Рождённая на стыке веков 29 глава

     - Ожидание и неизвестность, хуже смерти, Даша. Так давно нет писем от Махсуд, я покоя себе не нахожу. Вдруг с ним случилось плохое? Может быть он ранен, может в плену... и меня нет рядом, - тихо говорила я Даше, стоя за станком.
     От переживаний, я и усталости не чувствовала.
     - Ну что ты сама себе выдумываешь, Халида? Война, пойми. Письма могут просто не доходить. Ведь похоронки на Махсуда не было, - ответила Даша.
     - Только это и поддерживает меня. Где он, что с ним... О, Аллах, помоги Махсуду! Только бы он был живой, только бы был живой. Я согласна на всё, без ноги, без руки... только бы он вернулся, - слёзы сами текли из глаз, капая на станок и руки в мазуте.
     Даша тяжело вздохнула.
     - А ты надейся и верь в это. Верь, подруга и он обязательно вернётся, - успокаивала меня Даша.
     Я взглянула на суровое лицо Аблуллы.
     - Сын на фронт просится, заявление написал. А ему только шестнадцать. Только бы война скорее закончилась, пока ему восемнадцать не исполнилось. Я не переживу, если и он уйдёт. А говорили, война быстро закончится. Два с половиной года уже эти фашисты топчут нашу землю, - говорила я, с тревогой посматривая на сына.
     Вечером, вся улица собралась у дома соседей Махмуд акя. У Эргаша акя, сын с войны вернулся, на костылях, без одной ноги. Мать Эркина плакала от радости, обнимая сына и целуя его, возводила хвалу Аллаху, что сын вернулся живой.
     У меня сердце сжалось, перед глазами стояло лицо мужа. Каждый день, по улице, на своём старом велосипеде, проезжал старый почтальон. Все выходили на улицу и с надеждой высматривали его велосипед. Бедный старик, проезжая мимо нашего дома, с виноватым видом пожимал плечами. А возле дома, к кому приходили письма, он улыбался, отдавая письмо и мрачнел, если приходилось приносить похоронку. Тогда в том доме раздавались крики и плач. Ведь и похоронить родных не могли и могилы где, тоже не знали. Это было страшно. Я в очередной раз  сжимала перед собой руки и с надеждой смотрела на почтальона, который медленно крутил педали и подъезжал к нашему дому.
     - Ты прости, дочка, но тебе и сегодня ничего нет, - тихо говорил Тохир акя, будто это он был в этом виноват.
     Опустив голову, я возвращалась в дом. Махмуд акя в ожидании смотрел на меня. Я качала головой.
     - Ничего, дочка, ведь похоронки нет и слава Аллаху, - успокаивал меня Махмуд акя.
     Но я видела в его глазах отчаяние, тоску и боль. Мне искренне было жаль его. Кур у него не осталось, хотя он заботливо сам выводил их, ухаживал за ними. Но без сожаления, каждый месяц, резал для нас всех и мы эту курицу делили на части и готовили суп.
     - Дети есть хотят, они не понимают, почему есть нечего. Кончится война, ещё больше разведу их. Ничего, были времена и похуже, - с грустью говорил старик.
     И мы были ему очень благодарны, стараясь растянуть продукты, как можно дольше. Через несколько дней, после возвращения с войны, к Махмуд акя зашёл Эркин. Они сели на топчан, Эркин и Махмуд акя пили чай и тихо разговаривали. Мы с Мухаббат ушли в дом, чтобы не мешать им. Но вдруг услышали, как Эркин стал рассказывать о том, как воевал. Я встала у окна, за ситцевую занавеску и прислушалась.
     - Эх, Махмуд акя... Это страшная война, столько смертей вокруг. Я видел немцев... с автоматами и танками, они пощады не знают. Вот и моя нога осталась где-то там, взрыв был такой, что темно стало, потом стрельба. Меня с поля боя вынесла сестричка, хрупкая такая, маленькая, откуда только силы взяла, удивительно. Люди шли в атаку с криками "За Родину! За Сталина!" и  бестрашно воевали с врагом. Я многое видел, Махмуд акя, среди нас были парни разных национальностей, русские, таджики, казахи, туркмены, узбеки, даже молдоване и белорусы, украинцы и латыши. Но у всех была одна цель - бить фашистов до последней капли крови. Сколько погибло в боях, не счесть. И сестричка... меня-то спасла, потом вернулась на поле боя... а тут взрыв, погибла девчушка, а я и имени её не спросил. А от Махсуда так и нет писем? - вдруг спросил Эркин.
     - Нет, сынок. Уже десять месяцев нет вестей, - тяжело вздохнув и вытирая рукавом своего старого халата набежавшую слезу, ответил Махмуд акя.
     - Жив был бы, написал бы. Так часто бывало, парни уходили в разведку и не возвращались. Немцы могли просто сжечь тела, или в бою землёй засыпало, кто искать будет? - сказал Эркин.
     Я не выдержала и выскочила из дома.
     - Ну что же Вы такое говорите, Эркин? Жив Махсуда акя, слышите, жив! Уходите! Отажон? Не слушайте Вы его. Наш Махсуд акя жив! Я чувствую это и Вы верьте, - почти истерично кричала я.
     Эркин в недоумении посмотрел на меня и взяв свой костыль, медленно поднялся.
     - Простите... я не хотел. Махмуд акя, верно говорит Халида опа, похоронки нет, значит вернётся Ваш сын, - обернувшись на старика, у которого и взгляд потух, сказал Эркин и пошёл к калитке.
     Махмуд акя судорожно сжал край курпачи и побледнел. Я это увидела в свете тусклой лампы, подвешенной к винограднику над топчаном.
     - Отажон? Что с Вами? Мухаббат? Отцу плохо, воды несите, - крикнула я, помогая старику прилечь.
     Поправив под его головой подушку, я склонилась над ним.
     - Отажон, умоляю Вас, не покидайте нас. Как же мы жить будем, если Вы... Махсуд акя вернётся и Вы сами его встретите. Отажон? - не переставая плакать, говорила я.
     Прибежала Мухаббат с кружкой воды. Во дворе стоял колодец, с деревянной крышкой, с оцинкованным ведром на цепи, из которого мы и набирали воду. Я приподняла подушку, губы старика дрожали, но с усилием, он сделал два глотка.
     - Мухаббат, дочка... Халида, я... пусть Аллах будет милостив ко мне... и доволен мной... Моя Райхон... - Махмуд акя замолчал, не договорив, его глаза закатились и закрылись... навсегда.
     Я поверить не могла, ещё утром, он ходил по двору, играя с Гульнарой и Замирой.
     - Отажон! Нет! О, Аллах, нет... - упав на грудь отца, закричала Мухаббат.
     - Ведь отец ещё не был старым... Ну зачем пришёл этот Эркин? - сказала я, упав к ногам Махмуд акя.
     Сколько мы с Мухаббат так просидели, не знаю. Я медленно поднялась и пошла к соседям. Вскоре, во дворе собрались люди. Плохая весть обычно разносится быстро, но была война, люди были растеряны, со своими проблемами и всё же, мужчины организовано сделали всё, что полагалось в таких случаях.      
     Пришли Мирза и Даша, которая, как могла, успокаивала меня.
     - Ты должна быть сильной, Халида. Ну что делать? Махмуд акя был не молод, теперь только одна надежда, что Махсуд вернётся, - обняв меня за плечи, говорила она.
     - Что я ему отвечу, когда он спросит, почему не уберегла его отца? Даша? Больно-то как! - упав ей на груды, рыдала я.
     Как оказалось, покойная жена Махмуд акя ещё при жизни приготовила для похорон всё необходимое. И ей это понадобилось, теперь вот и Махмуд акя. Тело быстро омыли, завернули в саван, потом завернули в двойную, сшитую пододеяльником, материю, только много большую, положили в тоут (гроб) и обернув тоут белой материей, рано утром унесли на кладбище.
     Сердце сжималось от боли, дети были растеряны, Мухаббат не переставая плакала. Во двор заходили соседи, читали поминальную молитву и тихо уходили.   
     Но с уходом одного человека, жизнь не останавливалась, нужно  было жить дальше. Только с того дня, что-то надломилось в душе, поддерживающая нас вера, которая теплилась в душе, медленно таяла.
     После смерти дедушки, Аблулла замкнулся в себе. Он и так был не очень разговорчив, а тут, вроде повзрослел, посуровел. Но работал он во всю силу и держался на ногах крепко, тогда, как его сверстники, часто падали без чувств от изнурительной работы.
     Однажды, проснувшись ранним утром, я как обычно подошла будить сына, мы вместе с ним и Мухаббат, едва перекусив, шли на завод. Но на месте его не было. Я сначала подумала, что он пошёл в туалет. Но Аблулла не возвращался, я даже постучала в дверцу туалета. Тишина. Мной овладела паника.
     - Мухаббат? Хурсандой? Абдуллы нет! - в отчаянии закричала я.
     - Как нет... но он же спал тут, на топчане. Я ещё сказала ему, что рано спать во дворе, ночи прохладные, но он же такой упрямый. Хурсандой, дочка, не видела брата? - спросила Мухаббат, повернувшись к дочери.
     Хурсандой покачала головой.
     - Вчера вечером только видела, - ответила девушка.
     Вдруг,на его постели я увидела кусочек бумаги и тут же схватив её, стала читать. Руки и губы мои дрожали, глаза в слезах, буквы расплывались. Мухаббат выхватила из моих рук записку и стала читать вслух.
     - Мамочка, родные мои. За меня не волнуйтесь. Я ушёл воевать, бить проклятых фашистов. Земля под ногами горит, не могу я просто сидеть и ждать, когда мой отец и другие воюют. Простите меня, мама, я иначе не мог. Я вернусь с победой, - читала Мухаббат.
     Я растерянно села на топчан и закрыв ладонями лицо, заплакала.
     - Что это значит, кеное? Я не поняла... он что, убежал на войну, что ли? - спросила Мухаббат, чуть не плача.
     Тут  у меня прорвалось то, что накопилось за долгое время, я вскочила и бросилась женщине на грудь. Остановить рыдания, я уже не могла. Мухаббат тоже заплакала, гладя мои плечи, она пыталась меня успокоить.
     - Прошу Вас, кеное, слезами тут не помочь. Нужно на вокзал бежать, может успеем его перехватить. Он же ещё ребёнок совсем. Куда он поедет? Его всё равно не примут, - говорила Мухаббат.
     - Вы правы, Мухаббат. Правы... нужно на вокзал ехать. О, Аллах, только бы с ним ничего не случилось. Я этого не переживу, - бормотала я.
     Мы поехали на вокзал, я, как сумасшедшая, бегала между вагонами и звала сына по имени, спрашивала о нём всех, кто встречался на пути.
     - Вы парня шестнадцати лет, чернявого, красивого такого, не видели? - звучал один и тот же вопрос.
     На меня смотрели с жалостью и недоумением, но с сожалением качали головами. Более двух часов мы с Мухаббат бегали по всему вокзалу, зашли и к начальнику.
     - Два с половиной часа назад, ушёл поезд на Москву, думаю, Ваш парень и сел в него. Что же Вы, мамаша, так невнимательны к сыну? А? Сейчас много ребят сбегают на войну, наверное, Ваш на вид взрослый, иначе, его бы сняли с поезда. Совсем молодых мы отправляем в участок, потом домой, - сказал начальник вокзала.
     Я беспомощно сползла по стене на бетонный пол. Мухаббат присела рядом.
     - Ну не отчаивайтесь Вы так. Вернётся Ваш герой, куда он примкнёт? Таких мальцов обратно отправляют, - видя моё отчаяние, сказал начальник вокзала.
    - Он не вернётся... только когда кончится эта проклятая война, только тогда вернётся... если в живых останется, - посмотрев на мужчину снизу вверх, сказала я.
     Я хорошо знала Абдуллу, он был упрямый и характером твёрдый, если задумал что - не отступит. 
     - Что будем делать, кеное? - спросила Мухаббат.
     Я, опираясь о пол, медленно поднялась. Ноги, словно ватные, не шли. 
     - Пойдём домой, что ещё делать? - ответила я.
     В трамвае, мы ехали молча. На завод поехали прямо с вокзала, опаздывать было нельзя, в военное время за это могли и расстрелять. К заводу мы уже бежали и запыхавшись, подошли к станкам. Вдалеке я увидела Мирзу, он давал указание рабочим. Даша уже стояла у станка.
     - Где вы были, Халида? Хорошо, не опоздали. Перед сменой митинг был, добровольная сдача крови для раненых солдат, прибывающих с войны. В обеденный перерыв можно сдать. Ты пойдёшь? - спросила Даша.
     Но увидев мой расстерянный, полный слёз взгляд, она замолчала.
     - Абдулла сбежал. Воевать ушёл, - беспомощно сказала я.
     Руки машинально работали, измеряя размеры снарядов до миллиметра.
     - Как сбежал? Куда, когда? - воскликнула Даша.
     Подошёл Мирза и стал проверять нашу работу.
     - Вот тут точнее бери, - сказал он, показывая пальцем на снаряд.
     - Мирза, Абдулла сбежал, - сказала ему Даша.
     - Вот сорванец! Сбежал таки? - сказал Мирза, ухмыляясь.
     с удивлением взглянула на него.
     - Так... Вы знали? - спросила я.      
     - Работай, Халида. У меня для тебя известие есть. Зайди в обеденный перерыв ко мне, - сказал Мирза.
     - Какая весть, Мирза? Ну какая весть? Я места себе не нахожу, не знаю что с сыном, да и кровь сдавать нужно для наших бойцов, - ответила я, уткнувшись взглядом в станок.
     - Ничего, кровь и завтра можно сдать. Хотя, какая к черту кровь? Ты в зеркало на себя когда в последний раз смотрела? Кожа и кости, в тебе и крови нет, бледная какая. Даша? У нас продукты должны быть, вечером занеси к Халиде домой. Или нет, мы вместе с Дашей сегодня к вам придём, поговорить нужно, - сказал Мирза, поворачиваясь к другим рабочим.
     За станками стояли совсем ещё дети, но они с таким усердием и умением обрабатывали снаряды, стараясь для фронта. В каждом из них, была неведомая сила, каждым снарядом, они словно убивали десятки немцев. Их сосредоточенные, голодные лица, вызывали восхищение и придавали силы нам, слабым женщинам.
     - Дети работают, а мы что же, слабее их? - говорили женщины.
     Откуда брался этот энтузиазм и воля в этих детях, да и в нас тоже, я до сих пор не могу понять. Но в обеденный перерыв, мы с Дашей и Мухаббат пошли в пункт, где медики принимали кровь. Хурсандой Мухаббат идти запретила.
     - Но, мамочка? Я тоже должна... - воскликнула девушка.
     - Я за тебя и за себя сдам. Забыла, как два дня назад, ты в обморок упала? Лучше иди, хоть что-нибудь поешь в столовой, - сказала Мухаббат.
     Я не вмешивалась, просто пошла в обеденный перерыв и сдала кровь. Но Мухаббат и правда, сдала в два раза больше. И у неё, и у меня, кружилась голова, нам сказали, чтобы мы поели. В столовой, где сидели рабочие и быстро ели, мы присели за стол. На столах уже стояли миски с супом, приготовленные для рабочих заранее, впрочем, супом это варево и назвать было трудно, но никто не жаловался, все молча ели. Могло бы и этого не быть. Вечером, Мухаббат быстро сварила машхурду, зёрна маша всегда были питательные и сытные. Правда, вместо риса, который добавляют, когда маш сварится, пришлось  сделать немного лапши, из воды и муки. Дети тоже с удовольствием ели его.      
     Русские дети, что однажды пришли в этот дом, наверное по-своему привязались к нам, даже говорить начали по-узбекски и игрались с Замирой, которую каждое утро приводила Даша и с Гульнарой. Мы со страхом оставляли их одних, после смерти Махмуд акя, но иного выхода просто не было.
     Вечером, с небольшим мешком в руках, пришли Мирза и Даша. К своей радости, мы смотрели, как Мирза вытаскивает из мешка всего понемногу: рис, маш, макароны, картошку, лук, даже печенье и вафли детям. На самом дне мешка, лежали куриные потроха, завернутые в газету. Хранить их было нельзя, поэтому сразу поставили варить. Мирза сел на топчан и позвал меня.
     - Сядь, Халида. Мне кое-что сказать тебе нужно, - похлопав по курпаче, тихо сказал он.
     Кажется, Даша знала, о чём будет говорить её муж. Она многозначительно на меня посмотрела, а я старалась угадать  по её взгляду, что же такое могло случиться и что мне скажет Мирза.