Как я укрощала велосипед

                Склизнову
                Василию Максимовичу.

                ***  ***  ***
 
 У Марка Твена есть рассказ "Укрощение велосипеда". Многим приходилось этим заниматься, и мне тоже. Почти у всех ребят в военном училище, где служили наши отцы, были велосипеды. И я пристала к родителям: "Хочу велосипед". Я возлагала на него  большие надежды, воображая, как мы ранним росистым утром гарцуем вдвоём... И так далее.

"Жми сильнее на педали, увидишь, как просто поедешь."
 И я жала. И действительно мчалась со скоростью ветра по просёлочной дороге.
Обычно тому, кто впервые садится на эти два колеса без опоры, кто-нибудь помогает удерживать равновесие, садиться и слезать. Со мной всё было проще. Отец пригнал взятый на прокат, завалявшийся на военном складе подростковый, на мужской раме, бог знает в каком веке сработанный велосипед,  на котором, ко всему, постоянно спадала цепь.
  "Научишься ездить на этом, тогда купим."--обещали мне родители.
 Заниматься со мной обучением было некому, у всех  свои дела.  Ограничились словесными советами: жать сильнее на педали и внимательно смотреть перед собой на дорогу. Отец полагал, что ребята помогут. Но он не учёл девичье самолюбие. Я скорее свернула бы себе шею, чем явилась перед мальчишками в таком неприглядном виде, тем более, что среди них существовал ОН. Правда, он об этом не знал. И я решила справляться с велосипедом сама.

  Садилась с большого камня у молодого деревца. Что было мочи жала одной ногой на поднятую до отказа педаль. На ходу ловила вторую педаль, если успевала до того, как руль свернётся на бок, и я окажусь вместе с велосипедом на земле, и мчалась на всех парусах по прямой до... первой рытвины или лежащей на дороге ветки. Разглядев издали "препятствие", так внимательно туда смотрела, что руль в моих руках, следуя за моим взглядом, направлял колесо прямиком на него. Отряхиваясь и потирая ушибы, убирала с дороги ветку, поднимала с земли своего резвого коня, вручную катила его к моему "стартовому" камню, и всё начиналось сначала.

  Наконец, после очередного моего реверанса, мне это надоело. Короткая просёлочная дорога выходила на большое асфальтированное шоссе. Уж  там-то ветки не валялись. Ранним утром выкатила я свою коняшку на асфальт, но, увы, стартового камня под мой рост  поблизости  не оказалось.  Пришлось прибегнуть к помощи ближайшего километрового столбика. Подкатила к нему велосипед, перекинула ногу через раму на педаль, ухватившись одной рукой за руль, другой держась за столбик, оттолкнулась, нажала на вторую педаль и помчалась по обочине шоссе, она была утрамбована не хуже асфальта. Жму на педали, а сама боюсь голову повернуть, глаза от переднего колеса оторвать, чтобы не свернуть в кювет. Лечу и думаю: "А как же остановлюсь? Ведь придётся же и обратно ехать?" Но  о том, чтобы развернуться, сидя на седле, даже и помыслить не смею: ведь сижу вся скованная, как деревяшка, в руль вцепилась, аж ладони онемели.  Придётся, наверное, как-то на ходу спрыгивать и, если жива останусь и ничего не сломаю, вручную развернуть велосипед. Представить себе не могу, как проверну этот акробатический трюк. А пока мчусь вперёд и радуюсь-- ведь еду! И надежды не теряю где-нибудь более-менее благополучно приткнуться. Но, к ужасу своему, вижу, что догоняю бредущих по моей обочине корову и при ней дородную престарелую хозяйку. Коров я панически боюсь с самого раннего детства, обхожу их за километр. А тут лечу прямо на неё. Она же,  как назло, голову в мою сторону повернула. Представила я, что сейчас  развернётся, встанет наизготовку, и я на полной скорости налечу прямиком на выставленные мне навстречу рога, да как завизжу! Бедная бурёнка от моего визга шарахнулась в сторону. Сшибла с ног хозяйку, та очутилась в кювете. Корова тоже оступилась ногой в кювет и завалилась на неё боком. Я же с перепугу крутанула рулём, вылетела на асфальт и свалилась в кювет на другой стороне дороги. Придавленная женщина кричит, пытается выбраться из-под коровы, клянёт меня, на чём свет стоит: "А шоб ты провалилась! Шоб вас всех черти съели! Разъездились!"  Корова вскочила на ноги, выпрыгнула из кювета и потрусила вперёд. Хозяйка кое-как тоже выбралась. Стоит стонет, потирает ушибленные бока. Ругнулась на меня,  лежащую, в последний раз и побежала, прихрамывая, догонять корову.

 Я тоже с трудом  выбралась из кювета, вся грязная, в ссадинах, в ушибах. Подобрала своего двухколёсного ретивого  и потащилась  пешим ходом в обратном направлении. Далеко мы с ним умчались. Долго нам  пришлось ковылять. Иду и думаю: "А всё-таки я удачно отделалась! Что, если бы корова меня на рога поддела."
Дома мама промыла и смазала зелёнкой мои в кровь разодранные локти и колени. Папа натянул свалившуюся цепь на велосипеде. Про корову я им, конечно, не рассказала. Моего росинанта поставили в сарай до следующей моей отважной попытки его укрощения. Она не заставила себя долго ждать.

 В соседнем с нашим доме жил  полковник в отставке Вадим Михайлович Сивнов. Потеряв единственного сына в Отечественную войну, тоскуя о нём, окружил себя молодёжью в нашем лице и занимался с нами. Мы, подростки, часто собирались в маленьком цветничке под окнами его квартиры. Слушали его рассказы о гражданской, о прошлой войне. Он побывал и на той, и на другой. Ездили с ним по заповедным Подмосковным местам. Играл с нами в "балду",в "слова" и в другие разные игры, которых он знал множество. Часто  слушали через распахнутое в палисадник окно его игру в четыре руки с женой на небольшом кабинетном рояле.
  А в этот раз поступило предложение всей ватагой ехать на велосипедах в соседний лесопарк к Голицинским конюшням и к прудам в подмосковных Кузьминках. Конечно, вообразив, что уже могу (самоучкам  часто кажется, что они всё могут), я возгорелась желанием ехать со всеми.
 --Разве ты умеешь ездить на велосипеде?--усомнился Вадим Михайлович, зная , что в прошлых таких велосипедных прогулках я участия не принимала.
 --Конечно умею! Я научилась, и велосипед у меня есть! -- заверила я, сама  поверив, что всё это так.
 --Ну смотри, поедем лесом, будет трудно. --предупредил он меня.
 И мы двинулись в путь. Возглавлял кавалькаду Вадим Михайлович. Я замыкающая.
 Села на  велосипед я самостоятельно  со своего  стартового камня. Пока ехали просёлочной дорогой, катилась без затруднений. Но вот  кавалькада лихо, на полной скорости свернула на лесную тропу. И я свернула... И тут же оказалась  на земле, со всего размаха, под завалившимся велосипедом. Вскочила, велосипед поставила, а сесть не получается.
Вадим Михайлович, уже  довольно далеко отъехавший с ребятами, оглянулся, увидел меня, стоящую, вернулся. С молчаливой усмешкой прищурился, помог мне сесть на седло, и мы двинулись вслед за кавалькадой. Он впереди, я за ним. Но, о ужас! Вся тропа была пересечена  вылезшими наружу, скользкими сосновыми корнями. 
По такой дороге, как ни жми на педали, а велосипед тормозит. И каждому  корню на моём пути я кланяюсь. Бедный Вадим Михайлович то и дело возвращался ко мне, помогал сесть на седло. От стыда за свою залихватскую самонадеянность я глаз не поднимала, А он... Он лучше бы... ну пристыдил, высмеял бы что ли! Молча, деловито подаст руку, придержит велосипед пока я усаживаюсь.  Ребята наши уже далеко впереди, и я рада, что хоть они не видят моего позора.
Кое- как добрались мы до аллеи лесопарка, протянувшейся вдоль пруда и огибающей его. Аллея хорошо укатана, и я покатила по ней более уверенно. Вадим Михайлович, убедившись, что еду, не падаю, помчался догонять кавалькаду. Я далеко позади жала изо всех сил на педали. Он делал круги, догоняя ребят и возвращаясь обратно ко мне.
 

  Но эта аллея, хоть и была ровно укатанной,  а именно на ней-то  и подстерегла  меня главная расплата за моё хвастовство. В одном месте она пошла под уклон, а    внизу её венчала высохшая лужа с беспорядочно набросанными обломками кирпичей, по которым люди перебирались, когда в луже была вода. Велосипедисты объезжали кирпичи по краям лужи. Дальше аллея  шла в гору, наверху круто поворачивала  по периметру пруда, так что не было видно, что там, за поворотом.
 На самой  большой скорости, на какую только был способен мой росинант, я ринулась вниз. Спуск был довольно длинный и не крутой, но цепь на моём  велосипеде соскочила, всё же не выдержав такого головокружительного полёта.      Педали выскочили из-под  ног. Судорожно вцепившись в руль, я каким-то чудом,  балансируя в воздухе ногами, ещё удерживалась на седле. И в это время из-за поворота с противоположной горы тоже на большой скорости выскочил велосипедист и устремился  навстречу. Как  ни пытался он в последнюю минуту увернуться от меня, ему это не удалось. Сшиблись мы в луже. От удара я вылетела головой вперёд,  и одна моя рука оказалась в спицах его, продолжавшего непроизвольно вертеться  переднего колеса. Мой велосипед  перевернулся, переднее колесо в нём  закручено в восьмёрку. Я и парень свалились на кирпичные обломки. Успевший возвратиться Вадим Михайлович увидел всё это сверху. Бегом, оставив  свой велосипед, он спустился к нам. Высвободил из спиц колеса мои вывихнутые, торчащие в разные стороны пальцы. Парень поднялся сам. Он пострадал не очень сильно, потому что наше столкновение притормозили кирпичи. Вадим Михайлович  посадил меня на раму своего  велосипеда и доставил прямиком в санчасть нашего училища. Там под моё подвывание мне вправили пальцы и загипсовали руку. Мама, увидев гипс, категорически заявила: "Никаких велосипедов! С меня хватит! В следующий раз она окажется без головы!"
Велосипед мой привезли к нам домой ребята. Папа отвёл его на склад. И родители купили мне пианино. Моя заветная мечта...
 Но велосипед!. Теперь не удастся лихо пронестись перед самым  ЕГО носом  на сверкающем  никелем буцефале, а потом катиться рядышком по пропитанному ароматами хвои и земляники, в солнечных бликах, лесу Оставалось  лишь со вздохом глубокой печали страдать под слёзные звуки Шопеновского "Marche funebre"* на новеньком  "Zimmermanе" .

...................
*Ф. Шопен. "Траурный марш" из Сонаты №2,