Глава 11

Сидя на берегу озера, окруженный сопками, он убедился в том, что стоило одеться потеплее, но сходить и взять что-то не хотелось - слишком спокойно, красиво. Завораживающе.
Можно и потерпеть.
Рядом - деревенские избушки, недалеко отсюда, минут тридцать езды на отцовском автомобиле, - город Апатиты. Где-то кричит петух. Свесив с деревянного мостика в холодную воду ноги, сидит человек, даже юноша двадцати-двадцати пяти. Рядом - автомобиль и палатка. Там - его друзья, еще не проснувшееся. Сейчас раннее утро. Где-то в деревне снова закричал петух. Изредка проезжают автомобили, но это скорее редкость - даже его отец купил автомобиль после долгого и упорного труда, занимаясь добычей полезных ископаемых. Звук от колес эхом разносится по долине.
Пасмурно. Тучи висят низко, желая накрыть собой землю. Облака сизые и тяжелые, толстые; будет дождь.
Его это нисколько не страшит. Сегодня последний день их совместного путешествия в честь окончания университета. Хотелось отпраздновать это на родных просторах, а не в Москве, где они учились. Все трое - из Мурманской области. Земляки нашли друг друга. Сегодня они выдвигаются домой.
Ветер пускает рябь по озеру, колышет немногочисленные деревья, ласково треплет светлые волосы юноши с синими глазами.
Это было лучшее путешествие в его жизни. Он улыбается; несмотря на погоду, не самую лучшую по общественным меркам, он счастлив. Осталось дождаться пробуждения друзей - и в путь.
Жизнь только начинается!
***
А потом была пустота.
Лишь какие-то обрывки событий назойливо лезли в голову, как летняя мошкара. Это же не могло случиться с ним? Да это же смешно. Нет, этого не было...
Если бы.
Мать, сидя у койки, в белом халате, на фоне которой ее лицо бледнело еще больше, с пучком светлых волос, немного растрепавшихся. И запах - родной, мамин, как ни у кого больше. С заплаканными глазами сидит она у его кровати - плакала вместе с ним.
- Одна ты у меня осталась, - уставшим, убитым голосом произнес он наконец.
- Петя, пойми, это не твоя вина, - женщина утирает глаза розовым платком, берет его большие руки в свои - шершавые, мозолистые от постоянной работы на заводе.
- Я нес за них ответственность! Как я в глаза их родителей смотреть буду?! Как я мог выйти оттуда с какой-то царапиной?! У меня нет права жить! Я знал их с первого класса! - закричал он, злость и слезы подступили комом к горлу. Мать, чуть плача, обняла его:
- Петя, дорогой мой, это знак. Значит, ты еще нужен здесь, на земле, понимаешь? Значит, ты должен выполнить свое предназначение. Ничего просто так не бывает, - ее слезы скатились по щекам ему на плечо. Он стиснул зубы, чтобы не закричать от боли, отчаяния и разрывающей на части безысходности.
Он потерял своих друзей в то лето. И еще долго, годы и годы спустя, снился ему кошмар: веселая песня, смеющиеся друзья - и грузовик, летящий им навстречу... От него зависело все - а он не справился с управлением.
***
Через много лет, спустя годы, став одним из богатейших людей области, этот самый юноша помог в финансировании знаменитого Кольского моста, выделив значительную часть денег на его постройку. Теперь мост соединяет Мурманск с его западной частью, с Норвегией и Финляндии. Никому не сказал об этом. Новости деликатно промолчали о нем, предпочитая сетовать на тех, кто обкрадывает простой народ.
***
Так, значит, сменил имя...
На ее столе все еще стояла эта фотография, найденная Евгенией Алексеевной в глубине квартиры. Со вчерашнего дня она не могла оторвать от нее взгляд. Сплошь знакомые лица, улыбки. Беззаботные взгляды. Что теперь стало с каждым из этих ребят? Взять ту же Светку, ее "подругу". Клара хмыкнула. Вот уж с кем, а со Светкой ей не хотелось видеться. А Юра... Из-за высокого роста его ставили в верхний ряд сбоку. Девушка перевела взгляд на его изображение. Карие глаза - точь-в-точь как у Иосифа - все так же смотрят уверенно, прямо, без ужимок, ничего не скрывая. Она, Клара, в ряду ниже, точно под Юрой, сидит. Их небольшой класс уместили в два ряда, а на самый верх, на скамейку поставили учительницу. Как она тогда отговаривала фотографа, боясь встать на шаткую конструкцию на своих каблуках. В итоге, туфли она сняла (все равно не видно), и снимок удался.
Письмо, то самое, по-прежнему было у него, Юры-Иосифа. Клара поморщилась, подумав о том, что было бы, признайся она теперешнему Иосифу в подобного рода письме. Жуть! А этот его строгий взгляд - страшно. Как можно было писать такие письма, не узнав человека получше?
Евгения Алексеевна варила борщ, а хлеба не оказалось. Кларе поручили сходить за ним в новую булочную, открывшуюся у старой школы. Прихватив деньги и холщовую сумку, девушка отправилась туда. Нельзя же  смотреть на эту фотографию целую вечность, прогуляться не помешает.
***
По прибытии на родину перо, вернее, шариковая ручка сама тянется к бумаге. Мне приходили в голову кое-какие задумки, мысли и идеи, когда гулял по знакомым паркам, скверам, улицам. Все фиксируется в моем блокноте неровным почерком. Действительно, после вчерашнего разговора стало легче, однако я понимаю, что это - только вершина айсберга. Только начало.
Сегодня я подумал о том, чтобы сходить на свою квартиру, ту самую, где жил после детдома. Его, детдома, уже давно нет - новости сообщили, что здание было разрушено, на его месте будет парк аттракционов.
Интересно, как там, на старой квартире? Пока Клара у своих, а Тим отдыхает, я, прихватив свои привычные инструменты - блокнот и ручку, собрался идти. Внезапно из недр старого и потрепанного жизнью блокнота, как из ящика Пандоры, выпала бумажка, квадратно сложенная вчетверо. Развернул и обомлел - выцвевшие буковки, округло пляшущие по строкам. "Дорогой Юра!" - так начиналось в письме.
Сколько лет прошло, а я все не могу отделаться от чувства стыда, вины. Просто предал ее, в то время как она с открытой душой и чувствами обратилась ко мне. Кто дернул меня читать тогда ее записку вслух? А, Санек со своей компашкой, точно. Авторитетом был, Санек.
Наморщив лоб, прячу себе в карман. Незачем ей вспоминать это лишний раз, а сейчас - в путь.
Старая пятиэтажка серела в ровном ряду своих собратьев. Мой подъезд нашелся быстро - рядом со входом рос высокий клен. На верхнем, пятом этаже, к моему удивлению, черная стена с пустующими глазницами окон. Тут был пожар. Сам подъезд по-прежнему без домофона - как вызов современности. Остались ли еще такие дома, как мой? Даже его собраться обзавелись звенящими кнопками с циферками.
По-прежнему пахнет кошками и старыми газетами. У входа сидит старушка в цветастом наряде - все усыпано одним и тем же орнаментом - платок, кофта и юбка. Тут же и пакет с пшеном, значительная часть содержимого у ее ног. Прыгают, чирикая, веселые воробьи на тонких ножках-палочках, поедая угощение.
- Скажите, вы знаете, кто живет в шестой квартире? - осторожно спрашиваю я ее, указывая на подъезд.
- Ну, я живу. Вам кого надо-то?
Я впадаю в ступор. В номере я не мог ошибиться, да и подъезд точно мой.
- Тут жили Власенковы, я тоже жил с ними, потом я уехал, а они остались. А теперь...
- А вас как звать-то? Вы не Юра случайно?
Хорошо, что паспорт не со мной. Не поверила бы, что я и есть тот самый Юра. Говорю, удивившись ее осведомленности:
- Да, Юра Власенков. Откуда вы узнали?
Старушка хитро улыбнулась, показав оставшуюся половину зубов.
- Вам там просили передать кое-что. Каждый день сижу тут с тех пор, как твои уехали, - она переходит на "ты", - Пойдем со мной, Юра.
Шустро поправив юбку, оставив воробьев пировать дальше, мы вошли в подъезд. Лифтов как не было, так и нет, но, несмотря на возраст, это не мешает старушке ловко подниматься по лестнице, в то время как ее ровесницы уже давно ходят с палочками, еле-еле переставляя ноги. Первое впечатление обманчиво.
А вот и моя дверь, с номером шесть. Облупившаяся белая краска окантовкой, зеленая деревянная дверь в непонятных грязных пятнах, с потертой оловянной ручкой еще, наверное, советских времен. Как-то уменьшилась хлипкая конструкция, эта дверь, или я просто вырос, под два-то метра? Старушка пропала в недрах квартиры, не давая мне возможности даже заглянуть внутрь.
- Сейчас, - сказала она.
Вышел я уже с коробкой. Оставаться тут долго не хотелось - по-другому представлял я свой визит. Вместо этого мне дали коробку. Вопреки моим ожиданиям, меня тут, мягко говоря, и не ждали. Зря теплилась надежда, что, может быть, меня ждут, несмотря ни на что... Так я и думал. Они, эти опекуны, просто съехали. Вероятнее всего, в другой город, как и обещали когда-то.
Коробка из под обуви - к чему она мне? Неужели что-то мне оставили? Перевязанная бечевкой, она давила на руки.
- Ну что, как успехи? - Тим лежал на леопардовом диване в гостиной, поглядывая какой-то боевик.
- Коробку передали.
- Ого, а что там?
- Сам не знаю. Двигайся, сейчас откроем. Посмотрим.
Леопардовый диван, мягкий и уютный, несмотря на агрессивную окраску, принял меня в свои объятия, разместив нас обоих. Тим сгорал от нетерпения больше, чем я, и, видя это, я специально тянул время.
Там оказалось сплошное барахло, к моему сожалению. Старые рисунки, детские игрушки, школьные тетради - мусор, которому место на помойке. Неужели это все?
С разочарованием я уже было закрыл ее, и тут на глаза попалась маленькая пластмассовая коробочка бордового цвета, не замеченная до сих пор. Я взял ее в руки, чтобы рассмотреть. На задней крышке скотчем приклеена надпись на клетчатом листе - "Для Юры". Тим завороженно следил за моими движениями, не мигая.
Открыв коробочку, я увидел это.
Кулон.
Как у Клары.
Точь-в-точь.