Как у Христа за пазухой. 7

                Мои бабушки.

 
        Через окно в коридоре видна кухня, за столом веселая компания. Если войдешь туда сейчас, то продолжение визита получается незапланированное. Нет желания начинать  застолье с нежеланными парнями. Пока вынужденное отступление. Мы тут чужие. Без бутылки не входить!

        В кухне была «галанка» для обогрева большой комнаты и еще малая печь для обогрева кухни, которая топилась со стороны прихожей. Долгими зимними вечерами дедушка частенько «накручивал мили», т.е. слонялся из угла большой комнаты в угол кухни. В один конец пути метров 30 будет! Ходит и «вытряхивает» в пении невостребованные молитвы, засевшие в его памяти еще в духовной семинарии: «Паче, паче, преклоньше колена…». Ужин еще не готов.

        Еду готовили в огромной русской печи. Лежбище, где лежал бы и грелся Емеля, размещалось в прихожей. А загрузочный люк печи в форме полукруга, как в сказке «Гуси-лебеди», смотрел во всю заслонку на кухню. Возле печи все кухонные атрибуты: поставец, рабочий стол, кадки с колодезной водой, ухваты, кочерги, сковородники с длинными ручками.

        Чтобы в жерло печи поглубже отправлять: чугуны, противни, сковородки и т.д. Это женская оркестровая яма, где первую скрипку играла, конечно же, тетя Соня. Она утром выходила доить корову, Сопровождала ее, теленка и овец в стадо, проходившее рядом, зазывавшее и поглощавшее всю живность деревни, чтобы отвести пастись на заливные луга речки Усы, за «камушки», что на околице села. Бабушка Маша тоже без инструментов не была. Керосинок, газовых плит, электричества тогда не было... Обе женщины в 6 утра уже «настраивали» свои инструменты: разжигали печь, стряпали.

        Посреди кухни торжествовал большой и вместительный стол, накрытый гранитолем. Мужчины: дедушка и я, размещались по торцам, женщины – со стороны печи, они обслуживали всех едоков. Одна сторона стола тоже редко была свободной: угощали гостей. Например, учительница из смежных классов, мало ли, кто мог объявиться к обеду. Это мог быть консультант-пчеловод, рубщик мяса, соседи, начальство из районо, да кто угодно. На завтрак перед школьными занятиями чаще готовили манную кашу или суп молочный с лапшей. Дедушка ел из большой тарелки большую порцию и хвалил поваров: «Как вкусно!» Полу порционных тарелок я не видел в ту пору. Зимой на обед подавали суп с говядиной, а летом – куриный суп. Когда мяса не было, то в тарелках красовался суп «рататуй»: посредине яйцо, а по краям – лапша, либо хлебный мякиш.

        Бабушки никогда в жизни не ели в присутственных местах. Дедушке приходилось по долгу службы бывать в Теренгульском районо. Зимой он отправлялся туда на пошевнях, закутавшись в роскошном тулупе. Тогда морозы были настоящие, и далеко ехать на слет директоров, 15 километров. В местном «ресторане» он заказывал себе: верх его фантазии - суп. Дедушка, возбужденный от впечатлений, дома рассказывал бабушкам подробно и не спеша о своей «трапезе». С достоинством бывалого завсегдатая ресторанов он описывал действия официантки: как она принесла суп, какие были приборы, как там было светло и просторно, какие были люди вокруг, какой был суп и т.д. Но домашний суп не забывал похвалить: «Он, конечно же, вкуснее!». Не завидуйте, мол.

        Хлеб, лапшу, выпечку делали сами. Фирменное и мое любимое печенье – это «жаворонки». Когда я  жил не с ними, мне присылали в посылке таких жаворонков. Действия тети Сони до сих пор вызывают во мне слезы. Она из теста формировала крылышки, сложенные как ручки на груди, хвост, ножом разрезанный на перья, головку с клювиком, даже глазки. Печенье запивали только чаем вприкуску. Сахар был колотый щипчиками, жесткий. Его можно было только сосать, как леденец. Вежливый гость обязательно оставлял на блюдце обсосок сахара, это означало, что он сыт по горло.   У бабушки была хрупкая и нежная, как она сама, чашечка из тоненького фарфора с цветочками. Берегла она эту чашечку всю свою жизнь.
 
        Молоко, масло, яйца, мед - всё домашнее. О втором хлебе, поданным в виде «пюрО» или в прелестном тушеном виде: с луком, с маслом или со сметаной, и говорить не приходится! Летом всегда - тарелка с верхом огурцов, помидоров, редиса с луком. Зимой квашеная капуста, соленые огурцы, помидоры, грибы. За грибами я с бабушками ходил в Гладчиху. На кухонном столе неизменно стоял большой самовар. Вечером пивали чай. На ужин подавали овощной десерт: сушеная тыква, или дыня, или свекла, распаренная в виде компота в чугунке. Все со своего огорода. Тыкв было великое множество, их хранили под кроватями. Тыквы и дыни отбирали для селекции ежегодно. Дедушка, довольный вкусом командовал: «САфия, ты эти семена сохрани!» Семечек тыквенных получалось в изобилии.
 
        Когда кололи теленка, торжественно делали холодец. Это было для меня как праздник: мне добавлялись «казанки». Я костяшки расставлял строем, как кегли, и, прицелившись, катил на них мячик. Вечерами при свете керосиновой лампы иногда слушали радио-тарелку и грызли тыквенные семечки. Бабушка любила народные песни в исполнении Лидии Руслановой. А когда певицу репрессировали, она не переставала любить ее песни, вспоминала о ней, но только шепотом. Дедушка на кухне читал газеты, а бабушка детские книжки для меня.

        Нас, растерявшихся окликнула незнакомая женщина. Выяснилось, что знает она стариков моих, что люди помнят «Гарасима Парфилыча». Более того, женщина эта, Мария Иосифовна Нестерова (Будкина), когда-то работала в школе уборщицей. Муж ее на излечении в городе. Инвалид войны. Мария Иосифовна пригласила нас к себе домой. Проявила к нам крайнюю доброжелательность. Пригласила еще женщину, Марию Митрофанову. С ней мы разговаривали об учениках, что на фотографии нашего класса. Пригласила старичка. Пришел он с палочкой. Вдоль его палочки  так и написано вместо документа крупными буквами: «Кадочкин Василий Сергеевич. 1903. с. Гавриловка». Не доставало на палке только краткой биографической справки. Высокий, почерневший и заброшенный. Лицо в глубоких морщинках. Неухоженный, небритый. Волосы целые, но расческу потерял видать, не ценит, что имеет. А сколько в сощуренных глазах его доброты и радости!

        Возле дедушкиной кровати стоял столик. А на нем - черная гипсовая лакированная скульптурка, ростом с керосиновую лампу. Это мужик-дровосек.
Скульптура очень была похожа на реального живого деревенского дровосека Агарика. И скульптурку назвали «Агарик». Она напоминала о революционно-народническом прошлом дедушки. В этой комнате собирались революционеры и вели беседы о свободе, читали книги Плеханова, печатали прокламации на пишущей машинке, которые распространял дровосек Агарик.