Яблоки бабьего лета

Это рассказ о простой русской учительнице. Но прежде чем предложить его вам прочесть, сделаю небольшое отступление.
Скоро начнется новый учебный год.
Но уже в одиннадцатый раз - если я не ошибаюсь - не зазвонит колокольчик в Боровской восьмилетней школе, Новооскольского района. Школа закрыта.
И когда нынче губернатор обещает раздавать деньги тем, кто согласиться жить на селе - я хочу вернуть его к тому времени, когда он закрыл нашу школу. Ибо всем - и ему с главной района - было ясно, что этим актом они обрекают местность на вымирание. В эту школу ходили дети из Редкодуба, Лягушевки, Колодезного и Борового. На момент закрытия школы их было около четырех десятков душ.
За эти годы исчез Редкодуб, опустела Лягушеква, доживают последние годы вместо со своим хутором старожилы Колодезного.
Только Боровое еще, как говорится, трепыхается. Но и здесь уже давно не слышно топоров новоселов, и даже петушиных кукареку.
И все по причине отсутствия школы. Какая ж молодая семья поедет в такую глухомань, и какая молодая семья не убежит отсюда!
Я не верю тем, кто оправдывает закрытие школ оптимизацией. Эти оправдыватели , как правило, свои личные потребности никак не оптимизируют. . И если деньги сняты со школы, то они наверняка вложены куда-то еще.
Куда - мы можем только догадываться,
Но я точно знаю, что закрытие Боровской школы никак не спасло экономику России. В итоге нет ни школы - ни экономики. И истинное, не чинушное, не показное возрождение России может начаться только с восстановления школ. Причем - повсеместно. Причем - даже там, где есть всего один-два ученика. А начальные школы - открыть еще непременно и в шаговой доступности, как это было ещё двадцать лет назад. . Ибо любовь к знаниям и Родине у младшеклассника должна начинаться с любви к своему укромному Лукоморью. Что бы он, когда вырастет, знал, что защищает свое кровное, а не футбольный клуб "Челси",не приведи Бог война. Вот когда губернатор заявит, что восстанавливает школу в Боровом - только тогда на село и хутора опять потянутся люди. Боюсь только, увы , он этого не заявит. Потому что власть привыкла всю политику вести, как коммерческую операцию, с выгодой. А от сельских школ её убыток один. Их нынешняя власть будет только закрывать. Боюсь, не остановится. пока не закроет всю Россию.
...Конечно нынче трудно требовать от боровских учителей, чтобы кто-то, как Ида Михайловна Сигарёва в годы оккупации, взялся учить детей на дому. Во первых - нужна крепкая гражданская позиция. А её у педагогов путинской формации нет. А во вторых - чиновники замучают требованием лицензий, соблюдением пожарных норм и санитарных правил. Нынче такому учителю было бы труднее, чем Иде Михайловне под немцем. Но я надеюсь, что однажды наступит день, когда облаченные полномочиями люди извлекут из архивов Акты о закрытии русских школ , и призовут к ответу тех, кто их подписал. Ибо это документы , подтверждающий патриоцид - уничтожение Родины. И осудят подписантов по самым суровым законам мирного времени.
Вот где-то так я думаю.

***
ЯБЛОКИ БАБЬЕГО ЛЕТА

А
Единоличница Варвара Акимовна пришла с базара из Нового Оскола налегке, через плечо в одной сумке перекинуты полусапожки еще довоенные, в другой - нераспроданные куриные яйца да обещанные учительнице тетрадки с чернильным порошком.
- Какой там торг! - горестно опустилась на лавочку у калитки учительницы. - Эти, проклятущие, - кивнула головой в сторону рослого придремавшего немца на крыльце школы, - весь город заполонили. Моциклетки трещат. Паровозы гудут - ад кромешный. На станции все колючей проволокой обтянули. А в загоне наших солдат без числа держут. Состав подадут с телячьими вагонами - так их туда набивают. Что соломы... прости Господи. Да вот, Ида Михайловна, тетрадочек разжилась у твоего бывшего завроно. Как услышал oб твоей задумке - за голову схватился! Пропадет, дескать, горемычная. Ну и порошку чернильного дал. Просил, чтобы вы поберегли себя - война ведь ненадолго. Так и сказал - ненадолго война, хотя куда тут ненадолго - вон его, воронья, налетело, - недобро проводила взглядом пропыливший мотоцикл с белобрысыми, по пояс голыми немцами.
Шел третий месяц оккупации. На хуторе Колодезном и в coceднем большом селе Боровом обосновались немецкие егеря из дойчмейстерской команды. Отборные вояки - рослые, спокойные, незадиристые - они без объяснений заняли почти все дома и хаты. Даже иногда помогали хозяевам вытаскивать оттуда скарб. Потом продымили помещения чем-то от насекомых - и запиликали на губных гармошках. О местном населении они словно забыли. Так-иногда между делом велят пацану ведро воды к радиатору автомобильному подтащить или прямо из руки возьмут у зазевавшейся хозяйки подойник со свежим молоком. Запустили радио на столбе у начальной школы. Звучала обычно не речь, а военная музыка. Громкая такая - но уже через пару дней ни хуторяне, ни сами немцы ее не замечали. Даже шмели кружились над крапивой у самого столба, с которого при каждом мощном звуке слетала дорожная пыль.
- Так я пошла, - Варвара Акимовна подобрала юбку, - и радива не к добру замолчала. Схожу деду Гурею, яичков отнесу, он совсем один остался. Немцев-то так и не пустил в хату.
- Не пустил? - испугалась учительница. - Так ведь застрелить могли!
- Ага, - подтвердила Акимовна, - так вот стал на порожке с топором - и ни взад, ни вперед Они постояли рядом, погоготали и ушли. Утерлися, лихоманка их возьми! Вы не знаете, Ида Михайловна, как он и в гражданскую никого не признавал. Гонял со своего огорода и белых и красных - тока перья летели. Его картошкой в голодную зиму весь хутор спасси. А нынче, участковый сказывал, и у него картохи подчистую выгребли. Ага, остались одни яблоки в саду. Схожу, коли, яичками попотчую, - сказала еще раз, словно разрешения спросила.
Учительница рядом с собой по стопкам разложила тетради, акку¬ратно завернула в промокашку три пачечки чернильного порошка:
- Конечно, навестите старика, Варвара Акимовна. Да не забудьте сказать всем, кому сможете, что завтра же и приступим к заняти¬ям. Пусть дети приходят прямо ко мне домой.
А сама посмотрела на приземистое школьное здание через дорогу. Свисал там над крылечком красный флаг со свастикой в белом кругу и рядом, согнувшись вопросительным знаком, дремал утомленный длиннющий дойчмейстер-часовой.
Над хутором звенел полдень. Далеко, на речной плотине, стуча¬ло мельничное колесо. Мимо учительницы под тучею слепней провлачились три телеги с попарно впряженными в них волами. Это возвращались назад, под немца, жители оккупированных областей, и Ида Михайловна подумала, собрав тетрадки и ступив через порожек дома, что правильно сделала, оставшись на хуторе. Да и приказа о закрытии хуторской начальной школы ей никто не давал. А немцы - что ж - пока не трогают - и на том спасибо.
В домике на земляном полу привяла свежесрезанная трава, занавесочки на обоих окошках свеженькие-свеженькие, и патефон открыт -даже пружина наверчена. Её еще Павел в прошлом году завел на прощание. «Пусть, - сказал, - ждет меня. Вернусь - поставим наш любимую на победу и встречу». Ида Михайловна любовно глянул на портрет мужа в рамке между окошек, чуть повыше зеркала. Механик из МТС, он и снят был в комбинезоне, словно танкист.
«На границе тучи ходят хмуро»...
Чуть опустила глаза на зеркало и испугалась. Глядела оттуда совсем пожилая женщина в платочке и с лицом в пыли - не пара ' механику. «Что война с людьми делает!» И тут дверь стукнула.
Обернулась - сосед, Иван Алексеевич. Бывший участковый. Со свету щурится. Рукой нашаривает табуретку у двери:
- Можно, Михайловна?
- Так вошли уж... Стряслось чего - на вас лица нет?
Иван Алексеевич отдышался, хлопнул широкими ладонями по
коленкам:
- Ты, часом, не тронулась, девка?.. Какие уроки под немцем, какая школа на дому? Да они тебя за одно такое намерение к стенке поставят. И детишек заодно. Я как услышал от Акимовны - ушам не поверил. Дай воды, что ли..
Ида Михайловна чуть оторопела от такого обращения. На хуто прежде никто не говорил ей «ты», да еще и «девка». Она машинально почерпнула из ведерка с другой стороны от двери. Подала ковшик:
- Успокойтесь, пожалуйста. Я делаю так, как мне велит долг. Каникулы закончились, начинается новый учебный год. Я же не виноват что война началась. И дети не виноваты. Да, - загорячилась она, стране ох как трудно! Но страна будет жить, пока в ней есть солдаты и учителя. И если солдат имеет право умереть, то учитель такого права лишен: держава жива, пока в ней живет гордый дух. Но будет ли ей легче, если мы тут в спячку заляжем? Знания у меня есть. Учебники - вот они - на этажерке, тетради сегодня Варвара Акимовн принесла. А немцы мне и не должны ничего разрешать. Ведь пока еще ничего и не запрещали. Так что я не понимаю вашей тревоги.
Иван Алексеевич отставил кружку на стол. Отдышался:
- Она не понимает! Так ведь немцы нас и захватили затем, чтобы дети наши неучами, недоумками были. Им ведь не ученые нуж¬ны, а рабы да солдаты...
- Да все я понимаю! - окончательно взяла себя в руки Ида Михайловна. - Но ведь я не зря вам о долге напомнила. Нынче каждый должен воевать там, где стоит, и тем оружием, какое имеет. Мое оружие - знания, и я хочу его применить. Детям хуже не будет - я одна за все отвечу.
- Одна, - пробурчал сосед, успокаиваясь. Потом долго закуривал, и сказал, разгоняя дым ладонью. - Все мы с тобой. Опасно, конечно. Но сам схожу к Костевичу, поставлю в известность.
Учительница в страхе прижала ладошку ко .рту:
- Зверует Костевич, всех девушек и парней записал в Германию, ве¬лел к отправке готовиться ... Да ни за что не позволит начать занятия.
Иван Алексеевич поднялся, взялся за дверную щеколду:
- А говоришь - одна отвечу, одна. На первом же препятствии и споткнулась. Нет, Михайловна, без разрешения никак нельзя. Да ничего, не таких зверей обламывали, авось - разрешит!
Иван Алексеевич вышел, а она опустилась на табуретку. Только теперь учительница отчетливо поняла, в сколь трудное дело впрягает себя. Несколько минут сидела, думая, а потом у стола развернула про¬мокашку с фиолетовым порошком. Надо было разводить чернила.
В
Казимир Костевич появился на хуторе незадолго перед оккупацией. Привез документы о своем беженском положении и сразу устроился в сельсовет конюхом. В суматохе первых месяцев войны на него никто и внимания не обращал, а как пришли немцы - тут он и нарисовался в куцем мун¬дирчике и тряпичной военной кепке. Назначили его начальником полиции всего сельсовета, и хотя была у него в селе служебная комната, жить он остался на хуторе. Наверное, считал, что тут, под охраной самих немцев, а не каких-то там мадьяр, жить ему будет спокойнее. В первые же июньские дни окку¬пации провел он немцев по домам и забрал с собой всех членов партии, депутатов и даже заведующего избой-читальней. Так до сих пор никто из них и не возвратился. Потом по объявлению велел всем принести в управу справки о семьях и свидетельства о рождении каждого. Всю молодежь переписал, а Иде Михайловне сказал при этом:
- Сыночка своего, хоть и трехлетнего, извольте привезти из Курска, пани. Для порядка он должен быть тут, при свидетельстве.
- Так ведь Курск, слава Богу, пока не занят, - воспротивилась было учительница.
Костевич сурово прервал, подняв кверху палец:
- Именно пока, пани! Но как только город областной падет, так и поезжайте. Документики я вам выпишу... А, кстати, на каких фронтах воюет ваш муженек?
Ида Михайловна со злостью смела со стола в ящик свои документы:
- Вот у него и спроси при встрече. Чай, перетрусишь на фронт высунуться?
Тот самодовольно засмеялся:
- Дерзить изволите, пани. Зачем же на фронт, когда он тут непременно объявится. Вот добьют его Красную Армию - и прибежит прятаться под вашу, извините, юбку. Тут мы его и возьмем. И не только его.
Вот таким было свидание с полицаем. Представляла теперь, как он вскипит, узнав о школьных занятиях. Но вместо уходящего беспокойства теперь приходило задиристое упрямство. И куцый мундирчик, и непривычное слуху советской учительницы «пани», и его всегдашний приспешник Горюшок, что без гадкого слова мимо не пройдет - все это взывало теперь к неприятию, к противостоянию обстоятельствам.
Села линовать тетрадки - на тебе! - опять Варвара Акимовна. В обоих сумках через плечо - отборные яблоки. Тяжко опустила ношу на скамейку. Присела, отдышалась:
- Дед Гурей велел завтра детям раздать. Оно вроде и осень - плодов земных пора. А вот поди ж ты - все выгребли окаянные: и картошку увезли, и к ягодным кустам часовых приставили... Ай передумали школу зачинать, Михайловна?
- Напротив. Обязательно начну занятия. Иван Алексеевич обещался помочь.
Варвара Акимовна вроде как обрадовалась, погрозила кулачком
в пространство:
- Вот ему, Горюшку, и ответ. Сустрел меня, Михайловна, Горюшок, оскалился. Сам, говорит, приду на урок заместо инспектора. Пусть только чего сболтнет учительница - тут ей и каюк. Я ему в очи плюнула: твоих-то близнят Валика и Вову она ж учить будет грамоте!.. От немцев рази дождесси доброго урока?.. Да вы распробуйте яблочко, Михайловна, в избе вон шаром покати. А как зимовать думаете?
Ида Михайловна наугад взяла крутобокую антоновку, перекинула с ладони на ладонь:
- Как все перезимую... Всех ли обошли, Варвара Акимовна, ждать ли мне учеников назавтра?
Женщина, все еще угощая яблочком, ответила:
- Детишков с двенадцать наберется с утра. Кое-кто из взрослых тоже намылился - так я им не советовала. Зачем лишняя слава сему делу?
. . .Внезапно, словно ударив кнутом, в приподнятое стекло ворвалась музыка. «Утро расит нежным светом Стены древнего Кремля, Просыпается с рассветом Вся советская земля..!"пел довоенный голос. Немцы часто ставили на проигрыватель радиоузла пластинки из сельского клубного собрания. Варвара Акимовна вздрогнула и перекрестилась:
- Тьфу ты, Господи, как с цепи сорвалась. Забили голову турки проклятые этим радивом.
Сама потянулась к окошку, опустила шибку со стеклом. Стало приемлемо тихо. Гостья собрала пустые сумки, перекинула через плечо:
- Вам бы теперь отдохнуть, Ида Михайловна - завтра суматошный день будет. Тока бы черт Горюшка не принес, прости Господи, - снова перекрестилась она и ушла. Ида Михайловна с недоумением поглядела на яблоко в руке и с улыбкой отложила его к горке прочих. Раздаст их завтра детишкам в награду за прилежание. И за отчаянную смелость прийти за знаниями вопреки оккупантам.
С
.. .Светлый воскресный день тихо гас над хутором. Солнце прокатилось над деревьями, восковым пятном растаяло в пруду. Запахло болотиной, потянуло сыростью. Уже давно все тетрадки перелинованы, расписаны уроки по классам. Придется в одной комнатке вести занятия сразу для всей начальной школы. Лампу зажгла, когда вернулся Иван Алексеевич. Покурил за дверью, сел на привычном месте и сказал:
- Ну Горюшок, ну сволочь! Пуще Казимира лютует. Приду, дескать, сам в ту школу. И пусть она хоть слово про большевиков скажет - сам пристрелю на месте... Я у деда Гурея сейчас помогал порожек ладить - он там все переделывает - под крылечком яму выкопал... Как раз для Горюшка.
Ида Михайловна охнула и прикрыла рот ладошкой:
- Одумайтесь, Иван Алексеевич! Да пусть приходит полицай - мне скрывать нечего. Арифметику вон да русский язык будем учить -что ж тут запретного? Про нынешнюю политику ни слова не скажу.
Иван Алексеевич посмотрел на учительницу попристальнее, в глазах озорной блеск появился:
- А про вчерашнюю политику? По истории будешь учить, Михайловна?
Учительница присела к столу, книжку раскрыла:
- Я вот что предлагаю, - сказала она. - Вы с утра напоите Горюшка, чтоб он проспал тут все занятия. А я вот на первом же уроке арифметики проделаю такую штуку: на доске буду писать примеры, а вслух расскажу ребятам, как русские войска взяли Берлин...
- Это когда же было? - не поверил участковый.
- Совсем недавно - сто восемьдесят два года назад. Как раз таким же сентябрьским днем генерал Чернышев во главе русских войс вошел в столицу Пруссии. Тогда шла известная в истории семилетняя война между Францией и Англией и, как водится, мы с немцами в стороне не остались. Так вот пусть ребята знают, что мы уже били немцев и столицу их брали, а они нас ни разу не победили и не победят.
- Лихо! - загорелся Иван Алексеевич. - А ведь и впрямь твои знания - это оружие. Не обжечься бы только самим... Вот поэтому Ида Михайловна, и нельзя Горюшка пускать на занятия. Ну – тут моя головная боль. А вы уже прикинули, как ребятишек разместит в комнате?
- Да очень просто! - Ида Михайловна повела рукой вдоль стен, - впереди на полу малыши - они пока писать не будут, второй клас тетрадки разложит вдоль лавки. А четвероклассникам уступлю стол
Черная крышка от патефона - вы ее снимите, пожалуйста, - будет вместо классной доски. Мелки еще разноцветные от прошлого учебного года остались. Да все получится, Иван Алексеевич! Только оставьте вы в покое Горюшка, не берите греха на душу.
Иван Алексеевич поднялся, взялся за щеколду.
- Все будет хорошо, Ида Михайловна. Вы теперь хорошенько отдохните. А если вечером услышите шаги у дома или тени увиди¬те - не пугайтесь: я вам в охрану теперь приставил двоих комсомольцев. Выкупил их у Костевича за свои обручальные кольца от германской неволи... А вы говорите - одна, одна... - пробурчал он, закрывая дверь, и тень от фитиля лампы метнулась по потолку.
...Завтра.
Завтра будет суматошный день. Завтра Ида Михайловна со счастливыми слезами на глазах обежит взором горницу, переполненную детьми, и с легким уколом в сердце не найдет тут полицая Горюшка. Она будет чертить на черном квадрате цифры и рассказывать ребятам о славном елизаветинском генерале Чернышеве и зачитает его рапорт о занятии русскими войсками Берлина. Завтра заглянет сюда сам Костевич, но, не найдя в учении крамолы, только махнет рукой. Завтра начнется в хуторской школе новый учебный и как всякий такой год продлится он до самого июня, до новых летних каникул. Ни одного дня в этом учебном году не пропустит учительница Ида Михайловна, но завтра будет первый и самый трудный день.
Она еще спит посредине громадной страны. Страна истекает кровью, и где-то в Белоруссии без памятника и могилки лежит ее Павел. Она этого еще не знает и завтра все еще будет надеяться на встречу.
Завтра...
Голодные ребятишки будут хрустеть спелыми яблоками из сада Георгиевского кавалера деда Гурея, а сам дед заровняет ямку под крыльцом и сладит аккуратненькое деревянное чудо со ступеньками. И опять щедро наполнит сумки единоличницы Варвары Акимовны яблоками:
- Нехай детки полакомюца.
Спит хутор. Спит немецкое радио на столбе, и даже вода на плотине шумит приглушенно, словно сквозь дремоту. Две тени изредка проскользнут вдоль стены домика учительницы, над которым, как и над всем миром, развернулось усталое, простреленное небо...