Ноль Овна. Астрологический роман. Гл. 48

Вообще-то хотелось спать. Да и зябко было сидеть с голым торсом – Пётр Яковлевич только брюки натянул, когда встал. И кухня эта чужая, неуютная раздражала. Ну, вот какой нормальный человек в том месте, где едят, повесит шкафчики с чёрными дверцами?! И шахматная чёрно-белая плитка очень похожа на реплику из кошмарного сна. Нет, это место начисто отбивает аппетит.

Гранин никогда не курил (и не хотелось ему никогда, если честно), но сейчас представил, как это было бы эпично – затянуться и глянуть зорко сквозь дым на смущённого Германа, который, похоже, был разве что слегка раздосадован происшедшим, но уж никак не испуган и не удручён.

– Зачем было устраивать этот спектакль? Ты не доверяешь мне? Я, кажется, не давал тебе повода, – устало произносит Гранин приличный ситуации текст. И глотком вина согревает себя изнутри.

Допить вино предложил Герман. Видимо он тоже не знает, чем иначе заполнить паузы в неудобном разговоре.

Розен шипит с досады.

– Ну причём тут доверие? – горячится он. – Я просто не привык перекладывать свои проблемы на других.

– Привыкай, – вымученно улыбается Пётр Яковлевич. Нет, ну в самом деле! Сколько можно приручать это привередливое парнокопытное?!

Кажется, Герман растаял. Любой намёк на нежные чувства делает его податливым и пушистым. Смотрит теперь с умилением.

– Я, правда, ничего от тебя не скрываю, – частит он. – Просто я считаю, что это моё личное дело и никто не должен…

– Я понял, понял, – останавливает его Гранин. И гладит Германа по руке, хотя хочется на самом деле схватить его за эту руку, дёрнуть на себя и… показать, насколько зол. – Неси свою бумажку.

Герман кивает как школьник, с готовностью вскакивает с табурета.

– И, Герман, – Пётр Яковлевич морщится страдальчески, – пожалуйста, кактус обратно в горшок запихни, – просит он смиренно. – Не думал, что ты можешь так жестоко… с невинным растением…

Розен усмехается и выходит с кухни.

Некоторое время Гранин в одиночестве созерцает ночь за окном, в котором отражается сливочно-жёлтая лампа под потолком и вся эта фантасмагорическая чёрно-белая кухня. В размытом зеркальном отражении она, надо сказать, выглядит органичней, и даже завораживает. Интересно, Вий также сидел тут по ночам и смотрел в это зазеркалье? И о чем он в этот момент думал?

На стол ложится испещрённый цифрами листок. Гранин берёт его в руки, подносит к глазам (очки где-то в портфеле, но можно обойтись и без них).

– Это архивные шифры, Котя. – Гранин с иронией улыбается Герману и протягивает ему злополучную бумажку. – Ты зря терзал полночи компьютер.

Герман аж задыхается от возмущения.

– Этот дебил хранит что-то важное в конторском архиве?!

– Успокойся, Котенька, – Пётр Яковлевич тянет Германа на себя, усаживает его рядом, вкладывает ему в руку бокал с вином. Сам тоже делает пару глотков. – Это шифры закрытой секции. Оттуда дела выдают только по специальному разрешению.

– Но ведь кто угодно из работников архива… – заводится Розен.

– Нет, Герман, – Пётр Яковлевич снисходительно улыбается и качает головой. –  Вот представь, что тебе принесли бланк с архивным шифром. Ты идёшь к соответствующему стеллажу, находишь нужную папку, забираешь её и относишь тому, кто подал запрос. Ты станешь в соседние папки заглядывать? Вряд ли. Особенно если у тебя ещё десяток требований на руках. А заказать эти дела, как я понимаю, никто не сможет, потому что таких шифров ни в описи, ни в каталоге нет. И просто из любопытства в них никто не заглянет, потому что закрытая секция всегда заперта. Там бронированная дверь и сейфовый кодовый замок. Кстати, именно поэтому тот, кто заходит туда, не может задержаться, чтобы соседние папки поразглядывать – за его спиной стоит тот, кто отпер дверь, и ждёт, пока он разыщет нужное дело и выйдет. Так что лежат виевы папочки под надёжной охраной.

– Но как же тогда их достану я? – Герман жалобно заглядывает в глаза Петру Яковлевичу – ну чисто зайчик – милый и пушистый.

– А у тебя есть шифры. И ты можешь заказать эти дела. – Гранин опрокидывает в себя остатки вина и целует Германа, который так расстроен и озабочен, что даже не замечает этого.

– Но вынести я же их не смогу из Конторы? Их же в отдельный кабинет, кажется, приносят и при входе вещи полагается сдавать. Только ручку и тетрадь взять с собой можно.

– А с чего ты решил, что надо их выносить? Может, достаточно ознакомиться?

– Ты так считаешь? – с сомнением смотрит на него Герман. И замечает наконец и самого Петра Яковлевича и его тяжёлый потемневший взгляд. Дыхание германово сразу сбивается, и он тянется к Гранину, как намагниченный, не в силах отвести глаз.

– Я считаю, что нам нужно пойти в постель, – не узнавая самого себя, воркует Гранин. – Поближе друг к другу и подальше от этой чёртовой кухни.

– Тебе не нравится? – лепечет неразборчиво Розен. – Кухня.

– И кухня, и всё остальное…

– А я? – едва ворочая языком, выдыхает Розен. Трудно говорить, когда тебя так пылко целует везде любимый человек.

– А ты нравишься. – Пётр Яковлевич уже с трудом соображает и выдаёт правильные ответы на автомате.

– Тогда почему…

– Что? – настораживается Гранин.

Розен смотрит на него озадаченно. Видно, сам от себя не ожидал предательской оговорки.

– Что, Герман? – уже требует Пётр Яковлевич.

Розен мрачнеет, трезвеет и вдруг решительно произносит:

– Я должен кое-что тебе рассказать.

– Говори. – Пётр Яковлевич ещё раз оглаживает Германа по спине и неохотно выпускает его из своих объятий.

– Про Вия.

– Ясен пень, что не про старика Хоттабыча, – пытается пошутить Гранин. – Хотя начало мне уже не нравится.

Розен какое-то время собирается с духом, кидает на Петра Яковлевича настороженные взгляды, поправляет по привычке волосы, которые после недавней стрижки и так лежат хорошо.

– Ты ведь в курсе, что можно контролировать разом больше одного тела?

– Да. – Герман, как всегда, начал издалека, но Гранин только терпеливо кивает, чтобы не раздражать его своим недовольством.

– В тот раз, когда я был женщиной…

– То есть, в прошлый раз, – уточняет Гранин.

– Да, – обречённо вздыхает Герман. Видно, что он боится досказывать, но и отступать не намерен. – Так вот, я очень долго искал подходящую кандидатуру, но не нашёл. И тогда я просто обособил те свои качества, которые хотел себе отзеркалить, и поместил в отдельное тело.

Пётр Яковлевич недоверчиво смотрит на Германа. Потом удивление на его лице сменяется ужасом.

– Хочешь сказать, что ты – сам с собой?!

Розен удивлён.

– Это всё, что тебя волнует? – В голосе металл, в глазах холод.

Профессиональная деликатность включается автоматически и гранинское лицо становится невозмутимым.

– Герман, извини, но ты никогда таким не был. Мне трудно поверить, что в тебе нашлось бы столько беспринципности, нетерпимости и негатива, чтобы хватило на целого Вия, – вежливо произносит он.

– Спасибо, конечно, – усмехается Герман, – но ты никогда со мной не жил и потому не сталкивался…э-м-м… в быту с гадкими проявлениями моего характера.

– Допустим. – Пётр Яковлевич решает не спорить, чтобы не упустить главного. – Но почему Вий всё ещё существует?

– А вот теперь ты задал правильный вопрос. – Розен снова обнимает Петра Яковлевича. Его очень воодушевляет то, что его не отталкивают. К нему прямо на глазах возвращается уверенность и внутреннее сияние. – Не знаю. Чёрт! Он эмансипировался настолько, что я не смог его вернуть.

– Ничего себе история! – поражается Гранин. И шутливо требует, – Герман, пообещай, что нам не придётся жить с ним втроём!

– Очень на это надеюсь, – кисло улыбается Розен. – Зато ты можешь радоваться, что я тебе не изменял – никогда и ни с кем.

– Кстати! – спохватывается Гранин. – Ладно, прошлый раз – так было задумано. Но в этот раз… Как ты мог – с ним…

– Я ничего не помнил в столь юном возрасте, – морщится Герман. – А части целого, знаешь, как друг к другу притягиваются? Особенно если бессознательно.

– А сейчас он знает?

– Нет.

– Но бесится так, будто ты его собственность, – ревниво хмурится Пётр Яковлевич.

– Это опять же подсознательное влечение.

Гранин в глубокой задумчивости проводит губами по германовой щеке – колючей уже, между прочим! – застывает, уткнувшись носом ему в ухо.

– Ты сказал, что Вия тебе посоветовал Главный, – припоминает он.

– Да. Тело, которое в состоянии было такую настройку принять.

– Так он в курсе? – вскидывается Гранин.

Розен недовольно и неопределённо пожимает плечами. Ясно, что не хочет это обсуждать.

– А эта его мания какое имеет к тебе отношение? – глядит с подозрительным прищуром Гранин.

– Что-то из моего так причудливо в нём трансформировалось…

– Не без помощи Главного, – подсказывает Пётр Яковлевич.

Розен только руками разводит.

– Пойдём спать, – устало просит он. И Гранин не может ему отказать.

Уже в постели Розен вдруг сонно произносит:

– Я тут случайно прочёл в твоём ноуте… Ты перепутал. И нырнул в астральные, так сказать, воды. Материя не страдает. Понимаешь? Это не материя.

– Может быть, – подумав, соглашается Пётр Яковлевич. И плотнее обхватывает Германа. – Я подумаю об этом утром.