Чеглок

ЧЕГЛОК

РАССКАЗ

I
           С утра солнце не показывалось, укрывшись облаками. В лесу сгустился туман, оседая каплями на иглах сосен, листьях берёз и ясеней, увлажняя кору стволов, отчего те начинали «плакать». Звуки уплотнились и обострился слух.
           Я шёл медленно, часто останавливался, подолгу стоял на одном месте; устав после рабочего дня, жадно вслушивался в переменчивый лесной шум. Стрекотали сороки. Где-то рядом перекликались сойки, тихо переговаривались жёлтые трясогузки. По тропинке степенно вышагивали непугливые хохлатые жаворонки. Голубые и жёлтые стрекозы «стригли» траву: охотились, на миг застывая над примеченной жертвой.
           В отсутствие зноя всё живое спешило проявить активность и оправдать назначение своего присутствия в мире. Гусеницы лакомились хлорофиллом. Мелкие птицы поедали гусениц или относили их голодным птенцам. Птенцы росли, готовились к полёту, к радости отрыва от земли – им не терпелось увидеть лес сверху, забыть на время о существовании ползающих созданий, почувствовать ветер в перьях крыльев.
           Я сел в траву. Над головой отцветали последние акации. Словно ошалев от запаха нектара, где-то вверху гордо и раскатисто жужжал одинокий шмель. На уровне глаз мелькнула и скрылась тоненькая жёлтая стрекозка. Слева простужено скрипнула сорока.
           С полминуты я наслаждался покоем, продолжая впитывать лесные звуки. Волнистые листья молодых дубов шептались в прояснившемся воздухе. Туман ушёл вниз, к речке. Мир вокруг уже наполнило что-то новое, чему не находилось объяснения. Потянул несмелый ветерок, пошевелил волосы у виска. И всё стихло. Наконец я понял, в чём дело: ни одной птичьей песни, ни одной крылатой фигурки в пустом воздухе. В растерянности я вертел головой, пытаясь отыскать источник тревоги.
           Прикрыв рот рукой, едва удержался от восклицания.
           Рассекая простор острыми крыльями, загнутыми, словно клинки турецких сабель, над лесом кружила сильная, уверенная в себе птица. «Кик-кик-кик!» – нёсся сверху спокойный, торжественный голос. Мне никогда прежде не приходилось видеть наяву этого прекрасного летуна. Гордый вид, голос и полёт – стремительный, с частыми взмахами и круговым парением на стометровой высоте, – весь набор признаков говорил о том, что надо мной кружил сокол-чеглок, одна из самых красивых наших птиц.

II
           Во времена моего детства и юности, посреди стиснутых домами глубоких улиц, –
увидеть, а тем более определить вид пернатых не представлялось возможным, кроме разве
что вездесущих – воробья, грача, вороны, да ещё скворца, звонкого весеннего певуна.
           Зимний прилёт синиц воспринимался как нерядовое событие. В декабрьские морозы бабушка подводила меня к окну и внезапно просевшим голосом торжественно объявляла об их появлении у кормушки, заранее устроенной ею вместе с нами, малышами.
           Бабушка приезжала на зиму в город, чтобы принять участие в воспитании внуков, а летом жила в прекрасном месте, в селе, окружённом высокими чёрными и красными скалами, под которыми извивалась быстрая речка. В её водах ловилась на удочку мелкая рыбёшка, хотя в омутах водилась живность и покрупнее, и даже, говорят, обитали сомы, таскавшие зазевавшихся утят.
           На другой стороне села рос матёрый дубовый лес по имени Пристин (ударение на втором слоге). Поговаривали, что это название на малороссийском наречии можно расшифровать как «лес при стене». Стены я не видел, но ею при сильно развитом воображении вполне можно представить вертикальные скалы, вышедшие на поверхность из глубоких недр земли. Вдоль скал дубрава расстилалась широкой полосой и состояла из множества старых, дуплистых деревьев, а под ними сплошным ковром лежали жёлуди. При ходьбе под пологом леса ноги с хрустом утопали в почве по щиколотки, и там постоянно царила прохладная густая тень.

III
           Мне не исполнилось и десяти лет, когда лес погиб. Он высох в одночасье, весь без остатка съеденный гусеницами. Помню, как я в страхе обходил уродливых безлистных гигантов, боясь зайти под прожаренный солнцем покров обнажённого леса. Весь в серпантине свисавших до земли нитей, схожих с паутиной, жутко извивавшихся под живым весом гусениц, лес издавал шуршание, словно сыпался на почву неживой песок. От этого звука не было спасения, в душе он вызывал леденящий ужас, преследующий меня на протяжении многих лет.
           Отец объяснял тогда, что причиной катастрофы послужил дуст, иначе называвшийся ДДТ – сильнейший яд, применявшийся для борьбы с насекомыми. Он вызвал повальную гибель не столько насекомых, сколько птиц. Гусеницы расплодились в невероятных количествах, а летунов, ранее кормившихся ими и носивших в клювах своим подраставшим птенцам, уже не было в живых.
           Вот с тех-то пор, как мне помнится, и исчезли из лесов и полей хищные птицы.
           Именно поэтому теперь с таким щемящим чувством я наблюдал за стремительным полётом сокола, выжившего несмотря ни на что. Не знаю, что он добыл в этот день, но грозный крик «кик-кик-кик!» звучал в моих ушах как настоящая симфония жизни.

IV
           Совсем рядом с круглосуточно дымящей фабрикой, обогащающей каменный уголь Донбасса, выросла молодая дубовая роща. Несмотря на близость к индустриальному гиганту, одному из главных загрязнителей воздуха шахтёрской Макеевки, лес не потерял свежести и чистоты воздуха, тишины тропинок и полян.
           Поразительна неистребимость природы. И всё же: давление человеческой деятельности на живой мир, с трудом выживающий рядом с нами, не беспредельно. Перед моими глазами страшным ночным кошмаром, до самой смерти будет стоять образ погубленных человеком старых лесных гигантов из далёких краёв детства – леса, так и не возродившегося к жизни. Осенние дожди и летние суховеи унесли из-под его корней столетиями копившийся слой плодородной почвы. Теперь там растёт лишь седой ковыль.
   
V
           В то счастливое время, когда на полях ещё не применяли дуст, сельские ребятишки часто держали дома красивых маленьких соколов: кобчиков, водившихся повсюду во множестве. Наряду с чёрными коршунами, ястребами и лунями они были обычны в деревенском небе, вызывая подчас ненависть и проклятия взрослых, считавших хищных птиц злостными разбойниками, нагло воровавшими кур прямо с крестьянских дворов. В их сознании эта неприязнь сидела долго и стойко. Люди не подозревали о том, что, питайся эти птицы только домашней живностью, то очень скоро умерли бы с голоду. Мыши, полёвки, другие мелкие грызуны, многочисленные певчие летуны – вот
основное «меню» соколов, ястребов, а также сов.
           «Кик-кик-кик!» – с неба кричит сокол-чеглок. Выживший, обитающий рядом, наш сосед во времени. 


Июль 1985 г.


ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС

Рисунок Владимира Оберемченко, г. Макеевка



Рассказ опубликован в книге: ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Альбирео" г. Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова", 2021 г., стр. 43.