Теперь я знаю немного больше

Я как-то внезапно осознал, что очень мало рассказывал своим детям об их прародителях.
Я почти ничего не рассказывал о моей родине, о моем видении на историю нашей страны, о которой они больше знают по школьным учебникам.

В моих артериях и венах течет кровь Петровых и Левитских, Овечкиных и Кулешовых.
Я – Петров Валерий Евгеньевич – родился 20 января 1958 года в провинциальном городе Урюпинск. В том же году вся наша семья, мама, папа, трёхлетняя сестрёнка Наташа и я, семимесячный на руках мамы, переехала в Волгоград, в однокомнатную квартиру, на первом этаже пятиэтажного кирпичного дома, где жила папина мама или моя бабушка Валентина Федоровна.
Рассказ о моих родственниках я поведу по очередности знакомства с ними.

Левитские.

Переезд в Волгоград для меня оказался трудным, потому что я сразу заболел, как мне рассказывали, воспалением лёгких. Удивительно, но я помню это время. – Меня носили на руках по комнате, и красный, с вышивкой и бахромой, абажур качался перед моими глазами. На самом деле, как я теперь понимаю, это укачивали меня. Примерно в то же время меня окрестили.
Все мое раннее детство перед сном я слушал колыбельные и сказки, под пристальным взглядом с иконы Иисуса Христа. Спать меня укладывали в кухне на сундук застеленный шубой. Днём сундук иногда открывали, и тогда, при повороте ключа, кухню наполнял очаровательный звон. Любопытство заставляло заглянуть во внутрь сундука, и там с первого взгляда ничего особенного не было. Но иногда, бабушка доставала обернутый марлей свёрток, где хранились фотографии. Знакомые и неизвестные для меня лица бережно перекладывались по очереди из одной стопки в другую. Но две фотографии всегда задерживались в руках бабушки. На одной, разрезанной пополам, солидно и уверенно, но без всяких, как теперь говорят, понтов, в тени деревьев расселись две семьи.
 
- Ба, это кто?
- Левитские.
- А кто такие Левитские?
- Слева: мои мама, папа, братья, сестра.
- А эти?
- Это другие, не наша семья.
На второй фотографии: сидят две девушки в одинаковых платьях, похожих на форму; та что справа – необычно красивая, в руках держит книгу, а взгляд как с иконы, спокойный и пронизывающий.
 
- Ба, а это кто?
- Твоя прабабушка Паня. Мы скоро к ней поедем.
Я подрос лет до шести и мы поехали. Мы поехали поездом из Волгограда, с пересадкой в Москве, в город Остров Псковской области. Казалось чего проще, если бы не одно обстоятельство – моя бабушка Валентина Федоровна была глухой. И кто кого сопровождал ещё подумать надо. Было и другое обстоятельство – бабушка дословно понимала, все что я говорю, по губам. И хотя в шесть лет я ещё не ходил в школу, но уже читал, кое-что писал и даже пробовал сочинять, благодаря бабушке.
Остановка в Москве обернулась ожиданием поезда на Казанском вокзале. Мы проголодались. В город бабушка выйти не рискнула, поэтому зашли в ресторан. Огромные входные ворота, высоченные своды, ряды сервированных столов, массивные стулья произвели на меня впечатление, но я не подал вида и привел бабушку за стол указанный официантом. Официант принес меню.
- Заказывай, - бабушка улыбнулась и углубилась в сумочку.
Первый раз в жизни я раскрыл меню. Но выбрал достаточно быстро.
- Яичница глазунья и чай.
Из длинного списка блюд я знал только это.
Официант кивнул.
Не прошло и получаса, мой обед был на столе и я принялся его уплетать.
Официант больше ничего не приносил.
- А что ты мне заказал? – спросила бабушка.
- А ты сама, - ответил я, но осознав свою глупость, подвинул тарелку ближе к ней.
Конечно она не стала доедать, просто отломила кусочек хлеба и отпила глоток чая.
Первый серьезный урок на внимательность остался в памяти на всю жизнь.

Мы приехали в Остров. Прабабушка Паня со своей дочерью Лизой жили в половинке деревянного коттеджа.
В другой половине - молодая семья офицера Николая, который со мной сразу подружился и часто брал с собой на речку Великая.
Днями позже в Остров, вместе с дочкой Ириной, приехал младший брат бабушки Константин, он тоже был офицером, но в форме я его видел только на фото. Это был очень уверенный в себе человек. Его сестра Лиза напротив, казалась мягкотелой и всегда прислушивалась к мнению мамы. И только много лет спустя я узнал, что Константин обязан Лизе своей жизнью. Но об этом позже.

Прабабушка Паня – Левитская Параскева Александровна, девичья фамилия Диадимова. В то время, когда я ее увидел, это была суховатая, пожилая женщина. Одета она была очень опрятно. Длинное, строгое, чёрное почти до пола,  платье выделяло её среди домашних, да и вообще.
И непременно – маленький, светлый, кружевной по краям, платочек в руке. Как на старой фотографии.
Ей было за 80, но возраст пощадил ее стать и красоту лица. Хозяйкой в доме была она. Это не только чувствовалось по тому вниманию, с которым к ней относились дети, но и по ее вкладу в ведение хозяйства. Взрослые решили отметить встречу, и прабабушка Паня на моих глазах приготовила что то подобие самогона, используя всего лишь кастрюлю и тарелки. По цвету пламени она определила готовность напитка. Не успел я утром протереть глаза, а на столе уже ароматные, румяные ватрушки и чай с молоком.
Позавтракал я с аппетитом.
- Вкусно? – спросила прабабушка.
- Очень!
- Валентина мне говорила, что ты уже знаешь счёт?
- Ага, - с чувством достоинства ответил я.
- Посчитай, сколько человек в доме?
- Со мной шесть.
- А сколько ватрушек на тарелке?
- Четыре, - я понял, кому то не достанется.
- Иди погуляй, - прабабушка погладила меня по голове.
Став взрослым, я тоже воспитывал своих детей, но так как это умели делать женщины воспитавшие меня, у меня и близко не получалось.
Теперь то я знаю, что Параскева Александровна была в этом деле профи, училась шесть лет, чтобы стать примерной женой священника Левитского Федора Александровича.

И пока я основательно не углубился в родословную Левитских, немного расскажу о  Параскеве Диадимовой в девичестве. Она родилась в начале 80 годов 19 века в семье дьякона Вознесенского Кафедрального собора г. Новочеркасск Диадимова Александра Аркадьевича. В то время Новочеркасск был столицей Духовенства Войска Донского.
 
Вознесенский Кафедральный собор, г. Новочеркасск.
Годам к 12 она сдала вступительные экзамены в Донское женское епархиальное училище. Обучение было платным. В училище принимали только детей духовенства. Девочек обучали закону божьему,  грамматике, математике, истории, географии, пению, домоводству. Из них готовили будущих жен священников. Домоводству уделялось большое внимание, достаточно сказать, что зарплата учителя домоводства была выше в 2 раза чем учителя математики. Сверх программы обучали музыке и иностранным языкам. Мне попадались ведомости взносов за дополнительные уроки музыки, где стояла фамилия Параскевы. Училась она средне, а к выпуску из училища стояла по успеваемости далеко не в первых рядах. Видимо что-то с ней случилось, свои предположения выскажу позже. Добавлю, что учителя к знаниям подопечных относились весьма строго. За красивые глазки в следующий класс не переводили. Пересдача экзамена была обычной практикой. Экзамены сдавали ежегодно, а  результаты были публичными.
В 1902 году, точно такая как на фотографии мастерской Ханжонкова, она вышла замуж за моего прадеда Федора Александровича Левитского.

Федор родился в семье, где сан священника передавался от отца к сыну.
Фамилия такая древняя, что побоюсь точно назвать ее истоки. Ясно одно, она связана со жрецами и священниками, она передавалась только по отцу. Наши Левитские, по материалам которыми располагаю я, пришли на территорию Области Войска Донского в середине 19 века из Воронежской губернии, Богучарского уезда, слободы Березовка. Точные данные о них теряются в 1785 году, когда Назарий Левитский, сын священника сл. Березовка, закончил Воронежскую духовную семинарию. Это был третий выпуск учебного заведения. Кто не знает, Назарий означает божий человек. Но в моей семье бывало говорили о дальних родственниках, проживающих в Польше. А в то далекое время, с 1815 года Царство Польское входило в состав Россійской Имперіи.
По мере освоения казаками новых территорий, они, Левитские, епархиальным начальством направлялись к переселенцам  в новые церковные приходы. Роль православной церкви в  Российской империи в 17-19 веках была наиважнейшей. Вера объединяла и сплачивала разные национальности. Церковь вела статистику. В летописях каждой церкви можно найти описание жизни прихода за любой год ее существования. Церковь следила за чистотой браков и обучала людей грамоте. Церковь следила за нравственностью не только прихожан, но и в первую очередь своих служащих. Доходы церквей постоянно публиковались в ведомостях, которые были доступны любому.

 
Страница приходской летописи Сошествиевской церкви ст. Луковская. В 1906 году сделана запись о начале служения прадеда Левитского Федора Александровича.

Священнику вместе с приходом выделялся земельный надел и дом. Землю сдавали в аренду, или нанимали батраков, реже имели долю с урожая. Кроме этого, так сказать, коренные священники, в отличии от иногородних, получали доплаты от епархии. Мальчики обучались бесплатно в духовных училищах и семинариях, получали временное пособие на проживание и одежду. В случае смерти священника, церковь брала на себя содержание вдовы и детей. Вдове оставляли половину того что при жизни полагалось мужу. Другая половина предназначалась новому священнику. В приход умершего обычно назначался холостой, который, по сложившейся практике, брал вдову в жены.
 В преклонном возрасте священнику назначалась пожизненная пенсия. А в случае смерти его  хоронили внутри церковной ограды.
Это была хорошо выстроенная система, куда случайным людям вход был воспрещён.
И хотя дворяне считались сословием на ступеньку выше, количество священнослужителей было намного меньше, а их положение в обществе, на мой взгляд,  более стабильным. Всем известно: самые уважаемые люди в станице  - атаман, священник и учитель. Но мало кто знает, что учитель назначался из священников.
К сожалению, нынешняя церковь уже не та.
Я немного увлекся, но без таких отступлений, мне кажется, человеку 21 века трудно окунуться в то время, чтобы понять его.
Прадед родился 21 декабря 1880 года по старому стилю в станице Луковская. Ему дали имя Теодор, так записано в метрической книге Сошествиевской (Сошествия Христа) церкви.
Времена часто корежили и подправляли его имя и фамилию. Во всех документах советского периода он назывался Федором а фамилия часто писалась как Левицкий. Признаться, я и сам так долго считал, пока не прочитал первичные архивные материалы. Забегая вперёд, замечу, что от рождения имя прадеда Петрова не Иван, а Иоанн. Почему так произошло? С одной стороны – беспощадная борьба большевиков с религией, с другой – малограмотность и порою самодурство  чиновников, заполнявших документы. Например, в материалах одного дела есть заявление от Левитской Елизаветы, фамилия написана ей собственноручно, а на заголовке дела - Левицкая. Чиновник как слышал так и писал, подобно нынешним гастарбайтерам. Впрочем, если в слободе Березовка  копнуть к середине 18 века, то обнаружим, что в той же церкви, где служил Назарий Левитский, ранее служили Левицкие. Одного из них, родившегося до 1744 года, звали тоже Назарием. .Имена остальных развеяло время. Вероятно, здесь есть связь, т.к. в церковной практике довольно часто фамилии будущих священнослужителей подправлялись в сторону благозвучия.
Я бы мог потешить своё самолюбие - Левицкие принадлежат дворянскому роду, имеют свой герб; всему миру известен художник Левицкий, его картины украшают Третьяковку и т.д. Но делать этого не стану, а последую букве найденных мной документов.
 
Мама прадеда Федора Александровича или моя прапрабабушка Мария Зеновьевна Левитская (Григорьева), как вы догадались, тоже из семьи священника казачьего происхождения.
Мария Зеновьевна родила  шесть дочерей и двух сыновей, Федор из них младший. Не все дети Марии дожили даже до совершеннолетия. Федору повезло, но только до 1917 года. По окончании Воронежской духовной семинарии, он быстро продвинулся, был благочинным, делегатом съезда и дослужился до иерея, тому подтверждение – восьмиконечный наперсный крест, который виден на разрезанном фото. Фотография сделана в марте 1914 года, когда прадед ездил в Новочеркасск для замены св. антиминса в главном алтаре храма. Параскева Александровна уже родила ему двух сыновей и две дочки. Девочка в матроске и с бантами – моя бабушка, рядом с ней сидит Алексей, слева стоит старший брат Павел, а на руках мамы – Елизавета.
В лицах достоинство, сила духа и покой. Через четыре месяца, 18 июля, будет объявлена мобилизация – Российская Империя вступит в войну с Германией. И страна, сначала медленно, но ежедневно ускоряясь, покатится в пропасть.

С детства я немного путался в этих именах, неразбериху в мое сознание  принесла встреча в Острове с братом бабушки Константином. Но время расставило всё по местам благодаря прозорливости бабушки и моей настойчивости. Не задолго до смерти бабушка сделала надписи красными чернилами на всех фотографиях, где были ее братья и сестры. Но не успела рассказать об этом мне.

Первая мировая сразу забрала из станицы Луковская казаков в возрасте до 36 лет. А первые быстрые победы на фронте также быстро обернулись поражениями из-за отсутствия снарядов. «Велика Земля наша и обильна, а порядка в ней нет», - снова напишет летописец. В станице прекратилось пьянство, с которым священник Федор Левитский боролся добрым словом и, надо сказать, успешно.
Потянулись беженцы с Украины. Казаки встретили их радушно, приготовили провизию и одежду, развели по домам, надеялись, что беженцы останутся и хоть как-то восполнят утрату мужского населения и прибавятся рабочие руки. Но беженцы работать не спешили, а если кто из них и выходил в поле, то любая баба-казачка управлялась проворнее двух мужиков.
Принесли первые похоронки. Привели пленных - в основном из Австро-Венгрии, в основном славяне.

Я не стану сейчас рассказывать о революции и братоубийственной времени, это вы узнаете, когда будете читать о Кулешовых, а перейду к 30-м годам.
Получив доступ к архивным документам по раскулачиванию кулака Левицкой Прасковьи Александровны (так озаглавлено дело), я обнаружил просьбу к прокурору от  Молитвеной Елизаветы Федоровны. Она просила позволить ей  взять на воспитание пятилетнего братишку Костю. В просьбе были указаны ещё два ее брата – Александр и Виктор. Дети вместе с мамой в 1931 году были сосланы в кулацкий поселок Полтавский, где их ждала трудовая повинность, а в итоге голодная смерть. Надо сказать, что в то же время параллельно  было заведено дело кулака Молитвеной Елизаветы Федоровны, я видел это дело своими глазами, но внутри было пусто. В государственном архиве Волгоградской области имеется ещё и дело о раскулачивании Левитского Алексея Федоровича (мальчик сидящий рядом с девочкой с бантами).
Полномочные представители государственного политического управления (ПП ГПУ) знали толк в настоящих репрессиях. Большевики, расстреляв царскую семью, уничтожив дворянство, растоптав религии, в 1931 году принялись за казачество, попутно добивая тех кто случайно  уцелел ранее.
Я абсолютно уверен, это была сознательная работа на истребление всех сословий общества, которые были выше крестьян.
Попробую отмотать немного назад. В 1917 году после Великой Октябрьской социалистической революции, а можно сказать, после переворота, новая власть закрыла Сошествиевскую церковь в станице Луковская, а в 1929 году в урюпинской тюрьме был убит священник Левитский Фёдор Александрович.
Опять забегу вперёд рассказа о Левитских и скажу, что в том же 1929 ПП ГПУ арестовало, мужа моей  бабушки Вали или моего деда, Петрова Александра Ивановича, ему быстро дали срок  - 10 лет лагерей. Но дед был грамотный и сумел через 2 года выйти из тюрьмы, но был выслан. А годом раньше, 1 января 1928 года бабушка родила моего папу – Петрова Евгения Александровича. Представляете, как трудно ей было выживать.
Возможно, я утомил вас грустными событиями, простите, но это только начало.
И снова год 1931. В станице Луковская заседает комитет бедноты из 27 человек под председательством Циплухина. Одежда комитетчиков изношена, есть нечего, впереди посевная, а сеять нечем, работать самостоятельно не умеют, а надо обязательно выполнять решения вождя Сталина о коллективизации. За невыполнение могут и к стенке поставить.
Где взять семена, где взять быков и инвентарь для посева, где взять ботинки в конце концов? Ответ прост – ограбить тех у кого ещё что-то осталось, ограбить зажиточных казаков. Их уже грабили раньше – кратили.  Кратили - описывали имущество, оставляли вещи и скот на определенную сумму, остальное продавали на аукционе. Некоторых кратили дважды. Доходы с аукционов проедались быстро, и снова голод. В этот раз решили отнять все, а чтобы не было дальнейших разногласий, кулаков, теперь их называли так, и членов их семей стали вывозить на специальные поселения или просто в голое поле, принуждая к ручному труду, да ещё заставляли платить налог.

Комитет бедноты, коллективизация – какие ёмкие, обращённые к подсознанию честного человека, слова. А что по сути? – 27 мужиков, прислюнявленных к власти, грабят 50-летнюю вдову с тремя  несовершеннолетними детьми и отправляют их на смерть. Скажите, чем это лучше фашизма?

 За невыполнение нормы, за неуплату налога 171 рубль, Параскеву Александровну посадили в ту самую тюрьму, где убили ее мужа. Дети остались одни на выселках. Но мучения ее продолжились. Свидетельство тому - остаток фотографии, на которой она снята где-то в лесу, все также с платочком в руке. На обратной стороне выцветшего снимка под разным освещением можно прочитать, что фотография сделана, когда прабабушка отбывала срок в городе Игарка.
 
Прабабушка Левитская Параскева Александровна в ссылке на Игарке.
 
На обороте фотографии запись  -  1938 в октябре... выселки... из г. Игарка, где мама отбывала срок наказания (5) лет

 Если заглянуть в историю Игарки, можно найти факты о том, что в 1932 году в город на поселение привезли раскулаченных. Они строили речной порт и рубили лес.
Ее взрослый сын Алексей был осуждён на 2 года и выслан вместе с молодой женой и детьми в Мурманск. В Мурманске ему дали ещё 5 лет.
Уголовные дела шились быстро, сроки раздавались легко.
У меня нет документальных сведений о раскулачивании моей бабушки и остальных ее братьев. Да и что можно было у них отнять ещё кроме жизни! Но бабушка часто, вспоминая те времена, говорила: «Когда мы жили на выселках…»  Я был беззаботный и неопытный, и думал, что  Выселки это только населенный пункт в Ростовской области.

После поездки в Остров мы съехали от бабушки в новенькую двухкомнатную хрущевку. Дом был построен хозспособом. Мои мама и папа, отработав смену на заводе, шли на стройку. Я тоже внес свой вклад. Делёжка квартир была честной, люди тянули из шапки бумажечки с номером будущей квартиры. Родители доверили эту процедуру мне и я вытащил «еврейский» 3 этаж. Не зря ведь я родился в рубашке. Как меня целовали! А папа выдал 3 рубля! Которые я вернул маме.
Я уже ходил в школу, стал октябренком затем пионером. До школы было ходу полчаса, зато рядом со школой был дом, где жила бабушка. Я постоянно к ней забегал, а если день-два пропущу, она встречала меня после уроков. Она держалась на расстоянии от выпорхнувшей стаи учеников, но я всегда ее замечал сразу. Мы шли к ней домой, она вытирала мне руки влажной салфеткой и кормила. Боже мой, из одной картошки она могла приготовить фантастическое блюдо! Каждый ломтик с каждой стороны обжаривался на сливочном масле, доводился до приятной корочки и подавался на тарелочку. К блюду на выбор – домашний квас, или квашенное  молоко, или кисловатый настой гриба, который рос и благоухал в банке на подоконнике. Бабушка умела хорошо выпекать и многое другое. Моя мама готовить научилась у нее.

Итак, у нас уже была своя квартира. Не сбрасывайте со счетов, ведь дело было в Волгограде, городе полностью разрушенном войной. В это время многие, в том числе и моя крестная, жили в бараках. В некоторых местах ещё торчали руины из которых я выковыривал ржавые пули. Мы с пацанами  ходили на Мамаев курган раскапывать траншеи, посидеть в немецком блиндаже. Недалеко от нашего дома строители раскопали фашистское кладбище. Пацаны во дворе играли в футбол черепами. – Жутко смотреть. По глупости подрывались на мине, пытаясь достать тол. Зато нас никто не водил в школу за руку и не предупреждал, что если заговорит чужой дядя, не отвечай ему. Все спортивные секции были бесплатными. Спорт реально был в каждом дворе. Играли школа на школу, двор на двор, район на район, клуб на клуб.

Ну что ещё рассказать о Левитских. Прабабушка Паня сохранила всех своих детей. Дети подарили ей внуков и правнуков.  Дожила до глубокой-глубокой старости, никого не обременяя. Она даже в гробу держала в руке платочек. После ее похорон бабушка приоткрыла мне тайну свой мамы – один пальчик у нее был  травмирован. Здесь я провожу параллель с ее слабым окончанием училища.

Кулешовы.

Если плыть из Урюпинска вниз по течению реки Хопёр, то километров через 40 нас встретит станица Луковская, а ещё через 15 - станица Правоторовская, и совсем рядом с ней - хутор Дубовский, где 15 октября голодного 1932 года родилась моя мама.
 

 Хопёр - не большая, но очень красивая река, берега обрамляют обрывы с гнездами ласточек и невысокие пушистые сосны. Здесь живут казаки. Казаков в России много. Эти русые, с белой, даже едва заметно розовой, кожей. Они пришли сюда  из восточной Украины и с севера. Казаки, по своей природе, люди свободолюбивые, привыкшие к труду, умеющие защищать свою собственную и общую землю.
А земли в хоперских степях вдоволь, только не ленись. Поэтому казаки работали сами на себя, а наиболее поворотливые ещё нанимали батраков,  и как правило, из иногородних. Бывали конечно случаи, но это исключение.  А кому жить в станице становилось тесно, или обрабатываемые земли были далеко, те переезжали и образовывали небольшие поселения – хутора. Нищих людей казаки не любили, очень богатых тоже. Молодым и бедным помогали. Лошади паслись в общем табуне и первых жеребцов казаки отдавали бедным, чтобы поднимались. Беглые приживались легко - "С Дона выдачи нет."
Позже, за эту свободу они были обязаны государству воинской повинностью.
 Поэтому в списке сословий они были выше крестьян. Проживая своей обособленной жизнью, они  живо интересовались тем что происходит в стране. А своим переселением на новые земли, они подарили нам Россию.
Сегодня Урюпинск – глубокая провинция и лет через 200 скорее всего исчезнет вообще, как город. И мало уже кто знает, что Урюпинск образовался в конце 15 века в качестве пограничной крепости Рязанского княжества. Мало кто знает, что населенные пункты, которые я перечислил, 150 лет назад имели развитые хозяйства, транспортную схему, и, как следствие, круглогодичные ярмарки и бойкую торговлю.
Упоминание о Кулешовых, в источниках, которые встретились мне, начинаются с 1820 года, когда выходец из Полтавской губернии Григорий Яковлевич Кулешов основал на левобережье реки Азовка у озера Лебяжье поселение для занятия скотоводством. А с 1834 года поселение имело официальное название – хутор Кулешова. Есть еще материалы о чумаке (торговце) Кулешове, который с Дона на Украину возил соленую рыбу, а обратно муку.

Вот на такой земле и в таком укладе жизни 19 июня 1904 года по старому стилю родилась моя бабушка по маме - Ольга Евдокимовна Кулешова. А на следующий день ее родители Евдоким Илларионович и Пелагея Никитична принесли ее в Николаевскую церковь Правоторовской станицы, где новорожденную окрестили и сделали запись в метрической книге.
Знаете, мы в семье всегда отмечали День рождения бабушки Оли 19 июня. И никому в голову не приходило, что надо было праздновать на 13 дней позже. В свидетельстве о рождении, выданном ей при Советской власти в 1953 году стояла дата рождения 19 июня, а свидетельство выписывалось на основании записи в церковной книге, в которой осталась пометка клерка.
У бабушки Оли было два брата - Иван и  Сергей, и две сестры - Анна и Любовь. Она закончила только 2 класса приходской школы, т е. малограмотная. На хуторе Дубовский, где они жили, почти треть населения, особенно женского пола, была почти неграмотной. А после 1917 года, когда большевики отменили закон божий, родители перестали отпускать детей в школу, да и преподавать было некому. Во время продразверстки, для устрашения населения, комиссар самолично расстрелял учителя. Может быть поэтому моя мама Валентина Сергеевна очень трепетно относилась к образованию меня и моей сестрёнки.

Здесь будет очень кстати небольшое отступление от темы. Дело в том, что когда крестили младенца Ольгу, в этой самой церкви служил священник Тихон Григорьевич Левитский, но таинство крещения в тот раз произвел священник Криницкий Николай Николаевич. Почему я вспомнил Тихона Григорьевича, двоюродного брата моего прадеда Федора Александровича. Тихон Григорьевич был своеобразным человеком. Начнем с того, что он был женат на дочери купца 1 гильдии Каргополовой Клавдии Михайловне, чего у священников не принято.  Детей, как говорится, бог им не дал, поэтому они воспитывали приемного сына – Александра. Тихон Григорьевич был судим и оштрафован за игру в карты. Бывало занимался рукоприкладством. К обязанностям учителя приходской школы относился с прохладцей, об этом свидетельствует церковная статистика. Но личная библиотека у него была весьма богатая, после революции книги стали основой станичной читальни. Зато предпринимательская жилка пульсировала в нем бурно. Например, в хуторе Дубовском он владел паровой трехэтажной мельницей, локомотив которой доставили из Москвы.
 

Приемный сын Александр получил образование в Питере, был хорошим инженером, обслуживал силовые агрегаты в округе. Во времена коллективизации, за проделки с отключением света во время показа фильма в здании Никольской церкви, его сгоряча застрелил председатель, о чем сожалел впоследствии. Судьба самого Тихона Григорьевича оборвалась у речки Чернушка, там, по обвинению красного командира Тушканова, осенью 1919 года его расстреляли за контрреволюционную пропаганду и пособие белым. Об этом подробно рассказывает краевед Копылов В.Ф. в книге о революции и казаках. В этой книге часто встречаются наши родственники.

А теперь вернёмся к бабушке Оле. В дошкольном возрасте меня привозили к ней погостить. Тогда она проживала в Урюпинске возле бани. Большой, каменный, дореволюционной постройки, с большим подвалом, дом был разделен на клетушки, где ютились разные семьи и одинокие люди. Пищу готовили на примусах в коридоре, вода из колонки на улице, во дворе у каждого свой деревянный сарайчик, холодный подвал общий.
 А ещё во дворе были горы подсолнечной шелухи, которой топили баню. Вот было раздолье – скатиться с такой горки!
В это время в Урюпинске проживали бабушкина сестра Нюра, моя крестная Нина Георгиевна  со своей мамой Кулешовой Лидией Сергеевной. Лидия Сергеевна, хоть и была совершенно неграмотной, имела хороший частный дом.
Когда мы с сестрой расспрашивали бабушку, о том как она жила до революции, она отвечала, что хорошо, но в подробности не вдавалась.
Сегодня я имею очень мало сведений и материалов о дореволюционном времени жизни бабушкиной семьи. А как она жила во времена революции и гражданской распри, тут и гадать не надо.
Эх, Урюпинск, Урюпинск – многострадальная родина моя. Что для вас, потомки, революция? – Отречение царя, Временное правительство, красные флаги и транспаранты, речи на площадях, образование советов в каждом уголке общественной жизни да новые газеты с обещанием честной и сытой жизни. Так оно и было. Моя малая родина бурлила не меньше чем Питер.
8 и 9 ноября революционеры, ссылаясь на события в столице, арестовали представителей местной власти. Но подоспевшие казаки восстановили прежнее положение. Настроение  обывателей стало тревожным и подавленным.
А потом с фронта вернулись казачьи полки. Солдаты побуянили и, в ожидании светлого будущего, разбрелись по домам. Наступило затишье. И вдруг с севера послышались разрывы снарядов и пулеметные очереди - пришли красные. Первым делом потребовали контрибуции с зажиточной части населения. Жители отнеслись к этому по разному, большинство осуждало, а некоторые считали что так будет по совести. Людей обобрали, но долго не удержались, подошли казаки и выбили их из станицы. Начало великим распрям было положено. С 1918 по 1920 годы Урюпинск до  10 раз переходил от красных к белым и наоборот. И каждый приход красных начинался с контрибуции, и каждый раз изымали более жестоко чем в предыдущий. 1919 год жителям запомнился расстрелами «буржуазии», которую всю весну из округи свозили в Урюпинск. Несчастных ставили на край могилы, которую они выкапывали себе сами.
С возвращением казаков всех расстрелянных перезахоронили, трупов набралось на 11 братских могил.
В промежутках между белыми и красными хозяйничали зелёные. Зелёными называли дезертиров,  они прятались в лесах.
В полях стояли спелые хлеба, но урожай никто не собирал. Собирать было опасно и не имело смысла, всё равно отберут. Как ни старались урюпинцы вычищать свои дома после постоя солдат, тиф, оспа, корь и другие страшные болезни распространились быстро. Сообщение по железной дороге было прервано. Кончились керосин и нефтепродукты, после захода солнца на улицах и в окнах домов стояла кромешная тьма. Надвигался голод.

 

Моей бабушке было 17. Это был ее первый голод, из тех что она пережила.
В архиве Волгоградской области я нашел дело кулака Кулешова Якова Илларионовича – брата моего прадеда. Удивительный материал! Будучи совершенно неграмотным, Яков Илларионович до революции очень уверенно вел свое хозяйство: имел до 8 пар быков, 6 коров, 2 лошади, 50 мелких домашних животных (овцы, телята, свиньи), 50 гектаров пахотной земли. Он арендовал луга, нанимал на круглогодичную работу пастухов (не из казаков), сезонных и круглогодичных батраков. Он заставлял детей читать ему вслух газеты. Во время Гражданской войны он со своим сыном и племянником воевал на стороне белых, отступил до Чёрного моря, потом вернулся в хутор Дубовский, а племянник уплыл во Францию. Но и после этих событий он поддерживал связь с племянником и многие это знали. И самое удивительное! Во времена  коллективизации он просчитал наперёд действия Сталина, и сделал так, чтобы ничего не отдать колхозу и выйти сухим из воды. Он даже вступил в колхоз, но ни дня в нем не работал. А если к нему по этому поводу придирались, он отмахивался: «Я вас и понимать то не хочу, но нужда заставляет.» Похожие фразы  случалось говорили мои мама и бабушка.
Пусть этот пример будет всегда в голове моих детей, чтобы они сделали правильный вывод: помимо хорошего образования и бытовых навыков надо уметь разбираться в социальных движениях общества, грамотно отстаивать свои интересы и ладить с людьми. Иными словами, как говорила мне мама: «Валерик, надо быть дипломатичнее.»
По архивным материалам видно, Кулешовых на хуторе Дубовском до 1932 года проживало много. После раскулачивания никто из них не стал дожидаться судов и выселений. Они бросали всё и убегали семьями.
Жил в это время на хуторе некто малограмотный Бганцев П.М., стукач каких свет не видел, доносы строчил как типографский станок.
Революция, как вы уже поняли, ничего кроме голода моей бабушке не принесла. Она с ребенком выжила и в 1932, когда люди ели лебеду, макуху, жмых ( вы и слов таких, наверное, не знаете) и собирали на берегу Хопра улитки и ракушки. Колхозные ведомости были утеряны и она осталась без пенсии. Бабушка была такой худой, что в свои 15 лет я легко носил ее на руках. Домашние между собой называли ее «божьим одуванчиком». И как только мы получили новую квартиру, мама сразу  взяла бабушку к себе.
Пелагея Никитична, моя прабабушка, дожила до старости, умерла сидя на лавочке у калитки дома. Прислонилась к забору и заснула навсегда.
Прадед Евдоким Илларионович сгинул при неизвестных обстоятельствах ещё в Гражданскую. То ли белые, то ли красные забрали у него лошадь в обоз. Лошадь ему обещали вернуть и он пошёл следом.  Не вернулся.
Бабушка Оля прожила более 80 лет. Последнюю минуту жизни была рядом с дочерью, сильно сжала её руку, ослабла, и  прощальная слеза скатилась по щеке.
 
Бабушка - Кулешова Ольга Евдокимовна.



Петровы.

Живым своего деда Петрова я никогда не видел. И первые сведения о нем, я услыхал от папы, когда тот, выпивая со своим товарищем по цеху, вдруг произнес: «А мой отец – враг народа!»  После чего, цеховик умолк, а папа как то странно усмехнулся. Это было открытие, ведь я толком ничего не знал о дедушке кроме имени Александр. Когда я был подростком, на мои расспросы о нем,  мама отвечала коротко: «У него трагическая судьба, время было такое, и я хочу, чтобы ты выучился на врача, как твой дед.» Врачом я не стал, а о судьбе деда теперь знаю много, местами больше чем он сам. В какие инстанции я только не делал запросы, ответы приходили, на казённой бумаге, с печатями и почти одинаковыми текстами – рассмотрено, исследовано, не найдено. География моих поисков была обширной, ведь уже и стран тех не было, в которых он жил.
Стран не было, а документы все же сохранились и лежат они уже более 80 лет, всего то на расстоянии одной станции метро от моего дома, в Государственном архиве Российской Федерации.
Жизненный путь  Петрова Александра Ивановича я восстанавливал из заведенных на него уголовных дел, из прокурорских надзоров,  свидетельских показаний, и заявлений осужденного, написанных собственноручно. В официальных документах, как положено, было много несоответствий и путаницы. Но кто ищет, тот найдет.
Александр Иванович, если верить советским документам, родился 30 августа  1903года, в станице Луковская, Нехаевского района, Кубанской области. Но в Кубанской области такой станицы никогда не было. А в метрической книге Сошествиевской церкви станицы Луковской Волгоградской области, откуда родом мои папа и бабушка Валя, за этот год соответствующей записи тоже не  оказалось. Весьма вероятно, что деда крестили в одной из церквей соседних хуторов, которые входили в станицу Луковская. К сожалению метрические книги этих церквей не сохранились. Углубляясь в исследование родины моего папы, я обнаружил, что в Сошествиевской церкви, вместе с моим прадедом священником Федором Александровичем Левитским, служил дьякон Петров Иоанн Петрович, который был переведен в 1906 году из церкви станицы Новоселовка, Тарасовского благочиния. Умер дьякон Иоанн Петрович Петров в Луковской в 1916 году. Год смерти прадеда Иоанна Петровича взят мной  из материалов Пленума Верховного суда Союза ССР, хотя в документах комитета бедноты ст. Луковская была другая дата - 1919 год.


 
Страницы приходской летописи Сошествиевской церкви ст. Луковская. Слева вверху - запись о начале службы прадеда Петрова Иоанна Петровича.
 
Сошествиевская церковь, ст. Луковская и причт. Фото, датированное 1913 годом, взято из интернета.

 Среди раскулаченных в 1931 году  той же станице мне попалось дело Петровой Александры Андреевны, вдовы дьякона. Эта информация совпала с той что в  материалах пленумов Верховного суда Союза ССР. Записи о рождении братьев и сестер деда развеяли все оставшиеся сомнения.

Сложные времена у деда начались с детства. В 1916 году семья потеряла кормильца, а через год и  все привилегии, которые были при царской власти. У прабабушки - Александры Андреевны всего детей было пятеро: три сына – Александр, Василий, Алексей и две дочери – Варвара и Александра.
Свое хозяйство она вела очень расчётливо. В эти сложнейшие годы, разорванной в клочья империи, прабабушка могла позволить себе обучение Александра на медфаке бывшего Варшавского императорского университета, который в то время перебазировался из Варшавы в Ростов. Дед учился на медицинском факультете с 1925 по 1929 год, но не успел закончить свое обучение, потому что к 1929 году большевики основательно укрепились на Юге России и занялись чисткой  преподавателей и студентов. Припомнили, что Александр Иванович сын священнослужителя. К тому времени дед был уже женат на мой бабушке Вале ( с 1926 года) и у них был годовалый ребенок – мой папа. Но это не засчиталось. Особая комиссия ( тройка) осудила быстро и приговорила к 10 годам  ИТЛ! Первый акт трагедии сыгран.
Но дед, имея незаконченное высшее образование, упрямство и веру в справедливость, подавал документы в вышестоящие судебные инстанции, где ещё не успели до конца разобраться с линией ЦК партии и вождя. Два года он отсидел в тюрьме, потом был выслан и в 1935 году освобожден досрочно.  Но давление продолжалось, и через некоторое время он с женой, оставив сына на попечение сестры Варвары, оказался на станции Караганда-Сортировочная Омской железной дороги. В 1936 году он  устроился работать в 10 санитарное отделение, быстро стал заведующим отделения, чем нажил себе парочку завистников. До этого времени бабушка Валя родила второго ребенка, но мальчик умер.
Пришел жестокий 1937 год и все завертелось по новому. 27 апреля деда арестовали. За месяц следствия НКВД, если это можно назвать следствием, Александра Ивановича обвинили в антисоветской агитации и вредительстве. Потом обвинили в создании контрреволюционной, сочувствующей троцкистам, группы, в которую, кроме него, вошли: парикмахер, старший повар, младший фельдшер и ещё один несчастный. Что объединяло этих разных людей? Все они были ранее репрессированные, но смогли выжить. Система их просто добивала. Свидетели не дали прямых показаний против Александра Ивановича, разве что – коллега по работе Закржевская обвиняла своего начальника в том, что он не отпускал свою жену на массовые празднования 8 Марта да, иногда, в порядке болтологии, ругал Конституцию. Но фантазиям следователя и линейного суда Омской железной дороги этого было достаточно. Беспартийный Петров А.И., того не ведая, превратился в члена ВКП(б), а заодно сменил и место рождения – Сталинградская область в документах превратилась в Кубанскую.
Из Москвы каждой области и краю были доведены цифры – сколько человек надо подвергнуть репрессиям. Память у вождя была отменная. Разнарядку следовало выполнять.
Следователь не смог вырвать у Александра Ивановича признания вины,  дед никого не оклеветал, не проговорился, что жена из семьи священника, не проговорился, что у него есть сын. Остальные подследственные не выдержали и признали вину, но во время суда нашли в себе силы и отказались. И снова 10 лет ИТЛ. Второй акт сыгран.
В 1937 и в начале 1938 года дед сидел в тюремной камере, забытого богом, маленького городка, сейчас это – столица Казахстана.
 
Музей Карлаг.
Затем его отправят  на Урал в Тавду, где создавался новый лагерь для зэков. Начальник лагеря примет его с распростёртыми, цепкими объятиями. Ещё бы, такая удача – врач эпидемиолог в рассаднике бесконечной грязи и болезней.
Но дед уже знал куда писать и как писать. Не поверите, он вывернулся второй раз. Транспортная коллегия Верховного Суда СССР отменила приговор и дело было направлено на пересмотр в Линейный Суд, а там поступили просто: не нравится 10, получи 25. 25 лет! Вдумайтесь, по сути это расстрел. В те годы 20 лет ИТЛ или 10 лет без права переписки означали расстрел.
Но дед умел качать весы правосудия. 21 августа 1938 года та же Коллегия заменила ему 25 лет на 10. И после прокурорской проверки, решением пленума Верховного суда Союза ССР 13 апреля 1940 года он вновь был реабилитирован. В Москве документам об освобождении дали ход, но бумаги дошли только до хозяина зоны. Начальник учреждения И-299 помахал перед заключённым Петровым Александром Ивановичем документом о его освобождении, но на волю не выпустил, а только предложил ему вызвать жену, - которая в то время находилась в Сталинграде, - для работы на зоне по вольному найму. 
 
Бабушка - Петрова (Левитская) Валентина Федоровна, Сталинград, 1939 год.
Дед верил в справедливость и отказался. За ворота зоны его не выпустили. Спросите: как же так? – Кроме судебного права есть ещё телефонное право и право сильного. Телефон и сила были на стороне хозяина. В лагерном деле заключённого появились замечания. Весы правосудия под тяжёлым взглядом начальника лагеря метнулись в другую сторону. Третий акт был сыгран. А после принятия нужного решения и окончания срока дело сожгли.
Меньше чем за месяц до начала войны, 29 мая 1941 года Пленум Верховного суда СССР вновь, после очередной прокурорской проверки, рассматривает дело Петрова Александра Ивановича. Но в этот раз на пленум пришли заинтересованные лица: Генеральный прокурор СССР Бочков и заместитель народного комиссара СССР Зейдин. Суд, представьте, в том же составе (председатель И. Голяков и секретарь Смолицкий), оставляет приговор в силе.
Воистину, закон - что дышло : куда повернешь, туда и вышло.

Когда из всех репродукторов страны нервно прозвучал голос Молотова: «Граждане и гра'жданки…», бабушка Валя была в Сталинграде, а в августе 1941-го город за один день полностью был разрушен гитлеровской авиацией. Немцы наступали, снаряд разорвался рядом, её контузило, осколок резанул ниже подбородка, она стала глухой.
В 1943 году дед на зоне получает письмо от своей мамы, где сообщается, что его братья пали смертью храбрых на фронте. Александра Андреевна вместе с письмом кладет в конверт уведомление о смерти сыновей, она надеется, что документ как-то поможет, теперь уже единственному, сыну. Дед сильно переживает, и продолжает лечить зэков, охрану и гражданских. Теперь он палатный ординатор, он не заменим. Все его просьбы отправить на фронт, мстить за братьев, отклонены лагерным начальством.
 
 

В 1947 году, отсидев от звонка до звонка, с волчьим билетом, он выходит на свободу. Его хорошо знают в городе, и предлагают работать в местной больнице. Наученный жизнью, на родину возвращаться он уже не рискует и остаётся на Урале, женится второй раз.
Думаю, что бабушка затаила обиду, может быть поэтому, почти ничего о нем не рассказывала. Потом вышла замуж за достойного человека Александра Васильевича Колисниченко. Он был младше ее на 6 лет. Но прожили вместе они не долго, в 1952, на 37 году жизни он умер от туберкулёза, в той самой квартире, куда приехала наша семья из Урюпинска. Она его любила, это видно по фотографиям. Каждый раз, когда мы с ней приходили на его могилу с красной звездой, я дёргал траву, а бабушка разговаривала с его душой и плакала.
В школе врачи нам часто делали надрез на запястье. Реакция моего организма всегда была положительной, а на флюорографическом снимке врачи всегда находили затемнение на лёгких.
Я стоял на учёте в диспансере. Обошлось.

Но давайте, вернёмся к Александру Ивановичу. Дед продолжал искать правду и, как ему казалось, нашел. Пленум верховного суда СССР 29 июня 1957 года наконец его реабилитировал отсутствием состава преступления.  Наивный, как ребенок, он пытался наказать лагерное начальство учреждения И-299. Да разве ворон ворону глаз выклюет.
 Дед - Петров Александр Иванович.
На его просьбы о возврате денег изъятых при аресте с его счета в Сбербанке, получает отписки. Пенсию выцарапывает у государства, на которое он горбатился, которое ни за что испортило ему полжизни. И до сих пор, перед такими как он, никто чистосердечно не извинился! Их будто не существовало. Вдруг, как узники-евреи, компенсации потребуют. Репрессированные ушли из жизни и приоткрылись архивы. Теперь можно.
И где-то в госархиве МВД Республики Казахстан ДП Карагандинской области лежит первичное уголовное дело номер 980  Петрова Александра Ивановича, в деле более 300 страниц. Ознакомиться с материалами дела, по местному закону, мне позволено только лично, только по месту хранения, при наличии документов подтверждающих родство.
Время течет, история переписывается и снова в обществе возвышается «направляющая и созидающая» роль отца народов.
Теперь я знаю историю немного больше, чем по учебникам. И этого немного мне предостаточно, чтобы сказать: «Ваш Сталин – патологическая сволочь.»
После лагерей до пенсии Александр Иванович продолжал работать врачом, занимал руководящие должности. А на досуге руководил хором.
 
Дед - Петров Александр Иванович, пенсионер.

Дед умер в возрасте 82 года, умер быстро, за час. Перед смертью просил памятника не ставить, могилу засеять анютиными глазками. Он не знал, что в том месте на Урале они не растут. Я был на его могиле в г. Кировограде, Свердловской области. Встретился с его второй женой. Она меня никогда не видела, но узнала сразу, как открыла дверь.
Она рассматривала мое лицо, я был в том возрасте, когда они познакомились Неожиданно для себя я стал ожившим прошлым этой женщины. Мы пили чай, смотрели семейный альбом. Жили они в согласии, она называла его «наш папочка», но общих детей не случилось. Прощаясь, я взял одну фотографию и галстук деда.
Добавлю, моя мама имела небольшую переписку с дедом и его женой. Она даже настояла, чтобы папа встретился с ним, и папа с моей сестренкой ездили к Александру Ивановичу один раз.
 
Папа - Петров Евгений Александрович.
 Бабушка Оля однажды проговорилась, что приходила сестра деда - Варвара. Но все эти события держались от меня в тайне, я о них узнавал случайно. Думаю, домашние боялись, что я могу рассказать об этом бабушке Вале, а ей будет очень больно.

Овечкины.

Девичья фамилия моей мамы – Овечкина. Фамилия бабушки по маме – Кулешова.
Сергей Евдокимович Овечкин, мой дед, родился 7 июля 1908 года (по старому стилю) на хуторе Дубовский, о чем сделана запись в метрической книге Николаевской церкви станицы Правоторовская. Таинство крещения совершил тот же священник Криницкий Николай Николаевич. Младенцу дали имя Сергий, Сергеем он стал позже. Его папа или мой прадед Евдоким Карпович Овечкин из казаков, моя прабабушка Надежда Иоакимовна - тоже.

 
Никольская церковь ст Правоторовская.

Любопытно происхождение фамилии Овечкин. Казалось бы, о чем тут гадать? А нет. Почитайте где-нибудь.
В жуткие годы начала гражданской войны Овечкины были на стороне белых. Если честно, вначале событий и белых то не было. Просто пришли революционеры и объявили новую власть, и для начала потребовали собрать с тех кто побогаче 35 тысяч рублей на содержание комитета. Правдой и неправдой за неделю собрали. И началось.  Брат на брата, сын против отца, люди гибли с обеих сторон, но казаки хоронили своих в общей братской могиле. В одной из таких могил, под номером 11 лежит 24 летний Владимир Ефимович Овечкин – крестный или,  как называли раньше, восприемник моего деда. Пришлых  калмыков, которые воевали на стороне красных, хоронили отдельно.
«Не может существовать власть, которая против своего народа!» - взывал к прихожанам отец Николай Криницкий.
Конечно, не может. Жаль только, что для Истории 50 лет – пустяк.
Ещё в Урюпинске на стене комнатушки бабушки Оли висела большая фотография в рамке. На ней – бабушка и Сергей Евдокимович. Только фотография была какой-то странной, каждый из них сидел сам по себе.
На мой вопрос: «Кто это?»,
бабушка отвечала: «Папа твоей мамы, он пропал без вести во время войны.»
Когда я подрос и увлекся фотографией, мне стало понятна причина странности этого снимка.  – Фотограф переснял две маленькие карточки вместе, увеличил до портрета, а место соединения ретушировал. После Отечественной войны такие семейные портреты заказывали многие женщины.
Сергей Евдокимович был младше Ольги Евдокимовны на 5 лет. В то время, когда Ольга Евдокимовна родила от него дочь, все они жили на хуторе Дубовский. Я далек от мысли, что это была случайная связь, но женаты они не были, поэтому фамилии разные. Когда бабушка с дочерью и своей старенькой мамой переехали в Урюпинск, Сергей Евдокимович часто навещал дочь. В это время он жил с другой женщиной Екатериной, которая препятствовала его встречам. На упрёки он отвечал: «Женщины у меня были и, неизвестно сколько ещё будет, а дочь у меня одна.»

 
Мама - Петрова ( Овечкина) Валентина Сергеевна.

Через месяц после начала войны Урюпинский райвоенкомат призвал деда на фронт. 29 июля на урюпинском вокзале собралось много народу, провожали 1816 мужчин. Ольга Евдокимовна с дочерью были там тоже. Музыка, крики, слезы. Но ещё никто не знал, что до победы доживут только 172 призывника.  Моя мама очень хорошо помнила, как отец поднял ее на руки и поцеловал. Ещё она рассказывала, как было страшно, когда немецкий самолёт сбросил бомбу.
Поезд тронулся, на станциях долго не стояли и через три дня состав с призывниками прибыл в небольшой городок на берегу Азовского моря. Там бойцам выдали оружие и обмундирование, обучения не велось, считалось, что они уже опытные.
С этого момента беспартийный Овечкин Сергей Авдокимович (так записано его отчество в документах ЦАМО) становится красноармейцем-стрелком 827 горно-стрелковой полка, 302 горно-стрелковой дивизии, Северо-Кавказского Военного округа.
Полк формировался из призывников Урюпинского, Нехаевского и  близлежащих к ним районов Сталинградской области.
Комплектация дивизии проходила в станице Ленинградская (Уманская), нынешнего  Краснодарского края. Офицеры штабов квартировались в самой станице, а солдат расположили в Дубовой роще (бывшие Уманские казачьи лагеря).
Вообще-то Генштаб планировал набор горно-стрелковой дивизии из жителей Северо-Кавказского региона. Вышло как вышло, набрали из степей.
17 сентября 1941 года дивизия числилась ещё в запасе.
Впитав в себя людскую мощь, ощетинившись артиллерией, она двинулась в Новороссийск, затем  к Южному фронту, ближе к 51 армии.

И уже с 7 по 12 октября полк с рядовым Овечкиным дислоцировался, - где бы вы думали, - рядом с Анапой, за лиманом, в 3-х километрах от нашей южной квартиры. Кто сказал бы - не поверил. Просто мистика. Но сохранившаяся карта штаба Южного фронта – доказательство неоспоримое.
 
Военная карта. Расположение частей в октябре 1941 года. 827 гсп - Анапа.

Затем, из Анапы, с Высокого берега, где мы так любим купаться, полк морем был переброшен на Таманский полуостров близ нынешнего поселка Таманский, Темрюкского района. Там на побережье бойцы заняли оборону для отражения возможного десанта противника.  А потом из Тамани через пролив, к концу дня 10 ноября, их переправили на Аршинцевскую косу Керченского полуострова для прикрытия отступления обескровленных частей 51 армии.
К тому времени, ещё 3 ноября, противник, ударив в направлении Алушты, разрезал оборону Крыма пополам. Командование фронтом не было готово к боевым действиям внутри материка, оно готовилось в основном к отражению высадки возможного десанта с моря, батареи были расставлены по побережью. Войсковые части понесли серьезные потери.
Местное ополчение оказалось неустойчивым, сдавалось врагу массово, и более того, многие переходили на его сторону. В мемуарах Манштейна можно прочесть, что позже, в 1942 году, во время наступления нашего десанта, под Феодосией «находился лагерь, в котором было около 8000 пленных, охрана которых бежала. Однако эти 8000 человек отнюдь не бросились в объятия своим «освободителям», а наоборот, отправились маршем без охраны в направлении на Симферополь, то есть к нам».
Оборона полуострова Крым быстро сжалась до защиты Севастополя и Керчи. 6 ноября 1941 года  немцы были уже на западной окраине Керчи. По сути, отступление 51 армии было паническим. Командование армии и не помышляло организовать оборону города, Кавказский берег казался им более надёжным чем Крымский. Сталинская чистка комсостава аукнулась и здесь. А какие у них были карты! Составленные ещё в 1932 году, они уже не отражали реальности.
10 ноября силами всего-то 50-60-и автоматчиков немцы захватили старую крепость, которую оборонял батальон морпехов. Подземелье крепости использовалось под склады и под завязку было забито снарядами, калибр которых, "по сложившейся традиции", не подходил пушкам, имеющимся в наличии. Может, поэтому морпехи и драпанули. Теперь с господствующих высот враг мог прицельно обстреливать город и пристань.
Не подумайте, что я хочу очернить бойцов и командиров Красной армии, которые честно выполняли свой долг. Просто всем нам с детства известна яркая и славная сторона победной медали. Но была и другая сторона.
Паника нарастала. Ещё не был утвержден приказ на переправу, а подразделения 51 армии осаждали пристань. Люди бросали машины, личное оружие, вещевые мешки, лишь бы попасть на борт. На воду было спущено все, что может плыть.
Вот в такой момент для удержания Керчи, по замыслу Ставки, или для прикрытия эвакуации  войск, по недомыслию руководства Керченской армейской группы, в город были переправлены два полка 302 гсд. Их сразу влили в 320 стрелковую дивизию и подчинили им остатки 9 бригады морской пехоты. Они заняли позиции в 1 км за юго-западной окраиной города, напротив старой крепости.
Позже в «морском» отчете напишут, что «302 ГСД (горнострелковая дивизия) не имела боевого опыта, совершенно не подготовлена к участию в десанте и к ночным действиям».
А в донесении командующего войсками Крыма за 13 ноября 1941г. Будут такие строки: «Фронт сдерживается исключительно двумя полками вновь прибывшей 302 сд и группами устойчивых бойцов, оставшихся в дивизиях».
Вот номера этих полков – 825гсп и 827гсп.
 
Военная карта. Линии фронта на 10.11. и 14.11. 1941год. в этот период дед Овечкин живой или мертвый находился там.

40 тысяч солдат и офицеров 51 армии под их прикрытием смогли эвакуироваться на другой берег Керченского пролива. Но сами они за эту дерзость заплатили непостижимо дорого. За 3-4 дня боёв в 825 гсп активных штыков осталось 25-30 процентов, а в полку, где воевал дед, всего-то 15-18.
Но руководству страны требовались герои-победители, и 827 горно-стрелковый полк первого призыва в сводках был потерян и забыт. Пораженческие настроения пресекались жестко.
Газета «Красная звезда» номер 21 за 1941 год поведала читателям восхитительную историю о том, как здорово наши командиры и бойцы, оставляя Керчь,  обхитрили немцев: вывезли оборудование и продукты, отбили все атаки, уничтожили 20 тысяч фашистов,  ночью незаметно и без потерь переплыли на другой берег, а когда немцы вошли в город, там ничего и никого уже не было, кроме местных жителей, которые спрятались в каменоломнях. Газетную статью подписал подполковник А. Абдулаев. Простим подполковника, ведь он не знал секретный приказ о том, что за эту «восхитительную» операцию Кулик Г.И. был лишён звания маршала, всех орденов, звания Героя Советского Союза, исключен из ЦК партии и снят с поста зам. Наркома. Впрочем, не нам их судить, нас там не было.
Но кое-что из документов осталось, и часть архивов уже можно найти на сайте Министерства обороны.
Донесения Начштаба войск Крыма генерала-лейтенанта Шишенина дают нам ещё раз  почувствовать трагичность событий тех дней.
14 ноября 1941 года – противник, продолжая наступление в направлении Керчь, к 19-00 прорвал фронт и одновременно усилил нажим в направлении Митридата и пристани. Наши части, оказывая сопротивление, отходят на восток. Войскам приказано не отходить восточнее высоты 164,5 и центра города и  на этом рубеже собрать матчасть и технику, чтобы погрузиться и отойти главными силами на Таманский полуостров.
15 ноября 1941 года – после повторных атак противника части Керченской армейской группы начали отход, но были возвращены на рубеж 164,5. Устойчивость частей дневными боями была нарушена. Части 302 гсд понесли большие потери и требуют переоформления. Решение на отвод войск из Керчи санкционировал зам. Наркома маршал Кулик.
Ссылаясь на оперсводку Генштаба, я могу добавить, что к этому дню «большинство старшего и среднего начсостава дивизии выбыло из строя убитыми и ранеными».
16 ноября 1941 года – в ночь с 15 на 16 наши войска, оставив позиции на Керченском полуострове,  переправились на Таманский полуостров.
Пройдя жестокое боевое крещение, сильно поредевшие полки 302 гсд вернулись на прежнее место, в Тамань.
День 16 ноября выдался ясным, температура 2-4 градуса. Следующая ночь прошла без атак противника, а утром землю накрыл туман. Дивизия занялась обороной.
До конца ноября наступило затишье. Сводки штабов напоминали сообщения с курорта – все спокойно, температура воздуха такая-то.
Пришло время подсчитывать потери и писать представления к наградам,
но вспоминать убитых и описывать их подвиги было некому. За этот период в из бойцов 827гсп позже в 1942 году был награжден медалью "За Отвагу" только один единственный человек - фельдшер.
В своих мемуарах ни генерал Батов, ни генерал Дашичев, которые командовали в то время обороной Керчи даже не упомянули о 827 горно-стрелковом полке. Похоже, они даже не знали о его переправе в Керчь. Вот такое было реальное руководство.
А с 1 декабря на ж.д. станцию Абинская стали поступать новые эшелоны необстрелянных красноармейцев, которых очень скоро изуродует или проглотит война.
И снова, в декабре месяце, бойцы пополненной 827 гсп, но уже в составе 44 армии, поплывут через ледяной пролив отбивать оставленные позиции. Азовская флотилия опоздает с подачей судов, поэтому высадка произойдет в светлое время, а не под покровом ночи, как было задумано. Четыре судна будут потоплены, люди окажутся в холодной воде. Но приказ запрещал подбирать тонущих, потому что, по мнению командования, это ставило под прицельный вражеский удар спасающих.
Вопреки учению Суворова старшие командиры воевали числом, а не умением, и в первой половине 1942 года Южный фронт, а позже, и Северо-кавказский были ликвидированы.
А 302 дивизия, подтвердив свою боеспособность, после очередного пополнения, отбросив приложение «горная» продолжила уничтожать врага и встретила окончание войны под Прагой. Но это было потом.

8 января 1942 года Урюпинский райвоенкомат получил из штаба 827 полка список погибших и пропавших без вести на Керченском полуострове. Список был составлен, как утверждалось, по опросам оставшихся в живых.
Дед значился пропавшим без вести с сентября. Какая глупость! В сентябре полк ещё не участвовал в боях. Какое неуважение к родственникам! Потом поправили – в ноябре.
 
Страница из списка потерь.

Судя по всему, он остался на той стороне ещё в ноябре, иначе были бы письма.
Мой вывод подтверждает и Центральный архив Министерства обороны. Жаль, что отчество деда в документах архива почти неузнаваемо – Алдакимович. Остальное совпадает. Дата выбытия 11.1941.
В списках военнопленных, - а немцы вели учёт педантично, - деда нет. Среди опознанных защитников Аджимушкайских каменоломней фамилия Овечкин мне не встречалась, да и события там происходили месяцами позже.
Убиты, пропали без вести, умерли от ран –  их десятки тысяч. Документы штабов были утеряны.
На запрос в Урюпинский военкомат мне сообщили, что однофамильцев Овечкина Сергея Евдокимовича среди призывников за период Великой Отечественной войны нет. Ошибка исключена.
Думаю, останки деда лежат в керченской земле, точнее – северный склон горы Митридат.
Но это в том случае, если ему удалось удачно десантироваться. С этим придется еще разобраться, изучив документы Азовской флотилии.
 
Керчь, гора Митридат.

Это пока все, что я хотел рассказать своим детям.
Сознательно ничего не пишу о моих родителях и сестренке, зачем писать, если можно поведать  устно.