Почему, я не стал алкашом-алкоголиком

          ИСПОВЕДЬ ПЬЯНИЦЫ.

       Родился я в семье «после фронтовой», которую создали мои мать и отец, демобилизовавшись из армии после войны. 3 года своей службы в артиллерийской бригаде, действовавшей на разных фронтах, они прослужили вместе и прошагали от Курска до Вены. Он, наводчик  миномёта, она санитар-инструктор и кашевар батареи, по совместительству. В супружестве они прожили недолго, около 4 лет, хотя и венчались церковным браком по  старому обряду, в церкви и меня, новорождённого крестили в этой же церкви, всё делалось тайно, поскольку отец «служил в органах» и был партийный, окончив после войны милицейскую школу.


         Брак распался, из-за «похождений отца», мужики были «в дефиците», в послевоенное время, и отец «загулял», а мать, терпеть этого не стала и развелась. Разошлась с ним и вернулась к своей матери, естественно со мной. Всёго этого,  я, конечно, не помню, узнал я всё это от мамы, когда стал маленько соображать и запоминать, лет с шести-семи. Мать так же начала «вольную» жизнь, после развода, чередой меняла «женихов» и  прикладывалась к стакану, тем более поступила на работу в воинскую часть, поваром. Всю информацию о прошедшей жизни, в более зрелом возрасте, я узнавал от мамы  или тётки, с которой мы жили в их родительском доме, разделённом между нами пополам.  Рассказы эти, воспоминания о прошлом, обычно они производили в минуты пьяной болтливости. Кроме того,  информацию, о моей маме, мне выдавали однодворцы из соседних домов, какие цели они преследовали этим, я не знаю, одной из соседок нравилось когда я плакал от её рассказов про маму.


     Да и жили, существовали мы в тесноте, впритык друг к другу,  всё было очень видно, скрываться взрослым было негде, а понятно стало мне всё потом, когда повзрослел. Как то,  будучи постарше, я маму спросил: зачем она добровольно пошла на войну, ведь стреляют и  убивают, на что она мне ответила: побежала в военкомат, записываться в добровольцы, потому что мне пришла повестка явиться на сборный пункт для отправки на «трудовой фронт», а это была верная смерть от непосильного труда и плохой кормёжки. Пошла  в добровольцы по принципу, лучше погибнуть сытой и одетой на фронте, чем закопают где-нибудь на лесозаготовках. В добровольцы попасть, помогла подруга мамы моей мамы, моей бабушки. Подруга бабушки работала в военкомате, помогла дело устроить, а так бы и не взяли маму в добровольцы.


       Помню  жизнь в бабушкином доме, разделённом пополам досчатой перегородкой, во второй половинке дома, а это именно была половинка, крохотных размеров, в которой жила моя тётка Люда, с двумя сыновьями, Вовой и Мишей, мужем Костей и мамой Кости, Аграфеной, в обращении звавшейся Грушей. Итого 5 человек на 5 квадратных метрах жилой площади, я с мамой 2 человека, на  таких же 5 квадратных метрах. Поскольку у нас было относительно просторно, мать всегда сдавала 1 квадратный метр жиличкам, пока я был малый, это были девчонки из деревень, которые приезжали в город в поисках работы и мать брала их в няньки для меня.  Но они постоянно, куда - то, сбегали в город, оставляя меня  одного.


   Мои бабушка с дедушкой  привезли этот бревенчатый дом-домик из своей деревни, на двух  телегах-дрогах, разобрав его, когда они бежали от коллективизации, бежали в город.  У них было чего в их хозяйстве обобществить в собственность для деревенской бедноты, семья была работящая, жили зажиточно. Дед с бабкой, не смогли расстаться со своим хозяйством в пользу бедных, деревенской голытьбы, поэтому забили всю живность, какую имели, оставили только лошадей, чтобы с их помощью переехать в ближайший губернский город,  где  проще было затеряться и перевезти своё имущество. Участок земли жительства они прикупили рядом с  городским сенным рынком, и на этом участке собрали домик из того материала, что привезли из деревни.  На этом рынке они стали зарабатывать себе на жизнь, занялись ломовым «извозом», то есть перевозили не людей, а различные грузы по заявке клиентов. Жизнь пошла соответствующая, каждый день, после удачного подряда, пьянка-гулянка всей ломовой бригадой, дед, номер первый, такой жизни долго не выдержал, в пьяном состоянии залез на лошадь верхами, она его скинула, дед разбился головой и умер. Этот дед был не мой, моя мама родилась от второго мужа своей матери, моей бабушки. Он был из бригады ломовых извозчиков, имел свою лошадь, поэтому, сойдясь с бабушкой, у них получилась почти конюшня, 3 лошади на  семью. Дед номер два и был мой родной дед, у них с бабушкой родилась моя мама  и её сестра, моя тётка Люся. От первого брака, у бабушки было два сына, старший погиб на финской войне, а младший имел дефекты речи и руки, и как-то пропал бесследно. Но как всегда, счастье долго не длится, оно бывает только с час, деда номер два, моего родного деда, придавило деревом на вывозе леса, и когда я родился,  деда уже с нами не было. Бабушку я почти не помню, она умерла когда я был в младенческом возрасте, мама говорила мне, что от воспаления лёгких. Потом, из её застольных разговоров с подругами, а я их всегда  слышал, даже если не хотел слушать, потому что жили «впритык», я понял, что жизнь у бабушки, в ломовой бригаде, была очень напряжённой, каждый вечер, после завершения рабочего дня, она со всей бригадой, отмечала завершение трудового дня, согласно принятого ритуала, сначала питьё водки, потом вакханалии, всё это у нас в доме. Этот образ жизни моя мама и её сестра, усвоили, как норму жизни.



     Когда мама бывала на работе, её подруги частенько  приводили своих «залётных женихов» к нам на «хату»,  попить водки и заняться потом с ними «делом». Меня всегда прогоняли, когда начинали заниматься «делом», но поскольку всегда очень торопились, приступали к "делу" не удостоверившись, ушёл я или нет. Уходить было некуда, приходилось наблюдать из  какого-нибудь укромного уголка «жизнь скотного двора». Поэтому порнографические карточки, которые любили разглядывать мои  сверстники в подростковом возрасте, меня абсолютно  не интересовали, я всё  видел в  натуре.  Мать о приходе  подруг  с «дядями» узнавала от меня, поэтому наказывала мне сидеть в доме запертым, когда она на работе, никого в дом не впускать и дверь отпирать только на её голос.


         Поэтому вырос я человеком мыслящим и очень осторожным, поскольку всегда запирался в доме, когда оставался один, как, наказывала мне мать, и никому не  открывал дверь, а ломились в дверь частенько, особенно её подруги-пьянчуги.
Дополнительно было это связано и с тем, что рос и воспитывался я  среди людей самой нижней зоны общества, в «гумусе», у которых денег чаще не было, чем было, а когда деньги появлялись, «гуляли». Это были продавцы, торговцы с  рынка, всякая публика, не имевшая отношения к «пролетариату». В этой среде,  проскакивали и всякие разные, воры с рынка, разыскиваемые милицией бегуны,  и прочая «бродяжная» публика, а дом наш был недалеко от рынка, и бабушка работала на рынке, где все её знали, имела она компанейский характер и со всеми она «водилась», и вся «публика» пёрла к ней. Дом был «проходной» и стоял на контроле в местном милицейском участке, частенько посещался с контрольными проверками, чаще ночью, чем днём.
Дом был очень удобно расположен, в «горячей зоне», метром 250 от  рынка-базара, поэтому пьянство-гулянка, проходила с гармошкой, происходила практически каждый день, через день. Несмотря на такую «публику», в доме никогда не было такого события, чтобы чего то пропало, или что то украли. Причина тут была простая, украсть и пропасть было нечему, одежда вся была на нас, в хате стояли только топчаны с матрасами, на стене висело мутное зеркало, в углу икона Георгий Победоносец, поражающий зелёного змея, на кухне печка-столбик, с плитой для приготовления самой простой еды. Тётка Люся, на второй половине дома, тоже «не отставала от нас», но у них всё было «богаче», у них была керосинка примус, радиоприёмник. Тётя Люда, работала заведующей столовой, поэтому у неё всегда были продукты питания. Она мне говорила, что в общественном питании главное, экономия продуктов, поэтому сэкономить у неё всегда получалось, и сэкономленное она приносила домой. У неё всегда было чего по есть и она частенько меня подкармливала. Тёткины два сына, мои двоюродные братья, Володя и Миша, пробовали из стаканов, во время взрослых гулянок, потихоньку, а что  это такое потихоньку, пока родители и гости «отдыхали», или проще "отключались". Пацанам понравилось то, что в стаканах пробовали, это закрепилось у них на всю их дальнейшую жизнь. Младший, Миша, помер лет через восемь после службы  в  армии, от вина, у тетки на руках,  семья Миши, жена с ребёнком от него, из-за  пьянства ушла, старший сын, Володя, живёт до сих пор, в этом же разваливающемся домике, но в  состоянии стабильного пьянства, переросшего в алкоголизм, что жизнью назвать трудно. Спасает его от смерти только его бедность, нет финансовой возможности выпить сразу  много и отравиться. Кстати, мужа Костю, тётке Люсе, привезли с  собой мои родители, мать с отцом, после войны, познакомить с сестрой. Вот и познакомили. С дядей Костей, в их семье жила и его мать, звали её баба Груша. Поскольку я был постарше её внуков, она часто посылала меня в «керосинку» за мерзавчиком, это денатурат, окрашенный в синий цвет, который она обесцвечивала пищевой содой и выпивала. Это были первые «химические» опыты, проводимые в моём присутствии, в  целях пьянства, которые я наблюдал. Впоследствии, когда я вырос и стал работать, видел, как очищали поваренной солью от «примесей» политуру и клей БФ, получался народный напиток, под названием «Борис Фёдорыч». Я это даже не пробовал, душа не принимала, потому что наблюдал, как после принятия этих «напитков», человек просто терял всё человеческое обличье и превращался в скотину. Была у нас в бригаде женщина, которая такими напитками не брезговала, и после распития у неё начинался свальный грех со всеми желающими из нашей бригады.



      Правда, прожили познакомленные Костя и Люся, всю свою жизнь вместе, до самого своего смертного часа,  померли относительно молодыми, мне было  лет двадцать пять, то есть им было чуть за сорок. Померли оба от пьянства, Костя у  любовницы-шинкарки, торговавшей алкогольными суррогатами. Когда любовница  пришла к тётке и сказала: Люся, забирай  своего мужа, хоронить надо, тётка ей ответила: у  тебя помер, ты и хорони. Сама тётка, после смерти мужа прожила не долго, умерла от того же, от пьянства. В её последние  дни, когда  она уже не вставала, я её навещал, и она мне говорила: это всё «винцо» виновато, никого ни в чём не  обвиняла, а о  «винце» говорила с ласковым сожалением. Дядя Костя «научил» меня не доверять людям, даже близким. Дело было так, лет мне было около семи, перед школой, дядя Костя дал мне билет, и сказал что это билет на спектакль в кукольный театр, был у нас такой в нашем городе и я мечтал в него попасть. Читать я ещё не умел, мама была на работе, и я, радостный, побежал в театр. На входе я стоял в очередь к контролёру, подойдя к нему, я подал ему свой билет, а он взял билет, посмотрел его и схватил меня за ухо и стал звать милиционера. Я от боли и с испуга, ухо вырвал из контролёрской руки и бросился наутёк, убежал, народу на входе было много, а я был маленький, худенький и юркий, как крысёнок. Поэтому проскочил я между людьми, стоявшими на входе быстро, никого не задевая. Я понял, что бумажка, которую мне дал дядя Костя, не театральный билет, а что-то другое. Маме я ничего не сказал, а дядя Костя ничего меня и не спрашивал, как будто ничего и не было.


     Мама всё-таки решила переломить ход "пьяных" событий, слава пошла про наш дом, который стали звать в округе «блятский» домик, да и милицейские обходы на нервы действовали.  Произвела она размен нашей половины дома на  квартиру, в  доме барачного типа,  в фабричном районе, а квартира была коммунального типа, с общей кухней. В коммуналке жила баба Вера, барыга, которая брала в денежный залог  ворованные вещи, если залог не возвращали, вещь продавала. Квартира была проходной двор, народ шёл к ней и днём и ночью. Единственное удобство было в том, что баба Вера давала маме денег в долг до получки всегда, а по-соседски и без процента.  Мама, поступила работать на ткацкий комбинат, с именем Ленина, ткачихой. Стала зарабатывать хорошие деньги по тем временам, меня отвела, после 8 класса, поступать в техническое  училище,  рядом с комбинатом, где она работала. В училище выплачивали хорошую стипендию, я  её отдавал матери, отец регулярно выплачивал матери на меня алименты, до моего совершеннолетия. Но стало ещё хуже, больше пьянства, чем в своём доме у рынка, денег стало больше.  Оказалось, что «пролетариат»,  пил больше,  чем «торгаши» у рынка,  поскольку рабочий имел «достойный» заработок, больше денег и мог купить  себе радиолу с грампластинками, телевизор, велосипед, а некоторые ударники,  и  мотоцикл. Барыга,  баба Вера, тоже купила мотоцикл с коляской, своему младшему сыну, Славе. Дети рабочих, и я в том числе, лето проводили в пионерских лагерях, а не во дворе, все «строили социализм»,  но пили много и не только, скандалили в трезвом виде, дрались между собой по пьяному делу, доходило дело и до поножовщины, попадали в тюрьмы за всякие свои дела, промышляли и воровством. Здесь я столкнулся с таким последствием, заболеванием от хронического пьянства, как инсульт. У моего товарища, с которым я подружился в училище,  и его семья проживала на соседней улице, случился инсульт с его отцом. Отец его, дядя Павел, был командиром подводной лодки на войне, и на гражданке, после демобилизации, крепко «закладывал за воротник». Он говорил нам, что это он от "нервов" запивает. Мы с его сыном, моим товарищем, заканчивали училище, когда дядю Павла хватил «Кондратий», причём максимально жёсткий, полная неподвижность с потерей речи. Лежал в кровати, только слёзы из глаз у него катились, когда я подходил к нему, и наклонялся поздороваться, кажется и речи он не понимал. Бедная Нина Михайловна, его жена, семь лет его кормила, ворочала от пролежней, обихаживала, пока он не скончался, долгих, беспросветных семь лет непрерывного ухода за лежачим, живым трупом.


        Когда жил на фабричном посёлке,  частенько с друзьями сиживали вечерами в укромном уголке, в стороне от народа, под деревьями, где мы построили себе столик и пару  скамеек. К нам наладились за столик ходить и пенсионеры нашего двора, "забивать козла", играли в домино. Одновременно они и распивали бутылку московской на четверых, поэтому место тоже берегли, никому не говорили. К вечеру они уже расходились по квартирам, и собирались мы, компания друзей подростков, человек пять, шесть. Кто из нас учился в школе, заканчивали, кто  в ремесленном учился, осваивал специальность рабочую, кто уже работал на подсобке у мастера, в основном на стройке, принеси, подай. Сидим мы, как-то вечерком летним, собрались компанией, прикладываемся  к красненькому вину, по девяносто копеек тогда было вино, плодово-ягодное, мы его называли плодово-выгодное. Сидим, выпили по немножку, захорошели, покуриваем, разговариваем. Бутылки стоят на столике, стаканы, мы их тут рядом прятали, банка консервная из под "бычков с томатном соусе", уже  наполовину окурками заполнена. Вдруг, откуда ни возмись, вылезает к нам девушка из кустов, мы в свою компанию девчонок не допускали, чтоб про нас не рассказывали ни кому. Девушка не знакомая для нас, не из нашего двора и на посёлошную она была вообще не  похожа,  какая то интеллигентная с виду и одежда на  ней не какая у наших девушек во дворе, сразу видно. Не успели мы её послать, куда подальше, она уже попросила, парни, угостите меня папироской. Мы тогда курили папиросы, сигареты были в редкость. Угостили, сидим, курим, курит и она, курит круто, дым из ноздрей пускает как конь. Выкурив  папиросу и затушив её в банке из под бычков, она озвучила неожиданную просьбу, ребята, налейте стаканчик красненького, я с вами натурой расчитаюсь. Мы остолбенели, такой наглости мы в нашем посёлке, у нашей пьющей публики, сроду не встречали, а если бы сами предложили за стакан красного такой вариант нашим девушкам, тут же бы получили в ответ по морде. От неожиданности, мы даже налили ей краснухи и ждали, а чего же дальше? Она выпила стакан красного, с огромным наслаждением и видимым удовольствием, как будто это не вонючая краснуха, а чистая московская водка под сургучной головкой. После этого она, вытерла губы, стрельнула ещё папиросу и говорит, ну кто будет, только предупреждаю, за щёку не беру, в жопу не даю. Мы вообще выпали в осадок, но был у  нас один бойкий, без тормозов, Петька. Тот выразил желание. И тут же на столике девушка примостилась и Петруха продемонстрировал нам всем свои половозрелые возможности.  Можно было аплодировать, но мы сидели тихо, чтобы нас не обнаружили наши мамки в кустах. Совершив эту процедуру, девушка встала со столика, отряхнулась и посчитав, что выполнила свои обязательства, не попрощавшись с нами, исчезла в кустах. Мы, молча допили красное и разбрелись по домам, спать пора, мамки уже орали во дворе, выкликивая нас по именам.   

 
     Все эти факты неприглядных последствий пьянства, на которые я нагляделся за годы своего детства и юности, ни чему меня не научили, не отвратили меня от самого пьянства. Все беды, что происходили с алкоголиками, списывались на отравление «плохой» водкой, причём, когда её пили, говорили, что плохой водки не бывает, другой причиной выдвигали, «не похмелился» во время и прочие уважительные причины, только не обвиняли самого пьяницу, выдвигались, как причины потери здоровья и смерти, всё что угодно, только водку ни в чём не обвиняли.


     В училище, на последних курсах, стали мы организовывать дружеские застолья попойки у друзей, которые жили рядом с училищем. Продолжалось моё пьянство и в армии, когда срочную службу проходил. Вернулся я домой со службы, поступил я на работу, а пьянство всё продолжалось и раскручивалось всё сильнее. Последствия не замедлили сказаться. Попал я в реанимацию, от потери сознания, увезли на скорой прямо с работы. Очнувшись в палате, весь в шлангах, начал поправляться, спасибо сёстрам и врачу, которые со мной занимались. Таким же как я, оказался сосед с права, звали Федя. Федя поведал мне свою историю. Федя крепко выпивал, таксовал на своём "Жигуленке", деньги были каждый день и бутылка к вечеру, каждый день поддатый. Жене его это пьянство надоело, жили они с супругой в собственном доме, и жена отселила его на вторую половину и объявила, пока не прекратится пьянство твоё, ко мне не подходи. Федя вообще работу забросил и перешёл на пьянство "беспробудное", пил водку, пока деньги не кончились. Один раз "подработал" и чтобы больше не мучаться и "насолить" жене, по совету своих друзей таксистов, он купил у барыги краснухи десять бутылок. Выпил я, говорит мне Федя, бутылок девять и "вырубился", очнулся уже здесь, в больнице. Когда Федя уже пошёл на поправку и начал "приставать" к сестринскому персоналу, он мне уже начал хвастаться своим достижением. Он с видимой гордостью проинформировал меня, ко мне друганы приходили и говорили мне, что с этой краснухи на пятой бутылке помирали, а я девять выпил и живой. Фёдор вышел из больницы с полной уверенностью в своих способностях. Слева лежал сосед, который  бредил без сознания. Он представлял себя в ресторане и требовал, у какой-то Лены "****и", вернуть ему кошелёк с деньгами, чтобы расплатиться с официантом. Исчез сосед слева из палаты тихо, как то ночью, не кричал, увезли куда то на каталке, санитары сказали в операционную, обратно уже в палату не привезли. А я, после выписки из больницы, ещё два месяца на больничном сидел дома, восстанавливался.


    Через полгода, после выписки из больницы, я понял, что всё, "край" рядом, если я не уйду из этой пьющей "человечьей" среды, я окончательно сопьюсь, со всеми вытекающими последствиями. Видно мне «подали сигнал опасности» гены моих непьющих предков, староверов.


         Я, этим же летом, уехал в соседний областной центр, поступил на подготовительные курсы института, по специальности электроэнергетика, которую получил в училище и благополучно сдал экзамены в институт. Домой потом появлялся на короткое время, на неделю и видел постепенную деградацию и гибель моих близких и родственников от «винца», как говорила моя тётка Люся. Пока был студентом, встретил свою любовь, будущую жену. Постепенно я от пьянства избавлялся, чему способствовали моя женитьба на последнем курсе института, рождение детей, потребность в деньгах для обустройства семейной жизни. Жена моя, жёстко меня ругала за пьянство, так как имела богатый опыт общения с алкоголиками в лице своего отца, моего тестя. Судьба меня уберегла, но и сам я старался, во время понял, что главный способ избавиться от пьянства это личная, собственная воля и уверенность: "ХВАТИТ, «ЗАВЯЗЫВАЮ» на 100%".