Свинья

Доктор Зак задумчиво сидел в кабинете, мечтая об интересном пациенте. Хотелось услышать что то новенькое, остренькое, из ряда вон выходящее; такое, что он еще никогда в жизни не слышал.
Кто то осторожно постучал в дверь, и доктор интуитивно понял, что сейчас произойдет что то необыкновенное. Дверь тихо отворилась, и в офис бесшумно и медленно ввалилось нечто, что доктор с большой осторожностью мог отнести к представителям человеческого рода. Конечно, за годы психиатрической практики он многое повидал, но такого еще не встречал. И это так обострило его интерес, что он вдруг почувствовал запах роз. Это было у доктора с детства. Любое из ряда вон выходящее событие сопровождалось каким-то запахом. Пациент пахнул розами. Хотя доктор Зак догадывался, что запах присутствовал только в его, доктора Зака, голове, а не исходил от грязного, обмазанного глиной с прилипшими кленовыми листьями, пациента.
Больной был довольно круглой формы, в которой виднелось едва различимое лицо с двумя маленькими человеческими глазками, большими ушами, прижатыми с двух сторон, как утюгом, к тому, что с натяжкой можно назвать головой. Туловище представляло выпукло-вогнутую структуру с двумя мешками жира по бокам. Нос был похож на картошку с двумя дырочками. Коротенькие ножки с большим напряжением держали на себе не известную науке биомассу.
Пациент подполз к креслу, кряхтя и фыркая, вкатился внутрь и уставился на доктора Зака глазками, в которых были видны страх, испуг, удивление, тоска, непонимание и разочарованность.
— Я убежал, — тихо прошептал он и со страхом оглянулся по сторонам, вращая абсолютно лысой головой, от которой солнечные лучи отлетали, как мячики от пола. Луч света попал в глаз доктора Зака. Тот прослезился, чихнул, вытер лицо носовым платком и повторил:
— Убежали?
— Да-да, — присвистнул пациент. — Они будут меня искать, искать, искать…
Он стал крутиться в кресле, которое затрещало, готовое вот-вот развалиться.
— Откуда вы убежали? Кто за вами гонится? Расслабьтесь. Расскажите все по порядку, — попытался его успокоить доктор Зак. — Чувствуйте себя здесь в безопасности, — он старался придать своему неуверенному голосу убедительный характер.
— Они, они, — пациент протянул толстенькую маленькую ручку с коготком на конце и указал на окно. — Они хотели, чтобы я плясал там, в клетке.
С  него начали вдруг падать на пол глина, сено и осенние листья; бумажки, осколки стекла и тряпки; окурки, поломанные спички и пустые сигаретные пачки; веревки и куски проволоки, небольшие заржавленные замки и пуговицы; поломанные ножницы, открывалки для пива, огрызки яблок, несколько долларов, гусиное перо и даже две авторучки.
Доктор Зак посмотрел на все это немигающим взглядом и, с трудом проглотив слюну, протянул:
— Э-э…
— В цирке, — попытался объяснить ситуацию больной, — в цирке, в клетке, я там жил.
— Э-э, — снова протянул доктор, представляя себе, что история больного превзойдет все ожидания. Он заметил, что перед ним сидит пациент с серьезным психическим расстройством, но пока не мог ещё приклеить ему подобающий психиатрический ярлык.
— Расскажите все по порядку, — попросил доктор и вытер ладонью внезапно взмокший лоб.
— Это длинная история, — депрессивным тоном предупредил больной.
— Ничего, — ободрил врач, — у нас есть время.
Пациент внезапно оживился, подпрыгнул в кресле и пробормотал:
— Пожалуйста, не посылайте меня обратно в цирк, в клетку.
Он опять протянул крохотный коготок в сторону окна, за которым, по его мнению, находился громадный опасный мир, грозящий только несчастьем.
— Если они меня поймают, — продолжал больной, роняя на пол остатки глины и окурки, — то заставят опять плясать в грязной клетке.
— Конечно, конечно, — доктор Зак старался говорить как можно более спокойным тоном, однако нетерпение и предчувствие необычной истории делали голос неустойчивым. В свою очередь, пациент испытывал к доктору недоверие и постоянно косился то на дверь, то на окно, то на потолок.
— Я  Ник, или Ники, — начал пациент. Он немного помолчал, а потом добавил: — Доктор, доктор, мы… мы сумасшедшие. Что происходит? Все давным-давно сошли с ума, но совершенно не замечают, и думают, что нормальные.
Доктор Зак подумал над сказанным и пришел к выводу, что согласен.
— Я жил, — продолжал Ник, — как обычный нормальный сумасшедший. То есть, как человек. Ходил на работу, платил налоги, имел жену, дом, детей, машины. По вечерам любил лежать на диване, есть бутерброды с сыром и смотреть телевизор. В общем, обыкновенная жизнь среднестатистического американского идиота.
Доктор Зак понял, что и здесь разделяет мнение больного. История начиналась довольно интересно. Говорил Ник складно, и доктор вскоре забыл, что тот пациент, а он психиатр. Теперь ему казалось, что перед ним умное существо, рассуждающее о жизни примерно в той же манере, что и он сам. Существо, правда, выглядело странновато. Однако это не умаляло его интеллектуальных способностей.
— Итак, — продолжал Ник, в то время как доктор Зак удобно устроился на стуле, — мы, моя дорогая семья, сидели за обеденным столом часов в шесть вечера, как вдруг я почувствовал, что мои ноги, медленно, но верно отделились от туловища и быстро зашагали по направлению к двери, явно собираясь покинуть комнату как можно быстрее. Это было так неожиданно, что я случайно проглотил вилочку с наколотым на ней куском жирного торта.
«Ноги, мои ноги!» — закричал я что есть силы. Шокированное семейство с открытыми ртами провожало мои ноги, уверенно шагающие к выходу. «Ноги!» — продолжал кричать я, стараясь сползти вниз. Неудачно повернувшись, я упал на пол, ударившись носом о стул, на котором сидела замершая от ужаса жена. Не обращая внимания на боль, я пополз на животе, стараясь поймать наглые ноги, но они уже стояли возле открытых дверей, готовые вот-вот перепрыгнуть через порог и исчезнуть из моей серой будничной жизни навсегда.
Старший сын Боб вошел в комнату, и в то же мгновение ноги юркнули через порог и исчезли в темноте коридора. Все присутствующие сидели с выпученными от недоумения глазами. Младший сын Том первым нарушил тишину, которая, как казалось, будет длиться вечно.
— Папа проглотил мою любимую вилочку! — заплакал он, роняя слезы на пол.
— Не плачь, идиот, — крикнула на него старшая сестра Нора. — Посмотри, — она наклонила его голову, чтобы он увидел мокрое пятно там, куда падали слезы, — ты и твой папочка совершенно не уважаете мой труд. Я чистила пол целый день, — она взглянула на меня с осуждением, — чтобы ты и твой отец пачкали его. Какая жалость. Только время потеряла! — Она хлопнула себя ладонью по лбу и состроила такое жалостливое лицо, что, казалось, вот-вот заплачет еще сильнее, чем младший брат.
— Я перестал беспорядочно крутиться на животе, — продолжал Ник, — попытался приподняться, но неудачно, и сильно ударился носом о ножку стола. Нора осуждающе продолжала на меня смотреть и, наконец, сказала:
— Мы должны что то такое придумать, на колесиках, чтобы он не так сильно пачкал паркет.
— Папа, — вмешался в разговор старший сын, — я, — он закашлялся, — конечно, понимаю, что ты не в лучшей физической и умственной форме, но мне необходимо с тобой переговорить с глазу на глаз об одном неотложном деле.
Я открыл рот, чтобы выразить гамму чувств по поводу происходящего, но вместо этого издал странный хлюпающе-фыркающий звук, потрясший любимую семью до глубины души. Первой бросилась в атаку до сих пор молчавшая любимая жена Фанечка, с которой мы прожили бок о бок столько лет.
— Что? — вскрикнула она истерически. — Что это? Как это? Почему? Отчего? Да как ты мог себе позволить? — Она вскочила со стула и встала надо мной, уперев руки в бока.
Я старался удержать равновесие, поддерживая талию руками, которые соскальзывали вниз, и я падал на пол, каждый раз ударяясь разбитым носом в начищенный паркет.
— Как ты мог позволить им убежать? — продолжала Фанечка на высоких тонах. — Кто теперь будет платить за это? — Она обвела рукой всё, что было приобретено за долгие годы счастливой жизни двух сумасшедших. Жена согнулась пополам и стала плакать навзрыд. Слезы падали ручьем на пол, что приводило Нору в состояние ужаса. Она побледнела, потом посинела и была близка к обмороку.
— Мама, — спокойно произнес Боб, всегда отличавшийся невозмутимостью и хорошо отточенной логикой, — я могу возить папу на работу. Туда и обратно. За десять процентов от его чека.
Боб улыбнулся: ему понравилась эта гениальная идея.
— И я могу, — тихо проговорила Нора, всё ещё на пороге обморока, — если никто не будет пачкать пол.
— А  я могу папку возить на велосипеде, — громко воскликнул Том, наш младший. — Если Боб поможет его привязать проволокой к сидению, чтобы он не соскользнул на повороте. Но только за мороженое!
— Ха, — с сомнением произнес Боб, — а если полиция увидит? Наверняка оштрафуют.
— Почему? — резонно спросили все одновременно. Боб не знал ответа.
Я пыхтел и кряхтел, пытаясь сохранить равновесие.
— Знаете, что я думаю? — сказал Боб, когда я в очередной раз ударился носом об пол. — Может быть, имеет смысл поискать ноги?
— Позор! Позор! — возмущенно кричала Фанечка, услышав слово «ноги». — Что, если их увидят соседи? Что они про нас подумают? Даже представить себе не могу.
Жена упала и стала биться в истерических конвульсиях нечистой головой о стерильный пол. Я почувствовал, что теряю сознание от страха, и все оставшиеся на моей голове волосы поднялись дыбом. Прямо из копчика, разорвав штаны, торчал маленький симпатичный розовенький хвостик. Хвостик заканчивался спиралькой и выглядел наглым и вызывающим, как бы говоря: «Вот и я, не ждали? Нате, получите!»
— Эй, эй, — закричал младший сыночек, — как забавно! — он стал смеяться и бегать вокруг, издавая ликующие звуки.
— Не волнуйся, мама, — Боб наклонился к жене, у которой рот был забит истерической пеной. — Я знаю хорошего ветеринара. Он позаботится об этой небольшой проблеме.
— А сколько он берет? — Фанечка внезапно перестала биться в истерике, открыла левый глаз и серьезно посмотрела на сына.
— Какая разница, мама? — возмутилась Нора. — Сколько бы ни стоило, хвост нужно удалить. Я не хочу, чтобы люди говорили, что у отца не только нет ног, но еще и хвост. Если нужно, то возьмём деньги в банке, в долг.
— Врача! Врача! — кричал я пронзительно высоким голосом, продолжая фыркать и отдуваться, крутясь туловищем под столом. — Звоните в полицию. Пусть напишут бумагу, что ноги убежали сами, без моего согласия. Это важно для страховки. Иначе не заплатят компенсацию. Что же я буду делать без денег? Жить в доме престарелых? — Я переваливался с боку на бок, уже почти добравшись до двери.
— А разве страховая компания не платит деньги в случае внезапного превращения человека в свинью? — поинтересовался Боб.
— Мы найдем хороший дом престарелых, — попыталась меня успокоить Нора, — специально для людей без ног и с хвостами. Положись на меня. Я обязательно найду, — добавила она, — ты же знаешь, я деловая девушка, и все могу организовать так, чтобы всем было хорошо и спокойно.
— Сколько этот дом будет стоить? — спросила жена, с трудом вставая на ноги и отряхивая юбку от пыли со стерильного пола.
— Какая разница? — снова возмутилась Нора. — Я хочу, чтобы отец чувствовал cебя там своим среди своих. И не беспокоился бы о том, что с ним что то неправильно.
— Спасибо, дочка, — это было единственное, что я мог сказать, чувствуя, что превращение в свинью ускоряется.
Вскоре оформились ушки, удлинилось тело, появился большой, плоский, с двумя дырочками носик, я хрюкнул и понюхал Фанечкину ногу, отчего та вскрикнула и, отпрыгнув в сторону, часто и взволнованно задышала.
Было очевидно, что в таком состоянии я больше не смогу вести нормальный разговор с членами любимой семьи, заниматься делами, связанными с бизнесом и выполнять супружеские обязанности.
— Мой Бог! — снова вскрикнула жена, — мы кончены, разорены!
— Черт! — ругнулся Боб. — Так и не успел с ним поговорить о деле.
— Опять хотел денег? — возмутилась Нора, с ненавистью смотря на брата — Мало тебе того, что отец в прошлый раз дал?
— Не твое дело, — огрызнулся Боб. — И вообще заткнись, дура.
— Что? — Нора взмахнула рукой, чтобы ударить его.
Я постарался вмешаться, подкатился поближе к Норе и со всей силы крикнул: «Хрю-хрю».
Жена схватила Нору за руку.
— Достаточно! Нужно получить на него государственное пособие по болезни! — крикнула Фанечка.
— Я слышал, — развивал тему Боб, — что государство не дает пособие по болезни, даже если превратишься в свинью или слона. Но могут дать, если мы сможем доказать, что у него депрессия.
Все посмотрели на меня оценивающим взглядом.
— Я думаю, что у папы наверняка плохое настроение, — сделал он логический вывод.
Я, действительно, был смущен и встревожен случившимся, отчего постоянно хрюкал, фыркал и крутился на месте, нюхая все подряд. Я помню, что даже ощущал голод и пытался погрызть ножку стола.
— Эй! Поглядите! — вскричал Боб. — Он понимает человеческий язык. Давайте отдадим его в цирк!
— Не говори так, — осуждающе заметила жена, — он отец как никак.
Я сконфуженно хрюкнул.
— Эге, — задумчиво произнес Боб. — А, может, переговорить о деле? — Боб схватил меня за ухо и стал тащить по направлению к двери.
— Папа! — закричала Нора. — Не давай ему денег. Лучше мне дай. — Она схватила меня за свободное второе, широкое и плоское розоватое ушко и потащила в обратном направлении. Я пищал, отчаянно дергая всем телом, пытаясь обрести свободу.
— А ну, отпустите! — закричала жена и, схватив двумя руками за нежный хвостик, со всех сил потянула на себя.
Мой младший сын стоял посреди комнаты, расстроенный и разочарованный.
— Было бы лучше, — плакал он, — если  бы мы это отвезли в цирк. А то вы разорвете это на части, и все. А в цирке, — продолжал он, всхлипывая, — нам бы дали за это немного наличных денег, и я бы купил новый велосипед.
Боб был самым сильным в счастливой семье. Он умудрился выхватить меня у остальных, почти оторвав ухо.
Он выбежал из дома и теперь несся по улице, стараясь убежать от остальных, которые с криком пытались его догнать. Я что есть силы затряс головой и вдруг, к своему удивлению и ужасу, почувствовал, что лечу вниз. Мне показалось, что я сейчас умру или уже умер, но еще не осознал. Крики замечательной семьи были уже не слышны, и тут я ощутил сильный толчок в спину. Сделав отчаянное движение всем телом, я открыл глаза и обнаружил, что сижу на кровати в спальне.
— Что случилось, дорогой? Ты так долго спишь, — Фанечка вошла в спальню, подошла ко мне и поцеловала. — Вставай. Мы ждем тебя к завтраку. — Она выплыла из комнаты, не затворив дверь.
Я быстро встал, повинуясь непонятной силе, начавшей руководить мною. Потом, помню, оделся, вышел из дома и сел в машину.
«Что это я делаю?» — спрашивал я себя снова и снова, но не мог ответить. Я медленно ехал вдоль дома и через окно видел любимую сумасшедшую семью, сидящую на кухне и завтракающую утренними макаронами с сыром и маслом. Новый велосипед младшего сына стоял во дворе возле забора, готовый отправить меня в путешествие.
— И тут, доктор… — Ник на секунду замолчал, и его глаза наполнились счастьем, — тут я почувствовал, что мне очень неудобно. Как будто я сидел на яблоке или на большом грецком орехе. Потрогав зад, я задохнулся от удовольствия, потому что явственно нащупал маленький твердый хвостик. Я обнаружил, что машина двигается сама по себе, и вскоре увидел вывеску «Цирк». Вы себе не представляете, доктор, с каким наслаждением я хрюкнул, как это было приятно и естественно!
Я вспомнил маму, которая сказала, когда я был маленьким, еще не полностью сумасшедшим: «Ешь здоровую и полезную пищу. И тогда вырастешь, будешь сильным, у тебя будет замечательная работа, прекрасная жена, великолепный дом и чудные дети. Однажды ты поведешь их в цирк, где они увидят необычных животных».
— Я, доктор, был как в раю. Мне хотелось прыгать, хрюкать, нюхать все подряд, тереться о забор и всех целовать. Я помню, что к машине подошли люди в грязно-серых комбинезонах, вытащили меня наружу, а потом долго несли по темному коридору и наконец посадили на пол пустой клетки. Я оглянулся и увидел множество других клеток, в которых сидели симпатичные поросята, смотрящие на меня с восторгом. Я прилег на сено и, когда уже засыпал, краем глаза увидел младшего сына, получающего деньги от одного из работников цирка.
Я провалился в самый глубокий и спокойный сон в жизни. Помню, что не спал так хорошо, даже будучи ребенком, когда мамочка пела колыбельные песни про светлое будущее. Я никогда не думал, что смогу, наконец, расслабиться, только став свинкой.
Ник замолчал.
Доктор Зак вдруг почувствовал, что ему не хватает свежего воздуха. Он встал, подошел к окну и, открыв его, вдохнул полной грудью. Когда он повернулся, то увидел, что клиент исчез. Доктор вытер пот со лба, сел на стул и глубоко задумался. Он заметил, что его руки сплошь покрыты черными волосами.
«Обезьяна, — подумал он, — настоящая обезьяна».
Доктор Зак чихнул, почесал ухо, макушку, потом вытащил из кармана яблоко, надкусил его и пошевелил ушами.
«Знакомая история», — думал он, грызя яблоко. В коридоре ждал последний больной. Но доктор Зак не торопился. Ему хотелось побыть одному. В своей клетке.