Г. Ф. Лавкрафт - В защиту Дагона I

В защиту Дагона I - Защита открывается!

H. P. Lovecraft: In Defence of Dagon I - The Defence Reopens!

Январь 1921

     Отвечая на негативную критику моей истории «Дагон», я должен начать с признания того, что любая подобная работа обязательно предназначена для очень ограниченного круга людей. Художественная литература обычно делится на три основных раздела: романтичный, реалистичный и творческий. Первый предназначен для тех, кто ценит действия и эмоции ради них самих; кто заинтересован в ярких событиях, которые соответствуют предвзятому искусственному образцу. Эти читатели смирятся с психологической неправдоподобностью и неправдой и даже сильно искаженными объективными событиями, но они потребуют точного изображения фона. Романтики - это люди, которые с одной стороны презирают реалиста, который говорит, что лунный свет лишь отражение волнового движения в эфире, но которые, с другой стороны, сидят бесстрастно и неподвижно, когда фантаст говорит им, что луна - это отвратительный кошмарный глаз - который смотрит… всегда смотрит… Они скажут реалисту, что он забывает об эмоциональном влиянии лунного света, но они не смогут субъективно следовать фантастической концепции, включающей в себя мифотворчество, поэтому будут в равной степени противостоять рассказчикам странных легенд.
     Вторая вымышленная школа - реализм, который сегодня правит публикой - предназначена для тех, кто интеллектуален и аналитичен, а не поэтичен или эмоционален. Он научный и дословный, и смеется над романтиком и мифотворцем. Его достоинство заключается в том, что он близок к жизни, но имеет иногда недостаток погружения в обычное и неприятное. Оба - и романтизм, и реализм обладают общим качеством - почти полностью имеют дело с объективным миром - с вещами, а не с тем, что они предлагают. Поэтического элемента недостает. Романтизм требует эмоций, реализм - чистого разума; оба игнорируют воображение, которое объединяет отдельные впечатления в великолепные узоры и находит странные отношения и ассоциации между объектами видимой и невидимой Природы. Фантазия существует, чтобы удовлетворить требования воображения, но поскольку воображение гораздо менее распространено, чем эмоции и аналитические причины, из этого следует, что такой литературный тип должен быть относительно редким и бесспорно ограниченным в своей привлекательности (1). Творческие художники были немногочисленны и всегда недооценены. Блейк очень недооценен. По никогда бы не поняли, если бы французы не приложили усилия, чтобы превознести и истолковать его. Дансени встречал только холод или вялую похвалу. (2) И девять человек из десяти никогда не слышали об Амброзе Бирсе, величайшем писателе, кроме По, которого Америка когда-либо создавала (3). Образный писатель посвящает себя искусству в его наиболее существенном смысле. Это не его дело - вылепить какую-то мелочь, чтобы порадовать детей, указывая на полезную мораль, придумать поверхностный «подъем» для удержания пережитка середины викторианской эпохи или дидактически перефразировать неразрешимые человеческие проблемы. (4) Он - художник настроений и мысленных картин - захватчик и усилитель неуловимых грез и фантазий - путешественник в те неслыханные земли, которые видны сквозь завесу реальности, но редко и только самым чувствительным. Он тот, кто не только видит объекты, но и следит за всеми причудливыми путями переплетенных идей, которые охватывают и уводят от них. Он поэт сумеречных видений и детских воспоминаний, но поет только для чувствительных к этому. Все настроения он воспроизводит, будь они яркие или темные. «Целостность» и «полезность» являются для него неизвестными словами. Он отражает лучи, падающие на него, и не спрашивает об их источнике или эффекте. Он не практичен, бедняга, и иногда умирает в бедности; все его друзья живут в Городе Никогда над закатом (5) или в античных каменных храмах Микен (6) или в склепах и катакомбах Египта и Мерое. (7) Большинство людей не понимают, что он говорит, как и большинство из тех, кто понимает, потому что его высказывания и картины не всегда приятны, а иногда и совершенно невозможны. (8) Но он существует не для похвалы и не думает о своих читателях. Его единственная (цель) (9) - рисовать сцены, которые проходят перед его глазами.
     Сейчас я не могу претендовать на честь быть настоящим творческим художником. Я имею честь только восхищаться из бездны посредственности и копировать своим слабым способом. Но то, что я сказал о художественной литературе, может помочь объяснить то, что я слабо и безуспешно пытаюсь сделать. Это может объяснить, почему я не помечаю свои истории моралью в блокноте или пытаюсь ограничить события веселыми повседневными случаями с безупречной вероятностью. Что касается критики - я прошу только, чтобы мои рецензенты соблюдали основной закон своего дела; сравнение между дизайном и достижением. Никто не осознает более остро, чем я, неадекватность моей работы. Ничто не раздражает меня больше, чем неспособность моих произведений дублировать видения и кошмары, которые стоят за ними. Я - открыто признающий это - любитель и растяпа, и у меня нет особой надежды на улучшение, - но видения требуют выражения и сохранения, так что же делать?
     Перейдем к деталям - мисс Тейлор говорит, что «Дагон» «не пробуждает в ней никакого дрожащего чувства ужаса или отвращения». Писатель в сентябрьском издании «American Amateur», ссылаясь на мои усилия, сказал:

     «Я помню, что однажды ночью я позволил луне сиять мне в глаза, потому что я боялся встать и задернуть шторы после прочтения одной из его историй - «Дагон», так кажется». (10)

     «Кто принимает решение, когда врачи расходятся во мнениях?» (11) Я пишу о том, о чем грежу, и пусть публика уладит все остальное между собой! О дне моря - нужно использовать воображение, чтобы изобразить эффект океанского переворота. Сущность ужасного в неестественности. Мысль о прогулке по скале не обязательно отталкивающая, но в «Богах горы» Дансени человек с большим ужасом и отвращением говорит: «На скалы нельзя восходить вечером!» (12) Оценивая влияния морского дна на человека в «Дагоне», мы должны помнить, что оно было только что поднято под его ногами какой-то таинственной силой - неестественно пробудившей его от векового сна в темноте древних вод - и что оно распространяется вокруг его, насколько он может видеть. Он не знает его масштабов - все это сомнение, удивление и неестественная тайна. Этот человек, возможно, не побоялся бы наблюдать, как на берег накатывает прилив, но в обстоятельствах рассказа он, вероятно, будет довольно сильно напуганным моряком - или суперкарго, если принять Браунскую поправку. (13) Вероятно, худшее - это одиночество в бесплодной необъятности. Это выбило из колеи больше, чем один разум. Что касается рыбы - предположение верно. Землетрясение убило некоторых из них, а остальные умерли от недостатка воды после того, как дно океана поднялось на воздух.
     Мистер Браун «не впечатлен реальностью» «Дагона», поскольку ему это кажется совершенно невозможным. В ответ я мог бы сказать, что реализм не был желаемым эффектом, хотя в прошлые геологические эпохи большие массивы земли поднимались над волнами и погружались в них. Мистер Браун вспоминает легенду об «Атлантиде»? (14) Я написал длинную историю на эту тему. (15) По поводу дна океана - мне придется не согласиться с мистером Брауном, призвав на помощь факты физической географии. Глубоководное дно гладкое и однообразное - холмистая равнина с несколькими топографическими особенностями. Там нет жизни - давление воды слишком велико - но есть осадок «ила», состоящий из крошечных раковин простых морских организмов, которые живут около поверхности. Один физиограф - выбрав книгу почти случайно с моих полок - сказал:

     «Монотонность, мрачность и запустение более глубоких частей этого подводного пейзажа едва ли можно осознать. Наиболее бесплодные земные районы должны казаться разнообразными по сравнению с обширным пространством слизи, которое охватывает более глубокие части океана».

     Условия мелководья не соответствуют глубинам моря.
     Зачем герою «Дагона» хотеть сбежать от немцев, если с ним хорошо обращаются? (16) Во-первых, он мог бы предпочесть шансы на спасение определенным обстоятельствам гуннского лагеря в конце путешествия.
     На замечание мисс Фидлар о том, что ужасы войны исчерпали способность мира воспринимать новые ужасы (17), можно ответить двумя способами: (I) я не пишу для какого-либо определенного времени - я писал как до войны, так и после, и «Дагон» был написан примерно посередине. (II) (18) Физические ужасы войны, какими бы экстремальными и беспрецедентными они ни были, едва ли имеют отношение к совершенно другому царству сверхъестественного ужаса. Призраки это призраки - разум может получить больше острых ощущений от нереальности, чем от реальности!
     Критика мистера Буллена высоко ценится (19), и я рад, что бедный «Дагон» еще не утомил всех! Он немного переоценивает дидактический элемент - как Дансени, я протестую, что, за исключением нескольких случаев, я не думал о наставлении. История на первом месте, и если какая-то философия закрадывается в нее, то случайно. «Белый Корабль» был исключением. Что касается критики - герой-жертва наполовину погружен в болото, но он ползет! (20) Он тянет себя в отвратительном иле, цепко держась за него. Я знаю, потому что мне все это снилось, и я все еще чувствую, как слизь затягивает меня! Возможно, моему описанию не хватает ясности. Что касается выражения «полнота неподвижности» (21) - я хотел бы подчеркнуть особенное состояние, параллельное только тому, что есть в поэме По «Молчание: Басня», а также сбалансировать фразу «однородность ландшафта». «Certail» - это стенографическая ошибка, как и опущение «l» в «Piltdown» (22), которое мои критики упустили из виду. Предложения относительно сомнительного слова «ученый» и фразы «киты и тому подобное» хороши и будут учтены, если история будет когда-либо переиздана (23).
     Мистер Мандей спрашивает о смысле существования «Дагона» - я дам вам его - исключительно и просто, чтобы поднять настроение. Его объект является самым простым во всем искусстве - изображением. (Я должен прочитать «Мрачные тринадцать» (24). Мистер Мандей читал «Могут ли такие вещи быть?» Амброза Бирса?)
     Я рад, что некоторым понравилось «Старое Рождество». Я бы сказал, что мисс Тейлор и мистер Буллен были правы в том, что я поэт, но я должен с сожалением отказаться от этой чести. «Старое Рождество» - рифмованное сочинение - светлый стих, граничащий с причудливым. Что же касается поэтической невозможности таких слов, как «гастрономический» и «патриархский» (25), - вполне допустимо! Но исследование стиха времен Георга и королевы Анны покажет источник почтенной традиции, которой я следую. Я рад, что мистер Буллен, уроженец Матери-Земли, нашел мои изображения достаточно точными. (26) Сравнительный отшельник, почти не видевший мира, может возвести свою творческую обитель в любом месте, где находится его главный интерес, не будучи стесненным условиями реальной географии. Как приверженец прошлого, я, естественно, читал больше английских, чем американских книг, и глубоко чувствовал очарование тех сцен и событий, среди которых формировался и развивался мой запас; так что мое представление о доме и природной красоте взошло на той почве, вокруг которой так много витает наследственных ассоциаций -

     «Этот благословенный участок, эта земля, это царство, эта Англия». (27)

     Сцены моих рассказов - или тех из них, которые не относятся к воображаемым мечтам, - происходят примерно в равных пропорциях в Англии и Америке. (28) Когда-нибудь я скопирую для «Циркуляра» мои стихи об Америке и Англии, опубликованные в любительских журналах по обе стороны океана. Один из них появился в (профессиональном) «National Magazine» в Бостоне и принес мне предложение (хотя и неосуществимое) от книжного издательства «Шерман, Френч & Co». (29)
     Ну и наконец, я коснусь упоминаний обо мне, сделанных в «Записках проводника». Я верю, что лестное описание мистера Буллена не приведет к тому, что разные представители станут ожидать от меня большего, чем я могу представить, поскольку я не заслуживаю такого восхваления. Мои несовершенные постановки звучат громче, чем восхваления дирижера!
     Что касается неодобрений Уикендена моих философских взглядов, я боюсь, что не могу быть впечатлен настолько, насколько мне следовало бы, так как большинство пунктов, по которым я атакован, являются скорее точками языка, а не веры. *

     * Мистер Буллен упоминает, что я использовал фразу «бессмысленные и напыщенные идеалисты». Это не было аргументом и не относилось ко всем идеалистам. Это было использовано, чтобы характеризовать определенную особенно напористую школу, к которой благодаря поэме мистера Бэйна сформировался восхитительный контраст.

     Мистер Уикенден насмехается с самоуверенным видом над использованием мной слова «знать», когда, конечно, это слово использовалось с полным признанием связанных с ним метафизических и гносеологических затруднений. Это единственное адекватное слово, хотя любой философ должен признать, что оно в значительной степени относительное. И мистер Уикенден забывает, что отсутствие определенных знаний противостоит как догматическому теизму, так и догматическому атеизму; или, скорее, не забывая об этом, он использует это как пропаганду для ряда мнений, гораздо менее вероятных, чем те, которые он отвергает как недоказанные. Не следует слишком серьезно относиться к принижению научных лидеров, которые склонялись к теизму в девятнадцатом веке, - но, возможно, их чрезмерная оценка многими оправдывает или объясняет импульсивную реакцию против них. Они, конечно, не были полубогами или даже новаторами в полном смысле этого слова. Материализм представлял собой наиболее вдумчивое отношение человека со времен Левкиппа и Демокрита и был центральной фазой эпикурейской школы. Но Дарвин, Хаксли, Геккель и Спенсер действительно оказали огромную помощь в заполнении деталей, систематизации и разъяснении. Их результаты не обязательно были идеальными, поскольку неточность проникает во все гипотезы; и все же говорить, что они «смешены» или «свергнуты», - полная ерунда. Невозможно произвести какие-либо последующие открытия, которые бы противоречили их основным принципам. Современная наука исследует все глубже, но исследование не нарушает принципы. Существует разница между развитой теорией и опровергнутой теорией. Атомная теория Далтона, например, не потревожена недавним подразделением атома. Этимология данного слова смущена (30), но что касается реальности «атома» как химической единицы, то здесь мало что произошло. «Атомы» существуют и объединяются, как обнаружил Далтон. Только в случае радиоактивности мы сталкиваемся с результатами развития.
     В отношении относительных ценностей разума и интуиции мистер Уикенден одинаково софистичен. Обычное свидетельство показывает ему, что интуиция столь же склонна быть ложной, как и истиной - что она способна привести впоследствии к очевидным ошибкам в отношении фактов, и что эмоции тесно связаны с ней. Он знает, что и интуиция, и эмоции ошибочны, нерегулярны и зачастую совершенно противоречивы, что они зависят от индивидуальных желаний и надежд, легко объяснимых на материалистических основаниях, и что они вызывают явные галлюцинации так же часто, как производят разумные убеждения. Безумен ли Цезарь или Наполеон, потому что его интуиция говорит ему об этом? Вопреки умно введенным инсинуациям мистера Уикендена, эмоции и интуиция ДОЛЖНЫ «вписываться в мой красивый симметричный рисунок». Было бы невозможно представить развитие интеллекта из примитивных нейронных функций низших организмов без существования этих промежуточных стадий. Их нельзя игнорировать, поскольку они дают важный аспект по всем биологическим и философским проблемам. Единственная опрометчивая вещь - это принять их, по общему признанию, переменное, противоречивое и туманное свидетельство как детерминант фактов, противоречащих подлинной логике и разуму, чья жесткая последовательность и надежность в каждой области не может быть оспорена. Человек может однажды почувствовать, что есть божество, а в другой день почувствовать, что его нет. Араб может чувствовать, что Магомет является единственным истинным пророком и в то же время англичанин чувствует, что Христос существует. Но ни один из этих людей, возможно, не станет расходиться во мнении относительно существования земли и воды, или последовательности времен года. Разум еще никогда не подводил. Интуиция и эмоции постоянно терпят неудачу. Вот веские обстоятельные доказательства!
     Мистер Уикенден спрашивает, откуда я «знаю», что нас ждет забвение. Опять же, это ненужное возражение против слова, которое не имеет буквального значения и которое поэтому и допустимо в данном случае. В ответ, конечно, я должен бы сказать, что, хотя ничто в существовании не является определенным, безусловно, нет никаких оснований для такого экстравагантного и противоречащего вероятности понятия, как бессмертие. У нас нет оснований полагать, что явления сознания и личности могут возникать из чего-либо, кроме сложной органической эволюции, или что они могут существовать отдельно от сложной органической материи. Весь жизненный опыт научил нас тому, что сознание и органический мозг неразделимы. Удар по голове может убить сознание и личность, в то время как тело и несколько простых инстинктов продолжают работать. Человек мертв. Где он - на небесах? И где мы были до того, как стали существовать, - откуда пришла «бессмертная душа»? Аналогично, поскольку понятие «душа» и «бессмертие» столь явно сродни понятиям «двойственности» и «вечности», сформированным из снов и страха перед неизвестным, какое мы имеем право изобретать искусственное и менее вероятное объяснение или некритически принимать анимистическое легенды, переданные от наших диких и варварских предков? Перед лицом таких вероятностей - все на стороне забвения - мистер Уикенден довольно неискренне заявляет о том, что ничто не может быть известно. Тем не менее, это правда. Мы ничего не знаем - конечно, ничего достаточного, чтобы оправдать создание причудливой и сложной эсхатологии! Когда мы видим, как мозг умирает и разлагается, более ли естественно предположить, что его функции прекратились, или сплести историю о выживании механизма, когда сами движущиеся частицы исчезли? Вероятность не благоволит мистеру Уикендену! Но вопрос открыт!!
     Что касается происхождения предполагаемого божества - если человек всегда существовал, и всегда будет существовать, как он может быть развивающимся созданием из одного определенного состояния в другое? В любом случае возможен только цикл - цикл или бесконечная перестановка, если это разумная мысль. Ницше видел это, когда говорил о «Вечном Возвращении» (31). В абсолютной вечности нет ни отправной точки, ни пункта назначения.
     Мистер Уикенден откровенно забавляет меня, когда сравнивает мой отказ от телеологии с тем, как маленький мальчик отбрасывает и осуждает книгу, которую он не может понять, - забавляет меня, потому что это отличное сравнение для его собственного принятия телеологии! Он видит процесс эволюции в действии в один конкретный космический момент в одной конкретной точке пространства; и сразу предполагает, что весь космос неуклонно развивается в одном направлении к фиксированной цели. Более того, он чувствует, что все это должно что-то значить - он называет это «героизмом и великолепием»! Поэтому, когда устанавливается, что жизнь в нашем мире (относительно) скоро исчезнет из-за охлаждения солнца; что пространство полно таких миров, которые умерли; что человеческая жизнь и сама солнечная система - самые простые новшества в вечном космосе (32); и что все признаки указывают на постепенное разрушение как материи, так и энергии, что в конечном итоге сведет на нет результаты эволюции в любом конкретном уголке пространства; когда эти вещи предъявляют, мистер Уикенден подскакивает и подражает маленькому мальчику из своей собственной метафоры, выкрикивая, что все это чепуха - просто так не может быть!! Но какова реальная вероятность, кроме бесполезных желаний человека? Если мы не можем доказать, что вселенная ничего не значит, как мы можем доказать, что она что-то значит - какое у нас право изобретать понятие цели при полном отсутствии тому доказательств? Конечно, наши дикие предки не могли постичь космос без цели так же, как не могли постичь космос без антропоморфного божества, но какое место имеют их легенды в 1921 году?
     И потом эта уикенденская насмешка над моей симпатией к этическим предписаниям Марка Твена, который был материалистом, потому что признавал не мотив в человеке, а базовый эгоизм (33). Мистер У. говорит или представляет доказательства того, что это христианин. Я могу представить доказательства того, что он рационалистический, дохристианский и конфуцианский. Это просто истина, основанная на целесообразности, которой любой преподаватель этики может свободно воспользоваться и использовать, будь он теистом или атеистом.
     В конце своей беседы мистер Уикенден заявляет о себе как о полном агностике и полагается на косвенные доказательства. Я согласен следовать его методу, хотя такие доказательства, как я вижу, ведут меня в противоположном направлении.
     Честертона трудно воспринимать всерьез в области науки. (34) Управляя доказательствами - разыгрывая мелочи и сводя к минимуму важные факты, - можно привести очень блестящий пример, но когда человек трезво пытается отвергнуть результаты Дарвина, нам не нужно уделять ему слишком много нашего драгоценного времени. Точные детали органического прогресса, описанные в «Происхождении видов» и «Происхождении человека», могут допускаться для исправления или усиления, но атаковать основной принцип, который сам по себе имеет универсальное значение, прискорбно. И так же, но в меньшей степени с Фрейдом. Доктрины, которые мистер Честертон так стремительно отставляет в сторону, действительно радикальны (35) и явно отталкивают среднего мыслителя. Конечно, они сводят хвастливое благородство человека к пустоте, горькой для созерцания. Но наше дело просто беспристрастно наблюдать, в какой степени новые взгляды совпадают с известными явлениями по сравнению с представлениями, которых до сих пор придерживались. Когда мы делаем это, мы вынуждены признать, что фрейдисты во многих отношениях превзошли своих предшественников и что многие из наиболее важных деталей Фрейда могут быть ошибочными - не следует слишком торопиться с подменой какого-либо единственного или простого инстинкта комплексной и доминирующей Wille zur Macht **(36) в качестве объяснения движущей силы человека - он, тем не менее, открыл новый путь в психологии, разработав систему, доктрины которой более приближены к реальной работе ума, чем любые, что принимались до этого времени. Возможно, нам не нравится принимать Фрейда, но я боюсь, что нам придется это сделать. Только в начале семнадцатого века Сиззи мог отказаться смотреть в телескоп Галилея из страха, что он будет убежден против своей воли в существовании спутников Юпитера! (37)

     А теперь позвольте мне вставить мои новые материалы - в количестве трех: рассказ в прозе, некоторые странные строфы и рассказ в рифме. (38) Я искренне сожалею, что мне нечего предложить «здоровым» или «возвышающимся», но что мне делать, если мне не хватает настоящего художественного творчества в этих более «полезных» областях? Странно, что вся моя аудитория в «Циркуляре», кроме одного мистера Буллена, состоит из реалистов и буквалистов. Возможно, в будущем я добавлю сюда вопросы других и более традиционных членов Объединенной ассоциации любительской прессы.

     ** Wille zur Macht (нем.) - Воля к власти.

Заметки

     1. Лавкрафт во многом говорит то же самое в «Сверхъестественном ужасе в литературе» (1925-27), говоря о «подлинности и достоинстве странной ужасной истории как литературной формы» из-за основной предпосылки, что «самая старая и самая сильная эмоция человечества - это страх, а самый старый и самый сильный вид страха - это страх перед неизвестным»; добавив позже: «это узкая, хотя и важная ветвь человеческого выражения, и она будет в основном привлекать, как всегда, ограниченную аудиторию с острыми особыми чувствами». («Дагон», стр. 347, 413).
     2. См. «Лорд Дансени и его работа» (1922): «Относительно небольшое признание, которое до сих пор присуждается лорду Дансени … образует забавный комментарий о естественной глупости человечества». («Маргиналия» (1944), стр. 148).
     3. См. «Сверхъестественный ужас в литературе»: «Амброз Бирс, почти неизвестный в свое время, достиг чего-то вроде всеобщего признания». («Дагон», стр. 412).
     4. См. «Сверхъестественный ужас в литературе»: «… наивно безвкусный идеализм … осуждает эстетический мотив и призывает дидактическую литературу «поднять» читателя до подходящей степени ухмыляющегося оптимизма» («Дагон», стр. 347) ,
     5. Ссылка на воображаемое место, придуманное лордом Дансени в книге «Как некто пришел, как и было предсказано, в Город Никогда», в Книге Чудес.
     6. Микены, город на северо-востоке Пелопоннеса в Греции, был одним из важных центров того, что сейчас называется микенской культурой - культура Греции с 2500 до 1100 г. до н.э.
     7. См. «Безымянный город» (январь 1921 г.): «Мои уши наполнились этим звоном, и мое воображение бурлило, когда я медленно повел своего верблюда по песку к этому… месту, которое старше Египта и Мероэ, чтобы его могли помнить …» («Дагон», стр. 100; часть фразы здесь опущена).
     8. См. ниже (п. 13).
     9. Слова в скобках были добавлены редактором; опущение таких слов в оригинале явно недосмотр Лавкрафта.
     10. Перл К. Мерритта, «Любительская журналистика не бесполезна», «American Amateur», 2, No. 1 (Сентябрь 1920) 82-83; повтор - «Бродяга», [Весна 1927], стр. 6.
     11. Александр Поуп, Моральные очерки III. 1.
     12. См. речь человека в акте III «Богов горы». Эта линия отмечена также в «Сверхъестественном ужасе в литературе». («Дагон», стр. 408).
     13. Это относится к критике «Дагона» А. Х. Брауна: «И ваш суперкарго это не моряк…».
     14. См. Лавкрафт обсуждает Атлантиду в SL V. 267-69.
     15. Это «Храм», самый длинный ранний рассказ Лавкрафта, написанный в 1920 году, но впервые опубликованный только в «Weird Tales» в сентябре 1925 года.
     16. Комментарий Брауна, касающийся строки в «Дагоне», гласящей: «…к нам … относились со всей справедливостью и уважением, как к военнопленным», гласил: «Если немецкие рейдеры относились к ним хорошо, то почему он рискует совершить побег?».
     17. Никаких замечаний этой мисс Фидлер не сохранилось в имеющейся корреспонденции «Трансатлантического Циркулятора».
18. Он был написан в июле 1917 года, вскоре после написания «Гробницы»; см. С. Т. Джоши, «Источники для хронологии художественной литературы Лавкрафта», «Lovecraft Studies», 1, № 2 (весна 1980) 21.
     19. См. Введение, п. 4.
     20. Буллен написал: «Нам говорят, что [рассказчик] полз по мели к лодке (которая лежала на некотором расстоянии от него). Мог ли он, наполовину всосавшийся в болото, ползти к своей лодке?»
     21. Буллен предположил, что эта фраза неуклюжа и «будет менее неуклюжей, как «неподвижность».
     22. Пилтдаунский Человек, «обнаруженный» в 1912 году, является обманом, но так не было до 1953-54 годов. Лавкрафт упоминает его снова в «Крысах в стенах»; см. «Ужас Данвича и другие», изд. С. Т. Джоши (Sauk City, WI: Arkham House, 1984), стр. 42.
     23. Комментарий Буллена гласил: «ученый» должен быть «человеком науки», а «киты и тому подобное» должны быть заменены чем-то менее привычным». Упомянутый отрывок гласит: «Ошеломленный и напуганный, но все же не без ощущения чувства восторга ученого или археолога, я осмотрелся вокруг более внимательно… Письмена … состояли [большей частью] из обычных символов, таких как рыбы, угри, осьминоги, ракообразные, моллюски, киты и тому подобное». Лавкрафт, как оказалось, не пересматривал эти фразы. Но см. «В Горах Безумия» (1931): «Я вынужден говорить, потому что люди науки отказались следовать моему совету, не знаю почему». («Горы Безумия», стр. 1).
     24. Мандей отметил, что «я читал [Фредерика Стюарта] Грина «Мрачные Тринадцать» [New York: Dodd, Mead, 1917] и [Джозефа Льюиса] Френча и [Джеймса Х.] Хислопа «Великие истории о призраках» [Dodd, Mead 1918]. Они выбраны из всего мира английских и других писателей, и, по моему скромному мнению, эти трое реально захватывают тебя, и в то же время они разумны».
     25. См.
11. 119-20:

«With patriarchal grace the Squire imparts
A genial mirth, and lights the coldest hearts».

«С патриархальной грацией оруженосец сообщает
Радушное веселье и свет сердец холодных».

и
11. 197-98:

«Assist, gay gastronomic Muse, while I
In noble strains sing pork and Christmas pie!»

«Помоги веселой гастрономической Музе, пока я
В благородных кругах воспою свинину и рождественский пирог!»

     26. Буллен выразил удивление тем, что «Английский во всех смыслах» был стихотворением, учитывая, что Лавкрафт никогда не был (и никогда не будет) в Англии.
     27. Шекспир, Ричард II 11.1.50.
     28. Позже Лавкрафт перестал использовать Английское окружение и развил больший реализм, включив пейзажи Новой Англии, которые он так хорошо знал по опыту. Из ранних рассказов следующие происходили в Англии: «Факты касательно покойного Артура Джермина и его семьи» (1920), «Селефаис» (1920), «Лунное болото» (Ирландия) (1921), «Пес» (1922), «Гипнос» (1922) и «Крысы в стенах» (1923).
     29. Возможно, это было стихотворение «Ода четвертого июля 1917 года», опубликованное в «The National Magazine» за июль 1917 года.
     30. Лавкрафт относится к слову «атом» как производному от греческого «а-» (без) и «томос» (разрез), следовательно, неделимого.
     31. «Вечное возвращение», вера Ницше, что бесконечность и вечность вселенной подразумевают вечное повторение всех событий. Идея использовалась в основном как опровержение телеологии и веры во всемогущего бога.
     32. См. Лукреций 5.330-31: «Я верю, что вселенная нова, а природа [человеческого] мира свежа и возникла не так давно».
     33. Возможно (хотя и не совсем точно), что Лавкрафт ссылается на высказывание Твена (в «Что такое человек?»), где «во всех без исключения случаях мы абсолютно безразличны к боли другого, пока его страдания не заставят нас чувствовать себя неловко». Смотрите также примечание 9 к «Защита остается открытой!»
     34. Дж. К. Честертон был пожизненным противником теории Дарвина; см. «Дарвинизм и нравственность в Православии» (1908) и «Вечный человек» (1925).
     35. Некоторые замечания Честертона против Фрейда см. в «О психоанализе» в «Если задуматься» (1930) и в «Утверждениях и отрицаниях» (1934).
     36. «Воля к власти» знаменитое изменение Ницше «Воли к жизни» Шопенгауэра. Тем не менее, том под названием «Воля к власти» (1901) представляет собой посмертный и неправомочный сборник.
     37. См. SL 1.45: «Мистер Мо[е] напоминает мне о флорентийском астрономе Сиззи, который, таким образом, выступал против существования спутников Юпитера: «Более того», - говорит этот мудрец в ходе своих рассуждений, - «спутники невидимы невооруженным глазом и поэтому не могут оказывать никакого влияния на землю, и поэтому являются бесполезными, и, следовательно, не существуют! Это было очень опрометчиво для Галилея, увидеть эти приносящие беспокойство шары, после того как было неопровержимо засвидетельствовано, что их вообще не существует!»
     38. Это были «Дерево», «Немезида» и «Психопомпы».