Уроки мастера

 
 «…Тебя не стало через три года. Ты осталась только на этих, не исчезающих в нашем земном времени  фотографиях…
Ты ушла, а я зачем-то живу. И понимаю, что надо жить. Жить за двоих. И молиться за нас двоих. За тех безмятежных, счастливых и любящих, которые остались там – в безжалостно запечатлённом и по-прежнему прекрасном миге старого снимка»
                (С.Д. Малютин)


    Фотографии словно выхватывают мгновения прошлого, оставляя жить давно растворившиеся во времени моменты, состояния и лица ушедших от нас людей. Мне довелось быть в их квартире в то время, когда на письменном столе Сергея Дмитриевича находилось фото его жены, совсем юной,  в лёгкой блузке, с растрёпанными ветром волосами. Серьёзный вдумчивый взгляд больших глаз, узкий подбородок. Она словно только что тряхнула головой, и замерла, вглядываясь в прозрачное зазеркалье с полуулыбкой ожидания и удивления: «Что ждёт их впереди?»  Он тогда работал в Курском педагогическом институте на кафедре литературы, водил в детский сад двух черноглазых сыновей и удивлял знакомых серьёзностью суждений. В их небольшую квартирку в жёлтой четырёхэтажке с уютным двориком и гулким подъездом я приходила готовиться к вступительным экзаменам по русскому языку, а точнее учиться писать сочинения. Гораздо позже я поняла, что меня учил мастер. Позже,  когда осознала, чему именно он меня учил. А в те годы, речь идёт о 80-х, я была  десятиклассницей средней школы, мечтающей поступить на журфак МГУ, профессионально заниматься журналистикой. Старательно запоминала советы, писала и переписывала фрагменты сочинений, советовалась по поводу выполнения заданий, полученных на  заочных подготовительных курсах. А также немного любопытничала, приглядываясь к семье, в которую приходила на занятия два раза в неделю. И заметила, что слово отца для всех Малютиных было непререкаемым, но не в силу деспотизма или строгости, не из опасения окрика или иной формы давления на личность. В их небольшой квартирке крика, раздражённого или повышенного тона мне не довелось услышать. Сдержанность Сергея Дмитриевича сочеталась с несгибаемым  внутренним стержнем, который было невозможно не почувствовать и которому было невозможно не подчиниться. Он и самого себя не заставлял жить по иным законам, кроме порядочности, принципиальности, он так  жил, словно и не знал о существовании иных канонов, иного образа жизни.
Однажды я пришла на несколько минут раньше. Сергей Дмитриевич выглянул из комнаты, служившей ему рабочим кабинетом:

– Антон,  у нас гости. А я пока занят, развлеки Людмилу, пожалуйста.

Вихрастый мальчуган с любопытством рассматривал меня смородиновыми глазами:

– Меня зовут Антон. Проходи, пожалуйста. Пока папа занят, я тебе покажу книги, хочешь? Или включить телевизор?

Заинтересовавшись книгами и фотографиями на книжных полках, я стала расспрашивать Антона о запечатлённых на снимках людях и событиях. Узнала, что Сергей Дмитриевич любит делать фотографии, печатая их в ванной поздним вечером. В те времена не было цифровых технологий, а всем любителям фотографии были хорошо знакомы термины «проявитель», «закрепитель», «увеличитель». Узнала, что они часто выезжают на природу, на дачу к друзьям. Почти все семейные снимки были сделаны именно там, на фоне реки, среди берёз или у костра. Некоторые – дома, на фоне книг. В их семейной библиотеке было много русской  и зарубежной классики.

– А ты что любишь читать? – Спросила я Антона.
– Я любою, когда папа читает вслух.
– Что именно ты любишь слушать?
– «Денискины рассказы»…
– А мама?
– А с мамой мы играем: она начинает читать, а потом просит продолжить меня или брата…А папа ещё и пишет у нас, знаешь?
– Что пишет?
– Лекции,… ещё статьи…и рассказы.
– А свои рассказы он вам тоже читает вслух?
Антон задумался, отвернулся и выдохнул, словно нехотя:
– Нет, нам не читает. Только маме.
– Я тоже пишу, но пока не очень-то получается, меня твой папа чаще ругает, чем хвалит.
– А наш папа и себя редко хвалит. Он говорит, что нужно ещё подумать, что можно и нужно лучше.
– Знаешь, я уверена, что он обязательно вам прочтёт свои рассказы, когда сделает их ещё лучше…Он требовательный, я заметила.

На этом занятии Сергей Дмитриевич меня похвалил, сказал, что я начала анализировать текст, а не витать в облаках.

– Ты выражаешь собственные мысли, излагаешь довольно логично и даже образно. Но в сочинении важно показать не столько собственное, твоё личное понимание проблемы, сколько мнение, видение автора. И показать аргументированно, с примерами и цитатами. Ты должна опираться на текст, подтверждая все свои выкладки, понимаешь? То есть нужно не мысли по поводу затронутой автором проблемы излагать, а текст анализировать. У тебя филологический стиль изложения, а для сочинения нужен аналитический.

   Услышав последнюю фразу, я округлила глаза, пытаясь уразуметь разницу между филологическим и аналитическим изложением. Но тогда, как показывают дальнейшие события, я в эту самую разницу так и не вникла. Примерная ученица из меня не получилась. События, если просматриваешь их, оглядываясь в прошлое, словно фрагменты запомнившегося фильма, имеют свойство изменять свою значимость. Под влиянием накопленного опыта и времени происходит переоценка, особенно ощутимая, если ей способствовали внешние факторы.  Тогда я крайне собою гордилась: пишу в газету, готовлюсь к поступлению в лучший университет страны, где сам Ломоносов учился. Сейчас мне смешно вспоминать свои детские амбиции, которые не получилось подтвердить настойчивостью и глубиной мышления.
    Летом 1981 года я не поступила на журфак МГУ, получив «тройку» по сочинению. Сказались страх и паника на экзамене: испугавшись солидности залов с колоннами, степенности знаменитых профессоров и ответственности события, я позабыла все уроки и советы, написала на свободную тему так, как  делала ранее: выражая собственное мнение и не утруждая себя аргументами, примерами и вытекающими из них логичными выводами. И, прорыдав пару дней на балконе у родственников, поехала назад в Курск.
    И всё-таки мне повезло. Утерев слёзы и ещё раз собравшись с силами, я успешно прошла вторую партию вступительных экзаменов. Тем же летом, не теряя год, поступила в соседний Харьков, в университет имени М. Горького, правда, на филологический факультет. Факультета журналистики у них не было. И город был по соседству  с Курском, всего 3-4 часа езды на поезде,  и некоторые из моих знакомых там учились, и общежитие дали сразу. И всё, казалось, складывается как нельзя лучше для девочки из периферийного городка, для почти отличницы из простой семьи, в которой отец страдал запоями, а маме, воспитателю детского сада,  приходилось   работать почти без отпуска  и чаще всего в две смены. О том, что Харьков – это не Россия, а Украина, я тоже не особенно задумывалась, не ведая пока, что Советского Союза,  самого большого в мире государства, спустя всего десять лет уже не будет. И фразу наставника о своём не журналистском, а филологическом складе ума я тоже тогда не вспомнила и не оценила. Она мне вспомнилась гораздо позже, в 2015 году, когда я вернулась в родной город кандидатом всё-таки филологических наук. К тому времени набралась опыта и набила шишек, поработав в журналистике, освоив иностранный язык, и, к слову, став исследователем американской литературы и постоянной участницей международных научных конференций, проводимых на факультете журналистики МГУ, в том самом здании, возле которого, у памятника Ломоносову, я когда-то рыдала, «провалившись» на сочинении.
   Сергей Дмитриевич  вёл секцию прозы в Доме Литератора, куда я пришла почти по наитию, пытаясь реализовать свои писательские способности, устав сомневаться, могу ли, способна ли написать что-то интересное и читабельное. Сначала я пришла в секцию поэзии. Случается со мной такое, что мысли складываются в поэтические строфы, заставляя мучительно болеть поиском верной рифмы или ритма. Позже, на одном из совместных заседаний поэтов и прозаиков, увидела Малютина, узнала, оторопела от неожиданности и, спустя неделю, принесла ему несколько прозаических набросков-фрагментов.  Прочитав мои опусы, Малютин был краток: 

– Вам надо писать. Идите ко мне в прозу.

    В этот момент я подумала, что, возможно, он меня вспомнил. Но не напомнила о событиях давнего прошлого. Как-то не пришлось к слову, да и зачем? Этот же вопрос задаю себе сейчас: зачем пишу этот портрет, что именно пытаюсь показать?
Хочу нарисовать портрет человека, мастера слова, каким увидела его, поняла, за которым пошла, потому что убедилась в его правоте и проницательности. Точнее, меня убедила жизнь.   Мне довелось дважды у него учиться. Волею судьбы первая встреча произошла в самый счастливый для него, для его семьи период, как он позже о том писал, перебирая старые фотографии и молясь «за  тех безмятежных, счастливых и любящих, которые остались там – в безжалостно запечатлённом и по-прежнему прекрасном миге старого снимка».
    Вторая встреча с мастером произошла гораздо позже, в период, когда его жены уже не было. Сергей Дмитриевич направлял и наставлял меня в начале моего жизненного пути, затем он же инициировал издание моей дебютной книги «Берёзовый свет», став её редактором. Моя первая книга оказалась его последней работой.  Навещая его в больнице, слышала о планах мастера на дальнейшую творческую деятельность.  Он верил, что справится с болезнью. Но 31 марта 2018 года  Сергея Дмитриевича не стало.
 
    Остались его книги «Телевидение, которого нет» (2011), «И во дни печали не забуди обо мне» (2015), «Мой театр!» (2017).  В 2004-м  году Малютин был удостоен звания «Заслуженный работник культуры РФ», награждён нагрудным знаком «Почётный кинематографист России», лауреат премии общественного признания «Человек года -2006» и областной журналистской премии им. В. Овечкина,  ведущий телевизионных и радиопередач о кино, постоянных рубрик в «Курской правде» - «Курская поэтическая антология» и «Кинозал».
   
    Сергей Дмитриевич Малютин – заслуженный работник РФ, член Союза писателей и Союза журналистов России. Он очень любил свой край, свою землю, болея душой, отзываясь статьями и комментариями в СМИ на происходящие события. Память о нём сегодня хранят многочисленные фотографии, отражающие не только тёплый и проницательный взгляд мастера, но и то, как много он любил путешествовать по своей земле, по Курской области и за её пределами. Малютин общался с людьми, любовался природой, чувствуя землю, на которой он жил, активно участвуя в жизни, в культурных и социальных явлениях. Он никогда не был равнодушным, стремясь и умея сделать мир вокруг себя лучше, ярче, гармоничнее.
   
     Сергея Дмитриевича не все и не всегда понимали, но с ним всегда считались, к его мнению прислушивались.  Он умел убеждать и словом, и цельностью характера.  В нём было много духовной силы, добра и мужества. В 2016 году мастер опубликовал ещё одну книгу, куда вошли миниатюры, эссе, размышления и заметки, назвав её «В пространстве любви». Это его пространство. На мой взгляд, редкий человеческий дар Сергея Дмитриевича воплотился в умении трансформировать боль, потери и болезни в свет, веру  и любовь. Ими он делился со всеми, с кем общался. Завершаю его портрет 8 июля, в День Семьи, Любви и Верности. И хочу сказать ещё об одном уроке, который получила от мастера. Уроке преданности и верности. Несмотря на горечь утраты, понимаю, что он ушёл, устремившись к той, без которой не мог чувствовать себя счастливым. Он так и не научился жить без женщины, ставшей для него источником любви: «Чуть ироничная, но при этом бесхитростная  улыбка затаилась в углах моих губ. Но и она подчинена нашему общему состоянию, нашему согласию тел и душ. Мы сидим рядом, мы впитываем в себя бескорыстное тепло друг друга, мы ощущаем друг друга, словно никогда до этого так полнокровно не ощущали себя - нас двоих, нас навечно соединённых».