Как у Христа за пазухой. 11

                Животный мир.

        Под навесом осиного сарая «купались» в пыли куры, а под крылечком обнаружилась куриная «грешница». В ней тайно проснулся материнский инстинкт наседки, и она несанкционированно прятала свою овальную белую прибыль от людей.

        Куры в отличие от скота вольный народец, гуляют, где хотят. Одна забота – петушка ублажать. А куриный супруг, выполнив свою главную природную обязанность: прижать  клювом избранницу и потоптать секунду-другую, соскакивал и вспархивал на забор: «Ку-ка-ре-ку!!!» Курочка от неожиданности только раз взвизгнет: «Кудах-тах-тах», и клюет себе зернышки, как ни в чем ни бывало. И не замечает того, что она уже «не такая». Петух дальше забора от гарема своего в одиночку не летал. Разве что через второй забор, но вместе с курами – картошку выцарапывать из земли. За это, ох как, тех кур стыдили! Но там он проявлял себя, как настоящий вождь с перьями: найдет своими лапами со шпорами добычу и созывает свое племя клубни потрошить: «цып-цып-цып», ко мне, мол.

        А ночует это красно-гребешковое свободолюбивое, как Спартак, войско в курятнике, как положено: в сарайчике с белыми следами куриной неожиданности на насесте. Именно там им положено нестись в специальном гнезде. Оттуда ежедневно тетя Соня их диетическую продукцию выгребает и обязательно оставляет в лукошке одно яйцо-подклад. Намек, мол, тут, девчонки, разгружайтесь. А если нужно цыплят вывести, то тетя Соня усаживала на кучку яиц одну из курочек и закрывала дверь, пока у пленницы не пробудится материнское сознание.

        Есть еще сарайчик-кашары для дюжины овечек. Но это народ глупый и упрямый, не хочу о них ничего говорить, кроме того, что их весной стригут, а потом делают шерсть. Еще в одном большом сарае-хлеву живет самое милое животное и самое полезное: коровка Малютка с белой звездочкой на лбу. Всю ночь она жует серку. Т.е. отрыгивает из «сберегательной книжки» дневную прибыль: луговую травку, и дожевывает. Когда я вижу людей, жующих жвачку, вспоминаю Малютку. Запасы сена на зиму для коровы и ее сынка: молоденького бычка, хранятся в этом же хлеву. Сено вилами набрасывают до потолка. Привозят скошенную траву на телегах и сушат в середине двора. Ворошат вилами. Сено ароматное, лесное, можно найти в нем земляничку для ящериц.
 
        Двор просторный, огороженный с одной стороны забором с воротами, хоть на полуторке въезжай. Бревна забора стали щелявыми от времени, и в щелях множество безобидных солдатиков-казарок: жучков с нарисованными на спине глазками. С другой стороны двора ансамбль сараев-амбаров с общей длиной метров 50! Был сарай с глубоким холоднющим погребом /«погребицей»/. Там с зимы хранился лед, как бы летний холодильник. Туда отправляли молоко, сливки, снятые с молока, масло своего изготовления. В сарае стоял стол, где тетя Соня управлялась с молоком после доения коровы. Была так называемая пахталка: ящик 40 х 40 х 40 см деревянный, герметичный. Внутри вращающиеся лопасти, крышка, ручка.

        Тетя Соня наливает туда охлажденные сливки /пахту/ и «включает» живой мотор: «Садись, Левик, крути!». Откроешь крышку посмотреть, а там уже кусочки масла формируются. Еще, еще крутишь, пока заказчица «не выключит миксер»: «Хватит, Левик!» После долгой работы смажут «мотор» маслом: намажут на свежий хлеб маслица: «Кушай, Левик!» Теперь я глазами «специалиста» смотрю на витрину супермаркета и вопрошаю себя: «Как же делают сорта масла?! Чем же отличается «Новозеландское» от масла «Для всей семьи»? Какая часть пачки из них «горюшкинская», а какая - «грезы мотора»?!

        Да, в сарае еще веники висели на стенах, веревки для белья, инструмент огородный и плотницкий: пилы, молотки, топоры, гвозди. Всего много, и ничего лишнего, как-то все по-хозяйски сделано, прибрано. Когда дедушка точил напильником пилу,  он делал ей ровный «развод». Удивляет архитектура сарая: не для блезиру сработано, а для удобства людей. Выйдешь из сарая, находишься под широченным навесом: хоть при дожде заготавливай дрова. Тут тебе и козлы надежные, чтоб бревна пилить, тут и поленница дров на всю зиму.

        Однажды тетя Соня пришла под навес наколоть щепочек для растопки печек, а я, как хвостик, всюду - за ней. Щепка – бац, и мне - в щеку! Кровь пошла. Тетя Соня испугалась и за меня, и за себя: «Не говори, Левик, что это я виновата. Скажи: упал». Разве я могу тете Соне что-нибудь плохое сделать. Да разве я сам не виноват, что кручусь под топором?! В следующем сарае сундук-верстак плотницкий, сундук-морозильник со снегом для хранения зимой мяса, порубленного на куски. Морозы в ту пору позволяли не бояться, что мясо испортится.

        Когда я к дедушке в Горюшку ездил самостоятельно, то помогал дедушке сено на сеновал убирать со двора. Я уже сильный, но еще глупый: морочил дедушке голову своей алгеброй. Места, куда класть сено, обозначал: А, В, С, D. От дедушки требовал буквенный адрес, куда класть сено. Но он, когда я приносил на вилах очередную охапку, указывал мне по старинке «неграмотно»: «Левик, положи теперь сюда». И я возмущался. А он сделал  вдруг вывод: «Какой ты,  Левик,  еще маленький!».

        Еще одно милое животное жило в доме. Это кошка. 15 лет жила Муська. Материнство она испытывала бессчетное число раз. Корзинку ей выделили для этого сокровенного дела. Там она со своими пушистыми комочками нежилась. Никогда я не задумывался: куда девается эта прорва котят!?