вот гады, а, — возмущённо повторила она Оксане и Леониду. — А я давно замечала, что птицы разбились по группам. Три сильных отдельно и три слабых дальше от них. Что они, место не поделили, может еду? Непонятно. Надо маленьких двоих отсадить, а то и их заклюют.
— А с этим, что? — кивнула Оксана на мёртвую.
— Съедим, она вон ещё тёплая, — предложила Зоя Игоревна. — Жалко, конечно. Расти бы ей.
— Это реальность, мама, — сказала Оксана. — Сильный слабого клюёт. Так и у людей. Если ты упал, затопчут.
— А если успешен, завидуют, — поддержал Леонид.
Зоя Игоревна распотрошила птицу, и положила в морозилку. Сама же, расстроенная пошла гулять. Она записалась в клуб скандинавской ходьбы, в котором в вечернее время несколько пенсионерок с лыжными палками топали по городу. Зоя Игоревна не стала дожидаться вечера, а пошла, как она сказала, нервы успокоить одна и пораньше.
Переходя дорогу вне перекрёстка, думая при этом о своих индоутках, она попала в автомобильную аварию. Водитель «Лады» не увидел выходящую из-за встречной машины женщину и сшиб её. Он успел затормозить, поэтому удар был не сильный. Зоя Игоревна упала на асфальт.
— Живая? — испуганно спросил подбежавший усатый водитель.
— Живая, — просипела женщина и начала вставать. — Ай, — обхватила руку.
Мужчина помог подняться, пожурив при этом:
— Ты куда же прёшься, мать? Видишь, нет пешеходного перехода. А она идёт и не остановится.
— Прости, сынок, дура, — покаялась Зоя Игоревна. — Задумалась про уток своих. Сильные слабых забили. Вот сволочи какие.
— Утки-то утками... А гайцов надо вызывать? — неуверенно спросил.
— Да, не надо, — предложила Зоя Игоревна. — Где палки-то мои?
Водитель поднял их. Одна была погнута. Мужчина её распрямил через колено.
— Ну, поехали до больницы, — предложил.
Зоя Игоревна согласилась. В больнице диагностировали перелом предплечья. Зоя Игоревна позвонила Оксане со своего мобильного телефона. И к вечеру была дома.
— Мама, ну куда тебе всё надо? Возраст! Надо это признать, смириться. А ты, как Найда, несёшься.
— Оксана, Оксана. Ну, да, дурная голова ногам покоя не даёт, — ответила мать. — Ой, знаешь чего узнала? В больнице оптимизация. Мне по секрету одна медсестра сказала, что это. Приходит разнарядка сверху, повысить зарплату на десять процентов. Тут же персонал переводят на низшую категорию с уменьшением оклада на те же десять процентов. Потом повышают на эту десятку и рапортуют, мол, дорогой президент и премьер, задание по уменьшению бедности выполнено. Трали-вали.
— Мама, а то мы не знаем, как везде нас дурят. А в магазинах? Перед скидками повышают цены, а потом, якобы день скидок на эту же цифру... Мама, — погрозила пальцем Оксана, — ты зубы заговариваешь.
В разговор вступил Леонид.
— Зоя Игоревна, не смотря на всё это, не волнуйтесь, заживёт рука и будете, как новая, — успокоил он.
— Знаешь, Леонид, закон сохранения болезни? — поведала Зоя Игоревна.
— Какой болезни? — спросила Оксана.
— Всякой. Они никуда не уходят, а перетекают из одной формы в другую. Головная боль, кашель, насморк, температура. Всё по кругу. А тут ещё перелом.
— Мама, у тебя одна болезнь, называется старость. Она не ходит по кругу, а стоит на одном месте.
— Да, старость, — вздохнула Зоя Игоревна. — Вот рука-то заживёт когда ещё, а кто будет птиц кормить?.. Ну, ладно, я одной рукой смогу. А картошку выкапывать? Вон плети уже посохли.
— Эта картошка! — возмутилась Оксана. — Как будто нет ничего важней в жизни. Весной сажай, жуков каждый день собирай, окучивай, осенью выкапывай...
— Помните анекдот про китайца, который посадил картошку, а на следующий день выкопал? Его спрашивают, почему так? Очень кушать хочется, — рассказал Леонид и засмеялся.
Оксана и Зоя Игоревна даже не улыбнулись.
— Я каждый год твержу, ну посадите вы грядку, поесть свежей, нет, они весь огород засаживают — продолжила Оксана. — Навоз дорогой, а без него в нашем песке ничего не растёт… И здоровья нет. А они с отцом каждый год фигачат до потери сознания.
— В советское время... — начала что-то говорить Зоя Игоревна.
— Сейчас не советское время, мама. Дешевле сходит в супермаркет и купить. Причём и летом, и зимой. Круглый год.
— Ну, посадили вот с Мишей. Что же теперь ей сгнить в земле? — посетовала Зоя Игоревна. — Всё равно нужно выкапывать. Хочешь, не хочешь.
— Мне нельзя. Я вся беременная, — напомнила Оксана. — Хоть и временно.
— Ну, правильно, — сказал Леонид. — Не пропадать же картошке. Ты на сносях. У мамы рука. Я без пальца.
Леонид похромал взад-вперёд по комнате.
— Может, позовём кого, — предложил.
— Да, вот Мишенька сам один всю картошку... — сказала Зоя Андреевна, намекая на Леонида.
— Мне деревянный палец приколотить? — отреагировал Леонид.
Оксана звонко засмеялась.
— Только в другое место! — сказала весело.
— Мишенька мой… — снова начала Зоя Игоревна причитать.
— Мишенька... Мама! Мы другое поколение, больное и слабое. Позовём подмогу, — предложила Оксана.
— Женьку! — придумал Леонид. — Ему делать нечего. Не работает. У меня и телефон его есть. На дне рождении по пьяни записал зачем-то, сейчас наберу... Жень, привет! — позвонил.
— Это кто? — спросил Женя.
— Лёня, Щипков.
— А! — обрадовался Женя. — Спасибо, что позвонил.
— Как сам?
— Ни чё так, маму схоронил недавно.
Леонид трубку рукой закрыл, прошептал Оксане: мать умерла.
И Жене:
— Ай-яй! Соболезную.
— Ла-адно, — протянул Женя.
— Слушай-ка! А ты приходи к нам, к Оксане. Давно не виделись. И... Знаешь, у нас картошки уродилась тьма. Абсолютно бесплатно отдадим.
— Окей, — сразу согласился Женя.
— Только её выкопать надо. Но она легко вынимается. И привезти помогу. На такси.
— Окей, сейчас?
— Да, хоть сейчас. Адрес Оксана скажет.
— Сейчас не могу, дело одно. Завтра, если, — пояснил Женя.
Леонид передал телефон Оксане, а сам пошёл к холодильнику за пивом.
Дело, о котором сказал Женя было на свинокомплексе, находящемся в пригороде. Он оттуда и разговаривал по телефону. Женя кормил животных, убирал их помещения. Работал Женя недавно и это был его первый день, когда нужно было зарезать свинью.
— Хороший забойщик убивает с первого раза, ну, в крайнем случае со второго. Почему? Чтобы гормон страха не успел прыснуться в кровь и испортить мясо, — учил его наставник, немолодой уже работник Марат Александрович. Одетые в халаты, перчатки, сапоги, они стояли с Женей возле загона, где бегала и хрюкала огромная свинья.
— Эти твари умнее собак и кошек, может, даже нас с тобой. Ты не думай, — учил Марат Александрович. — Видишь, как она суетится? Предчувствует смерть. Не то, что коровы. Этим пофигу, наставь ножик к горлу, и глазом не моргнут. А эти, нет. У них генотип близок с человеческим. Можно сказать, мы родственники.
Женя вопросительно посмотрел на наставника.
— Да, — продолжил Марат Александрович. — Инсулин для больных диабетом думаешь откуда получают? Из свиней. У нас белки схожие.
— А кто от кого произошёл тогда? Мы от них или они от нас? — весело пошутил Женя. — Вроде, принято, что мы от обезьян? И геном близок с шимпанзе.
— Много знаешь, больно, — обидчиво ответил наставник. — Никакие не шимпанзе. А свиньи наши...
— Предки.
— Иди ты. Вот посмотришь, будешь убивать, как она себя поведёт. Как человек. Она слышит нас и всё поняла, что ей капец. Видишь, обоср... Эт, куда? — крикнул на свинью Марат Александрович, которая пыталась выпрыгнуть из загона. — Ну, сможешь?
— Посмотрим, — ответил Женя.
Сердце Жени заколотилось. Они смотрели со свиньёй друг другу в глаза.
— И правда, человеческие глаза, — сказал Женя. — Аж, жуть.
Но жалости к животному он не испытывал. Просто было страшен сам факт убийства.
Женя с наставником минут пять бегали за животным по загону, пытаясь схватить. За это время они несколько раз упали, вымазались в навозе. Наконец, зажав свинью в углу, обмотали верёвками ноги и привязали к шесту. Женя почувствовал, что страх пропал.
— На, — отдал Марат Александрович Жене армейский штык. — Мой родимый. Сколько я им хрюшек поколол за тридцать лет и не сосчитать.
Женя взял в немного трясущуюся руку штык. Свинья, увидя его, начала визжать и вырываться.
— Ну, чего ждёшь? Коли! — приказал наставник, а сам сел на животное.
Женя занёс руку над свиньёй и вонзил в неё штык.
Свинья подпрыгнула. Женя ещё раз ударил.
— Попал, что ли? Кровь есть? — крикнул Марат Александрович.
— Есть, — спокойно ответил Женя. И воткнул  штык в свинью третий раз.
— Хватит, — крикнул Марат Александрович.
— Убивать так просто, — радостно сказал Женя.
— Чего тут сложного, — сказал наставник. — Думаешь людей на войне сложно? Может, первый раз. А потом, как в тире по оловянным солдатикам.
Свинья протяжно застонала и затихла. Марат Александрович слез с неё.
— Теперь давай на доску её. Засмолить надо и кровь спустить.
Тушу перевезли в другое место, где её засмолили и начали разделывать.
— Смотри. Осторожно отделяю требуху, а то содержимое попадёт на мясо, — учил наставник...
— Ух, мясо прыгает! — удивился Женя, не удержав в руках отрезанный кусок.
 — Это мышцы ещё сокращаются, — пояснил Марат Александрович, добавил: — Как в морге, да, Жень? Ой, сейчас вспомню. Не знаю, кто написал, вот:

— Он не бел, и он не чёрен,
     Он не голубь и не ворон.
     В нём ни ангел и ни бес.
     Где душа, дремучий лес.
     В нём ни холода, ни жара,
     Нет ни песи, ни загара.
     Ни одетый, не нагой.
     Он не слышит, не глухой.
     Ни блажной, и не блаженный,
     Ни смиренный, ни надменный.
     Он не рван, не лыком шит,
     Он не грешен, не грешит.
     Он не плачет, ни хохочет,
     И не врёт и не пророчет.
     В нём обиды нет, отмщенья,
     Нет и милости, прощенья.         
     Он не скромен, не кичится,
     Не бухает, не постится.
     Ни здоров, ни инвалид.
     Он сейчас в гробу лежит...
     Эти все открытия —
     Заключение вскрытия.

— Здорово! — понравились Жене стихи. — А есть душа у животных?
Марат Александрович пожал плечами.
На следующий день Женя пришёл к Оксане и принёс килограмм свинины. Все заметили, что парень стал другим, взгляд стал более открытым, светлым, что-ли. Не прятал, как на дне рождения глаза. Улыбаться стал больше.
— Здравствуйте, — сказал Женя, пожал руку Леониду Оксане и поцеловал больную руку Зое Игоревне.
— Ты как аристократ прямо, — усмехнулся Леонид.
— Посмотрим, — ответил он смущённо. — Вообще, всё это фигня.
— Как посмотрим? — спросил Леонид.
— Как фигня? — спросила Оксана.
— Аристократы, демократы, и так далее. Это пыль. Вот была она в прошлые века, стёрли и нет её. Сейчас другая пыль. И она улетит. В мире меняются только декорации, настоящее остаётся.
— А что настоящее? — спросила Леонид.
— Человек, голый человек. Вот разденьте всех, погоны снимите. И все сразу станут равны. Ни богатых, ни бедных, ни коммунистов, ни демократов. Только люди с их глупостями в башке.
— Глупость вечна, — сказала Оксана.
Женя кивнул головой, согласившись.
— Человек меняет привычки, политические убеждения, а природа его испокон веков та же. Поколения умирают, приходят новые им на смену, а по сути те же люди с теми же страстями, грехами, если желаете. Поэтому...
— Поэтому? — перебила Оксана.
— Не нужно тратить своё время на всякую чушь. За кого голосовать на выборах, кого победить на войне. Жизнь слишком коротка, чтобы её тратить на пыль.
— То есть, ты на выборы не ходишь? — поинтересовалась Зоя Игоревна.
Женя покачал головой.
— И на войну не пойдёшь? — спросил Леонид.
— На войну? Не пойду. А убить могу, — ответил Женя. — Свинью вчера зарезал.
— Молодец. Респект и уважуха, — сказал Леонид.
— За то, что убить могу?
— За то, что на войну не пойдёшь. Я тоже, можно сказать, пацифист, — пояснил Леонид.
— А если враг залезет тебе в квартиру? — допытывала Оксана Женю.
Женя пожал плечами.
— Посмотрим. Значит, так надо. Залезет он или нет, ничего не изменится. Хоть так, хоть эдак, все здесь присутствующие будут лежать на два метра под землёй. И при любом раскладе планета не прекратит вращаться вокруг солнца.
— На четыре миллиарда лет, — уточнил Леонид.
— Да, — подтвердил Женя. — Нас не было здесь четыре миллиарда лет, ничего. Впрыснули нас на несколько десятков лет, чтобы подурачиться, шампанского попить, сделать себе подобных таких же дураков, и всё. И дальше четыре миллиарда лет нас не будет. Зачем тратить время?
— А чем ты занимаешься, раз не тратишь время? — спросила Оксана.
— Наслаждаюсь созерцанием окружающего мира. Ни на что не влияю, никого не ругаю, не осуждаю. Только убиваю.
— Киллер? — удивился Андрей.
— Забойщик свиней,  — ответил, улыбнувшись, Женя. — А, что? Смерти нет, вы разве не знали об этом? Смерть это переход в другой мир. Тем более, насильственная.
Все немного помолчали, переглянулись.
Женя подошёл ближе к Оксане.
— Вы…  — сказал он ей. — Я не знал вашего отца. Можно на ты, Оксана?
Оксана кивнула.
— А вот мне кажется, что он живой. Да! Когда о человеке помнят, даже не говорят, просто вспоминает о нём хоть один, то он не умер, не ушёл из этого мира. Конечно, сколько людей переварила планета, миллиарды. Сколько плача, горя, печали было. Океан. Их нет, и те, кто горевал и помнил о них, тоже нет. Но пока память жива... Я с матерью жил. Она не ладила со старшим братом, потому, что он выпивал, буянил. Когда он умер, с ней случился... с головой непорядок. Она стала забываться. Мнительна, раздражительна. И мне тяжело было с ней… Но вот я, уже после дня рождения твоего, Оксана, полез менять лампочку, на табуретку встал. И меня шандарахнуло током. Я слетел на пол, сознание потерял. И вот как-будто встал, а сам вижу себя лежащим. И страха нет. Думаю, умер, что ли я? А потом всё поплыло, коридор какой-то, или туннель, свет там, как поезд едет. И легко, радостно так. Словно мороженое ешь и по тёплому морю плывёшь. Я пошёл, поплыл туда к свету этому. А он, не то, чтобы ближе, а... светлее, теплее, радостней. И такое чувство, что он тебе рад. Так рад, что...
— Любит, — помогла Зоя Игоревна.
Женя кивнул.
— Но я очнулся в комнате, где упал. Открыл глаза и увидел, ощутил, что голова моя на коленях мамы. Она сидит на полу и гладит мою голову. И смотрит ласково.
— А рыбу тухлую кидала, — не к месту вставила Оксана.
— И я... встал, поцеловал её. И не было человека в этот момент для меня роднее, любимее. Не смотря на её эти странности... Вот. И я понял, что был не прав. На жизнь смотрел не так. Точнее, не смотрел, не видел того, что есть другое, большее, чем мы видим глазами своими. Понимаете? Как этот ток, который в проводах невидим. Есть свет, который мы не видим, не можем видеть. Он такой... такой... Он нас любит.
Женя замолчал и все с минуту молчали.
— Ну, а картошка-то тоже спряталась в земле. И чтобы её увидеть, нужно взять лопаты, — чтобы добавить весёлости, сказал Леонид. — Начнём копать?
— Тогда давайте рукавицы, — попросил Женя.
— Ой, где-то были, — вспоминала Оксана и вышла в сени искать.
— В шифоньере вон, внизу, — приподнявшись с кровати, сказала Зоя Игоревна. — В левом ящике, возьми сынок.
— Окей, — сказал Женя и открыл ящик.
Кроме поношенных рукавиц, каких-то тряпок, там лежала книга. Потрёпанная посеревшая книга. Вверху была надпись «METAMORPHOSES. EX P.OVIDII NASONES».
— Метаморфо…  — прочитал медленно шёпотом Женя.
К нему подошёл Леонид, тихо спросил:
— Что за Мета Морфо?
— Метаморфозы, — ответил Женя. — Одна из книг греческого писателя Овидия. На латыни. Не оригинал. Репринт.
— Зачем? — спросил Леонид.
Женя пожал плечами. Понюхал книгу.
— И чем пахнет? — поинтересовался Леонид.
Женя ещё понюхал.
— У книг свой запах. У этой древняя сладкая скверность.
Леонид тоже втянул носом.
— Плесенью, что-ли, — определил.
Женя быстро пролистал книгу.
— Прикольненько, — тихо пробурчал он. — А надписи в ней современные.
— Ну-ка, дай, — поинтересовался Щипков, взял книгу и начал смотреть.
Почти все листы были исписаны между строк мужскими именами или фамилиями, а иногда кличками вместе с датами, деньгами или подарками. Иногда с номерами телефонов.
— Кен, кольцо... Гурген, — прочитал шёпотом Леонид последние записи. — ресторан «Баташенский», пять тыщ.
Под ней запись: друг Гургена. Два часа три тысячи.
— Кстати, — сказал Женя. — у америкосов в комиксах есть персонаж Метаморфо. Он попал под излучение радиоактивного метеорита и превратился в разноцветное нечто, мог изменять форму...
— Вот и мы попали... Вот и мы... изменяем... — проговорил Леонид.
— Прикольный такой Метаморфо, жертва научного эксперимента, — сказал Женя.
— Да? — Леонид оторвал взгляд от книги. — Мы тоже здесь в России жертвы. Политического эксперимента, который тридцать лет с нами проводят, — усмехнулся.
Он опять стал перелистывать книгу.
Женя весело фантазировал:
— Получается, это наша страна метаморфо. Не пойми чего. Всё в кучу. Одна нога нефть, другая газ. Рука коррупция, рука бедность. И двойная голова, коммунистическая и либерально-буржуазная. А между ног ядерные ракеты.
— Вот-вот. А в итоге национальной идеи нет. И экономического развития нет, — добавил Щипков.
Он услышал, как открывается входная дверь, бросил книгу, взял рукавицы и закрыл шифоньер.
— Вот, нашёл варежки, — с натянутой улыбкой сказал он и, посмотрев на Женю, быстро приложил палец к губам, мол, не говори о книге.
Женя понял, кивнул, взял рукавицы.
— Ну, и где ж ваша картошечка? — весело спросил он.
— На огороде, — сказала Зоя Игоревна. — Или в огороде? Как правильно?
Все вышли.
Леонид думал о книге. «Даже за эти месяцы, когда я жил с Оксаной, она умудрялась как-то встречаться с другими мужиками. За деньги, за подарки. Зачем тогда я был ей нужен? Для ребёнка? Чтобы официально был отец? Но теперь отцовство моё под вопросом. И сообщить о книге Оксане не время, потому как беременная. Мало ли что, нервы, выкидыш. Потом... И... Любила ли она меня? Ведь говорила, что любит!»
Леонид думал так, копал и слушал неумолкающего Женю, который работал в два раза быстрее:
— История человечества это выдача желания за действительность, где одни гипотезы и ничего толком не объяснено, сплошные вопросы, — тараторил Женя. — Человек рождается не по своей воле в мир, в котором предыдущие поколения не оставили ему ответы. Только сказки. Оп, — воскликнул Женя, поглядев под ноги. — Ножнички!
На черенке лопаты были старинные ножницы с большими кольцами.
— Красота — Леонид взял их. — Нержавые, совсем, как новые. Туф! Туф! — поиграл он как пистолетом.
— Сколько лет копали здесь, а не находили, — сказала Оксана.
— Значит, неглубоко, — ответил Женя.
— Ванюше подари, — предложила Оксана.
— Точно, авось, скидку сделает на стрижку-брижку, — обрадовался Леонид.
Женя потихоньку выкапывал клубни, складывал в ведро. Зоя Игоревна одной рукой, как могла, помогала. Оксана ничего не делала, только прогуливалась по огороду.
— Картошка плохая уродилась в этом году, — посмотрела Зоя Игоревна в ведро.
— Самое главное, не нужно ничего контролировать, — тут же прокомментировал Женя. — Удобряете ли вы или нет, боритесь с колорадскими жуками или нет и так далее, результат будет тот, который предопределила природа. Как только вы начинаете к чему-то стремиться, у вас получается всё ровно наоборот… Я читал где-то, что в америке спецназовцев учат выживать в воде. Им связывают руки и ноги и бросают в бассейн. Нужно продержаться пять минут. Кто-то паникует, конечно. Кто-то пытается удержаться на плаву, но тонет. И, знаете, кто справляется? Кто понимает, что нужно сначала утонуть, потом оттолкнуться ото дна. Подышать, потом снова так. Пять минут. То есть, суть — не пытаться выплыть. Применительно к жизни, это если будешь стремиться к счастью, оно только отдалится.
— А к любви? — поинтересовалась Оксана.
— Тоже, — ответил Женя. — Чем больше вы будете хотеть и делать всё для того, чтобы вас больше любили... Больше людей. Результат будет обратный. Вас меньше будут любить. — Женя остановился копать. — И сами вы себя будете меньше любить...
— Фигня какая-то, — скривила губы Оксана.
— Фигня? — повторил Женя. — Просто не надо жить, как собака, кусающая себя за хвост. Не надо бегать за ним. Надо понять, что собака и хвост одно целое и успокоиться... Как я говорил, единственный способ остаться на поверхности, дать себе пойти ко дну.
— Я тоже не понял, — сказал Леонид. — Не нужно стремиться к любви?
— Нет, не нужно. Надо понять, что мир и всё, что в нём и все, кто в нём вне вашей власти. И всё и всех отпустить. Не надо контролировать то, что не поддаётся контролю, — сказал Женя. — Жить спокойно, что случилось, то случилось. Пришло счастье — хорошо, не пришло, ну и ладно... Тот свет, о котором я вам говорил, он всё знает о нас и знает, что нам нужно. И сделает так, как нам нужно...
Женя снова стал копать ещё быстрее.
— А в прошлом году была хорошая картошка, — сказала Зоя Игоревна.
Примерно через полчаса Леонид не выдержал. Он очень хотел ещё раз почитать надписи в книге.  
— Пойду быстренько водички глотну, — сообщил он, воткнул лопату в землю и пошёл в дом. Там он тихонько открыл дверцу шифоньера, взял книгу. Быстро начал просматривать страницы. На одной была надпись «Гурген — перстень, ресторан» и снова «Гургеша — 50 т». Ещё Леонид наткнулся на запись: «Леонид Щ.», со знаком вопроса.
Спиной он почувствовал, как кто-то был сзади него. Леонид повернулся. Оксана стояла в дверном проёме, держась за косяки.
Несколько секунд они молчали, потом Леонид спокойно спросил:
— Зачем книгу-то портить?
Оксана ничего не ответила.
— Зачем я тебе? — снова задал вопрос Леонид.
— Я тебя люблю, — тихо ответила женщина.
— А этих? — кивнул на книгу и бросил её в шифоньер. — А ребёнок... чей?
— Твой.
Леонид схватил руками за голову, начал смеяться.
— Я тебе доверял, я тебя любил и люблю больше всего на свете. Я бросил семью ради тебя. А ты... Даже не втихушку... А как торгашка вела журнал. Дебет с кредитом сходился? Да? Со всеми сходился? Только у меня знак вопроса?
Оксана закричала, схватившись за живот:
— Да! Ты не работал! Ты жил здесь на халяву. Почему? Потому, что я тебя полюбила. Я, наконец-то нашла родственную душу и не хотела потерять. Я не хочу тебя потерять. Понимаешь?
За Оксаной показалась Зоя Игоревна.
— Оксаночка, тебе нельзя волноваться, доченька, — и Леониду: — Не ори на неё!
— Да? — крикнул Леонид. — Ну, и всё!
— Ну, и вали! — зло сказала Оксана и заплакала.
Щипков схватил свои немногие вещи, оттолкнул Оксану от двери и выбежал из дома. В огороде, не слышащий этого разговора, копал картошку Женя.
— Пока! — крикнул ему Леонид.
— Пока, — ответил непонимающий ничего Женя.
Щипков вышел на улицу и пошёл, не зная куда. Сунул руки в карманы штанов. В одном была карточка Сбербанка. В другом старинные ножницы.


Глава 15


Квартира, где Щипков жил с Наташей и детьми, находилась в его собственности, но идти туда было не совсем правильно. И неуютно. Даже стыдно как-то. Столько времени отсутствовал там — неизвестно, что ждёт. Неприятные разговоры начнутся, выяснение отношений.
Щипков придумал пойти к диакону Алексею, который жил в своём доме. Леонид решил, что стеснять никого не будет, дом ведь большой.
Диакон встретил Леонида в сенях радостно и провёл в переднюю, всю завешанную, словно в музее, иконами. Алексей обнял, прикоснулся при поцелуе, как принято в церкви, щеками.
За вечерним чаепитием с семьёй диакона, Щипков рассказал, что случилось за эти месяцы. Леониду очень понравилась супруга диакона Татьяна, прелестная женщина с длинными шатеновыми волосами, собранными в хвостик, словно сошедшая с картины художника Владислава Нагорного. Диакон заметил внимание Леонида к жене и предложил Татьяне похлопотать на кухне.
— Матушка Татиана, не помыть ли тебе посуду? — настойчиво сказал он.
Женщина собрала некоторые приборы со стола и ушла из передней. Леонид и Алексей допивали чай.
— Чтобы матушку не расстраивать... — сказал диакон тихо. — Она уж больно впечатлительная. Скажу вот о чём. Грядут последние времена, Леонид. Да, много знамений о приходе антихриста. Кстати, и то, что творится в Украине, тому подтверждение. Это те, кто ждёт Машиаха, а по нашему сатану, стремятся расчленить православие. Да, да, Леонид. Не думай. Не борьба за власть, не завоевание территорий, не идеология. Именно, весь хаос там направлен на раскол нашей церкви.
Щипков отпил чай, сказал:
— Ты извини, Алексей, но я далёк от этого всего. Не понимаю.
Диакон тоже сделал глоток.
— Ну, и ладно, — сказал он. — Ты вот, что Леонид... Время позднее, поспишь, конечно, у нас. А утром сходи домой. К Наташе. — предложил.
— Нет, — отказался Щипков.
— Послушай, Лёнь. Жизнь такая сложная штука. Может всё поменяться с ног на голову. Сегодня ты женат, завтра нет. Ныне ты жив...
— Потом мёртв.
— Не подумай, у нас места много. Будь, сколько хочешь. Но к Наташе сходить надо. Вы венчаны? — спросил диакон.
Леонид кивнул.
— Значит, ваш брак заключён на небесах, — сказал Алексей.
— Какая разница. И в ЗАГСе.
— Это только штамп в паспорте, который можно поставить, потом зачеркнуть.
— Да, я не понимаю всё это, венчаны — не венчаны, — парировал Щипков. — Наши родители не имели этой возможности в прежнем государстве, что они в блуде жили? Весь народ, в ЗАГСе расписанный блудили? Мы венчались в девяностые годы, когда можно стало, потому, что красиво было. Потому, что на видео снималось. А суть... И что? Раз венчаны, после смерти, если есть вечная жизнь, вечно вместе? С ума можно сойти от такого. Вечно вместе... И с одной.
— Да, нет, — ответил диакон. — Это на земле брак освящает Бог. Таинство Венчания, суть призывание благословения Божия на семью, приглашение Его быть частью этой семьи или, вернее, чтобы семья стала частичкой Господа. Он помогает, спасает эту созданную домашнюю церковь. А там... В евангелии от Луки есть слова Христа... Саддукеи спрашивали о жене многобрачной, бывшей за семью братьями: кого из них женою будет она по воскресении. Господь на этот вопрос отвечал: В воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как ангелы Божии на небесах.
Леонид отодвинул стакан.
— Ну и что толку мы венчаны? — спросил. — Семьи нет, распалась. Где Он был, когда я с Оксаной познакомился? Почему не уберёг меня от... блуда... Где Он помог?
— Нужно и свои усилия предпринимать для спасения, — пояснил Алексей.
— Да я не понимаю это — спасение. У меня нет потребности от чего-то спастись.
— Конечно, когда не веришь, что есть Бог, вечная жизнь... Я знаю, почему ты атеист такой. И вообще, причина атеизма. Во, первых, человек не ощущает, не видит явной помощи высшего существа, коего в разных религиях обзывают и малюют по разному. Даже тому кто просит. Положительного ответа на молитвы нет. А второе, неизвестность за гробом, — сказал Алексей.
— И в чём выход?
— Сложный вопрос, — задумался диакон. — И одновременно простой. Бог хочет, чтобы мы были с ним, общались. Но он не навязывается насильно. Только через собственный опыт человек может его ощутить. И понять, например, что помощь в каком-то деле бытовом не нужна. Что лучше болеть. Главное, полезность для души… Для её спасения.
— Душа, душа. Это всё абстракция, — сказал Леонид.
— Тело умирает, душа остаётся.
— Душа остаётся. Но тебя уже не будет.
— Душа, это — ты сам, твоё эго, — пояснил Алексей. — Сознание, знания, опыт. Личность. Ты выходишь из тела со всей памятью.
— Куда выходишь? — спорил Леонид.
— Вот об этом и говорю. Что в неизвестность. Поэтому и неверие. Но радость в том, что душа не умирает, вечна. Мы вечны, Лёнь.
— В этом нет радости! — возмутился Щипков. — Мы оставляем любимых, которые скорбят о нас. Это горе... Я не хочу никуда умирать, расставаться с родителями, детьми, женщиной любимой. Я не хочу уходить туда, где нельзя полежать на диване с пивом и посмотреть новый фильм, где нельзя купить новый айфон, где нет красивых женщин в бикини. Где нельзя трахаться, в конце концов! Оставьте меня в покое со своим загробным миром!
Диакон отхлебнул чай, сказал спокойно:
— Что и требовалось доказать.
— Ну, хорошо, — согласился Леонид. — Соглашусь. Да я верю, есть что-то такое… Космос, вечный разум... Я понимаю, теория Дарвина по происхождению человека — глупость. Да, естественный отбор вроде доказан, но человек один такой. Черепахи, крокодилы, акулы не эволюционировали. Есть что-то...
— Кто-то... — сказал диакон. — Бог личность. Он выше законов. Он есть любовь. Любовь вечная. Помнишь заповедь-то: возлюби Бога и ближнего.
Леонид поморщился.
— Давай так, Лёш. Э... Извини, отец диакон Алексей.
— Да, ладно.
— Алексей, по моему, даже Толстой задавался вопросом: как можно любить ближних? — спросил Леонид. — Они злые, они любят только себя и свой кошелёк. Они воняют. Как можно вообще любить людей? Я не говорю о любви к красивой женщине. Вся история человечества это история ненависти, подлости, обмана, предательства. История убийств и войн.
— Да, после грехопадения прародителей мир стал падший. Конечно, любовь требует усилий над собой, переступить через себя, чтобы, например, ухаживать за старухой, — ответил Алексей.
— Зачем это?
— Чтобы приблизиться к Богу.
— Опять двадцать пять, — взмахнул руками Леонид. — Зачем? Мне и так хорошо. Меня здесь всё устраивает в этом, как ты говоришь, падшем мире.
— Это временно.
— Ну, хоть и временно, зато реально... Правильно ты сказал, я не знаю, что такое вечность. Это всё слова. Я живу здесь и сейчас. Я не знаю, что будет завтра, через минуту. Поэтому, мне пофигу окружающие люди, которые меня не интересуют. А интересуют только в плане прибыли, а женщины, как сексуальный объект, — прокричал Леонид, и тише: — Извини...
— Да, ладно. А если ты будешь немощный и попросишь помощи, любви к себе, по другому заговоришь?
— Не знаю, Алексей, не хочу об этом думать. А пока я только вижу, что на понятии любви к ближнему спекулируют. В церкви зачем торгуют?
— Старая песня... — улыбнулся диакон. — А говоришь далёк... Ну, конечно, многое не понимаешь. Христианство есть религия единиц в том плане, что единицы становятся святыми.
— Христианство или Церковь?
— А разве это не одно и то же?
Леонид пожал плечами, ответил:
— Я только вижу, что Церковь занимается какими-то делами, совсем не относящимся, как ты говоришь, ко спасению. Концерты какие-то, форумы... Волонтёры, детские лагеря, «православные витязи»... Монахи поют на светских сценах, лекции проводят...  Я думаю, раз ты монах, тебя в миру нет и среди мирских дел тоже.
— Эти церковные мероприятия подогревают веру, — сказал Алексей.
— У меня не подогревают, — сказал Леонид.
Диакон придвинул свой стакан к стакану Леонида.
— Конечно, людей крещёных миллионы. Крестики носят на груди, — сказал. — Крещением лишь зёрнышко закладывается. А взрастить его в своём сердце, любовь вырастить, нужен труд... Танюш! — внезапно позвал диакон супругу. — Спой нам что-нибудь?
Матушка бросила мыть посуду, наскоро вытерла руки полотенцем, взяла гитару и села рядом.
— А чего? — спросила она, глядя то на супруга, то на Леонида.
— Про осень, парк, — попросил Алексей.
Татьяна, слегка улыбаясь, запела красивым голосом:

— В парке осень, прохладно, безлюдно,
    Листья в ветренном танце кружатся.
    Они весело, дружно и чудно
    Гобеленом на землю ложатся.
    Как художник огромною кистью
    Осень живо рисует пейзажи.
    Облака, лужи, ветви и листья.
    Выставляет в своём вернисаже.
    Тюль ажурная редкие ветки,
    В них слепящее солнце играет.
    Что-то шепчут пустые беседки,
    Фонари головами кивают.
    Как смела и забавна затея,
    Мне гербарий цветной собирая,
    Походить по бескрайней аллее,
    И волшебные рифмы слагая.
    Осень это предвестие рая,
    Боже мой, в ней какая отрада!
    В парке сказочном встречу тебя я.
    Полюблю сразу с первого взгляда…

Леонид ночь поспал у Алексея в сенях, замёрз, а утром собрался в свою квартиру. Долго обходил дом, на окна смотрел. Но так и не решился подняться.
— Вот ты! — воскликнул Щипков, увидев свой серебристый Renault Logan. — Я уж и забыл о тебе... Так и стоишь одинокий.
Из разбитого окна выскочили друг за другом две кошки, с криком побежали. Леонид открыл дверь, сел за руль.
— Ключи-то дома оставил... Не заведётся, больше полугода стояла... Аккумулятор, наверно, сел... Документы тоже дома, и права тогда не взял, — проговорил он сам себе. — Всё там. — он посмотрел вверх.
Леонида увидел из своей квартиры сосед цыган Роман.
— Лёня! — крикнул он, открыв окно. — Зайди, друг!
Леонид зашёл к Роману. В прихожую, отделанную под дерево.
— Лёнька! — поприветствовал кудрявый Роман. Он был в спортивном костюме с надписью СССР. — Давно тебя не видел.
— Здорово, Ром. Да я не здесь жил.
— Бывает, — радостно сказал Роман. — Слушай, машина твоя стоит уже сколько времени.
— Да, я вот бы продал, может, её. — подумал вслух Леонид. — Как думаешь, за сколько и кому?
— Хорошее решение. У тебя она какого года?
— Десятого. Три года.
— Четыре почти. Побита.
— Да, не… В аварии не была. Хулиганьё...
— Всё равно, ремонт нужен, траты, — сказал Роман.
— Полный фарш. Кондишн, подогрев сидений, автоподъёмник стёкол, электрорегулировка зеркал...
— Да, это понятно, — почесал свою шевелюру Роман. — Давай съездим к одному человеку. Он посоветует.
— Сейчас?
— А что бы... Ты меня подожди на улице.
Роман оделся — джинсы, кожаная куртка. Вышел. Сели в его автомобиль.
— Mazda CX 5, — проговорил Леонид, когда они поехали. — Нормальная тачка?
— Полный фарш, — с улыбкой ответил Роман. Он включил автомагнитолу. — Любишь рэп?
В салоне зазвучал битбокс:

— Мне сегодня идти пешком
     Нет сил.
     Через силу сейчас вызываю
    Такси.
    3-3-3-3-3... Такси?
    Побыстрей приезжай, забирай.
    Труси.
    А дождаться такси совсем
    Нет сил.
    От того я сейчас совсем
    Взвыл.
    Не курил я, не пил, не кутил,
    Не бурил.
    И никто меня здесь никогда
    Не бил.
    Просто день изо дня я тихонько
    Жил.
    Просто зря своё время впустую
    Лил.
    Просто вылил его совсем
    Вниз.
    Из ушей, из души, из окна
    На карниз.
    И теперь я прошу Творца:
    Плиз!
    Презентуй поскорей мне Свой
    Приз —
    Такси-и-и!..

Они подъехали к жёлтому двухэтажному дому с белыми колоннами. Зашли в незапертую дверь. Щипкова поразило богатое убранство внутри с белыми колоннами.
— Савелий Маркович? — крикнул Роман.
В полосатом халате вышел Савелий Маркович. Курил сигарету.
— Здравствуй, Ром. Какие дела? — спросил он.
Пожали руки.
— Тачилу Логан Лёня предлагает. Десятого года. Только пацаны побили. Как думаешь, брать?
Савелий Маркович скривил губы и поковырял мизинцем в большом носу.
— Ну, ты же знаешь, Рома, надо смотреть.
— Да я смотрел. Стоит возле подъезда год.
— Полгода, — поправил Леонид.
— Ну, чего? — спросил Рома.
— Купить можно всё. И продать можно всё. Главное, цена вопроса, — ответил Савелий Маркович. — А цена, ты знаешь… Видишь, что творится? Бизнес кошмарят. Санкции. Совсем жить не дают нормально. Гурген собирается...
— Гурген? — удивился Леонид.
— Гурген собирается из России. Чего здесь ловить? Прямо девяностые возвращаются... Так, что за минимальную цену, если только.
— Какую? — поинтересовался Леонид.
— Ты почём брал?
— Пол ляма, — ответил Щипков.
— Ну, с учётом поломок, двести.
— Чего-то дёшево, — не понравилось Щипкову.
С двумя большими сумками в дом вошла жена Савелия Марковича в обтягивающем платье выше колен. Ни на кого не смотря и не с кем не здороваясь, она начала тараторить:
— Вот ведь, а, дожили! Дети стали жрать!
Роза Ицхаковна поставила сумки.
— Представляешь, Сава, ну, взять нечего! — развела короткие руки. — Всё мясо съедают.
— Мясо, — повторил Савелий Маркович и выпустил дым.
— Колеты съедают.
— Котлеты, — снова повторил Савелий Маркович.
— Уж, фрукты-то с роду не впихнёшь, а тут — за милую душу хавают.
— Роза Исаковна... — начал говорить Роман.
— Ицхаковна, — поправила женщина. — Я вам слова не давала... — Так вот...
Роман с улыбкой почесал голову.
— Что я набрала? Кашу макаронную, компот.
— Компот, — повторил Савелий Маркович.
— Да, будешь пить компот. Тоже витамины.
— Какие там витамины? Они при варке разложились, — встрял Роман.
— Это вы, Рома, разлагаетесь, когда открываете рот, если вас не спрашивают, — грубо ответила женщина.
Она потянула вниз платье, поправила декольте.
— Я уже полвека работаю в детском саду, но таких времён ещё не было. Сава, это конец света. Помнишь, в Торе, когда он наступит?
Савелий Маркович пожал плечами.
— Когда есть будет нечего, — ответила Роза Ицхаковна.
— Не припомню такого… Розочка, ну, перестань, пожалуйста. — начал успокаивать женщину супруг. — Ну, не всё так плохо. Компот будем пить.
— Вот... Пей, — сказала женщина, взяла сумки и ушла с ними в другую комнату.
С полминуты мужчины молчали, переваривая разговор с супругой Савелия Марковича. Тот докуривал сигарету.
— Да, — нарушил молчание Роман. — Ну, ты подумай, Лёнь. Сколько будешь думать?
— А? Ладно. Ну, немного.
— Сегодня решишь?
— Возможно.
— Зайдёшь тогда. Добре? — улыбнулся Роман и потрепал свои волосы. — Ну, поехали. Спасибо, Савелий Маркович, за мной будет, — пожал руку хозяину. Леонид тоже пожал.
— Я надеюсь, — сказал Савелий Маркович. — До свидания.
Леонид повернулся идти.
— Ай! — обжёг пальцы Савелий Маркович. Бросил окурок на ковёр, наступил тапкой.
— Я прогуляюсь, езжай, — сказал Леонид Роману.
— Как хочешь, — ответил цыган.
Щипков пошёл в другую сторону от своего дома. Он размышлял о событиях последних месяцев. «Вот что лучше, когда стабильность или когда движуха в жизни? Семейный покой, словно болото или жизнь в бушующем море страсти? А ведь и с Оксаной страсть превратилась в такое же болото со временем. Любовь не должна быть перманентной, иначе она приедается. Нужны паузы, расставания, потом встречи. Чтобы любовь не погасла, она должна плыть по синусоиде, как по волне. А может быть, если бы не жил рядом с Оксаной, а встречался изредка, и не была бы обида на неё? Может быть пройдёт время, и мы снова будем вместе? И снова страсть! Любовь неземная! А потом — болото... А Наташа? Вот время прошло, вспыхнули чувства, как двадцать лет назад? Не знай... Тянет к ней? — задавал сам себе вопрос Леонид. — И да, и нет. Давно не видел. Уж и лицо стал забывать, — усмехнулся он. — Но... Деваться некуда. Или к Оксане, или к Наташе. Ну, не к самой Наташе. Домой. Да, квартира моя. Чего стесняться?»
Щипков решился и повернул назад.
Он открыл дверь квартиры своим ключом. Вся семья была дома, смотрели телевизор. Наташа ходила с тряпками, что-то делала.
— Ничёсе! — возмутился Егор и встал с дивана.
Марина убежала в другую комнату.
Наташа тут же, чувствуя назревающий конфликт, сказала:
— Это его квартира, Егор. Он имеет право.
И, как ни в чём не бывало, пошла на кухню.
— Всем привет... — поздоровался Леонид.
— Давно не виделись, — грубо ответил Егор и сел на диван.
Леонид разделся, прошёл на кухню.
— Наташ, мне жить негде. Я маленько тут... Это... Найду, сразу уйду.
— У меня нет прав тебя отсюда выгнать, — ответила Наташа, не оборачиваясь.
— А ты меня примешь?
— В качестве кого?
— Не знаю. Просто, как номинального...
Наташа сначала ничего не ответила. Делала что-то. Минуты через две спросила:
— Ты подал на развод?
— Нет, — ответил Леонид. — А ты?
Наташа ничего не сказала.
— А ты? — повторил Леонид. — Развод это санкции. Санкции это хорошо. У нас пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Так и здесь. Давно пора было вводить эмбарго и импортозамещение.
— Чего? — не поняла Наташа.
— Живём на нефте и газе. Нужно и другие товары производить, а не из-за границы ввозить. Но санкции не вечны. Вот.
— Не поняла.
— Ну, подала, и хорошо.
— Я не подавала.
— Вот как... — задумался Щипков.
Наташа бросила на стол ложку.
— Что, всё, кончилась любовь? Там... Бабочки на юг улетели? — зло усмехнулась она.
— Улетели... На юг.
— Ты работаешь? Алименты не платишь. Марина тебе не нужна. Я-то ладно... Пережила. Дочь бросил... Отец! — вспылила женщина.
— Мам, помочь? — пришёл на кухню Егор.
— Ничего не надо! — повернулась Наташа с заплаканными глазами. — Мы разберёмся, Егор.
— Если чего, я рядом, — сказал сын.
— Бить будешь, что-ли? — спросил Леонид.
— Если надо... — начал говорить Егор и ушёл.
— Вежливый, — тихо сказал Леонид. — Я на работу попробую куда-нибудь устроиться. В моём возрасте в нашей стране, сама знаешь, трудно. Буду деньги давать. Машину... Машину продам. Или... Нет, отремонтирую. Вот.
— А ты на что же жил всё это время? — поинтересовалась Наташа.
— На карточке сотня была, на неё жил, — ответил Леонид.
— Значит, на карточке деньги кончились и ты пришёл сюда.
— Не поэтому. Потом... А деньги, там тысяч двадцать осталось... Я буду отдельно питаться. Спать... Ну, постелю в прихожей... Ненадолго. Просто перекантоваться. А найду жильё... Или сниму, или у друзей... Сразу уйду.
— Пить будешь?
— Сразу пить! Я что, пил когда? Пьяницы вон во дворе сидят на лавочке, не работают. А у меня стаж двадцать лет.
Наташа покивала головой.
— Продолжающийся, — с иронией сказала.
— Ну... Если скажешь, пошёл на фиг, я сразу уйду. И больше не приду.
— Я же сказала, у меня нет прав тебя выгнать.
— А по сердцу...
— По сердцу... — сделала паузу Наташа. — Пошёл на фиг.
— Хорошо, — глупо улыбнулся Леонид, встал и пошёл из квартиры.
Он вышел из подъезда. На лавочке сидели трое местных мужиков и женщина с разложенными на лавке пластиковыми стаканчиками.
— Лёнь! Какими судьбами? — поприветствовал один, толстый. — Чего-то давно тебя не видел.
— Да, я отсутствовал, — ответил Щипков.
— На Канарах?
— Ага, на Канарах. На Багамах.
Пьяненькие завсегдатаи двора рассмеялись.
— Хлебнёшь? — спросила, шепеляво, женщина.
— Лей, — согласился Леонид.
Разлили какой-то вонючей жидкости.
— Фу! — понюхал Щипков.
— Что, фу! Интеллигент. На тебя не угодишь, — сказал один другой мужчина.
Леонид выпил, поморщился.
— Не угодишь, — повторил. — О! Меня осенило! Это национальная идея России так называется: «на всех не угодишь». Этому водка не такая, тому денег не хватает, у третьего яхта маленькая. Царь плохой, коммунизм плохой, капитализм тоже не приелся. Здесь никогда не будет стабильности, потому, что...
— На всех не угодишь! — засмеялась женщина.
— За это надо ещё выпить, — предложил толстый мужчина.
Налили, выпили ещё.
— Спички дайте, — попросил Щипков.
Не спрашивая, зачем, ему дали коробок. Леонид подобрал газету, подошёл к своему автомобилю. Поджёг бумагу, бросил в окно машины. Постоял немного, посмотрел, как интерьер охватывало огнём. Услышал овации на лавочке. Вернулся туда.
— Молоток! — похвалил его толстый мужчина.
— Зачем? — удивилась женщина.
— Нафиг всё, — отмахнулся Леонид и отдал спички.
— За это надо выпить, — предложил третий мужчина.
Выпили. Тем временем Logan разгорелся ещё больше. Что-то в нём стрельнуло. Все заоплодировали.
— Пля, менты! — испугалась женщина, увидев подъезжающую машину.
Мужики не успели убрать посуду с лавки.
Из автомобиля вышел полицейский.
— Так, гаврики! — обрадованно сказал он. — Машина горит, а вы не видите?
— Мы, что пожарники? — возмущённо сказал толстый мужчина.
— Пожарные! — поправил полицейский. — Чья машинка? Не знаете?
— Моя, — ответил Леонид.
— Не жалко?
Леонид покачал головой.
— Всё равно сломана, — весело сказал.
— Догорает… — задумчиво проговорил полицейский. — А кто сегодня поедет со мной?
Мужчины наперебой начали отнекиваться, мол один был вчера, другой позавчера.
— Ну, выберете сами, — предложил полицейский. — Может дама?
— Ага! Дама, блин, — прошепелявила женщина. — Мужиков, что ли не хватает? Как восьмое марта, так — с праздником, а как девятое, всё, писец, мой посуду. Взяли моду на бабах везде выезжать. Я была там...
— Ну, да, — вспомнил полицейский. — Это ты там облевала всё.
— Ага, облевала, блин. Ни пос...ть нормально нельзя...
— Ладно, а ты? — поглядел полицейский на Щипкова.
— Я? — удивился Леонид. — Я  вообще не с ними.
— Как не с ними. Выпивал? Выпивал.
— Да я...
С балкона крикнула Наташа.
— Леонид, иди домой! Долго тебя ждать? Суп остыл.
Все посмотрели наверх.
— Суп остыл, — зачем-то повторил полицейский.
— Иду! — крикнул Щипков.
— Ну, долго мне ждать? — посмотрел полицейский на остальных мужчин.
Леонид не попрощавшись, пошёл домой.
В прихожей его встретила Наташа.
— Я слышала разговор. Скажи спасибо, что спасла.
— Спасибо, — поблагодарил Леонид. — Сейчас уедут и я уйду... Посмотри, пожалуйста, во двор.
Наташа подошла к окну.
— Уехали, — сказала она и добавила: — Оставайся.
— Спасибо. А суп...
— Суп свой ешь, — ответила женщина.


Глава 16


Почти месяц Щипков прожил в своей квартире. Еда, коммунальные платежи. Жил он, как чувствовал, в прострации. Не зная, как дальше быть, что делать. Работать не хотелось. Деньги на карточке ещё были. Он долго спал, серфил по интернету, бродил по улицам. Звонить и общаться ни с кем не хотелось. И дома почти ни с кем не разговаривал, если только о бытовых делах.
Как-то на улице он встретил Зою Игоревну. Леонид не захотел с ней говорить, но поздоровалась женщина.
— Здравствуй, Леонид.
— Привет, — сухо ответил Щипков.
— Ты что-то забыл нас, не заходишь, — прищурясь, спросила Зоя Игоревна.
— А что мне у вас делать? Всё, нить порвана.
— Ну, так свяжем, — сказала женщина.
— Слишком много её мужиков развязывали.
— Ох, Лёнь. — вздохнула Зоя Игоревна. — Ты думаешь нам с отцом было легко с ней? Как мы радовались, когда ты у ней появился... Ну, понятно, все хотят чистых... Кто у нас не первый, тот всегда второй. У женщины главное душа, Лёнь, а не то... что между ног... Она ж тебя любит!
— Любит? — вспылил Щипков. — Зоя Игоревна. Я нормальный мужик. Мне наплевать, что у неё были партнёры до меня, сколько. Да, я ей поверил, что она меня любит. Что будет только со мной. Что у нас семья. А она втихаря бегала при мне. И записи эти вела, как шлюха, сколько этот дал, что тот подарил. Это нормально?
— Ну, ты же не работал!
— Это оправдание?
Зоя Игоревна достала платок, всхлипнула, глаза протёрла.
— Ну, такая вот красивая родилась, что мужики в неё влюблялись. И она в них. Сам говоришь...
— Можно понять, что женщина ищет, выбирает. Ну, единицы. Но, чтобы столько! Это же проституция! — возмутился Леонид.
Зоя Игоревна посморкалась в платок.
— Наверно, мы с отцом чего-то не доглядели, не довоспитали, — проговорила тихо она. — Может, ласки ей, нежности мало давали. Девочка ведь. Миша всё время в поездках, я тоже на двух работах. Она всё одна.  Наверно, это наши ошибки... Ты со своей дочкой не повторяй это.
— Я сам разберусь со своей дочкой, — грубо ответил Щипков.
— Да, конечно, — сказала Зоя Игоревна. — А Оксана... Она страдает…
Леонид покачал головой и пошёл. Зоя Игоревна крикнула:
— Оксану на сохранение положили в роддом!
Леонид не обернулся, только плечами пожал.
«Любит, — думал он. — Если бы любила... Ах, Зоя Игоревна! Все нервы подняла. Опять внутри всё колышется. Оксана. Оксана!.. Ребёнок ещё. Радость? Обуза? Два уже есть. Один взрослый… Работы нет... Ну, плачу половину прожиточного минимума с карточки. А скоро там денежки кончатся... Когда Оксана родит, запишет отцом... Не живу с ней... На алименты подаст. Куда деваться мужику?.. Всё, это точно, тест ДНК. Если я отец, это одно. Надо устраиваться на работу или, на худой конец, в центр занятости. А если я не отец, и дел никаких нет. Пусть ищет папашу из своей «метаморфозы».
Мимо промчались три белых автомобиля — свадьба.
«Торжественный ввод женского тела в эксплуатацию, — усмехнулся про себя Щипков. — Радуйтесь. Мы тоже радовались с Наташей. Я, правда, налупился после торжественного вечера, заснул, и первой брачной ночи не было... Но были до неё «брачные» ночи. Сейчас до свадьбы уже живут вместе. А никак в доисторические времена: до свадьбы ни-ни. Фигня. Езжайте… Через год разведётесь... Счастливые, блин. Мы тоже были такими. И в ЗАГСе клялись верности, и в церкви, вроде, говорили, что и в радости и в горе там будем до гроба. Чушь собачья! Единицы так живут. Правильно, как-бы. А большинство — хрен. Чуть что — я к маме ухожу. А мама поддакивает: да, доченька, плохой он. Не уважает, не любит. Пьёт, скотина. Гуляет. А я тебе говорила, смотри, не такого выбрала... А от самой муж слинял. Сама личную жизнь не смогла наладить. А учит дочь ещё... И нет бы сказать, вышла замуж и разруливай со своим мужиком сама. Или вообще — слушайся его... Вот дали бабам свободу, от того и беды все. Мужик полигамен. Не зря на востоке гаремы. Я вообще считаю, что надо гулять разрешить мужчинам на законодательном уровне. А вот бабам — нет... А телегония? Конечно, не доказано... Но, если докажут? Даже если и я отец ребёнка Оксаны, сколько в этом ребёнке будет намешано генов мужиков из этой книги, как его, Овидия? Ха!»
Так думал Щипков, прогуливаясь по городу, пока не позвонил телефон.
— Приветики, приветики, — протяжно поприветствовал Иван. — Давно тебя не слышал. Вот решил позвонить. Отращиваешь шевелюру? Битломан, что-ли?
— Привет, Вань. Да, нет, сам себя подравнивал. Машинка есть.
— Жесть какая! Я прямо весь офигел от этой новости. Это же моветон, себя стричь. Душевный анонизм, прямо! — расхохотался Иван.
— Да, нормально. Перед зеркалом... Два зеркала.
— Пипец! Просто пипец! Нет бы, позвонил, пришёл. Я и денег-то, может, не взял с тебя.
— Да, не знай...
— Слушай, как у тебя дела? Как Оксана эта? — спросил уже спокойно Иван.
— С Оксаной всё.
— Да?! — удивился Иван. — Вот как? И ты свободен, значит?
— Ну, как свободен... — задумался Леонид. — Живу дома.
— С прежней?
— Ну, дома... Она тоже там. Куда ж...
— А чувства?
— Да... Какие там чувства. Общага. Общий быт, общая...
— Постель, — дополнил Иван.
— Нет. Кухня.
— Слушай, а давай встретимся. Поболтаем. Интересно же. Прямо сериал какой-то мексиканский. Расскажешь.
— Вань, мне думать ни о чём не хочется, а ты — расскажешь.
— А! Это психология. Чтобы не было депресняка, человеку надо высказаться... Во! В кино пошли. Мне делать нефиг сейчас.
Леонид задумался.
— Ну, не знаю. Мне тоже, в общем, делать нечего.
— Возле дворца через полчаса я буду, созвонимся. Окей?
— Окей, — нехотя ответил Щипков.
Через час они сидели в зале на премьере мультфильма «Любимчики в поисках радуги», где, в основном, были дети с родителями. Показ ещё не начался.
— Лёня пришёл смотреть мультик, — сказал, усмехнувшись, сам о себе Щипков.
— Да, ладно, ну не было нормального кино в это время, — успокоил Иван. Он был в красной куртке со своей неизменной большой чёлкой. — Вот в аннотации написано: «На одной ферме живут веселые и дружные зверушки: собачка, теленок, свинка, медвежонок, жираф и птичка. Однажды друзья находят в лесу волшебную радугу, с помощью которой отправляются в веселое и захватывающее путешествие в мир фантазий, где их ждет множество приключений. В пути им будут встречаться разные трудности, но если рядом с тобой настоящие друзья, то ничего не страшно!» Прикольно, же!
— Прикольно, — кивнул Леонид.
Погас свет. Начался показ.
Иван шёпотом начал говорить:
— У меня есть секретик. Мечтаю о бизнес проекте. Мобильный барбершоп Salon le barber.
— Молодец, — не знал, что сказать, Леонид. — А что это такое?
— Барбершоп? Парикмахерская для мужчин, креативных, которые следят за своим внешним видом, любят носить усы и бороды... Но я хочу мобильный барбершоп. Такой вагончик.
— Со стразами, — пошутил Щипков.
— Ну, не знаю... Фу! Стразы на вагончике?.. Нет. Скорее в стиле, ну, может, дикого запада. Или вообще японский. Представляешь? Тебя стрижёт самурай.
— Самурайским мечом.
— Да? Прикольно. Надо подумать. Стрижка, уход за бородой, бритьё опасной бритвой.  Дальше стайлинг, камуфлирование седины, коррекция бровей. Мужской маникюр, педикюр.
— Даже?
— Да. Чистка лица ещё... Ну, конечно, будет кофе и всё такое... Вот накоплю баблосов...
— И всё такое, — повторил Леонид.
Леонид ощутил на своей руке руку Ивана. Сначала он не придал этому значения, ну, задел в темноте. Отодвинул. Через некоторое время Иван взял руку Леонида и слегка сжал.
Раздался хлопок и зал осветила вспышка.
Кто-то закричал:
— Пожар!
Леонид оттдёрнул руку.
Зажёгся свет. Мультфильм продолжался.
Одна женщин закричала:
— Я тебе говорила не брать хлопушку? Говорила? Ты зачем это сделал?
В зале начались разговоры взрослых:
— Безобразие!
— Поганец!
— Офигел что-ли?
— Меня чуть инфаркт не хватил.
Дети, наоборот смеялись и кричали:
— Прикол!
— Офигенно!
— Давай ещё!
Иван наклонился к Леониду и тихо сказал:
— Не люблю я детей. Они самые злые существа.
— Да, ладно, — ответил Леонид. — Ой, — как бы невзначай вспомнил он. — Мне же надо...
— Куда? — удивился Иван.
— К Оксане, — сказал Леонид, встал и пошёл из кинотеатра.
Сначала он пошёл домой, улыбался, думая об Иване и его руке, о хлопушке. Но вот остановился и ноги сами понесли его в родильный дом.
Щипков шёл туда мимо дома Лидии и увидел очень худую, словно скелет, женщину, похожую на неё. Она сидела на лавочке в спортивном костюме.
— Лида? — тихо спросил Леонид, сам не веря.
Женщина посмотрела на Щипкова, тихо сказала:
— Лида.
— Блин, ты как похудела-то, — посочувствовал Леонид.
Лидия махнула тощей рукой, ответила:
— Болезнь.
— А, — догадался Щипков. — Анорексия. Слышал, что пищу организм не принимает?
— Сейчас принимает. Помаленьку. Лечусь. У Голанда.
— У кого? — спросил Леонид.
— Яна Голанда в Нижнем Новгороде.
— А! Слышал. Он, говорят и этих… — подумал об Иване, — лечит. Это хорошо, Лид. Давай, продолжай. Молодец!
Посидели с минуту молча.
— Как у вас дела? — вдруг спросила Лидия.
— У нас? Я ушёл от Оксаны.
Лидия повернула голову, посмотрела удивлённо, что Леониду стало страшно от её лица, похожего на череп.
— Да. Там история с книгой этой... Метаморфозы, — глупо усмехнулся Леонид. — Записи вела своих мужиков. Тьма целая.
Лидия улыбнулась:
— Овидий. Я знала об этой книге. Мы в школе макулатуру собирали. И её кто-то сдал. Оксана взяла...
— А я думал из библиотеки, — сказал Леонид, подумав о Зое Игоревне.
— Оксана взяла... — повторила Лидия. — И тебя взяла…
— Это было как сон! — громко сказал Леонид и тише уже: — В общем, она мне изменяла, когда мы с ней жили.
— С ней жили. Это не житьё. Блуд.
— А когда не блуд? — удивился Щипков. — Когда в ЗАГСе расписаны или венчаны?
— Когда перед людьми... по честному... — ответила Лидия. — И не при живой жене... — усмехнулась, — Жили они…
Из дома Лиды вышла её мать в цветном халате с бигудями на голове.
— Доча, иди домой. Хватит. Холодно.
Щипков встал, поздоровался. Мать кивнула в ответ.
— Пошли, давай, — повторила.
— Сейчас, мам, — ответила Лида, встала и пошла в дом.
— Оксана в роддоме на сохранении, — сказал ей вслед Леонид, добавив: — Зоя Игоревна сказала сегодня.
Лидия слегка кивнула, не повернувшись, ничего не сказав.
— Помощь, может, какая нужна? — спросил Леонид.
Лидия покачала головой.
— Ну, давай, выздоравливай. Как это... Главное, больше ешь. И это... Если чего, прости за всё, Лид.
— Чего ты у меня прощения просишь, как у покойника? — повернулась Лидия. — Пока. — и ушла в дом.
— Ага. Пока, — попрощался Леонид.
Мать Лидии спустилась с крыльца и подошла к Леониду.
— Вот вы мужики чего с бабами делаете, — презрительно сказала.
— А чего? — не понял Щипков.
— А то. Из-за вас вон страдает. Не жрёт ничего, — прослезилась мать. — Уж мы и туда ездили, и сюда, и к знахарке...
— Доктор вылечит, — подбодрил Леонид.
— Вылечит, — вздохнула мать и вытерла рукавом слёзы. — Девки глупые. То они толстые, то жирные. Дуры. А жир, он нужен для гормонов.
— Я тоже слышал.
— Вот за что мне это, а? — опять всхлипнула мать. — Помирать уж. А тут с ней прыгай. Замуж вовремя не взяли, когда моложе была...
— Я... — не знал, что сказать Леонид. — До свидания.
Он пошёл в роддом и по дороге купил небольшой букет цветов.
«Как встретит Оксана? — думал он. — А если обрадуется и у него, Леонида, не смотря ни на что, снова вспыхнет страсть? А она и не угасала. Только теплилась где-то в сердце, что-ли. И мучительно и сладко одновременно теплилась, — он вспоминал их совместную жизнь, события и сердце билось сильнее и ноги несли быстрее. Оксана. Оксана!»
В это время Иван зашёл к Светлане. Она только что вышла из душа в махровом халате и полотенце на голове. Открыла дверь.
— О, привет, заходи! — обрадовалась она.
— Слушай, Свет, мне делать нечего. Шёл мимо. Вот, к тебе решил зайти. Чего-то замёрз.
— Нормал. Сейчас чаю согрею. Или покрепче?
— Ясень пень, покрепче, — ответил Иван.
Света достала из серванта коньяк, конфеты. Положила на журнальный столик между креслами. Села в одно кресло, Иван в другое. Разлили. Чокнулись.
— За... — задумалась Света.
— Дружбу, — предложил Иван.
— Понимание, — добавила Света.
Взяли по конфете.
— Ты когда на работу? — спросила Света.
— Ой, только отпуск начался.
— А мне до него, — задумалась Света. — А на работу завтра.
— Печалька.
— Ага, печалька. Во! — вспомнил Иван. — У меня есть желание такое.
— Да что ты?
— Да, стартапчик. Мобильный барбершоп Salon le barber.
— Только для мужиков, что ли?
— Конечно. А то приходят мужчинки в салон красоты, а там везде женское царство. Не правильно. В Европе, кстати, это начинает распространяться.
— А деньги? — поинтересовалась Света.
— Накоплю. Ну, или кредит возьму.
— А там женщины тоже работают? Это же только мужской салон?
— Наверно.
— Меня берёшь?
— А что бы не взять. Ты моя подруга.
— Ну, давай выпьем.
Света разлила коньяк. Чокнулись.
— За барбершоп, — засмеялась Света.
— Будем, — подтвердил Иван.
Выпили. Закусили конфетами.
Света запела:

— Что ты веселишься,
     Милый мой дедочек,
     Что ты веселишься,
     Сизый голубочек.
    А сто граммов водка,
    А сто граммов, Любка,
    А сто граммов, ты моя
    Сизая голубка.
    А сто граммов, бабка,
    А сто граммов, Любка,
    А сто граммов, ты моя
    Сизая голубка... Во! Новые есть стихи?

Иван завозился в кресле.
— Да... Есть.
— Ну, прочитай... Давай выпьем сначала, — предложила Света.
Выпили. Иван помолчал немного и прочитал:

— Ах, Боже мой, мне дай любви,
     Чтоб сердце птицей вырывалось,
     И чтоб навек она осталась
     В кипящей страстию крови.
     Ах, эта страсть меня сгубила,
     И не даёт покой и сон.
     Ты говоришь, что полюбила?
     Amour пришёл, пришёл же он!
     Но полюбила не меня ты,
     Другому сердце отдала.
     И я опять поэт проклятый.
     Слова пустые и дела.
     И нет любимой vis-a-vis,
     На моём жизненном маршруте.
     Ах, Боже мой, хочу любви,
     Жизнь без неё теряет сути.

— Так ты хочешь женской любви? — удивилась Света и села к Ивану на спинку кресла. Обняла за голову. Он не сопротивлялся. Света погладила волосы Ивана.
— Я тебя стригла давно уже?
— Месяц.
— Может, пора подравнять?
— Ну, не здесь же.
— В салоне.
— Ну, зайду, может...
Света обняла Ивана за шею, за грудь. Начала ласкать руками тело. Он сидел, не шелохнувшись.
— Какие у тебя мышцы, — прошептала женщина.
— Да, какие мышцы, — поспорил Иван. — Дрыщ.
— Ну, прям, дрыщ, — спорила Света, растёгивая его рубашку.
Иван не сопротивлялся. Вот он поднял одну руку, вторую. Прикоснулся к Свете.
— А ты вкусно пахнешь, — уткнулся носом в её грудь.
— Конечно... А как же должна пахнуть женщина? Всегда вкусно. Тем более парикмахер.
Света взяла руками голову Ивана и поцеловала в губы. Иван ответил поцелуем.
— Иди ко мне, — сказала Света и потянула Ивана на пушистый ковёр на полу.
Они легли на него и начали целоваться.
— Какой ты брутальный чел... — прошептала Света и начала раздеваться сама...
Леонид подошёл к родильному дому. На крыльце стояла и прикуривала полная медсестра в голубом халате и шапочке.
Леонид вошёл в холл. И тут же увидел на лавке — Оксана с большим животом сидела на коленях у Гургена, обхватив его руками за шею и что-то ему говорила. Она обернулась, встретилась глазами с Леонидом. С полминуты они смотрели друг на друга ничего не выражающими взглядами, пока Гурген не кашлянул.
Леонид повернулся и вышел из роддома. Закрыл дверь. Медсестра курила. Щипков попросил сигарету. И огонька. Он хотел выбросить цветы, но отдал женщине.
— Вау! Пасибки! — радостно сказала медсестра и засунула букет под мышку. — Что так быстро ушёл, папаша? — спросила она низким голосом, выпустив дым.
— Если бы папаша, — посетовал Леонид, тоже выпустив дым.
Медсестра пожала плечами.
— Сейчас всё просто. Тест на отцовство и судьба сломана, — сказала она. — Вот раньше гоже было. Живчики однинаковы. Мужские, женские... Головка, хвостик... Упс! Человечек! А кто папуля, не знай. А ноне бабой быть хуже. Хрен нае...
— Что, мужиком лучше что ли быть? Какая разница. У всех свои проблемы.
Медсестра посмотрела грозно.
— Сщас! — затянулась, выпустила дым. — Меня спрашивали, кем я хочу быть, мужиком или бабой?
— Индусы выкрутились, — сказал Леонид. — Мол, в прошлой жизни грешил, вот родись бабой, подчиняйся и рожай... Инкарнация.
— Ой! Не смешите мои помидоры. Ага! Родился мальчиком. Какой восторг! Девочка, как наказание.
— Глупости древнего мира, — вздохнул Щипков. — Я дочку люблю. И не променяю ни на кого.
— Ну и молодец, папаша.
— Пять... Шесть лет.
— Маленькие все хорошие, — выпустила дым медсестра и выбросила окурок в кусты.
Леонид быстро докурил и тоже бросил.
— Да, — вздохнула медсестра. — Вопрос крови, вечный вопрос. Мужикам не нужны чужие дети.
— Ну, не всем.
— В основном.
— Не горюй, папаша, — сказала медсестра. — Ещё наделаешь своих деток. Молодой...
— Да-да, молодой. Их ещё вырастить и воспитать надо.
Медсестра вытащила из халата бутылочку:
— Спирту глонёшь?
— Разбодяжить бы...
— Прям.
Щипков сделал большой глоток, поморщился.
— Спасибо, — поблагодарил.
— Не за что... Замёрзла я что-то.
— Ну, так не лето красное. Осень же.
— Тебя как звать-то?
— Леонид. Лёня.
— Алина, — протянула руку медсестра. — Тоже замёрз?
Щипков кивнул.
— Пошли погреемся, — предложила женщина. — Полчаса есть.
Они зашли внутрь. Оксана сидела всё также с Гургеном. Леонид не посмотрел на них, отвернулся даже. И ушёл за медсестрой в подсобное помещение.



Глава 17



Наступила зима. Щипков жил в квартире с Наташей и детьми и кошкой, но всё ещё спал отдельно, ел отдельно. У него даже в холодильнике была своя полка. С Мариной отношения наладились. С Егором общение было натянутое. Наташа за это время несколько потеплела к Леониду и время от времени днём, когда не было детей, они делили супружескую кровать. Но любви к Наташе Леонид не чувствовал.
Уже почти четыре месяца он прожил в своей квартире. Как он сам определил, внутри, в душе была пустота. В жизни ничего не радовало, да и не огорчало тоже. Спасала работа.
В любой профессии есть люди, о которых идёт недобрая молва среди начальников. Леонид был из них. Он критиковал, например, охрану труда, где бесконечные ежедневные приказы, организационные документы спускались сверху по электронной почте, часто дублируя друг друга. Электромонтёр, приходящий на смену, должен был расписаться в журнале ознакомления с этими документами. А инспектор проверить наличие подписи. Всё это правильно, говорил Щипков, но люди не переставали гибнуть, попадать под напряжение и технологические нарушения в энергетике не уменьшались. Потому, что был формальный подход. Щипкову не нравилась видеофиксация работы, потому что, вышестоящие органы просматривали её, выявляли ошибки, лишали премии. Леонид говорил, что основной работник не электрик, а менеджер, экономист или инспектор. Главный в энергетике чиновник, а монтёр лишь его обслуга. За эти высказывания он и лишился работы. Ну, не совсем за это. За прогул, конечно. Но его прямота о ситуации в отрасли подлили масла в огонь увольнения. Поэтому, Щипков, даже и с пальцем на ноге, не пытался бы прийти туда снова.
Он устроился, как говорил, временно, дворником, куда его пригласил знакомый Трофимыч. Щипков вставал рано утром, часов в пять, осенью подметал мусор и листву, при снегопаде расчищал снег. И уходил домой досыпать.
В эти часы праведного труда, он думал о жизни, о том, как хорошо всё-таки вернуться домой, к жене и детям. «Ну, да, — рассуждал в себе он. — Плохой опыт, тоже опыт. Как говорят в народе, не согрешишь, не покаешься. В жизни нужно всё познать. В меру. Женщин тоже... Оксану... Оксана! — и сердце Леонида билось сильнее при этом имени. Он вспоминал её лицо, волосы, тело. Вставал, опёршись на лопату, вздыхал, потом снова начинал работу».
Но один раз Леонид не выдержал. Бросил инструмент и пошёл к ней, прямо так, в рабочей робе и вязаной шапке. Но, дошедши до дома, так и не решился постучать в дверь.
Ещё Щипков устроился ещё на полставки электриком в школу.
Как-то стоя на лестнице-стремянке, меняя лампочку, он услышал голос проходящего директора Мазова.
— Ноги моей больше здесь не будет. А! — возмущался завучу директор, теребя то бороду, то галстук.
Завуч, женщина с крупными формами, в обтягивающем жёлтом платье, нервно перебирая бусы на груди, отвечала:
— Вы подумайте ещё, не надо принимать скоропалительных решений.
— Это что? А? Я учитель с большим стажем. Но такого безобразия в педагогике ещё не было,   — возмущался Мазов.
Они прошли мимо в кабинет директора и закрыли дверь.
Щипков слез со стремянки, переставил её. Прозвенел звонок и из классов начали выходить дети, кричать, носится по коридору.
— Тихо, тихо, — попросил Леонид, засунув руки в карманы халата, где были лампочки. Сам же искал глазами дочь.
Марина подбежала сзади.
— Пап, привет!
— Ой, привет, доча, уроки закончились?
— Да, — ответила Марина.
— Не забудь рюкзак. Всё собери туда. Сама оденешься?
— Угу.
— И топай домой. Мне ещё надо поработать.
Марина попрыгала в класс. Дети в коридоре поредели, шум стих.
Дверь в кабинет директора была приоткрыта и Шипков слышал разговор.
— Мне, как немолодому человеку, всё это противно, — возмущённо сказал Мазов. — Более того, успешно лечат таких несчастных.
— Может, они по-своему счастливы, — ответила завуч. — Ой!
— Представляете, Серафима Семёновна, — говорил Мазов. — Содом и Гоморру возвели в закон. Но мы с вами не дураки, понимаем, что это из разряда «развращай и властвуй». И мне, как педагогу, вышедшему из советской школы, лучшей в мире школы, которая не только давала знания, но и воспитывала нормальных людей, чужда вся эта гомо… Извините.
— Ну-ну, — почему-то сказала завуч.
Было слышно, как директор прочитал откуда-то:
— Международная ассоциация лесбиянок, геев, бисексуалов, трансгендеров и интерсексуалов, которая занимается вопросами соблюдения прав человека для ЛГБТИ, опубликовала рейтинг стран с учетом соблюдения равноправия по отношению к представителям данного сообщества. Европейское подразделение организации проанализировало ситуацию в странах Европы по широкому спектру критериев: запрет на однополые браки, наличие и отсутствие преследований сексуальных меньшинств, усыновление детей однополыми парами. Россия занимает последнюю строчку. Жизнь представителей сексуальных меньшинств подвергается там наибольшей опасности.
— Прикольно, — непедагогично сказала завуч.
Мазов прочитал ещё:
— Рекомендована образовательная программа «Азбука равенства», учебник «Мой папа носит платье»… — директор покашлял. — Необходимо в ближайшее время организовать школьный гей-парад для распространении толерантности в обществе… Да, это последняя капля…
Настала пауза. Потом Мазов сказал:
— Я вас понимаю, Серафима Семёновна. Но поступиться своими принципами не могу. Я написал заявление об увольнении. До пенсии мне осталось немного, буду простым учителем. Порекомендую вас в директора.
— Ну, что ж вы так, Анатолий Антонович… — запричитала завуч.
— Да, — подтвердил Мазов. — Решение принято, отступать некуда, за нами православная Москва и легонько посмеялся.
— Принимайте дела, а я в отдел образования, — закончил директор.
Через несколько минут завуч вышла из кабинета директора, слегка улыбаясь.
Леонид переставил лестницу. Постоял немного.
Мимо прошли две девочки из старших классов.
— Нормально мы его прикололи с письмом, — сказала одна.
Щипков прислушался.
— Ага, — ответила другая. — Ты про геев где нашла?
— В интернете. Там полно инфы об этом. Бланк нашла там же. Распечатала...
Леонид покачал головой.
— Эй, девчонки? — позвал он.
Девочки остановились.
— Это вы пошутили с письмом для Мазова?
Девочки смутились, переглянулись.
— Вам-то что? — сказала одна.
— В общем, давайте так. Сознайтесь, а то директор увольняться хочет. Я разговор слышал с завучем. Нехорошо это всё.
Девочки снова переглянулись и убежали.
Щипков пошёл в кабинет Мазова.
Тот как раз закончил писать заявление об увольнении, вложил его в файл и в папку.
— Можно? — открыл дверь Леонид, постучавшись.
— А, заходи Леонид, ты чего? — пригласил директор.
— Да я, это... В общем, письмо, как я слышал, фейк.
— Как?
— Ну, шутка. Кто-то пошутил. Из ребят, может... Про этих, геев. Отдел образования здесь не причём.
— Нормально, шуточки, — усмехнулся директор и погладил бороду. — Нормально, — повторил он, задумался. — А, кстати, извините, забыл...
— Щипков... Леонид.
— Да, вы знаете, что мы четыре дня отдыхаем? День Народного Единства.
— Ну, да, на вторник же попадает.
— На вторник... — задумался директор. — Как вы считаете, нужен нам этот праздник?
— Любой праздник нужен, Анатолий Антонович.
—Да, отдыхать — не работать... Что мы празднуем? — спросил директор в лоб.
Леонид задумался.
— Ну, там, Минин и Пожарский выгнали поляков из Москвы.
— Из Кремля. Ну, да... В 1612 году. Вы его ощущаете, этот праздник, как День Победы? Как второе девятое мая?
Щипков пожал плечами.
— Ну, как... Давно же это было, все умерли. Ветеранов нет.
— Ветеранов нет. И отечественной войны 1812 года нет. И Ледового побоища 1242. И Куликовской битвы 1380. Знаете... Леонид. Седьмого ноября с демонстрацией, красными флагами было радостней. Вам сколько лет, вы же помните?
— Конечно, помню.
— А ведь забыли, что это завоевания Великой октябрьской социалистической революции. До 1917 года не был ни восьмичасовой рабочий день, — директор загибал пальцы, — ни два выходных в неделю, ни оплачиваемые отпуск и больничный. Пенсий не было. А бесплатное образование и медицинская помощь?
— Наверно, — согласился Щипков.
— А это что, четвёртого ноября? Вот назвали бы праздник ухода поляков из Кремля, — весело сказал Мазов. — А то, день этого единства. Единства кого с кем? Олигарха с пенсионером?
— Директора с электриком, — пошутил Щипков.
— Вот! — понравилось Мазову. — Страна разделена де факто на сословия. Богатые, бедные. Олигархический капитализм. Десять процентов населения владеют девяноста процентами богатством страны.
— Я читал, что сто семей владеют чуть ли не семидесятью процентами... Наверно, во всём мире так, — предположил Щипков.
— Хуже! — воскликнул директор. — Один процент населения планеты владеет девяноста девятью процентами ценностей. Ну и что, равенство? Единство? — Мазов покачал головой, добавил: — Вот для того, чтобы был статус кво...
— Как?
— Чтобы оставалось всё так несправедливо, как есть и прививают всякую хрень, — сказал непедагогично Анатолий Антонович.
— Хрень, — понравилось Леониду.
— В том числе, гей-культуру... Ну, ладно. У вас ещё что-то?
— Да, нет, — ответил Леонид.
— Тогда мне надо отлучится. Извините.
Они вышли из кабинета. Щипков продолжил свою работу, а директор вышел на крыльцо школы. Постоял немного, поёжился в пальто.
Выйдя уже за калитку, он услышал за спиной девичий голос:
— Анатолий Антонович!
Директор обернулся.
Девочка старшеклассница, одна из двух, которая разговаривала с Леонидом, подбежала к  Мазову и, широко открыв глаза и быстро моргая, пролепетала:
— Ой! Завуч сказала, что вы в отдел? Это мы написали эту...
— Фигню, — помог директор.
— Ну, да, ради прикола. Списали из интернета. Вернитесь, пожалуйста, Антон... Ой... — замялась, — Анатолий Антонович.
Директор усмехнулся, махнул рукой и пошёл.
— Так как же? — обидчиво сказала девушка.
Мазов взмахнул, словно птица руками и, не оборачиваясь крикнул:
— Обед! Пора на обед!..
Щипков почти закончил работу по вкручиванию лампочек.
— Китай, Китай, — прочитал на коробках. — Когда же свои будут делать?
— Никогда, — услышал голос высокого худощавого физрука Костю в красном спортивном костюме с логотипом «2014». — Нам это НАНО?
— Конечно, надо, — согласился Леонид. — У нас курс на импортозамещение же.
Костя зачем-то посвистел.
— Я не верю, что мы всё заместим, — сказал.
— А всё и не надо. Для жизни у нас всё есть. Картошка своя и водка своя.
Костя рассмеялся:
— Ха-а! Ну да, ну да.
Леонид спустился вниз, стремянку сложил, тихо пропел:
— Мы хотим всем рекордам наши звонкие дать имена-а... Выпить бы.
— К трудовику иди. Он уже неделю прибухивает, — предложил Костя.
— А сам?
— Не-е. Я — пас.
— Закодирован что ли?
Костя низко кивнул так, что у него хрустнуло что-то в шее.
— Ай! Остеохондроз, — пожаловался он. — На год... Дисульфирам. Жена настояла. Ещё полгода.
— И чего, выпьешь, умрёшь?
— Если маленько, колбасить будет. Поболе, сдохну... Но, ты никому... Это анонимно, — прошептал Костя.
Леонид пожал руку физруку.
— Молодец!
И пошёл со стремянкой.
Чуть погодя, он зашёл к трудовику.
— Приветик Сан Саныч, как здоровье молодое? — поприветствовал Леонид.
Тот, грузный предпенсионного возраста с красным лицом, ответил:
— Ой, не спрашивай, Лёнь.
— Смотрю, табуретки делаете.
— Не танки же.
— Последний урок сейчас закончится... Есть?
— У меня всегда есть. Только вдвоём как-то...
— Ну, давай химика позовём. Он не откажется, — предложил Щипков.
Уроки закончились, Леонид одел Марину и отправил домой. Позвонил Наташе, что чуть задержится.
Втроём, Щипков, Сан Саныч и учитель химии Олег Романович разлили в кабинете технологии. Выпили. Спрятали.
Сан Саныч прочихался и обратился к учителю химии.
— Олег Романович, вот ты умный, вещества всякие смешиваешь, скажи, Европейский Экономический Союз зачем нужен?
— Ну, как, — дожёвывал хлеб химик. — Свобода движения товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Санкции же. Нужен протекционизм.
— Чего?
— Ну, поддержка отечественного производителя. Вот ты табуретки делаешь с учениками. Будешь в России продавать ты, а не американцы.
— А лампочки? — вступил Леонид. — От накаливания отказались. Где наши  энергосберегающие? Светодиодные уже пошли.
— Да? — крикнул захмелевший трудовик. — Когда же создадим аль... альтернативу НАТО? Вот это Союз надо скрестить с... как его... ОДКБ и шарахнуть по ихним ПРО.
— Молодец, Сан Саныч. Тебя президентом надо выдвинуть, — посмеялся Леонид.
— И пойду, — серьёзно ответил Сан Саныч. — Я сразу введу войска на Украину, дойду до Кыева и всех этих бандеровцев на деревьях повешу.
— Молодец! — повторил Щипков.
Открылась дверь, неожиданно вошёл директор. Улыбнулся.
— Кто у нас молодец? — спросил.
Мужики повернулись к нему, вытянулись.
— Политинформация у нас, Анатолий Антонович, — нашёлся Леонид. — Обсуждаем Украину.
— Да чего её обсуждать. Такого государства не существует. Его Владимир Ильич Ленин на карте нарисовал...
— Да, ладно, — пыхнул перегаром Сан Саныч. — Она в летописях уже была.
— В каких летописях? Большевики придумали... Вы чего домой не идёте?
— Всё, идём, Анатолий Антонович.
— Давайте, давайте по домам.
Директор посмотрел пристально каждому в глаза, нахмурился и вышел.
— Не, я не согласен... — возмутился трудовик. — Ленин нарисовал. Украина древнее государство.
— Да, ладно тебе, доливай, — предложил шёпотом Леонид. — И по домам.
Мужики допили и Леонид, попрощавшись, надел куртку, вязаную шапку и вышел из школы. Пушистый снег кружился и мягко ложился на белые сугробы.
Леонид увидел Ивана.
— У, здоров! — поприветствовал Щипков.
— Приветик, — нахмурясь, ответил Иван.
— Как дела?
— Ничё. Ты чего не звонишь, не пора лохмы подравнять?
— Ой, да, Ванюш. Наверно, пора, — ответил Леонид, снял шапку и погладил свои волосы. — Я вон на работу устроился в школу электриком. Позвоню, ага. На днях.
— Говорил ты, от Оксаны ушёл? — спросил парикмахер.
Щипков надел шапку.
— Говорил. Давно уж, — сказал.
— И чё, к жене что ли вернулся насовсем?
— Ну, так сказать, номинально. Ни вернулся, ни в разводе. Ни то, ни сё.
— Прикольненько, — улыбнулся Иван. — Как колобок. От Наташи ушёл, от Оксаны ушёл… И от тебя, лиса… — задумался Иван… — Представляешь, ты мне снился.
— Да ладно?
— Да.
— Голый? — со смехом спросил Щипков.
— Да, — серьёзно ответил Иван. — Блин, я потом полночи не спал. Всё из-за тебя.
Леонид вздохнул.
— А мне, представляешь, Ванюш, — весело сказал, — на старости лет девки иногда снятся. Как будто мне семнадцать. Вот умора. Жить-то осталось два понедельника, а тут такие крали. И тоже проснёшься, и думаешь, и под впечатлением целый день ходишь.
— Вот и я под ним, — опустил глаза Иван. — До сих пор. Ты ж красивый, как о тебе не думать.
Щипков ладонями покрутил в воздухе.
— Нет, нет, нет... Я совсем не красивый, у меня седина на висках, морщины на глазах. И это, простатит и геморрой. Старый, больной, несчастный. Как Паниковский. Помнишь? Меня девочки не любят.
— Девочки не любят. А мальчики... Чтобы быть счастливым тебе нужно влюбиться. Я вот влюбился...
— И в кого же, если не секрет?
Иван молчал.
— Ой, я пас, — махнул руками Леонид.
Иван стоял, смотрел вниз. Из глаз потекли слёзы. Он повернулся и зашагал прочь.
— А стричься-то я позвоню. Ага? — крикнул Леонид.
Иван ничего не ответил.
Щипков пошёл домой, вспоминая разговор и улыбаясь.
— Баб что ли мало? Вон Света из парикмахерской какая хорошая, — сказал Леонид Наташе дома, заваривая чай.
— Хорошая? — нахмурилась Наташа.
— Ой, ладно, все хорошие.
— И эта... Оксана хорошая?
— Начинается! — сказал Леонид и бросил в стакан два куска сахара.
— Зубы сгниют.
— И хорошо, буду беззубый и никто меня любить не будет. Даже...
— Даже?
Леонид поставил чай, подошёл к Наташе, попытался обнять. Она легонько отстранилась.
— А Иван? Ну, что ж сделаешь, — сказала. — Все люди разные. Кто-то родился с генной патологией, у кого-то обмен веществ ненормальный, а у кого-то гормональный сдвиг.
— Да, — вздохнул Леонид. — Может и мне сдвинуть гормоны?
Наташа тихонько посмеялась.
— Мозги сдвинутые, ещё гормоны сдвинуть осталось и вперёд — на парад!
На кухню пришла Марина:
— На какой палад, мам?
— Новогодний парад. В разных странах на Новый год наряжаются и устраивают шествия, — обманула Марина.
— С Дедом Молозом?
— Как же без него.
— Дурите голову девчонке, — вступил пришедший на кухню Егор.
— Егор, шёл бы ты, — попросила мать.
— Угу, — ответил Егор, взял что-то из еды и ушёл с кухни.
Марина спросила Наташу:
— Мам, а кто клуче Дед Молоз или Санта Клавус?
— Это один и тот же чувак, — ответил Леонид.
— Нет, — не согласилась Марина. — Дед Молоз всегда пьяный и с какой-то девкой.
— Это тебя в школе научили? — сердито спросила Наташа.
— А Санта как-будто трезвый, — сказал Леонид.
Егор крикнул из другой комнаты:
— Санта на оленях, а Дед Мороз... на лыжах.
— И они оба ходят к детям? — продолжила доставать Марина.
— Дед Мороз в России ходит, а этот... заграницей. У них территории распределены.
— Зачем? — спросила Марина. — Зачем телитории ласпле... деляют? Почему существуют гланицы? Зачем они, мам, пап?
Леонид почесал затылок.
— Вопросики... — сказал. — Чтобы одна страна защищалась от другой.
— Зачем защищаться, когда можно жить в миле без гланиц.
— Отстань, Марин! — прикрикнула Наташа. — В старших классах расскажут.
— Ну, и ладно, — обиделась дочь и ушла с кухни.
Леонид выбросил в мусорное ведро использованный пакетик чая.
— Ведро полное, пойду прогуляюсь, мусор выкину, а то вонять будет, — предложил.
Он взял из ведра пакет, оделся и вышел во двор. Уже стемнело. Чёрное небо высыпало звёзды и большую полную луну.
«Ух, ты, громадина какая, — подумал Щипков. — И кратеры видно. И как наша жизнь, живёт в своих фазах. То сильно светит, то мало. И всё время одной стороной повёрнута, хитрая. Не показывает обратную сторону свою... У жизни тоже есть обратная сторона. Это мысли, желания. Может, даже непристойные, похотливые. А может — любовь. Вот живут люди, и женаты и замужем, и внешне всё хорошо. Кратеры все светятся. А там, на обратной стороне думает, мучается, любит другого. И не показывает этого. А я повернулся обратной стороной своего сердца и сказал, и показал это. И что? Только страдания и потери».
Щипков подошёл к мусорным бачкам. Выбросив мусор, он увидел двух белых собак, сидящих поодаль и, вероятно ждущих когда он отойдёт, чтобы проверить пакет.
— Собачки, собачки, — тихо позвал Леонид и посвистел.
Те переглянулись, но не подошли.
К удивлению Леонида, к собакам подошёл кот и уже вместе они приблизились к бачкам.
Леонид разглядел, что собаки породы болонки.
Он вспомнил, что на дне рождения Оксаны у Андрея были такие собаки, и кот тоже был. Собаки гоняли кота по комнате. Неужели это те же самые? Что, Андрей выгнал на улицу погулять? Или насовсем?
— Уж не Андрюхины ли вы твари? — проговорил Щипков.
Кот прыгнул на бак и скрылся там, начал шуршать пакетами. Собаки залезли в другие баки.
Леонид решил позвонить Андрею, набрал номер, но автоответчик поведал, что номер недоступен или абонент вне зоны. Леонид вспомнил намерение друга съездить к матери в Украину.
Ради прогулки Щипков дошёл до дома Лисенко, но света в окнах не было и Леонид не стал звонить в домофон.
Вернувшись к своему дому, он увидел, что собаки всё ещё лазили по бакам. Леонид пошёл к подъезду. Обернулся и увидел, как к бакам подошёл человек и, вперемешку с матерком начал прогонять животных.
— Ну-ка, углядывайте отсель! Иж! Лазят тут. Ну-ка, ну-ка!
Собаки начали лаять на человека. Кот вылез из бачка зашипел.
— Я вам! Твари! — ругался человек, швыряясь в баке. — Вон отсюда!
На мгновение Леониду показалось, что это Андрей.
— Андрюх! — крикнул Щипков.
Но человек не повернулся, залез в бак с головой и туловищем и что-то там бурчал.
Леонид пошёл домой спать. Рано утром нужно было вставать на работу.



Глава 18


Парикмахер Иван за неделю до нового года начал выпивать. В ночь на тридцать первое декабря тоже. Пил виски и смотрел телевизор, разные музыкальные каналы. Пил один. И много курил. Под утро он, сидя в кресле, уснул, проговаривая одни и те же слова:
— Узнаешь... Вот узнаешь, что такое безответная любовь. Я покажу. Покажу...
Этой ночью Леониду снился сон. Как будто стоит в золотых латах на колеснице во главе огромного, раскинувшегося на бескрайнее поле, войска. Белое поле. Леонид слез с колесницы, присел и зачерпнул рукой это белое. Попробовал на вкус. Это был не снег и не соль.
— Что это? — спросил он у стоявшего рядом человека в латах и маске обезьяны.
— Это пыль поколений, — сказал тот.
— А почему не земля? — спросил Леонид.
— Потому, что ничего не меняется на Земле. Веками, тысячелетиями всё одно и то же.
— Что? — спросил Леонид.
— Страсти, — ответил человек. — Это пыль страстей. Чревоугодие, блуд, печаль, уныние, гнев, тщеславие, гордость и сребролюбие, — перечислил человек в маске.
Леонид упал на колени, засмеялся и начал подбрасывать пыль.
— Нет! Это просто пыль и всё. Она ничего не значит, ничего не значит для человека!
Тут он начал проваливаться. Ноги, колени быстро стали невидимы. И вот уже по грудь увяз.
— Эй, вытащите меня! — попросил, испугавшись, Леонид.
Люди в латах подняли Леонида и поставили на колесницу. Леонид отряхнулся и спросил человека в маске:
— А как же убрать эту пыль?
— Только небо может её убрать, разверзнувшись. Но оно закрыто тучами, — ответил человек. — Поэтому битва идёт вечно, люди выходят из пыли, гибнут и превращаются снова в пыль.
Вострубили трубы с двух сторон.
— Пора, — сказал человек.
— Что пора? — спросил Леонид.
— В бой!
И два войска кинулись друг на друга. Вокруг Леонида началась битва. Люди убивали друг друга, падали и превращались в пыль. Другие восставали из пыли и вступали в бой.
Леонид увидел вдалеке на холме, похожего на себя.
— Я твоя жизнь! — крикнул тот…
Леонида разбудил звонок Ивана. Было девять часов утра. Иван проснулся, выпил и позвонил Леониду. Предложил перед праздником постричься. Леонид посетовал, что слишком рано. Но Иван был настойчив, мол последний день старого года. Леонид согласился. Потом Иван позвонил коллеге, Свете, сказал, что он заболел, температура, и, чтобы не уходить на больничный, просил принести ему в обед лекарства. Парацетамол, может.
Примерно через час пришёл Леонид. Входная дверь была открыта. Щипков прошёл в комнату.
Иван сидел с привязанной на палец верёвкой с грузиком.
— Мне сделать это? — тихо спросил Иван, глядя на маятник, который раскачивался. Иван кивнул головой.
Увидя, Леонида, Иван обрадовался, снял с пальца верёвку и предложил выпить. Леонид согласился.
— Мы тут копали картошку у Оксаны и нашли в огороде ножницы. Глянь! — Щипков передал ножницы Ивану.
Иван покрутил их в руках.
— Чудо! Как раньше делали, — восхитился Иван. — Ажурные. Острые. Как новенькие. Даришь?
Леонид кивнул.
— Пасибки, друг, — обрадовался Иван.
Из стеклянных стаканов выпили виски. Налили ещё. При этом, Иван, жестикулируя рукой со стаканом и не слушая иногда вставляемые реплики Леонида, сказал:
— Знаешь, Лёнь, в жизни есть только одна ценность — любовь. Остальное лишь только возня вокруг неё. Ты думаешь, мне нужна эта парих... Парикмахерская? Да, фигушки!.. А главное в любви, что? Не жертва там какая, не самоотдача. Общение! Об-ще-ни-е! Если его нет, то... Фи! Любовь улетает, словно дым. Пшик! И тогда зачем всё? Зачем жить? Ты думаешь, поэты, которые любили... Страдали. Думаешь, почему они уходили так? Р-раз! И всё! Они говорили, вот, смотрите, я ухожу, но свою любовь, безответную любовь забираю с собой в светлые дали. Где меня полюбят, оценят и не будут смеяться. Да, я такой. Леонид, я такой. Я вижу в мужчинах то, что не видят женщины. Им деньги нужны, почитание, ухаживание. Цветы дари. Мне не нужно этого. Я просто люблю... Да, ещё. Мы любим тех, кто похож на нас. Не так ли, Лёнь? Внешностью, поведением, предпочтениями. Бог любит нас, ведь мы созданы по образу Его. Вот и мы с тобой похожи...
— Да, ладно, Ванюш? — усмехнулся Леонид.
— И более того, мы оба мужчины. Мужчи-ины, — протянул Иван. — А мужчины любят выпить. Так, что давай ещё хряпнем за любовь и начнём нашу работу.
— Всё любят выпить, — вздохнул мечтательно Леонид и кивнул, согласившись на глоток.
— А ты сможешь? Ну, выпивши, стричь? — опасливо спросил он.
— Друг мой! — провозгласил Андрей. — Я профи. Как этот... руки-ножницы.
— Эдвард.
— Я — Ванюша, руки-ножницы. С закрытыми глазами даже смогу. Я Ванюша — сердце-ножницы! Моё сердце стрижёт, равняет, причёсывает... Оно творит любовь!..
Иван предложил Леониду сесть за столик перед зеркалом. Леонид сел.
— Вот, подержи, — отдал Леониду подаренные ножницы.
 — Зачем? — спросил Леонид.
— Попробуем их.
Леонид взял правой рукой. Иван погладил волосы Леонида, к чему тот уже привык и относился к этому с юмором.
Иван начал работать ножницами и, к удивлению Леонида продекламировал:

— Знаешь, что это такое,
     Если тебе нет покоя.
     Я тоже знаю про это.
     Это любовь без ответа.
     Это вино без бокала,
     Лампочки свет без накала.
     Это без прутиков веник.
     Это бумажник без денег,
     Это картина без краски,
     Клоун в манеже без маски.
     Песня в пластинке без звука,
     Ужин туземца без Кука.
     Это бессонные ночки,
     Стихотворенье без строчки,
     И поцелуй твой без лета,
     Если любовь без ответа...

Иван зашёл спереди и сел Леониду на колени.
— Ты чего эт? — весело спросил Леонид.
— Это я люблю так, Щипков, — сказал Иван, глядя в глаза и улыбаясь.
Он взял за руку Леонида, в которой были старинные ножницы и быстрым движением всадил их себе в живот. Хлынула кровь. Ножницы, рука Леонида, одежда стали красные.
— Вылетели всё бабочки из живота, — прохрипел Иван и повалился на пол. Леонид бросил ножницы и начал трясти Ивана, кричать. Но тот не реагировал.
В это время в открытую дверь вошла Света. Она крикнула: «Убили!» И побежала на улицу. Там она пробежала немного, остановилась, позвонила в полицию и дрожащим голосом рассказала о том, что видела.
Леонид, наверно, с минуту сидел и смотрел на лежащего Ивана. Сидел с ножницами в руке. Потом бросил их, вытер руки о штаны и пошёл из квартиры, захлопнув дверь. Спохватился, что нужно вернуться, ножницы забрать и стакан с отпечатками, телефон Ивана, но дверь была заперта.
— Всё, конец мне, — сказал он.
Леонид выбежал из подъезда и остановился. Огляделся. Пошёл по улице. Моросил зимний дождь. Его трясло. Ноги ослабли, словно ватные стали.
Он быстрым кривым шагом пошёл по микрорайону, не зная куда. Получилось в сторону ближнего леса. В телефоне раздавались звонки. Леонид даже не смотрел на него. Он шёл уже среди гаражей, пропускающих и сигналящих ему автомобилей, редких деревьев, чащи. Недалёко в лесу было большое «северное» кладбище, где в этом году хоронили Михаила Африкановича. Леонид зашёл в его тишину, прерываемую редкими криками ворон. «Странно, — заметил он, — здесь, на кладбище начал приходить в себя; тело перестало трясти, мысли просветлели. Он шёл среди могил, читал надписи и, наверно, первый раз в жизни завидовал усопшим. — У вас уже нет проблем. В этом мире, где мы сами себе делаем их, сами не делаем того, чтобы жить спокойно и радостно. Нам даётся немного быстротечных, особенно после сорока, лет, а мы живём, не как принято в нормальном обществе, где ходят на работу, растят детей, уважают жену, любят жену... — Леонид посмеялся, чем спугнул несколько ворон с сосны, — Почему любовь такая, а? Почему, кого нужно любить, мы не любим. А кого любим, те к нам безразличны, те не отвечают. Где справедливость?»
— Господи! Есть ли ты? — крикнул Леонид. — Где справедливость? Скажи, почему молчишь? Или ты молчанием Своим так говоришь?
Леонид дошёл до могилы Михаила Африкановича. Постоял немного.
— Ты был прав, дед, — сказал в тишину Леонид, — Проблемы с этими бабами.
Он вздрогнул от скрипа калитки одной из могил.
— В себе ищи проблемы, — услышал Леонид ту самую старушку, которая ругала его на похоронах. На этот раз, принюхался Леонид, от неё не пахло мочой, напротив, благоуханием. И одета она была по-другому, в чистом красном пальто и цветном платке.
— Бог меня наказал, — сказал он ей.
Старушка улыбнулась, покачала головой.
— Никто никого не наказывает, — сказала она. — Только мы сами себя. Нам ведь даны указания, как жить. Законы. Ты же знаешь, что если залезть на крышу и прыгнуть, то разобьёшься, а лезешь. Кто ж виноват? Кто тебя наказывает? Бог? Ты сам! Но через ближних своих, — утвердила старушка и подняла вверх корявый палец.
— А любовь? — спросил Леонид. — Как же, если полюбил?
— А любовь ли это? — спросила старушка, пошла среди могил, и скрылась как-то быстро за сосной.
— Эй! — крикнул Леонид, но старушка как растворилась.
Раздался выстрел. Плечо резануло болью.
— Блин! — крикнул Леонид невидимому охотнику.
На рукаве, чуть выше локтя выступила кровь. Леонид покрутил рукой, кость, вроде цела, подумал.
— Что за день-то гадский сегодня, — сказал он и, обхватив плечо другой рукой, пошагал к домам.
Раздался ещё телефонный звонок. Леонид посмотрел. Это звонила Наташа. Леонид ответил.
— Лёнь, ты почему так долго? — возмущённо спросила она.
— Наташ, тут, это... — замялся Леонид. — Потом всё расскажу. Маленько планы изменились.
— Опять «она»?
— Да, нет, не это... Потом. Всё нормально, просто дело тут одно... Я попозже приду и всё расскажу. Не волнуйся.
Чуть погодя позвонил диакон Алексей.
— Леонид, здравствуй! Как у тебя дела? — грустным голосом спросил он.
— Привет, Лёш... Э, Алексей.
— Да, ладно. Слушай, ты меня прости грешного за настырность. От меня супруга ушла.
— От тебя? Вот так чудеса! — удивился Леонид. — Ты же... Вы же... Вы же венчаны.
— Да, но... Я не знаю. Может, она веру потеряла. Вот совета хочу от тебя услышать. Ты же тоже... Ну, в разводе?
— Да нет пока. Сам не знаю как это... Из за лени, наверно... Я не знаю, Алексей, что сказать. У всех по разному. Здесь нет однозначного ответа. Единственно... Изменил?
— Нет, как можно, — возмущённо ответил диакон. — Не выдержала воцерковлённой жизни. Говорят же в народе, что жёны священников ревут в подушки.
— Ну, тогда мало внимания уделял. Или обидел чем... В общем, ты извини, Алексей. Может, попозже перезвоню. Дела срочные.
— Хорошо, Леонид. Спаси Бог.
— Давай, пока.
Через несколько минут был вызов, неизвестный номер. Леонид отключил телефон.
Подошедши к дому, возле подъезда наткнулся, чуть не сшиб, дворника Гелия Трофимовича.
— Здоров, с наступающим! — поприветствовал дворник.
— А? Привет, Трофимыч, да, и тебя, — ответил Леонид и сел на сырую лавочку.
Посидел немного.
— Как школа? — поинтересовался дворник.
— А? Нормально. Слышь, Гелий Трофимыч, где бы пересидеть денёк-другой.
— Так Новый Год! — удивился дворник. — Дома встречают. А что?
— Да, потом... Косяк один. Попал я, короче. Чела зарезал нечаянно. Короче, он сам себя зарезал, а я ножницы держал, — ответил Леонид, показывая руку в крови. — Ванюшу, в общем.
— Эт какого Ванюшу? Этого, как его, с мужиками который? — усмехнулся дворник.
— Ну, да. Позвал, поганец постричься к нему домой. Видать, влюбился в меня. А я, что, я ж женщин люблю, а не этих...
— Да-а, — вздохнул Гелий Трофимович и бросил лопату. — Кто видел?
— Тётка одна.
— А это Ваня тебя? — Гелий Трофимович потрогал плечо Леонида, — Дай-ка посмотрю. Фигня, кожа поранена только.
— Нет, охотники в лесу.
— Охотники, — повторил дворник. — В общем, пошли ко мне в подвал.
— В подвал?
— Да, я сам в общаге живу, тебе не надо там показываться. А в подвале кандейка. Тепло и лежак есть.
— А, может, мне в полицию? Рассказать как было?
— Ты чё дурак, не поверят. Если отпечатки были.
— И чего, мне всю жизнь прятаться?
— Есть одна идея. Погнали, расскажу.
Они зашли в подвал, в маленькое помещение без окна, но со щелью в стене.
— Кровь уже не течёт, — сказал дворник. — Ты, вот что, полежи, может, поспи. А я закончу работу и приду скоро. И ушёл.
Леонид лёг на жёсткий, устеленнный половиком топчан. «Это и есть кризис среднего возраста? — подумал он. — Год не прошёл, а столько всякой хрени случилось. И всё из-за чего. Из-за кого? Оксана. Оксана! — в груди Леонида защемило, сердце забилось. — Как жить мужику? Средний возраст. Богатства не нажил. Некоторые сверстники вон как поднялись. Скука, тоска какая-то. Хоть вой. Вроде всё чинно, ровно в жизни. Работа, квартиру купил. Женат, дети. День за днём, ночь за ночью проходит нормальная жизнь. Как у всех. А чего-то не хватает. Другому, кто один, может живёт, вторую половину не найдёт, и это за счастье. Не хватает... Страсти? Чувств? Жизнь хорошая, но однообразная, пресная. Так бы и жил, если бы не Оксана... Оксана... Ей тоже не легко в жизни. Семья не богатая. Образования нет. А хочется женщине жить красиво. И чтобы обожали её все. Чтобы мужики носили на руках, подарки дарили, любили. И любить, чувств хочется тоже, чтобы порхали бабочки в животе. Что в этом плохого?.. А меня она полюбила?  Говорила, что — да. Из всей этой правильной жизни, только эти несколько месяцев с ней и было настоящее счастье, пусть неправильное, грешное, но такое сладкое, такое мягкое... Спасибо, тебе, Оксана... Ты мне словно открыла глаза, сняла пелену с них... Но, за всё приходится расплачиваться... Ванюша... И тебе спасибо. Правильно же говорила старушка на кладбище, мы через ближних принимаем страдания за свои грехи... Теперь вот маюсь».
— Мается, мается, что вот-вот сломается. А всё не признается, что дело только в нё-ём, — пропел он тихо слова из песни Гребенщикова.
Щипков сел, снял ремень со штанов, надел на шею и осмотрелся. Нашёл на стене гвоздь, встал и накинул на него бляху. Закрыл глаза и начал приседать. Закашлял.
Вдруг на стол прыгнула крыса. Леонид дёрнулся, гвоздь сломался. Леонид упал на лежак. Снял ремень с шеи.
— Ты чего мешаешься, а? — сердито сказал Щипков крысе. — Уйди!
Крыса не уходила, смотрела, не отрываясь, в глаза Леониду. В другой раз, несколько месяцев назад, когда ещё не было Оксаны, Ивана не было, когда была обычная семейная жизнь, Леонид бы взял палку или камень, побил бы крысу или убежал от страха. А сейчас, как будто это всё — и он здесь, и крыса, это нормально. Это уже другая парадигма, то же, наряду с семейным комфортом, имеющая место быть под этим узким солнечным лучом из щели.
Крыса подошла к краю стола, ближе к Леониду, понюхала его. Леонид погладил животное. Она не сопротивлялась. Как будто так и должно быть.
— Пуська, — ласково назвал крысу Леонид. — Ты, наверно, не хотела родиться крысой. А кто тебя спрашивал? И меня, наверно, никто не спрашивал родиться человеком. Но вот я человек. Хотя... Индусы просто решили сию проблему. Мол, был ты плохим человеком, в следующей жизни родишься крысой. И я, значит, по ихнему, реинкарнируюсь в крысу. И буду, как ты лазить по подвалам, жрать всякую гадость и себе подобных. Но это в другой жизни... А сейчас, знаешь, в чём разница между нами? В свободе. Ты живёшь инстинктами. А я могу выбирать. Есть или не есть. Выпить или не выпить. Любить или не лю...
Скрипнула дверь. Крыса убежала. Щипков сел.
Вошёл Гелий Трофимович с женщиной с рыжими волосами в дворницкой спецодежде.
— Спишь, что ли, Лёньк? Наспишься ещё. Давай вот выпьем малость.
В полумраке, подсвечиваемым солнечным светом дворник поставил на стол несколько маленьких бутылочек из аптеки.
— Проводим старый год фанфуриками, — сказал он. — А это Валюха, — познакомил с женщиной и шлёпнул её по заду.
Валя засмеялась.
— Давай воду, — приказал ей Гелий Трофимович. — И закусь.
Валя выставила из пакета на стол полторашку воды, сосиски и хлеб. Гелий Трофимович разбодяжил по стаканам алкоголь, взял сосиску и произнёс тост.
— Ну, какой-никакой был год, а дожили до нового. За Россию!
Выпили.
— Это ты там сосиски варил, а мы так едим, — сказал Гелий Трофимович, закусывая.
— Ладно, — согласился Леонид. — Спасибо.
— Спасибо... — Вот ты знаешь, что в Библии энто дело не приветствуется, да, Валюх?
— Какое, Гелик? — не поняла Валя.
— Какое? — не сразу понял Леонид. — А!
— Ну, чтоб мужики друг с другом. А в Европе пожалуйста, хоть женись, — пояснил дворник.
— Ну, да, — поддержал Леонид.
— Гоже прошёл, Гелик, — сказала Валя.
— Кто? — не сообразил сразу дворник.
— Боярышник, — ответила женщина.
— Наливай ещё, — приказал ей Гелий Трофимович.
Валя стала разбодяживать по стаканам.
— Знаешь, чем мы отличаемся от Европы? — спросил дворник Леонида и сам же ответил: — У нас до сих пор рабская психология. Там начальник служит народу, ездит на велосипеде, в метро.
— А у нас медведи с балалайками в ушанках по улицам ходят. — пошутил Леонид.
—  Оно если бы не было так грустно. Вот я в прошлой жизни, в советском союзе служил учителем физики. Приятное с полезным совмещал, то есть прибухивал. Вот и оказался здесь.
— Так ты, всё-таки, физик?
— Да, вот, — подтвердил Гелий Трофимович.
И Валя подтвердила кивком.
— И то, что ты сейчас дворник, это наказание? — спросил Леонид. — Может, это свобода? Свобода выбора. Ты выбрал это, вот и всё. Нас никто ничего не заставляет. Просто мы попадаем в ситуации, которые требуют отдать чему-то предпочтение.
— Как богатырь на распутье? — догадался дворник.
— Ага. Так, что, вероятно, свобода, даже в таком виде есть истинная ценность.
Дворник закурил. Попросил сигарету и Леонид.
— У тебя, как раньше в Америку уголовники, одна дорога теперь! — сказал сквозь дым Гелий Трофимович.
— Куда, Трофимыч?
— На... В Украину. В Донбасс.
Леонид пожал плечами. Дворник продолжил:
— Там тебя не найдут. Придумаешь позывной. Будешь героем.
—  Да, этот Ванюша подстроил всё так, что у меня нет алиби. Я ничего не докажу в суде. Но, чего я забыл на Украине?
— Мы все там всё забыли. Там наши церкви. Я ж оттуда. Там и учителем работал. Потом пил, потом инсульт. Видишь же, хромаю. Я б поехал, но куда мне старому инвалиду... Украина, страна прекрасная. Но, вот запудрили амеры мозги им. Храм, где венчались родители и меня крестили, захватили раскольники. Выгнали священника, прихожан. Даже в войну фашисты так не делали.
— Возможно, — сказал Леонид. — Знаешь, я до Крыма, наверно, был либерал. Рассуждал о мракобесии, свободе. Был такой индивидуал. А после того, как Путин Крым взял, стал патриотом. Не сразу. Постепенно изменения во мне произошли… Метаморфозы эти… Мужик Путин. Респект и уважуха ему.
— Путин Крым не брал. Крым сам на референдуме попросился в Россию, так сказать, в родную гавань. Крым у тебя не причём, — предположил дворник. — Так совпало. Ты любовь свою встретил, Оксану. Весь город об этом только и говорил. Вот и на мир стал по другому глядеть. Патриотом, блин, стал... — улыбнулся Гелий Трофимович.
Леонид промолчал.
— Под воздействием разных факторов, когда становишься мудрее, что ли, меняется парадигма, — сказал Гелий Трофимович.
— Значит, всё-таки бытие определяет сознание? — спросил Леонид.
Дворник усмехнулся.
— Парадигма в мышлении, в восприятии мира. Мир зависит от сознания. Знаешь, —  дворник посмотрел на Валю. — Ещё Макс Планк говорил, что сознание неотделимо от материи. Она, материя, есть производная от сознания. Он писал, что всё, что мы рассматриваем, как существующее, фиксирует состояние психической жизни человека. Всё во вселенной создаётся и существует благодаря некой силе, за которой стоит сознательный разум. Вот этот разум является матрицей любой материи.
— То есть, наш мир, это наши фантазии и желания, которые приводятся в движение разумом? — поддержал Леонид.
— Да, Лёнь, — согласился дворник. — Хочешь, назови всё это матрицей, полем, или, как в буддизме пустотой. Она содержит энергию, которая может превращаться в материю.
— Чего-то я запутался, — сказал опьяневший Леонид. — А почему поле мягкое, а предметы твёрдые?
— Да, Гелик? — поддержала вопрос Валя.
— А потому, что атомы вибрируют. И каждый со своей частотой. Поэтому и у предметов разные свойства,  — продолжил лекцию дворник. — Если бы частота водки и твоя частота были близки, ты был бы жидкостью. Понял?
Леонид кивнул.
— Разные частоты. Вот свет не проходит сквозь стену, а радио проходит. И через тебя проходит радио, мобильная связь, а ты не слышишь.
— Ой, всё как сложно, — протараторила весело Валя.
— Чего сложного? — обиделся Гелий Трофимович. — Просто нет резонанса между атомами лёниных ушей и сотовой связью.
— Да-а, — вздохнул Леонид. — Всё это интересно, но как ты не захочешь, Ванюшу не вернёшь.
— Смерти нет! — крикнул дворник. — и тише уже: — Смерть есть иллюзия, созданная нашим сознанием. — Мы не умираем, а переходим из одной формы поля в другую. В одном огромном абсолютном поле.
— Но это не успокаивает. Отсюда, из этой жизни, из этого города. Мы не сможем смотреть любимые фильмы, покупать новые айфоны. Мы не сможем уже обнять своих любимых, поцеловать детей...
— Ой, кстати! — прервала Валя дворника, — Оксана-то твоя родила! Вчера, или позавчера, я и забыла сказать.
— Мне всё равно, — отрезал Леонид. — Она не моя вообще.
— Да, ладно? — удивилась Валя. — И ребёнок не твой?
Леонид отхлебнул из стакана.
— Я, когда с ней жил, — сказал он, — обнаружил в шифоньере книгу со списком. Там, знаешь сколько мужиков записано?
— Она вела записи своих... похождений? — удивился Гелий Трофимович.
— Да. Там какие-то цифры были, деньги что-ли. Так, что ребёнок неизвестно от кого. А, кстати, кто?
— Девочка, — с улыбкой ответила Валя.
— Ну, будет яблочко от...
— Ну, что ты так. Но это не все новости. Ты знаешь, кто её забирал из роддома, кто с ней теперь живёт?.. С Женей!
— Да ты что? — удивился Леонид. — Да, он такой заботливый, принял девочку, как свою дочку. И Оксана, как я поняла, души в нём не чает.
— Надолго ли, — усмехнулся Леонид.
— Не знаю. Пока у них, вроде, всё хорошо.
— Ну, и ладно, — сказал Леонид.
Гелий Трофимович дал какую-то мелочь Вале и приказал:
— Иди к Зинке, возьми ещё пару фанфуриков и попить, поняла?
Валя отдала честь, засмеялась и быстро вышла.
Мужики помолчали немного. Потом Леонид сказал:
— Как жить теперь, Трофимыч? Как мужику жить? Вот, говорят, бабам тяжело, рожают, страдают. А нам, мужикам, каково? А? Что я мог с собой поделать? Как через сердце перепрыгнуть? Если оно свербит. Если думаешь о ней, ночи не спишь. А рядом жена, дети. Как мужику разорваться, Трофимыч? Ты ж учёный, скажи.
Дворник вздохнул.
— Какой я уже учёный. Дворник теоретик. А беда наша мужская, Лёнь, в том, что мы на одних женимся, других любим, и ещё спим с третьими. И на работу надо ходить, — сказал Гелий Трофимович.
— Я не хожу уже, — сказал Леонид.
— Тебе легче, — сказал дворник и засмеялся.
Засмеялся и Леонид.
Через минут десять пришла Валя. Снова выпили и Гелий Трофимович ни с того, ни с чего начал кричать на женщину.
— Ты где брала?
— В аптеке, — ответила Валя.
— А я где сказал?
Валя промолчала.
— У Зинки, — напомнил дворник.
— Ну, аптека ближе, — оправдывалась Валя.
— Ну, у Зинки дешевле, — крикнул дворник и ударил Валю по лицу.
Леонид схватил Гелия Трофимовича, пытающегося снова задеть женщину.
— Тихо, ты, Трофимыч! — крикнул Леонид.
— Да, отстань ты, мы сами разберёмся, — вырывался тот.
Валя заплакала и выбежала из подвала. Леонид отпустил дворника.
— Ты, чего, не понимаешь, что ли? — возмутился Гелий Трофимович. — Этих тварей только так нужно воспитывать. Иначе они слова не понимают.
— Зря ты... — сказал ему Леонид.
— А бью, значит люблю, и она эта знает... Скоро придёт.
— Придёт... Просто ей, может некуда деваться. Жалко же...
— Валю жалко?.. Может, и жалко. Но, по другому никак. Придёт, придёт...
И правда, Валя пришла минут через десять, села за стол. Все молча выпили, как будто ничего не было.
— Ты первый будешь или я? — вдруг спросил Гелий Трофимович Леонида, кивнув на Валю.
Та пьяно улыбалась.
— Я не буду, — пожал плечами, поняв о чём речь, Леонид.
— Ну-у, — протянул дворник. — Тогда мотай отсюда пока-мест. Я оформлюсь, потом через  полчасика придёшь.
Леонид кивнул, забрал куртку и вышел.
В подвал он больше не пришёл.


Глава 19


Леонид пришёл домой. Никого не было. Наташа на работе, Марина школе, Егор у друзей. Леонид собрал рюкзак с одеждой, бросил туда хлеб и консервы.
Денег у Щипкова хватило лишь на билет до Москвы. В Москве несколько раз проехать на метро. Дальше он рассчитывал доехать до Донбасса, как говорится, на попутном поезде. А там, подумал он, встретят ополченцы, приютят.
«Эх, Россия, — думал он в пустом плацкартном купе на пути в столицу, глядя на пролетающую за окном страну. — Не несёшься ты, как писал Гоголь. Ты стоишь на месте. А пролетают мимо тебя вот такие поезда-призраки. Люди набиваются в них, кто в плацкарт, кто побогаче, в купе. И смотрят все в окна. Где пролетают леса, поля и реки. Города и веси. Где светит солнце, льёт дождь, падает снег. Где четыре времени года и дюжина часовых поясов... Но вот останавливается поезд на какой-нибудь старой обветшалой станции с покосившейся крышей, прогнившей лавочкой подле. И совсем другая картина. Застылая серая Россия. А ведь через каких-то сто километров от этой станции — блистающая Москва… И внезапно Щипкова осенило, что это так нужно — чтобы существовала огромная страна, чтобы она была единым целым, и люди были счастливы в ней, должна быть иллюзия движения... Хоть в коммунизм, хоть в либеральные ценности, хоть в царство небесное…»
Леонид вышел подышать на станции Вековка, когда поезд остановился на десять минут. Заговорил с женщиной, которая продавала хрусталь. В одной руке держала коробку с фужерами, в другой люстру.
— Купи, красавец к Новому Году! — звенела женщина товаром.
— Из Гуся?
— Ну, да. В Гусь-Хрустальном на заводе зарплату этим выдают, мы здесь на деньги меняем. — Купи, красавец, жене.
— Нет у меня ни жены, ни любовницы. И вообще, никакой личной жизни, — ответил Щипков. — От отношений с вами одна печалька. Вам, бабам только деньги нужны. Дети тоже за деньги родителей любят. Они вырастают, и ты нафиг им не нужен. Только твоё наследство. Не так, разве?
— А ты не ждал наследства от своих родителей? — ответила женщина. — Вот и получил бумеранг... Фужеры! Люстры! — прокричала она, потеряла интерес с Щипкову и пошла вдоль вагонов.
 «Да, будешь лежать на смертном одре, никто не поймёт, не пожалеет, — подумал Леонид. — Все будут думать, когда же ты, нафиг, сдохнешь. Как в Евгении Онегине Пушкина: «вздыхать и думать про себя, когда же чёрт возьмёт тебя». А жизнь коротка. Надо использовать её, как-то по-другому. На войне? Пусть на войне. Тоже дело. На ней всё чётко разделено: свой и чужой, друг и враг. Не как на гражданке, где хитрости и обманы, интриги. Где у всех маски. Погибну? Значит, судьба. Хоть за дело, а не просто от какого-нибудь СПИДа. Как свечка горит, горит, а перед тем, как потухнуть, вспыхивает, так и моя жизнь будет. Аминь».
— Аминь! — как-будто прогудел тепловоз, и Леонид запрыгнул в вагон.
В Москве, на Казанском вокзале Щипков зашёл в магазинчик и решил пошутить:
— У вас есть пирожки с крысятиной или мышатиной? — спросил он.
Девушка в белом халате долго смотрела на него, потом сказала:
— Только с тараканами. Для тех, у кого их в голове не хватает.
— Океюшки. А тараканы рыжие домашние или чёрные?
— Мадагаскарские.
— Так. Так, — как-бы выбирал Леонид.
— Жареные? Варёные?
— Жа...
Леонида качнуло, вероятно от голода и недосыпа.
— Что с вами? — испугалась девушка.
— Нормально, — ответил Щипков. — Денег просто нет на еду.
Девушка взяла пакет, положила туда два пирога и отдала Леониду.
— Вот, с самыми лучшими тараканами. Из подсобки, — тихо сказала и улыбнулась. — Кушайте.
— Спасибо, дай тебе... Бог здоровья, — поблагодарил Леонид, взял пакет и пошёл к выходу, поедая пироги с капустой. Выйдя из Казанского вокзала, Леонид зачем-то начал переходить Комсомольскую площадь. И врезался в чёрный Mercedes-Maybach, перелетел через него. Но, к счастью, как говорится, отделался лёгкими ушибами. Мерседес остановился, из него вышел мужчина в костюме с галстуком, с аккуратной бородкой.
— Живой? Эй, господин хороший?
— Живой, — ответил Щипков, медленно вставая.
— В больницу?
Леонид покачал головой.
— Простите, я нечаянно, — сказал он.
Раздался свисток, подошёл сотрудник ГИБДД.
— Это я виноват, я сам прыгнул на машину, — пролепетал Леонид.
— Есть же подземный переход, — сказал полицейский.
— Да, я не здешний, — сказал Леонид.
Полицейский попросил паспорт, достал какую-то бумагу.
Мужчина из мерседеса отвёл его в сторону, что-то сказал. После этого, полицейский отдал Щипкову паспорт, отдал честь:
— На первый раз предупреждение, — сказал он, нахмурившись. — Идите к тротуару и перейдите под землёй.
Щипков мотнул головой и медленно пошёл.
— Подождите, — попросил бородатый водитель.
Он сбегал к автомобилю, взял какой-то пакет и, вернувшись, вручил Леониду.
— Вот, возьмите, компенсация, — предложил подарок. — В следующий раз переходите дорогу там, где положено.
— Спасибо, — Леонид взял пакет и, пошатываясь, побежал к тротуару.
Мерседес уехал. Леонид посмотрел в пакет. Там была бутылка вина Domaine de la Roman;e-Conti 1971. Щипков улыбнулся и положил пакет в рюкзак.
— Не люблю я вино, водки бы, — проговорил он и пошёл в подземный переход. Там звучала музыка. Леонид подошёл поближе. Он узнал любимое: с несколькими музыкантами пел и играл на гитаре Борис Гребенщиков:

— Нарисованная ветками сирени;
    Написанная листьями по коже;
    Самым своим последним дыханьем
    Я скажу: Господи, любимый, спасибо...
    За то, что я сподобился видеть
    Как Ты сгораешь в пламени заката,
    Чтобы никогда не вернуться,
    Потому что ты никуда не уходишь...

Щипков достал смартфон и записал несколько песен.
Концерт закончился и Леонид, под его впечатлением пошёл в храм Христа Спасителя. Спрашивая дорогу, он вышел на станции Кропоткинская московского метрополитена и направился к величественному белому храму, похожему на равноконечный крест. Мраморный фасад, бронзовые двери с ликами святых.
Леонид зашёл внутрь, разглядывая стены и потолок. Он рассматривал галерею с памятными досками, с описанием сражений русской армии. Прочитывал имена полководцев, отличившихся солдат. Убранство храма поразило Леонида: украшения из декоративных камней, живописные работы и скульптуры. Высокие стены были расписаны образами христианских святых и князей, которые не пожалели своей жизни ради Родины. В нижней галерее, на досках читал имена героев Отечественной войны. Щипков походил и по верхнему храму, спускался в нижний. Везде было много людей, шла служба. Леонид направляясь к выходу, сел в притворе на лавку рядом с женщиной в разноцветном плаще и красном платке, странно похожей на старушку на кладбище, только значительно моложе.
— А Москва большая, — сказал Леонид.
— Третий Рим, — тут же ответила женщина, — а четвёртому не бывать. Но гордые не признают это никогда. Константинополь, например, считает главным себя, аки папа Римский.
Леонид улыбнулся, пожал плечами.
— Были времена, когда из-за слабости нашей церкви, например, после революции, Вселенский патриархат старался поживиться территориями. Финляндская церковь, например. Сейчас, конечно, не те времена, ситуация другая, но... Украина. Раскол там. И Фанар тут как тут. Но... мне кажется, это не без заокеанских «доброжелателей». Бог всё расставит по местам и всем даст оценку, сынок.
Леонид снова пожал плечами.
— А здесь красиво, — сказал он. — Деньжищ, наверно, немерено затрачено...
— Что ж, разве на красивое божественное дело денег нужно жалеть? Надо где-то спасаться, — ответила женщина.
— Спасаться... — хмыкнул Леонид. — Адам с Евой накосячили, а нам, типа потомкам, спасаться, — зачем-то сказал ей Леонид.
— Что ж поделать-то, сынок. Печально, да. Но, такова реальность, и другой нет, — поспорила женщина. — Поэтому-то, нужно жить в этой доли, делать выводы... Конечно,  можно посмотреть с другой стороны. Со стороны радости, что ты родился человеком, хоть и в этой реальности. Может, вон, камень в стене, хотел бы быть человеком, даже, может, калекой, и иметь возможность думать и смотреть на Божий мир. А вот он камень. Безмозглый, бездумный, слепой.
Леонид скривил губы. Ногу на ногу положил.
— А я бы сейчас стал камнем и ничего не видеть, не слышать... Уйти от всякой реальности, — сказал громко. — где, свадьба важнее любви, похороны важнее покойника, обряды важнее веры...
Женщина прикоснулась пальцем к губам, мол, тихо.
— Значит, у вас камень на душе, — тихо ответила она. — Крещёный?
— Во младенчестве, родители. Меня не спрашивали.
— За вас поручились, значит. С детства охраняет ангел-хранитель... А камень-то... Вы, попробуйте, пройдите вперёд, где служба идёт. Там батюшка справа исповедует. Вот, расскажите ему о себе, и камень спадёт.
Леонид поморщился.
— Стрёмно как-то, — сказал тихо. — Чего я чужому мужику буду каяться. Может, я в душе верю. Зачем мне посредник?
— Но вы пришли уже сюда, не просто так?
— Пришёл, — согласился Леонид. — Посмотреть... Красиво...
— Православные храмы красивы, — согласилась женщина. — Потому, что это правильная вера. Правильно славить Бога.
— А если православие правильная вера, — возразил Щипков, — все эти протестанты неправильные? Так что же эти последние часто праведнее? Не пьют, не курят, все семейные. А мы, крещёные без нашего согласия, бухаем и блудим?
— Не пьют, не курят... — с улыбкой сказала женщина. — Можно и спортом заниматься. А благодать Духа Святаго при этом будет для спасения?
— Протестанты собираются в домах, часто и церквей у них нет, — допытывал Леонид. — Так зачем нужна церковь, если Бог на небе, везде?
— Бог на небе, везде, как Вы говорите. А противоположное... Зло где? Оно вообще есть?
— Ну, судя по тому, что со мной случилось, думаю, есть, — усмехнулся Щипков.
Женщина улыбнулась, потом нахмурилась.
— Церковь нужна, — сказала она. — Так Бог повелел ещё в ветхозаветные времена, сынок. Моисею скинию построить и молиться там. Палатку такую. Моисей с Богом разговаривал, уж веры-то в душе у него было много. А царь Давид? Какой храм в Иерусалиме отгрохал. Что, у него веры в душе не было? Сам Христос ходил в тот храм. И создал Свою Церковь, которую зло никогда не одолеет. В ней всё таинственно. И Евхаристия в центре.
— Не знаю, как-то не укладывается в голове, нелогично, нерационально, — поморщился Щипков.
— А у человека нет таких органов, чтобы познать это рационально. Лишь сердце духовный орган. Им можешь почувствовать. Ты просто верь и гордыню отринь, смирись. И сходи на исповедь, сынок. Давай, вот увидишь, совсем другим человеком будешь.
Щипков нехотя встал и медленно пошагал вперёд. Вошёл в огромную среднюю часть. И сразу ощутил внутри, в душе одновременно радость и восторг, спокойствие и мир. Леонид глубоко вдохнул носом; ладанное благовоние вкупе с песнопением клироса, подняли его, как он ощутил под самый купол, в небо даже. Он улыбнулся, закрыл глаза и с минуту так стоял в блаженстве.
Он открыл глаза. Среди молящегося народа, справа у стены рядом с аналоем стоял священник. Леонид, дождался, когда тот отпустит женщину, подошёл к нему.
— Здрасьте, — сказал Щипков.
— Здравствуй, — поприветствовал батюшка, накрыл голову Леонида вместе с рюкзаком епитрахилью. — Что тревожит?
Леонид помолчал, собираясь с мыслями.
— Да вот, убил человека и нет мне прощения, — быстро сказал.
—У Бога нет таких грехов людских, каких бы Он не простил, — низким голосом сказал батюшка.
—Да? — удивился Щипков. — Да, я не сам. Так получилось, а как-будто и сам.
— Значит, все предыдущие греховные деяния собрались в клубок и произошло то, что произошло.
— Наверно, — не зная что ответить, сказал Леонид. — Может, я семью бросил, может жил с женщиной в блуде?
— Есть ведь такие духовные законы, — сказал священник. — Один делает плохо, другой грешит, третий творит беззакония, четвёртый непотребства. И все они ещё и думают в себе зло о ближних, пианстве, на женщин смотрят вожделенно. И весь этот комок в миг развязывается несчастиями, горем. Вот так. Ну, что ещё?
— Да, во всех грехах я, пожалуй, виновен, раз уж так.
Батюшка помолчал немного.
— Знаешь, чем человек отличается от животных? Свободой выбора. Её даже у ангелов нет, они лишь служебные духи. И даже Творец не вторгается в человеческую свободу. Он ждёт, что же выберет человек.
— Почему?
— Потому, что один из выборов это любовь... Бог направляет человека, терпеливо ожидает, чтобы тот стал жить нравственной жизнью, которая записана в десяти заповедях. Там нет ничего сложного. Это простые условия для обычной, нормальной жизни. А Господь двумя повелениями заповедал нам великую вещь: возлюбить Бога и ближнего.
Леонид хотел, было, возразить, что любить тяжело, вспомнив разговор с диаконом Алексеем, но не стал.
Священник прочитал над головой Щипкова разрешительную молитву, снял епитрахиль, попросил поцеловать крест и евангелие и сказал:
— Не забудь причаститься и ступай с миром.
Леонид поцеловал руку батюшки и увидел, как несколько человек подошли к причастию. И он, сложив руки на груди, подошёл.
— Исповедовались? — спросил молодой священник.
Леонид кивнул.
— Готовились к причастию?
Леонид не знал, что ответить. Промолчал.
— Имя, — попросил назваться священник.
— Леонид.
Священник проговорил:
— Причащается раб Божий Леонид тела и крови Христовых Честнаго и Святаго Тела и Крове Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, во оставление грехов и в Жизнь Вечную.
Щипков принял Причастие.
Диакон отёр уста Леонида платом, Леонид поцеловал край Святой Чаши, поклонился и запил Причастие теплотой с просфорой.
Он вышел из храма, словно птица вылетел. На душе, и правда, как сказала женщина, было легко и радостно.
Леонид прошёл по Патриаршему мосту и дальше шёл быстрым шагом долго. Он уже пожалел, что пошёл в этом направлении, надо было снова возвращаться на Кропоткинскую. Но, дошедши до улицы Большой Якиманки и, собираясь переходить её, услышал сирены. Мимо мчались чёрные лимузины.
— Президент! — услышал восторженный возглас пожилого прохожего, который снял шапку-ушанку и поклонился.
Леонид тоже машинально снял вязаную шапку. Он быстро разглядывал автомобили и в одном окне, ему так показалось, он встретился глазами с Путиным. Леонид даже улыбнулся ему и помахал рукой. На удивление, и пассажир, очень похожий на президента помахал рукой Леониду из-за отодвинутой шторы.
— Хорошо-то как, — проговорил Леонид.
Он долго стоял и смотрел вслед торжественной колонны автомобилей.
«Да, — подумал он. — Вот оно чувство сопричастности истории, что и он, маленький человек из провинциального города вкраплён в неё, в многовековую историю России. Центр Москвы. Можно сказать, центр мира православного. Кремль, река. мост, храм Христа Спасителя, кортеж президента — всё это величие и великолепие окрылили. Да, Владимир Владимирович взмахом руки благословил меня, никчемного электрика Щипкова ехать на войну защищать русский мир».
— Хорошо-то как, — повторил Леонид. — Почему, а? — спросил пожилого человека.
— Хорошо, — согласился прохожий. — Потому, что власть в России сакральная. Как будто неземная...
— Великий, — восторженно сказал Щипков.
— Да, — кивнул прохожий. — И пока у нас есть он, Россию никто не сломает, — добавил пожилой человек и надел шапку.
Леонид кивнул, тоже надел шапку и зашагал быстрее к станции Полянка.
Добравшись до Курского вокзала, попросил у прохожей женщины карандаш, написал на картонке: «на дорогу в Донбасс», сел у колонны на сумку, положил рядом перевёрнутую шапку. Просидел он так час. Не замёрз, тепло московского солнца перебивало лёгкий мороз. За это время собрал тысячу рублей, нужно было ещё три.
На исходе часа к нему подошёл лысый здоровяк в кожанке, без шапки.
— Слышь, чувак, ты, это зря здесь сидишь, — протараторил.
— А? Да я не долго, — понял Леонид, что сидит на чьём-то месте. Он читал, что у попрошаек свои места и даже своя организации с начальниками.
— Я не долго, — повторил Леонид. — На билет только бы собрать.
— Куда на билет? В Донбасс? — прочитал здоровяк на картонке. — Чего там забыл? Дурак, что ли? Мало проблем? Или бабла хочешь срубить на войне?
— Защитить... — неуверенно ответил Леонид.
— Кого? Давай, мотай отсюда, а не то здесь тебе Донбасс будет, — предупредил здоровяк.
— Меня Путин благословил, — сказал Леонид.
— Какой Путин? — зло сказал здоровяк. — Путин не воюет в Украине.
Здоровяк быстрым движением ударил Леонида по голове. И быстро пошёл.
Леонид повалился назад, потерял сознание. Когда очнулся, денег с шапкой не было. Рюкзак с бутылкой были на месте.
Он медленно встал, посмотрел на время, как раз должен скоро отправляться поезд, и, поматываясь, пошёл на перрон. Красный состав с белой надписью внизу «Donbass», вверху «Donetsk—Moscow» уже стоял. Леонид походил вдоль вагонов, спрашивая проводниц о нелегальном проезде. Мол, денег у него нет, но есть сильное желание быть добровольцем.
Леонид предлагал проводницам вино, но только, наверно, четвёртая или пятая, увидев бутылку, согласилась пустить.
— Бургунское? — удивилась красивая, словно с обложки журнала, женщина. — Если настоящее… К новому году самое то.
— Да, настоящее, конечно, мне его чувак из мерса подарил.
— Стоит, наверно, тысяч пятнадцать.
— Гривен?
— Долларов, — пояснила проводница, рассматривая бутылку. — Заходи, давай.
Она предложила незанятую верхнюю полку в купе рядом с туалетом. В купе были три женщины, которые выходили на полпути, вроде, в Харькове. Леонид лёг на верхнюю полку и погрузился в дрёму. Сквозь сон он слышал разговор женщин:
— Все у нас все буде добре з Порошенком. І Крим повернуть, і мова тільки звучатиме. І в Європу без віз їздитимемо. А там, дивишся, в Євросоюз приймуть і в НАТО
— А антитерористична операція, АТО це ніяк не закінчиться?
— Та це ненадовго. Популяют і повернуть Донбас з Луганськом. Порошенко ж обіцяв.
— Але вже місяці йде.
— Ну ж що ж, місяці... Росія заважає. Ось межу закриють з нею і все налагодиться. Слава Укра;нi!
— Героям слава! Хто не скаче, той москаль. Эй! Ты москаль? Вiддай Крим! — крикнула женщина Леониду.
Леонид не ответил.
— Лежить, не скаче, ватник, — сказала другая женщина и обе рассмеялись.
— Ну, давай заспіваємо гімн і спати, гарна подруга...
«Слава Богу, угомонятся, — подумал Леонид. — Незалежная, блин... Из Америки управляемая... Из МВФ направляемая. Он вспомнил, как в детстве с мамой ездил на Украину, как ему понравилось там всё. Благожелательные люди с их красивым языком и вышиванками. Города, где был — Киев с Крещатиком и лаврой, Винница с музеем-усадьбой и со склепом хирурга Пирогова, Каменецк-Подольск с крепостью... Закарпатье, гайдамакские восстания, о чём рассказывала экскурсовод. И райский крымский Керчь с проливом, горой Митридат, аджимушкайскими каменоломнями. С общей советской историей, героической борьбой с фашистами... Он вспомнил каштаны, персики, ежевику на уличных деревьях. Варёную кукурузу. Украинское солнце, которое светило всем одинаково».
Женские голоса прервали его мысли:

— Ще не вмерла України і слава, і воля,
     Ще нам, браття молодії, усміхнеться доля.
     Згинуть наші вороженьки, як роса на сонці,
     Запануємо ми, браття, у своїй сторонці...

«Ещё не умерла... враги...— прислушивался Щипков и размышлял. — гимн обещает украинцам какую-то бессмысленную жизнь на грани смерти... То ли, гимн России... Вдохновляет на счастливую жизнь, на духовные идеалы. Не так ли?»
Леонид заснул. Когда проснулся, женщины спали. Одна громко храпела. Леонид положил подушку на ухо и заснул снова. Он не услышал, как женщины вышли.
Потом он услышал, как за стенкой играли на гитаре и пели:

— Я уеду на край света,
     Заберу тебя с собой.
     И ты спросишь: где же это?
     Это будет Уренгой?
     Может это Гималаи?
     Не устанешь ты гадать.
     Будем в караван-сараи
     По дороге заезжать?
     Или, скажешь, ты внезапно,
     Посетим полярный круг.
     Будем ездить поэтапно  
     То на север, то на юг.
     Опоясывать экватор
     Будем мы не раз, не два.
     Свяжет пенный наш кильватер
     Страны, рифы, острова.
     Может быть, нас ждёт ракета,
     Оторваться от Земли.
     Зафиксировать край света
     Мы бы в космосе могли?
     Не найдёшь нигде ответа.
     Хоть всю землю обойди.
     Ведь находится край света
     В моём сердце, здесь в груди.

Потом его позвали вниз спуститься двое мужчин с длинными бородами и в комбинезонах цвета хаки. Позвали поесть и выпить, встретить новый 2015 год.
Леонид спустился, представился. Мужчины не назвали своих имён. Сказали, что у них только позывные, но и они пока засекречены.
Все выпили водки, закусили бутербродами. Леонид откинулся на спинку и слушал, как мужчины спорили меж собой:
— Помнишь как у Горького: Человек это звучит гордо! Какая там гордость. Срань! Оторвался тромбик со спичечную головку и в сердце, и нет человека. И всё, закопали гордость на два метра, — сказал первый.
— Но, он имел в виду разум, свободу, — сказал второй.
— Разум? Бросить жену с детьми и уйти к шлюхе, это разум? Свобода? Да нет никакой свободы, когда результат может не соответствовать действию. Человек выбирает между А и Б, полагая и результат А и Б. Но выбирая А получит Б и наоборот.
— Не понятно.
— Например выбор между добром и злом. Или здоровым образом жизни и вредом здоровью. Спортсмен умер рано, а пьяница дожил до старости, — пояснил первый.
— Мысль понятна, но это относится только к категории видимого нашего мира, если оперировать трансцендентными понятиями, то...
— Нет никакого невидимого мира.
— Это уже вопрос веры, поэтому и спор бесполезен, как слепого с глухим. И это несоответствие между А и Б говорит о том, что невидимый мир, который влияет на наш падший мир есть и он не только светел.
— Да, глухой со слепым... А ты куда? — обратился первый к Щипкову.
— Воевать, — ответил Леонид. — Только не знаю, куда обратиться.
— Молодец, поможем, — сказал второй.
Наступил новый год. Леонид попросил прощения, что хочет спать и залез на верхнюю полку. Мерный стук колёс и тихий разговор мужчин его начал убаюкивать. Он опять заснул. Разбудила проводница:
— Донецк!
— А?
— Вам Юзовку, Ленино или Донецк? — весело спросила она.
— Донецк мне, — поднялся Леонид, протирая глаза.
— Это шутка, — улыбалась проводница. — Прежние названия этого города. Через полчаса остановка. По-одъём!



Глава 20


Тёмные тучи редко подсвечивались иногда вытекающим из-за них лунным светом.
Сидя в промёрзшем окопе на табуретке, старый солдат Альберт Натанович в огромных очках с фонариком читал клочок газеты:
«С середины января 2015 года возобновились активные боевые действия на всём протяжении фронта, в результате которых к началу февраля 2015 года вооружённым формированиям непризнанных республик удалось добиться значительных успехов».
Старик прервал чтение.
— Ха! Мы это и так здесь знаем. Работаем по нацикам.
Дальше прочитал:
«В результате переговоров лидеры «четвёрки» приняли Декларацию в поддержку Комплекса мер по выполнению Минских соглашений, принятого Контактной группой по урегулированию ситуации на Украине… Включает тринадцать пунктов и предусматривает незамедлительное и всеобъемлющее прекращение огня в отдельных районах Донецкой и Луганской областей Украины и его строгое выполнение с нуля часов пятнадцатого февраля по киевскому времени, отвод тяжёлых вооружений обеими сторонами на равные расстояния в целях создания зоны безопасности, а также мониторинг… В итоге представители России, Украины и ОБСЕ подписали новое соглашение. Документ также подписали руководители ДНР и ЛНР...»
Альберт Натанович помахал газетой:
— Утереться, да и только.
И дальше прочитал:
«В ходе новых переговоров в Минске одиннадцатого и двенадцатого февраля были согласованы новые вторые минские соглашения по выполнению сентябрьского соглашения о перемирии».
— Чего-й-то я не верю, что у них получится. Ведь, Лёнь, никому не выгодны они эти минские... Война это бизнес с одной стороны. С другой, сдадимся мы, начнутся репрессии. Не верю я в эту мурцовку. Долго, ох, долго нам воевать, — закашлял Альберт Натанович.
Леонид, сидя в окопе, на доске рядом со стариком, совсем не слушая его, старался вглядеться в лицо, в глаза собеседнику и увидеть в них печаль. Но старый солдат всегда был весел.
Даже тогда, когда Щипков рассказал о том, что случилось с ним за год.
— И я решил, что буду один. Как монах, только в миру, — закончил он свою речь.
— Один? Так? — удивился Альберт Натанович. — Человек никогда не бывает один лишь только потому, что в нём живут миллионы бактерий. В твоих кишках, Лёнь, целая населённая планета! — засмеялся старик и закашлял.
— Весёлый ты, — усмехнулся Леонид.
— А чего горевать? В жизни, главное познать себя. Проанализировать свои дела, покаяться в них, и тогда станет легко на душе и ничего не страшно. Знаешь, какие чувства возникли у меня, когда объявили рак? — рассказывал уже не первый раз Альберт Натанович о своей болезни, поправляя каску. — Не страха смерти.
Леонид смотрел на тёмное небо, выискивал проблёскивающие звёзды, молчал, ждал ответ.
— Чувство стыда, так? — продолжил старик. — Стыдно за то, что обижал ближних. Словом или делом. Может, не много, я же не злодей какой. Несколько человек, несколько эпизодов. Но они пролетели передо мной вмиг. Некоторых обиженных мною людей уже нет в живых, иные далеко. И вот это осознание, что я не смогу попросить прощения, как камень навалилось. Но знаешь, что принесло облегчение?
— Нет, — ответил Леонид.
— Я мысленно обратился к невидимому кому-то, я не называл его богом, принятыми именами. Я не считаю себя верующим никакой религии. Просто представил океан. Что я в незримом море, тёплом, и мне хорошо... Жить осталось немного. Так? Зимой этой сдохну. Ну, хоть здесь пользу принесу. Самая большое моё желание, чтобы не от рака сдохнуть, а от пули, — сказал Альберт Натанович, немного покашлял, вытер перчаткой рот.
Прозвучали несколько выстрелов.
— Смерти нет! — прокричал сквозь их звуки старый солдат.
— Мне так же говорил один дворник.
— Дворник?
— Дворник теоретик, — усмехнулся Леонид. — Как же смерти нет? Люди, что две тысячи лет назад умирали, что сейчас. Никто не воскрес.
Альберт Натанович махнул рукой.
— Что такое две тысячи лет для миллиардов. А что для вечности? Две секунды. Так?
Снова раздались выстрелы. Потом ещё.
Щипков привстал и сделал несколько выстрелов из автомата. Сел.
— Слушай, Альберт Натанович, а я вот тут подумал, — тихо сказал он, — если и здесь, и там нищета, какого рожна мы друг с другом воюем? Вот мы сидим в сыром окопе, эти сидят. Родные народы смотрят друг на друга в прицел. Чего мы стреляем? Логичнее было бы объединиться и богатеть.
— Ну, не у всех бедная жизнь, — усмехнулся старик. — Это ж не народ воюет, а капиталисты руками народа. Дядя буржуин радуется. Знаешь мудрость, пока двое дерутся, третий смеётся.
— Хорошо, если только смеётся, а то и наживается.
— Так и есть. Причины войны — это экономическая конкуренция. А есть другая мудрость, разделяй и властвуй. Вот это о нашей ситуации, — ответил Альберт Натанович. — Это ж дураку понятно, что нас разделили, а потом стравили. Так? Чтобы…
— Чтобы НАТО окольцевало Россию, — продолжил Леонид. — И, в конце концов, захватило нас. Нашу богатейшую шестую часть суши. Оставят миллионов пять нефть с газом качать...
— Ну, — продолжил старик. — Вот, чтобы этого не случилось, мы здесь, мёрзнем в окопе. Отступать некуда, позади Москва.
Помолчали немного.
— Вот раньше письма треугольные писали с фронта, — помечтал Леонид. — Сейчас эсэмэски. Слышь, а если бы в прошлом веке при Сталине была мобильная связь, интернет, были бы репрессии, железный занавес?
Старик поморщился.
— Кто ж его знает. Хотя... — подумал он. — А были ли репрессии в том виде в каком их либералы малюют. Это ж Хрущёв Сталину отомстил за сына на двадцатом съезде. Типа, культ личности. А сам плясал, да вино пил с ним живым. Я думаю, что Сталин действовал в той ситуации, которая была в то время. При нём воры валили лес, а крестьянские дети становились учёными и генералами. Дети Сталина не учились в Лондоне, не сидели в советах директоров, воевали. Сталин... Такую войну выиграть!
— Победил народ, — сказал серьёзно Щипков.
— Народ, конечно. Время всех ставит на свои места. По крайней мере... Сталин не воровал и другим не давал воровать. Страна при нём прошла путь от сохи до атомной бомбы. Конечно, не всё было гладко. Разрушенные храмы.
Альберт Натанович тяжело вздохнул, покашлял.
— Конечно, были перегибы, — продолжил он. — Репрессии, раскулачивания. Колхозы эти. Не хорошо… Но... Если посмотреть с другой стороны... Так было надо для очищения, что ли. Через страдания. Кроме того, русское православие распространилось за рубежом. Можно предположить, что это такая воля Божья. Ну, это как Иуда должен появиться для предательства Христа. Так и коммунисты, Сталин был нужен для... Для победы в войне.
— Как тиран? — удивился Леонид.
— Тиран это ярлык. Кто не тиран? Как ты думаешь, Пётр или Наполеон были душками? Чингизхан? Президенты американские, которые сбрасывали ядерные бомбы на Японию, посылали солдат умирать во Вьетнам, вешали Хусейна.
— Но, в Америке хотя бы демократия. Там за секунды до объявления не знают, кто будет президент.
Старик усмехнулся:
— Ты думаешь? Кому надо, тот знает. Их демократия недавно уживалась с рабством. Так что, время Сталина реабилитирует. Не было такого количества репрессированных, как писал этот, с нобелевской премией... Это всё враньё, что много миллионов. Запад, который на нас зуб точит много веков, всё подстроил. Чтобы народ отказался от социализма. Как делал всё, чтобы отказался от царя. Как и сейчас делает, чтобы нынешняя Россия осточертела россиянам. Вот, что надо понять нам. Наша история неразрывна. Эмоции вместе с поколениями уходят и история поставит памятники прошлому. И Сталину, в том числе. Так?
— И Гитлеру?
Альберт Натанович усмехнулся.
— Там, за рекой нацики бандеровские скоро поставят, — ответил он и пропел: — Там, за реко-ой, там за рекой, —  и закашлял.
— Там за рекой наши братья и сестры, — сказал Леонид. — А вражины за морем.
— Братья и сёстры, — повторил Альберт Натанович. — И каждая сторона воюет за правое дело. Мы русский мир защищаем, они свою территорию от нас, сепаратистов. И там герои, и у нас герои. И там любовь, и здесь любовь. Так?
— Это как?
— А как же, сказано ведь в Библии, что нет больше той любви, как отдать жизнь за други своя. То есть любовь это жертвенность, Лёнь. Когда ты умираешь за ближнего своего. Вот такая дилемма.
— И чего ж, Богу там, на небе всё равно, укра или ватника принимать, лишь бы он себя в жертву за друга принёс? — усмехнулся Леонид.
— Хороший вопрос, — усмехнулся и Альберт Натанович.
— Хороший, — согласился Леонид. — Много вопросов. Вот убийство грех, а на войне пожалуйста, убивай врага государства. И церковь благословляет на войну.
— Так и есть, Леонид. — Сказано ж, не убий. Так? А за друга, за родину, за семью свою, любимую разрешено.
Леонид покачал головой.
— Как-то всё... Но ведь снаряды и храмы разрушают, — сказал.
— Знаешь, Лёнь, храм не в брёвнах, а в рёбрах, — приложил руку к груди Альберт Натанович и закашлял.
— Даже, там, вместе с... раком?
— Даже там. В сердце, — ответил старый солдат.
Помолчали в редкой военной зимней тишине. Щипков за разговорами начал немного понимать о духовной жизни, о церкви.
Он подумал, что «вот патриарх Кирилл призывает к миру, а их Филарет к войне? Как начальник или как его там, предстоятель, хоть и раскольник с точки зрения русской церкви имеет право призывать паству к войне? Церковь, как понимается, должна ратовать за мир.
Отнимают храмы, бьют верующих. Это что, опять новые репрессии?  Плоды Святого духа это мир ведь. Есть там, откуда летят снаряды, православный дух? И Константинопольский патриархат не препятствует этому безобразию? — думал Щипков. — Где каноны? Три столетия уже украинская церковь в каноническом подчинении Москвы. Значит... Значит всё это политика и политика из США. Вот оно что! — улыбнулся Леонид. — Православие оплот России. Уничтожат его, не будет страны и не будет русского мира. Что все эти личные проблемы, чувства, треугольники, квадраты, когда вон что творится — история! Потомки спросят что ты делал, где был, когда раздирали один народ на два и стравливали. Когда выгоняли православных из лавр и вместо православного креста водружали свастику?.. А я катался на коньках, вот где я был, на айсберге катался, который погубил горделивый Титаник-Россию».
Просвистела очередь.
— А!.. — крикнул Альберт Натанович. — Пля! Зацепили, — прокряхтел он, падая.
— Как так? Ты же сидел за стенкой? — спросил Леонид, помогая старику сесть.
— Да, сидел, а вот встал в туалет и поймал свинца.
— Куда?
— В грудь... Справа, — тяжело дышал старик.
— Сердце же...
— Ну, где-то сбоку вот, видать не задело.
— Встать сможешь? В лазарет.
— Попробую.
— Давай. Ты держи правой рукой рану сильнее, левую руку мне на шею. Пошли.
Щипков позвонил, сообщил о раненом:
— Это Щепа, у нас трёхсотый. Да, — сказал он тихо. — Доберёмся. Да.
Леонид помог Альберту Натановичу встать, взял оружие. Они медленно пошли по окопу. Через несколько метров старик попросил отдохнуть. Покашлял.
— Вот, Лёньк, я же говорил, не от рака умру, а от пули.
— Своей смертью умрёшь, — ответил Щипков.
— Не-ет. Это, значит от рака.
— Ты смотри по другому, пуля тебя от рака вылечит. Клин клином вышибет. Вот увидишь.
Дошли до уазика, спрятанного за сугробом. Леонид помог Альберту Натановичу сесть на сидение, сам сел за руль. Поехали по снежному полю. Тут же начался обстрел. Леонид гнал, ехал зигзагами, кружил. Несколько пуль прошили автомобиль сзади. Наконец, въехали в лесопосадку, поехали по лесной дороге. Выехали на просеку, где стояла палатка.
Когда шли от машины до палатки, было слышно, как женщина в ней декламировала:

— Они по-русски говорят,
     Мою Россию очерняя.
     А о себе высоко мнят,
     В эфир блевотину плеская.
     Они госдеповская мразь,
     Уселись жопой на майдане.
     И над страной моей глумясь,
     Считают доллары в кармане.
     Я на русском говорю,
     Получат, падлы, по затылку.
     Я слог учил по букварю,
     Ещё советскому с Мурзилкой.
     Скуём кириллице броню,
     И не откроют рот ни разу.
     Славяне, срубим, на корню
    Англосаксонскую заразу.

Присутствующие там захлопали, заголосили.
Щипков со стариком вошли внутрь.
— Надя? — удивлённо воскликнул Щипков, увидев Надежду. — Это ж Надежда, одноклассница, — поведал Альберту Натановичу. — Вот так встреча!
— Привет, бойцы! — поприветствовала Надежда. — Да, и я здесь. Назначена снайпером с тобой, Лёня, в связке.
— А что за стих? — поинтересовался Альберт Натанович.
— Не знаю. Какой-то неизвестный боец написал, выучила.
Альберт Натанович покашлял, проговорил:
— Хороший стих. А чего, собственно удивительного, женщина... Скоро и дети будут «русскую весну» защищать. Чудеса, да и только.
— Да, здесь полно чудес, — сказал Леонид и представил старика: — Вот, Альберт Натанович, уже месяц про свой рак говорит, а всё никак не помрёт.
— Так вот я и говорю, — весело сказал боец. — Я от пули только помру. От неё родимой. Ай! — схватил рукой за бок.
— Альберт? — переспросила Надежда.
— Альберт, ага, — подтвердил старый солдат, усаживаясь на скамейку. — Мои родители любили художника Альбрехта Дюрера. Гравюры у него красивые. Может, видели такую. Смерть, склелет сидит на коне и всех людишек косит, — сказал Альберт Натанович, засмеялся и закашлялся. Кашлял долго, с кровью. Вытер рукавом рот.
Альберта Натановича ополченцы начали раздевать, уложили.
— Я вам сразу, пока не умер, завещаю: похоронить меня просто, без затрат, но с выстрелами. Лёнь, слышишь? Сам пустишь в небо очередь.
— Обязательно, — согласился Щипков. — Только, сначала войну вместе с тобой выиграем. Окей?
— Нет, так не пойдёт. Это я буду уже не герой.
— Герой, герой, — подтвердила Надежда.
— Помните, как у Мальчиша—Кибальчиша? Плывут пароходы — привет Мальчишу… Так?..  Пролетают лётчики — привет Мальчишу, пробегут паровозы — привет Мальчишу, а пройдут пионеры... — не досказал последнюю фразу старик и затих.
— Салют... — продолжил Леонид. — Эй, Кибальчиш! — Щипков потрогал пульс, зрачки посмотрел, повернулся к бойцам.
— Конечно, герой, — сказал тихо.
Леонид приложил руку к своей груди, поморщился.
— Щемит всегда в сердце, когда бойцы уходят, — сказал он.
Надежда подошла к Леониду, взяла его за руку.
— Ребята всё сделают. Пошли, Лёнь, получено задание. На том берегу снайпер сидит. Надо снять.
Леонид поднялся и, согнувшись, пошёл за Надеждой из палатки. Несколько минут шли молча.
— Надь… А ты же в Крыму, вроде… — спросил Щипков.
— Была. Потом назад, кафе продала, на деньги купила оружие, обмундирование и сюда... А ты грехи здесь сквитываешь? — спросила Надежда.
— Грехи, грехи, — повторил Леонид. — Что там, на Родине нового?
— Родина, — повторила Надежда. — Ты же её не выбирал, Родину. Сам говорил...
— Я власть не любил. Не доверял. А Родину... Да, никто её не выбирает… Но, я понял, что Бог выбирает нам, где родиться. Чтобы прямо или косвенно, как у меня получилось, защищать.
— Свою землю? Русских людей?
— Даже больше… Церковь, Православие. Правду защищать.
— Надо же, как ты заговорил, — удивилась Надежда. — А там осталась Наташа, дети…
— Я думаю, что воюя здесь, защищаю тех, кто там. Потеряем Донбасс, потеряем Крым, потом большую Россию.
— Ох, как ты изменился, Лёнь… — сказала Надежда.
Щипков ничего не ответил.
Они шли друг за другом. Надежда впереди. Леонид старался идти с ней в один шаг. Но, как-то не получалось. Шаги у него были длиннее. В тишине хруст снега под их берцами играл что-то похожее на битбокс.
— А что в России? — сказала немного погодя, Надежда. — Гурген, знаешь такого, с Оксаной был?
— А как же, знаю, — согласился Щипков.
— После инцидента с ограбленной фурой слинял куда-то в Среднюю Азию… Андрюха наш тоже пропал, даже на телефон не отвечает.
— Да, Андрей давно… — согласился Леонид. — Похоже на Украине. Может, работу нашёл там.
— А Оксана с Женей так и живёт.
— Так и живёт?
— Поженились. Вроде, обвенчались даже. Вся такая православная семья... Женя даже фамилию взял Оксаны, Ремизовым стал. На Волге крутой ездят, — посмеялась Надежда.
— Помню такую. Двадцать первая, — усмехнулся Леонид, вспомнив, как она придавила его в гараже Михаила Африкановича.
— Дочку Женя усыновил... — сказала Надежда. — Мать Оксаны жива, по крайней мере, пока я там была.
— Ну, и славненько, — потёр руки Щипков. — Холодно.
— А что у вас было с Оксаной, безумие? — почему-то спросила Надежда.;Щипков сначала ничего не ответил, потом сказал:;— Любовь... Но она ничто, если в ней нет безрассудства, если она не запретна, иначе — это не любовь. У нас были открыты сердца друг для друга.;— Но Оксана же, как ты говорил, ходила к другим...;— Я только здесь начал понимать, — сказал Леонид, — что любовь заключается не только в верности, но и в свободе. Она была свободна делать, что пожелает, нравственно это или нет, другой вопрос... Как Анна Каренина была свободна любить... Я был свободен тоже... Свободен уйти от жены...;— Но это неправильно, — возмущённо сказала Надежда. — Любовь это верность. Любовь без рассудка не имеет цены... Лебеди в нашем парке... Какая там верность!
Щипков подумал немного:;— Кто-то сказал, что любовь, как песочные часы, наполняют сердце и опустошают рассудок… — проговорил он. — И вообще, что такое любовь? Нельзя передать словами человеческими. Ты либо испытал её, либо нет. Это крылья бабочек, которые бьются и толкают к безрассудным поступкам.
Надежда остановилась.
— Ты чего? — спросил Леонид.
Женщина повернулась, положила руки Леониду на грудь.
— К безрассудным поступкам, — сказала она и посмотрела ему в глаза.
И пошла вперёд.
— Кстати, у Ксюши сегодня днюха. Не хочешь поздравить? — спросила Надежда.
— Нет, денег жалко на роуминг, — ответил с улыбкой Леонид.
— Как знаешь… Что у нас ещё... Весь город говорит о том, что семья нашего одноклассника Лёши распалась.
Леонид кивнул.
— Диакона Алексея. И это знаю, — сказал.
—Ушла жена от батюшки.
— Забухал, наверно, с горя, — усмехнулся Леонид.
— Он сейчас, как это, в неканоническом положении. Не может быть в сане разведённым и служить. Если только постриг примет.
— В монахи уйдёт? — спросил Леонид, а сам подумал: «Чего вам бабам надо? Пьёт — плохой, не пьёт — плохой. Детей не хочет, плохой. Зая... Заделывает десяток, плохой». И вслух:
— Чего вам, бабам надо?
Надежда остановилась, взглянула на Леонида. Долго смотрела.
— Любви! — утвердительно сказала.
Леонид поморщился.
— Внимания, уважения, — продолжила Надежда. — Понимания.
Леонид вздохнул и ответил:
— Хотелки... Хотелки.
Далеко прозвучала автоматная очередь. Они пригнулись и уже быстрее пошли.
— Чего ещё нового на Родине? — спросил Щипков.
— Нового? У кого? У твоих, наверно, всё по старому. — ответила Надежда. — Наташа работает, Марина в школе, Егор... Кстати, он то мне и сказал о тебе. Знает, что ты в Новороссии... Я его встретила как-то на улице с какой-то девушкой... В чёрном плаще, по-моему, была. Поздоровались. Девушка всё время его одёргивала. Я спросила тогда о тебе... Он  сказал, что...
— Что?
— Вообще он странный какой-то был... Говорил, что пацифист... Не приемлет насилия... Взгляд у него отрешённый... Но, сказал, что тобой гордится.
— Прямо так и сказал? — удивился Леонид.
— Да. Так и сказал. То, что ты герой.
Леонид усмехнулся.
— В ВСУ я террорист...
— Егор в полиции работает.
— Да? Молодец. Но, как это совмещается с пацифизмом? — удивился Щипков.
— Как? А как у нас, например, коммунизм с православием?
— Легко, по крайней мере, моральные аспекты идентичны. А Егор молодец, — улыбнулся Леонид. — Есть кому помогать. Сестру Марину растить. А то, всё-таки, Наташе одной... Я-то не помогал почти целый год. Она одна была.
— Почему одна?
— В смысле?
— А...
— Что?
— Андрей помогал. Она ж с ним жила.
— Ни фига себе, — остановился Леонид.
— Вот те раз. А ты разве не знал? Когда ты жил с Оксаной, она с Андреем…
Леонид остановился.
— Не знал, — ответил. — Да, — помотал головой. — Друг... То-то он к матери полгода ехал на...
Где-то раздались несколько выстрелов.
— Наши работают? — спросила Надежда.
— Нет, вроде, укропы, — предположил Леонид.
Они подошли к реке.
— Ско-ользко на берцах, — сказала Надежда.
— Гладкий лёд, — ответил Леонид. — У нас на родине такой же пруд большой. Давай руку.
— Наша родина здесь теперь, — сказала Надежда. — В Новороссии.
Леонид поправил на плече автомат, взял Надежду за руку, предложил:
— Давай, поехали, как на коньках!
— А снайпер?
— Он не поймает в движении.
— А музыку?
— Сейчас.
Леонид достал смартфон, нашёл видео выступления Аквариума в подземном переходе, включил и пара начала танцевать на льду с минуту. Чудесный БГ пел:
— Не помню, как я ступил за порог,
     Но вот тяжёлое небо над разбитой дорогой.
     В конце которой врут, что нам обещан покой.
     Над нами развёрнуто зимнее знамя.
     Нет лиц у тех, кто против, нет лиц у тех, кто с нами.
     Не смей подходить, пока не скажешь, кто ты такой...
Пара танцевала. Потом они остановились, обнялись, улыбнулись друг другу. Надежда поцеловала Леонида в губы.
— Тёплые губы, — сказал Леонид.
— И пар изо рта, — сказала Надежда. — Это бабочки.
— Бабочки изо рта?
— Ну, они же в животе живут, — весело сказала Надежда.
Они рассмеялись.
Гребенщиков пел:
— Я знаю умом, что вокруг нет ни льдов, ни метелей.
     Но я по горло в снегу, глаза мои не видят весны.
     Господи, скажи мне, кто мы, что мы так хотели
     Любовь,
     Любовь,
     Любовь.
     Обязательно во время войны!..
— За какой-то год сколько изменений произошло с нами, а? — сказал Леонид.
— Метаморфоз, — добавила Надежда.
Леонид удивлённо посмотрел на женщину.
— Их самых, — сказал с улыбкой.
— А ты развёлся? — спросила Надежда.
Леонид покачал головой, сказал:
— Сам не знаю, как всё ещё...
Раздался выстрел.
Леонид и Надежда тут же пригнулись, легли на лёд.
— Не задело? — прошептал Леонид.
— Нормал, — сказала Надежда.
— Снайпер не спит, зараза. Давай ползком, — предложил Леонид.
Мужчина и женщина выползли на берег за снежный холм, развернулись, оружие положили перед собой.
— Знаешь ещё новость? — проговорила тихо Надежда, сделала паузу и ещё тише: — Ванюша живой.
— Да?! — крикнул Леонид.
— Да. Потерял много крови. Но откачали. Сейчас не знаю где. Из города куда-то уехал с парикмахершей.
— Светой? Вот так новость, — прошептал Леонид, шапкой-ушанкой лицо отёр. — Всем новостям новость.
— Да, на тебя заяву не писал. Сказал, что сам на ножницы упал, — поведала Надежда, и добавила: — У него в телефоне полиция нашла кучу эсэмэсок с наташиного телефона. Якобы, он думал, что номер этот твой второй. Якобы, это ты ему писал.
— Что писал?
— Ну, любовные послания...
— Я? Ване?
— Да. Потом, что разлюбил ты его...
— А зачем это она так делала? Не фига себе, игралась Наташа, — не понял Леонид.
— Мстила, может тебе, что бросил её.
— Но мы же уже помирились, жили вместе.
— Не знаю, Лёнь... Что знаю, то рассказала...
— Откуда?
— Егор и рассказал. Он же в полиции. А Наташа... Может, задумала чего. Втихушку изжить тебя, квартиру отнять... В полиции объяснила, что просто шутила так.
— Да, трудно понять вас, женщин, — вздохнул Леонид. — Забавные существа.
— Загадочные мы, Щепа, — сказала Надежда.
Она прищурила левый глаз, правым всмотрелась в прицел винтовки Драгунова.
— В темноте видно? — поинтересовался Леонид.
— Ну, так… С прибором-то ночного видения… Вот ты где. На том берегу. Окурок светится. Разве можно курить снайперу, — прошептала женщина и нажала на курок. — Двухсотый!
— Ну-ка дай гляну, — попросил Леонид оружие.
Надежда передала винтовку.
Леонид долго всматривался.
— Да, нет, шевелится, встаёт. Трёхсотый, — сказал он. — Упс! Бывает же такое! — и тихо пропел: — Я цыган и ты цыган, оба мы цыгане. Я ворую лошадей, ты воруешь сани!
— Что? — спросила Надежда.
Леонид передал винтовку. Надежда поводила стволом и увидела… Андрея.
— Упс, — повторила она, — Лисенко, — и медленно убрала палец с курка.
— Привет, дружище! — сказал Леонид. — Курить начал? А я вот опять бросил.
Леонид посмотрел на Надежду.
— И как тут умереть за други своя? А? — сказал, улыбаясь.
— Господи, когда же кончится всё? Война эта? — проговорила шёпотом Надежда.
— Война... — сказал Леонид. — Война в головах изначально. Вот когда эти червяки... или тараканы...
— Бабочки.
— Нет, бабочки-то в животе порхают. А в голове... Когда из людских голов война уйдёт, тогда и в яви войны не будет.
— И что для этого нужно? — задумалась вслух Надежда.
— Что? Хотя бы не смотреть друг на друга в прицел, — ответил Леонид.
— И всем по домам? — спросила, улыбнувшись, Надежда.
Щипков пожал плечами.
— Наш дом, где мы сейчас, — ответил он, и добавил: любим... Там, где любовь.
Полная луна выкатилась из-за тучи и осветила огромное белое пространство. Равнина, река, деревья — всё искрилось сказочным разноцветьем, переливалось калейдоскопом немыслимых радужных фигур.
Наверно, только так и можно представить любовь. Красивую,  пленительную, божественную.
От которой не оторвать взгляд. От которой не убежать. У которой никогда не было и не будет границ.