История сельского Дома Культуры

Верхом на иконе

«Тут на улицу иконы стали выкидывать. Одна здоровенна была, вот такая вот широченна плаха. Богоматерь. Из кедры сделана. Толстая, а лёгкая така, знашь. Я схватил её и на речку. Сел, угребаюсь, плыву вниз по Айке как на лодке. Пацаны завидуют. Бабка Кедриха узнала и бегом на речку. Её кондрат чуть не дёрнул, когда увидела, что я на Богоматери сижу. Отругала она меня и плаху ту отобрала…»
Эту историю из своего детства рассказал мне Виктор Шахурин. Он был свидетелем самой последней попытки разрушения церковного храма в Верх-Ае. Разрушали его несколько раз. Церковь возвышалась на пригорке на краю села. Её видно издалека. В Алтайском районе этот храм мучили дольше всех, поэтому его можно считать символом православного сопротивления.

В первый раз не получилось. Скинули колокол, начали ломать купол и тут случилось несчастье. Один из рабочих свалился с лесов и разбился насмерть. Можно спорить о том, сам ли виноват был, или всевышний наказал, но знамение, однозначно, было не очень хорошим. Работы прекратили. В райкоме партии, по идее, все должны были от злости с ума сойти и довести дело до победного конца, но и там почему-то притихли. Они были в районе самая высшая власть, а тут вдруг возникло подозрение, что и над ними есть ещё какая-то невидимая и неведомая сила. Полуразрушенная церковь долго стояла бельмом на глазу у всех инспекторов, уполномоченных и всяких комиссий, которые время от времени наведывались в Верх-Аю.

Никто уж теперь не знает, когда была вторая попытка снести Храм Божий с Верх-Айского когсогора, но доподлинно известен её результат. Опять случилось несчастье – опять упал с лесов один рабочий. Насмерть не разбился, но изувечился очень сильно. После этого никто из местных мужиков не отважился с топором да ломиком приблизиться к изувеченному храму.

Верх-Айская церковь после этого ещё долго маячила немым укором высоко над деревней. В районе ребром встал очень острый вопрос: кто тут вообще хозяин, райком партии или глупые предрассудки сельчан Верхней Аи?! Деревне нужен клуб. Вместо поповских проповедей нужны лекции пропагандистов. Попов прогнали, лекторов прислали, но им выступить негде. Строить клуб глупо. Нужны деньги и материалы. В деревне стоит церковь, по сути дела это тот же самый Дом Культуры, старой культуры, символ старого мира, но от старого мира приказано было отречься. Отреклись, но зачем купол то сносить?! Ну сняли бы крест, водрузили бы красную звезду и баста, ан нет. Кремлёвские башни ведь не снесли, сменили царских двуглавых орлов на пятиконечные звёзды, и Карл Маркс от этого в гробу не перевернулся.

В Верхней Ае не смогли сделать самое простое дело: снести купол, положить потолок и накрыть его крышей. Выручили грачи. Они каждую весну прилетали. Грачами в деревне называли рабочий люд, прибывавший каждую весну в наши места с Кавказа. Грачи долго противились, приехали ведь не ломать, а строить, да и нехорошо это – церкви сносить. Им объяснили, что церковь – это не мечеть, поэтому аллах никого не накажет. Те согласились, купол снесли, иконы выбросили во двор. Никто не погиб, никто не изувечился.

Ту икону Богоматери, на которой сплавлялся по Айке верх-айский пацан Витька Шахурин забрала к себе в дом бабка Кедриха. В то время она была не бабкой, а молодой проповедницей Кедровой. Верующие приходили по воскресеньям к ней в дом на проповеди. Проповедница убрала образа и попробовала водрузить в угол икону Божьей Матери. Икона не вошла. Хозяйка тайного молельного дома её укоротила до колен и водрузила обезноженную Богоматерь в свой иконостас. Через год Кедрова родила сына. Ребёнок до шестнадцати лет еле держался на ногах. Ходить не мог. Его подлечили, но ходил он всё же с большим трудом.

Конечно, если логично рассудить, без всяких там суеверий, то это всё ведь просто обыкновенные совпадения. Правда, их очень много было. Тот же Витька Шахурин, став взрослым залетел где-то не туда куда надо, попал сначала на скамью подсудимых, потом, как в селе говорили, отбывал у Хозяина приличный срок, а жена его погибла от несчастного случая.

Могли быть ещё жертвы. Одним тёплым осенним вечером наш клуб сгорел. Вся Верх-Ая сбежалась, но помочь было нечем. Я прибежал с совковой лопатой. Решил, что сумею закидать огонь землёй. А куда кидать её, землю то. Стоим возле дверей клуба и смотрим как из-под крыши валит густой дым. Парни припёрли из гаража огнетушители и брандспойт. Открываем дверь. Дым повалил на нас, не вздохнуть. Кто сказал, что дыма без огня не бывает. Как не бывает? Бывает. Огня не было. Был красный свет. Его мы почуяли не только глазами, всем лицом почуяли, даже всей шкурой своей тот жар через одежду почуяли. Свет шёл от обугленных стен и от потолка. Он пробивался через густой дым и обдавал нас жаром как от огромного, гигантского мангала. Эта краснота грозила  взорваться ярким пламенем.

Применить огнетушители не смогли. Они писали струёй ребёнка. Никто не помнит, когда их последний раз проверяли. Брандспойт тоже не пригодился. Он был не в комплекте. Кому-то понадобился поршень. Сказали, что к мотоциклу подходит. Если бы и был в комплекте, то и это бы не спасло. Чем заливать? До речки далеко, а пожарной бочки с водой возле клуба не было.

Дверь спешно закрыли. Парни рванулись в кинобудку. Выломали в ней всё, что выламывалось и вынесли во двор. Киноаппаратуру вынести не смогли. Привинчена к бетонной стойке на больших болтах. Сбегать в гараж за ключом уже не успеть. Уже лопнули стёкла на окнах. С обоих боков нашего клуба повалил густой вонючий дым. Все стоят и ждут, когда рванёт. Вдруг замяукала кошка. Какой чёрт её затащил на крышу?!

Сашка Столяров и друг его Вовка  припёрли откуда-то лестницу, приставили её к стене и полезли спасать кошку. Я крикнул чтоб слезали. Лезут выше. Я заорал во всю мочь: «Сейчас лестницу выдерну! Слезайте скорей, сейчас рванёт!!» Жду секунду, вторую, третью, хотел уже лестницу выдернуть у них из-под ног. Спустились недовольные отошли от стены как раз в тот момент, когда из окон вместо дыма повалили яркие языки пламени. Потом рвануло. Крыша и потолок взлетели в воздух и с грохотом, с треском рухнули вниз. Широченный столб пламени, окружённый миллиардами искр, поднялся к небу. В вечерних сумерках стало светло как днём. Все рванули подальше в сторону от пожара. Того и гляди волосы на голове вспыхнут. У огня стояли долго. Домой все разошлись за полночь. Утром я вспомнил про свою совковую лопату. Пошёл за ней на пожарище. Ночью я забыл про неё. Не до того было. Вокруг пепелища огромный жёлто-серый круг. Вся трава-мурава, вся крапива, конопля и лебеда превратились в пепел. На той безжизненной поляне лежит моя совковая лопата. Без черенка. Он тоже превратился в пепел. Сашка Столяров вместе с Вовкой тоже могли превратиться в пепел. Вознеслись бы к небу вместе с дымом. Схоронить тогда бы даже нечего было. Бог отнёс парней от верной гибели.

Клуб загорелся изнутри. Днём шёл в клубе ремонт. Сварщики сменили несколько труб отопления. Как и положено ждали после этого целый час. Вдруг искра где-нибудь затаилась и грозит разразиться пламенем. Нигде не светилось, ни в каком углу дымом не пахло. Ушли домой. А искра была. Она попала в щель вагонки. Весь клуб был обшит вагонной рейкой, рейку покрыли лаком. Для красоты. Но красота та была с изъяном. Где-то сучок выпал, где-то щель была, вот через неё искра от сварки и пролетела. Попала прямо в паз. Пазы были проложены мхом. Неизвестно как долго он там, между срубом и вагонкой тлел, но дым из-под крыши повалил часа через три после того как сварщики ушли домой.

Прадеды построили Верх-Айский храм из кондового леса. Словари и справочники утверждают, что кондовый лес, это такой лес, в котором все «деревья крупные, с плотной, прочной древесиной и с малым количеством сучков». Лесом у нас в деревне называют не только тайгу. Лес – это строевой пиломатериал. Лесом могут быть и брёвна, приготовленные для сруба. Кондовый лес – это не простые брёвна, а особые. Они в два раз толще обыкновенных. Если с тех брёвен снять лубок и заболонь, то останется смолистая сердцевина. Вот с такого леса и срубили тот Храм.

Если со столетней сосны удалить заболонь, то от плотной смолистой сердцевины останется не бревно, а жердь. Из жердей сруб не срубишь. Высококачественной сосна становится чрез 160 лет. Лишь в этом возрасте у сосны смолистая сердцевина достигает нужных для сруба размеров. Храм срублен был из местного леса. Значит такие сосны в наших местах были. Они выросли благодаря Матушке Природе, а Храм возник благодаря набожности предков айчан, благодаря их упорству, их трудолюбию. Потомки не сохранили Храм потому. Упорства не хватило. Трудолюбия, ну а набожность в перечень достоинств человека вообще не входила. Человек это звучит гордо! Гордость надо иметь, без этого и жизнь не жизнь вовсе. Предки же считали гордость страшным грехом. Вместо монументов, строили церкви. В городах каменные, в Верх-Ае из кондового леса.

Лес в Верх-Ае вырубали на протяжении многих поколений. Сначало кондовый лес превратился в простой лес, потом и простой лес исчез. Никакого не стало. Разводить кондовый лес самим? такое в ум не приходило. Ждать 160 лет? А кто так долго живёт? Никто. Ну и зачем тогда его разводить? Для потомков? А для себя когда начнём жить? Ну вот так и жили для себя.

А его, лес то, вообще-то, и разводить не надо было. Он сам разрастался. Сгубил его пал. Пал – это низовой пожар. Согры горели каждый год из-за пала. Айчане палили каждую весну свои неухоженные покосы. Чтобы потом летом не косить свежую траву вместе с прошлогодним бурьяном. Косить сочную траву, выросшую в прошлогоднем бурьяне тяжело и неудобно.  Легче сжечь его ранней весной. Чиркнул спичкой и нет бурьяна. Бывает ветренно и тогда за огнём не уследишь. Пал тогда идёт дальше. Горящие склоны гор в иные года светились ночами на горизонте как новогодние гирлянды. Сгорали не только птичьи гнёзда, но и сосновый молодняк, так и не ставший кондовым лесом, сгорал осинник, не ставший банями, сгорал берёзовый молодняк, так и не ставший дровами, а в начале этого века даже сгорел заросший бурьяном совхозный сад.

Да прїидетъ Царствїе Твое...

В Ае церковь снесли раньше, ещё до войны. Полное её название звучало так: Покровская церковь в селе Айском. Мне в детстве случайно довелось прикоснуться к её истории. Мы копали червей для рыбалки за тополями у забора напротив клуба. Там они были особенно жирные. Мечтали выудить рыбину крупней чебака. Лопата наткнулась на что-то твёрдое и заскрежетала. Что там?! Железяка! Разгребаем землю, вытаскиваем железяку на свет божий. Плита. Ставим её на попа, стучим по ней лопатой, земля ссыпается. Чугунная. За неё много дадут. Ого, да на ней что-то написано! Читаем:
«Отче нашъ иже еси на небесехъ, да святится имя Твое, да прїидетъ Царствїе Твое...»

Мы ошалели от изумления. Прочитать смогли не всё, а понять вообще ничего не смогли, но догадались, что это что-то про бога. Вчетвером радостно потащили чугунную плиту в заготконтору. Малышня в те года всё, что можно было сдать за деньги, тащила в заготконтору: облепиху, кости, металлолом... Все ржавые железки, которые выпахивались в наших огородах мы тут же пёрли в заготконтору. За облепиху хорошо платили, но она поспевала только в сентябре, кости валялись в крапиве в каждом переулке, с металлоломом же было трудней. Железяки в селе где попало не валялись, а тут на тебе! Находка, прям как на острове сокровищ.
Приёмщица тётя Маруся Субботина удивилась не меньше нашего, думала, что от старой церкви вообще ничего не осталось, а тут такая плита! Вырученным деньгам мы были рады и пошли в сельпо за пряниками и леденцами.

Продолжение следует.