И самолёты теряют крылья

                «Самолёты  тоже теряют крылья».
 
       В среду, 6 декабря 1995 года,  российское радио, а потом и ОРТ, сообщили об аварии, случившейся в  Верхней Тойме. 
« Вчера в Верхней  Тойме под Архангельском потерпел аварию самолёт Ан-2. Сразу после взлёта он был  вынужден совершить посадку. Самолёт разрушен полностью, 11 человек госпитализировано, жертв нет» - сухо информировали дикторы.  Потом эта информация, в различных вариациях, была продублирована во всех ( или почти во всех ) центральных и областных изданиях.
    
Сейчас, когда уже прошло достаточно времени с того декабрьского дня и завершила работу, специально созданная, для расследования причин случившегося комиссия, можно неторопливо и без лишних эмоций рассказать о произошедшем.
   Рейс из Верхней Тоймы на Пинежье, в этот день был обычным, рядовым. Накопив пассажиров для пинежских посёлков и деревень Согры и Выи, Ламбаса и Красной, Осяткино и Северного АН-2 под командованием Александра Кропухинского в 12 часов 14 минут оторвался от тоемской взлётной полосы.
     До этого  экипаж уже  слетал до Котласа и каких-либо странностей в поведении машины  замечено не было.  В Тойме загрузка была полной – 12 взрослых пассажиров да ещё трёхлетняя  Алёнка  Бусыгина, плюс 250 килограммов груза.
     О том, как развивались события дальше, рассказывают пассажиры того злопо-лучного рейса.  Разговор состоялся в больнице на следующее, после аварии, утро.
     Геннадий  Иванович  Замятин  добирался из Северодвинска в гости к родным на Выю, но вместо этого оказался на больничной койке.
- Когда садились в самолёт, - рассказывал он, - мне бросилось в глаза, что много груза в нём было. Под сидениями, в проходе – ящики, коробки. Был ли перегруз, сказать не могу, я же не специалист в этом. Только взлетели  чувствую, что хвост начал опускаться, и самолёт оказался, как бы вверх пропеллером.  А потом – удар о землю, видимо, хвостовой частью и всё полетело, посыпалось… Произошло всё очень быстро и довольно сложно понять, как произошло.
     Больше всего досталось тем пассажирам, которые сидели по левому борту и в хвосте.  Часть  груза упала на  меня  и я оказался заваленным бутылками с водкой, шампанским, многие из них оказались разбитыми и я был облит содержимым.  При  ударе о землю двери заклинило, их никак не удавалось открыть. Только с помощью топора открыли большой грузовой люк и уже через него выходили пассажиры или их выносили.  Меня достали из самолёта самым  последним. Показалось, что мокрым от водки, я пролежал  около часа.
-  Когда хвост  самолёта стал опускаться, подключился к разговору сосед по палате, - из кабины выскочил пилот и стал перебрасывать груз из хвостовой части, ближе к кабине. Я ему тоже стал помогать, но успели переместить немного.
- Не знаю были ли пристёгнуты ремнями остальные пассажиры, - продолжал не-громко говорить  Геннадий Иванович – но я пристегнулся, потому и оказался в самом низу кучи из груза, вещей и самих  пассажиров.  Не берусь судить о том, как пострадали остальные пассажиры, но та женщина, что оказалась ближе всех ко мне, когда вскочила, тут же и  упала со стоном: «Ой, спина, спина…»
     Анна Аполлоновна Каменева ехала в Согру вместе с трёхлетней внучкой:
- Когда в самолёт сели, я внучку рядом на отдельное  сидение посадила, а  перед       
самым вылетом, ещё пассажиры подошли и попросили меня, девочку взять на колени. Это  наверное её и спасло. Как  только  взлетели – чувствуем, что мы вроде бы проседаем всё ниже и ниже, а потом обо что-то ударились, всё полетело, люди закричали. Пилоты из кабины выскочили и лишь повторяют:
«Только не курите, только не курите…»  Когда падали, я Алёнку-то к себе покрепче прижала, чтобы ей чем либо не попало. Первую её из самолёта достали, пилоты через кабину передали.  При ударе о землю, бутылки с вином разбились и я оказалась водкой облита и майонезом или маслом измазана, а как из самолёта-то вышла, так прямо на снег и села…
     Не дай Бог испытать то, что пришлось испытать им.  Расспрашивать и  слушать рассказ пострадавших было тяжело. Они, только-только отходили от пережитого и полностью ещё не осознали последствий произошедшей с ними драмы.  Ещё не были сделаны врачами заключения, толком не поставлены диагнозы, поэтому люди волновались не о своём здоровье, а расстраивались о том, что  заставили переволноваться своих близких, сокрушались о порванной и испачканной одежде, где-то потерявшейся шапке и сетовали, как в такой грязной и мокрой одежде, они будут попадать домой.  И ни разу почему-то не возник разговор  об исках, которые  бы следовало  предъявить авиаторам за понесённые материальные и моральные потери, за ущерб, нанесённый здоровью.
      «Был же среди нас кто-то святой!»  - довелось  мне потом услышать и такую фразу. Несмотря на тяжесть травм, можно назвать везением, что самолёт  упал на ровное поле, а не врезался в крутой склон  Паленьги, что не проскочила нигде  искра и не заполыхал биплан костром, что не дотянул он до леса.  Много можно перечислять счастливых случайностей, вынося благодарность то ли  Всевышнему, то ли тем же пилотам. Но упал самолёт на виду у нескольких деревень с небольшой высоты, не так уж далеко и от дороги, что идёт на Двинской. Время было предобеденное или обеденное, драма незамеченной не осталась и  со всей округи  народ  бросился помогать пострадавшим.  Оказавшийся поблизости гусеничный трактор, с бульдозерным ножом, расчищал дорогу и помогал застрявшим машинам, хотя и  пожарной машине и «Скорой помощи»,  побуксовать  пришлось.  Первой у самолёта оказалась машина милиции, а затем добрались и пожарной части, «Скорая помощь».  В пожарную часть позвонил  начальник аэропорта  Васильев, говорит начальник ППЧ-17 А.М. Звонарёв, - и сообщил о случившемся.  К самолёту мы попали не сразу – мешал глубокий снег, когда всё же пробрались, то помощь наша в профессиональном отношении не требовалась – тушить было, к счастью, нечего, но зато мужчины помогали грузить в машины пострадавших.  Я заглядывал в салон самолёта – зрелище не из приятных.  Сиденья оторваны, на полу валяются бутылки с водкой, всюду разбитая посуда. .. Да и сам самолёт напоминал подстреленную птицу, лежавшую без сил, на снегу, с распростёртыми крыльями.  Помогали в случившейся беде все, кто тут присутствовал, но особенно бросилось в глаза, что больше всех хлопотала медсестра   О. К. Татаренко.  Она была там,  пожалуй, самая главной по эвакуации травмированных пассажиров и членов экипажа.
     Ольга Клавдиевна, диспетчер «Скорой помощи» , в этот день гостила  в деревне у матери.  Когда услышала о случившемся, бросилась  со всех ног к месту аварии и оказалась у самолёта самой первой из медицинских работников.
 - Когда я добежала до самолёта, то людей там уже  было много и двери  были открыты. Паники или какой-то растерянности, я не заметила и самой некогда было паниковать.  Осматривала пострадавших, кого нужно  было – перевязывала, но таких немного было. Первых больных отправили на милицейской машине с Сергеем Тарабаном.  Ещё там, из милиции, Алексей Бечин был.  Когда же добралась  до самолёта наша  машина, вместе  с фельдшером Н.Н. Шелепиным, мы по рации вызвали вторую «Скорую помощь».  Мне показалось, что в самолёте рация не работала.  В районную больницу мы отправили всех, независимо от того были у них травмы или ушибы или нет. Все ведь в зимней одежде и, какие-либо повреждения, трудно сразу увидеть.  Домой вернулась около двух часов, так что вся  наша работа заняла около часа или чуть больше. 
     Ольга Клавдиевна,  в разговоре со мной, несколько раз повторяла, что она выполняла только свой профессиональный долг, что на её месте поступил бы  любой точно так же.
     Ради Бога, только не делайте  из обычной работы какого-то подвига.  Это же  моя  обязанность и не более того, - убеждала она меня  и наотрез отказалась сфотографироваться для газеты.
     Но в том-то и дело, если бы все выполняли свой долг так, как это делали  медицинские работники, то  и этой истории просто-напросто не было.
     Пострадавших машины доставляли в хирургическое отделение центральной  районной больницы. Рассказывает хирург ЦРБ  М. К.  Хомич:
- В тот день с обедом я немного задержался, телефонный звонок об аварии застал меня на работе, когда коллеги уже ушли.  Сразу звоню диспетчеру аэропорта и прошу связаться с бортом, чтобы выяснить наличие травмированных.  Меня успокоили, сказав, что с пилотами только что разговаривали и  ничего серьёзного там не произошло, есть несколько человек с ушибами.  Знать бы заранее – можно было бы подготовиться к приёму лучше, но коллектив  больницы и без этого справился, на мой взгляд, неплохо.  На первых порах пострадавшим требовалась не столько помощь хирурга,  сколько психиатра, так как от пережитого все находились как  бы в шоке.  Ребёнка мы сразу определили в детское отделение.  Похоже, что Алёнка всех легче перенесла произошедшее. Трёх человек после осмотра отпустили домой, но  нужно было бы всех хотя бы на ночь оставить, так как  уже на следующее утро один из них пришёл  с гематомой. У нас же в хирургии, на ту беду, ещё и ремонт проходил, хотя он не отразился на работе коллектива.
        Разговор с  врачом проходил тоже на следующее утро после случившейся аварии, когда, ещё доподлинно, не были известны характер и количество переломов, травм позвоночника, ещё будут сделаны новые рентгеновские снимки, приедут для консультации областные врачи...  Всё это будет потом.  Тут же врачи, медсёстры и весь персонал  с первых минут делали всё возможное, чтобы последствия были минимальные.
       В числе тех счастливчиков, пострадавших на первый взгляд меньше всех, оказалась и Надя Русакова из деревни Великая. Надя учится в Котласском педучилище ( ныне колледже ) на воспитателя, чтобы уже квалифицированно помогать своим родителям в воспитании детей . Про семейный дом Русаковых  «Заря» писала уже не раз. Так вот, Надя – родная дочь  Антонины Матвеевны и Николая Дмитриевича.  На самолёт она села ещё в Котласе, а после посадки в Тойме надеялась продолжить рейс, чтобы к вечеру попасть домой. Место ей досталось около самой кабины пилотов. Когда садилась, то ремни безопасности оказались зажатыми грузом под сиденьями, потому доставать их не стала – недалеко и лететь.
     Когда самолёт рухнул, Надю швырнуло на пол и облило топливом. Малейшей искорки было бы достаточно, чтобы девушка вместе со всеми присутствующими превратилась в один огромный факел, который бы не затушить никакими  силами…
- В больнице Надю осмотрели, - рассказала её мама, Антонина Матвеевна, - види-мых повреждений  нет, жалоб тоже – её отпустили домой, а та и рада. О том, что  голова кружилась, что когда упали, похоже и сознание теряла – врачам не сказала. Молодая,  не думает, что может в дальнейшем всё сказаться.  А домой приехала - посмотреть страшно: ноги, руки, спина – всё в синяках. Ей бы полежать нужно было, в себя придти, а она ещё в такую дорогу за сотню вёрст отправилась.  На машине добиралась…
     Да ещё как добиралась…  Встретила Надя знакомых, которые подсказали, что есть машина, на которой глава администрации на совещание приехал, и что место в ней свободное должно быть, только согласия нужно спросить. Глава В. Н. Романов девушку сразу же огорошил, заявив, что мест нет, из Двинского, мол человеку пообещано. Надю выручили знакомые земляки, которые потеснились в кабине грузовой машины и «место нашли».
     После нашего разговора Владимир Никонорович позвонил на следующий день  в редакцию сам,  чтобы выяснить, что же я собираюсь писать, убеждённый почему-то , что я обязательно напишу неправду.
     Я воздержусь от оценок его действий, так как  с юридической  стороны он был прав, а с  моральной ?... Раз позвонил – значит совесть покоя не даёт, и тут он сам чувствует свою неправоту.  Может быть, на будущее это станет уроком.  Хотелось бы…
     Но вернёмся к событиям того дня и к причинам, которые повлекли аварию.
     Ещё совсем недавно каждый пассажир Аэрофлота подвергался самому строгому и порой унизительному досмотру.  Наиболее «драконовский»  контроль был в Котласском аэропорту.  В 80-е годы мне приходилось бывать во многих аэропортах СССР, Болгарии, Венгрии, на Украине, но более строго досмотра ручной клади, чем в Котласе, я не встречал. Досмотр провозимых вещей начинали вводить и в Верхней Тойме. Казалось, что не только лишнего килограмма груза – гвоздя незамеченным не увезёшь. Но уже в те годы строгость эта оказалась кажущейся, фасадной. С пилотами же можно было договориться и улететь в нужном направлении. Мне и самому порой приходилось  летать по району «зайцем», вернее на  «палочке» - металлическом стержне, положенном  между креслами пилотов.  Но если раньше лётчики чаще всего  брали  незадачливого из чувства сострадания и бескорыстно, то в последние годы такие полёты носил совсем иной характер.  И это, уже давно ни для кого, не являлось секретом – ни для пассажиров, ни для  аэропортовских  служащих.
     С самого первого дня меня смущала путаница с числом пассажиров. Первона-чально диспетчер мне сообщил о восьми пассажирах плюс один ребёнок.  Потом  была названа цифра: девять взрослых  и один ребёнок, - и только  на третий раз, вечером 5 декабря, было названо  12 взрослых пассажиров, ребёнок и двое пилотов.
     В выводах комиссии сейчас говорится о наличии на борту трёх  «зайцев», взятых пилотами ( вот откуда путаница с числом пассажиров – « девять пишем, три в уме»). Груза сейчас тоже насчитали уже не 200 килограммов, как было мне  заявлено в первый, после аварии, вечер, а 250.  Ныне признаётся и перегруз, хотя считается, что значительного влияния на случившееся он не оказал.  Основная причина аварии – это нарушение центровки при размещении груза.
Вполне допустимо, что ситуация усугубилась, когда  пилот с помощью пассажиров, при взлёте, стал перекидывать груз с места на место,  но это уже мои домыслы.
     На днях в областных средствах массовой информации, прошло  сообщение о возбуждении уголовного дела, против пилотов, которые продолжают находиться на больничной койке.
     Станет ли, произошедшая в Верхней Тойме, авария  уроком как для авиаторов, так и для нас, пассажиров?  Необходимые  ЦУ ( ценные указания ) даны на сей счёт на днях Президентом  России руководству  Аэрофлота – слишком уж часто стали  разбиваться самолёты. Сейчас по горячим следам наверняка будут изданы грозные приказы, наказаны виновные, но пройдёт несколько месяцев, лет и снова та и другая сторона, пойдут  на явные нарушения существующих правил безопасности.  Ведь о возможной аварии наша «Заря» предостерегала ещё три года назад, когда 30 мая 1992 года писала следующее:  «В один из дней середины мая в Согру и Красную, в самолёте АН-2 летело 19 ( ! )  живых душ, не считая членов экипажа. Правда, оговорюсь, что шестеро  из пассажиров были дети, в том числе один грудной ребёнок, но везлась ещё и  почта, был багаж, из-за которого еле закрыли дверь.  Никогда раньше, - писал автор, - я  и не подозревал , что наши самолёты способны на такую грузо-подъёмность.  А ведь недалеко и  до беды  - так заканчивалась та корреспонденция.
     Помнится, на нас тогда крепко  разобиделись в аэропорту, но выводов похоже, так никто  никаких не сделал.  И беда не заставила  себя ждать.
     В ряду российского самолётно-вертолётного «звездопада» , произошедшего в декабре, тоемская  авария выглядит, как  одна из самых благополучных, хотя бы потому, что  по счастливой случайности, произошла она без человеческих жертв. Но это в масштабах страны.  В масштабах  же Верхней Тоймы, она рассматривается, как чрезвычайное происшествие.
     Большой урон нанесён здоровью пассажиров и членам экипажа. Разбит самолёт, который, сейчас  уродливым обломком  без крыльев, притулился в углу аэродромного  хозяйства.
     Но материальные издёржки не  идут  ни в какое сравнение с моральным ущер-бом, который понесла сама авиация.  Многие годы воздушный транспорт для большинства жителей района был единственным средством сообщения с внешним миром.  Сейчас же из-за высоких цен на билеты и участившихся аварий, мы предпочитаем передвигаться по земле, а без великой нужды – не ездим совсем.
 
*****      
Районная газета «Заря» № 150 -151 от 28 декабря 1995 года.
Владимир  Фокин.