Степной ковыль Гл. 3

Гл.3


Если бы кто-то, ещё в молодые годы деда Игната, сказал, будто он пчёл когда-то полюбит, тот бы и глаза заплевал говорившему. Да Игнат их терпеть не мог. На сенокосе кусаются, ну никого никогда не жалят, а ему постоянно не везёт. В огород пошлёт его жена за арбузом, так и оттуда приходит с заплывшими глазами. По лугу если прогуляется, то обязательно наступит на тот цветок, который и пчела облюбовала. Но однажды...

Игнат Курочкин трудился скотником на местной молочно-товарной ферме. Здоровый такой молодой человек и работал также: если вилами сено надо подцепить или зелёные корма, так это завсегда больше всех подцепит. И с трактора сгружал мешки с дертью ловчее всех. Казалось, ему впору и деревья с корнями выворачивать, но, так уж повелось, что хвороба и на сильных людей распространяется.

Как-то прострелило ему спину. Полежал дома, жена песок грела на печке и прикладывала его к больным местам, предварительно распределив его по тряпичным мешочкам. Игнат даже значения не придал, будто случилось что-то серьёзное. Подумаешь, спина! Но старые люди, когда его проведывали, как договорились, все одно и то же молвили:

-   Ох, Игнат, эта болячка на всю жизнь к тебе привязалась. Что смотришь исподлобья, не веришь? А ты поверь, мы век прожили. Беречься надо с юности, Игнат, а ты всё играешься, вроде пацан сопливый. Организм такое не прощает, вот и накликал ты себе ненастье.

Но и тогда Игнат ещё надеялся на чудо, на свою силушку и выносливость. И всё, вроде, обошлось, но до поры. Таскали камни на ферме, чтобы фундамент для базов потом построить, так Игнат, ну как всегда - хватал самые увесистые булыжники. И снова его болью скрутило, превращая в беспомощное существо. Потом прихватывало даже тогда, когда он берёгся, не поднимал тяжести. Но кто её знает, эту коварную болезнь, почему она такая капризная и беспощадная. Стоит ему вспотеть, а потом холодный ветерок прогуляется по его телу - всё, радикулит уже тут как тут. Вот и резко повернуться нельзя, или, например, нагнуться.

Поскольку события разворачивались таким неутешительным образом, то в один из дней Игната вызвал к себе председатель, это ещё бывший. И предложил ему поехать в райцентр, чтобы выучиться на пасечника.

-   На кого? - скривился Игнат.  - Да вы что, я не смогу там привыкнуть, это я вам точно говорю.

-   Да ладно тебе, Савельевич, ради Бога не изображай конец света. Человек, он ко всему привыкает, вот и ты приноровишься. Ну сам покумекай, какой ты скотник теперь? Вчера все коровы уже поели в обед, а в твоём корпусе ещё и конь не валялся.

-   Да скукожило, зараза, так неожиданно... -  Игнат потянулся к спине обеими руками.

-   Сочувствую, но животные почему должны страдать? Сколько можно мужикам тянуть за тебя лямку?

-   Да я же не против, заплатите им больше.

-   Хватит, Игнат! Разговор окончен. Вот тебе направление, завтра же отправляйся в райцентр.

-   Валерий Игоревич, сдаётся мне, что вы преувеличиваете.  -  изо всех сил сопротивлялся Игнат.

-   Это я ещё не договариваю. Всё, Игнат, у меня нет времени переливать из пустого в порожнее.

Домой Игнат явился чернее чёрной тучи, без настроения. А Марусе, своей жене, сказал, что никуда он не поедет, пусть лучше посадят его за тунеядство.

-   Игнат, не придуряйся.  - перечила супруга. - Я же изучила тебя давно. Сиднем ты не будешь сидеть, не та натура. Помрёшь без работы. Езжай, Игнатушка, выучись, а там видно будет. Что теперь, коли судьба твоя такая. А на председателя не серчай, он хороший человек. Другой бы уже списал такого, как ненужный хлам, а он старается, занятие для тебя ищет. Будь и ты к нему ласков.

Мужчина всю ночь не спал. Были такие минуты, что даже Бога молил, дабы спина его вновь прихватила. А чтоб не ехать. Но, как назло, радикулит, будто нарочито затаился.
От завтрака отказался. У Маруси аж слёзы на глаза навернулись. Ещё темно за окном, а она подхватилась, нажарила ему любимых его блинчиков, помастила их сахарком и домашней сметаной. Ждала похвалы, а он и головы на стол не повернул. Сграбастал сумку, в которую Маруся бельё сменное положила, харчи кой-какие на первое время, кусок мыла, завёрнутый в газету, зубной порошок и зубную щётку. Дома они не всегда зубы чистили, порой забывались из-за каждодневных хлопот, но Маруся всегда покупала средства личной гигиены, на всякий случай, а когда и самим вдруг понадобится.

Поселили Игната в общежитии с тремя молодыми людьми, такими же, как и он. На занятия побрёл с неохотой, но слушал внимательно. Потом мужчина поймал себя на мысли, что "заглядывать в рот" преподавателю - ему становится всё интереснее и интереснее. Вскоре стал записывать кое-что в тетрадку, последнюю специально приобрёл в книжном магазине. Образование в четыре класса позволяло ему конспектировать нужные моменты.

По выходным Игнат наезжал домой. И Мария заметила в нём изменения. Супруг стал шутить, как и прежде, тискать свою Марусю в объятиях, а то в последние месяцы стороной её обходил, не до того было. Появился аппетит, даже добавки без конца просит, и Маруся расцвела, как нежное соцветие весенней яблоньки.
Но спрашивать о делах боялась, вдруг, что-то не так ему скажет. Лишь о здоровье справилась, но на него Игнат не жаловался. А откуда взяться той хвори? Всегда в сухом, в тепле, тяжёлое не поднимает.
Но как-то Игнат сам поведал, какие умные насекомые, эти пчёлы.

-   Представляешь, Маруся, если заболеет какая-то отдельная особь, то сразу улетает на погибель далеко от улья. Чтобы других не заразить! - с гордостью заявил он.  -  Получается, они умнее нас, людей. Мы, если заболеем, разве прячемся? Куда там! На всех кашляем, чихаем, разбрасывая микробы за километр. Разве не так? - Маруся кивала и улыбалась, а он часами говорил на тему, связанную с пчёлами. Женщина не узнавала мужа, она даже радоваться не спешила, чтобы его не спугнуть.

Вернулся Игнат насовсем через несколько месяцев, со свидетельством пчеловода. И началась у него новая жизнь, ранее непонятная, неприемлемая всей душой, а теперь удивительно желанная, вызывающая нескончаемый интерес. Игнат с удовольствием бегал на пасеку, с некоторых пор она уже считалась его вотчиной. Много разных помощников у него перебывало, но, в основном, всё там держалось на его плечах.

Кто-то из стариков подсказал Игнату, будто пчёлы лечат радикулит. Мужчина лично на себе испытал это лечение и ему, действительно, намного полегчало.
Дочь у них с Марусей родилась года через три, как он начал заведовать местной пасекой. До этого молодые не спешили заводить детей, хотели новый дом сначала построить. Тот, в котором они поселились и который им достался от родителей Игната, дюже маленький, на две крошечные комнатки. А разве уместятся они в нём, коли ребятишек нарожают? Надо что-то посвободнее, чтобы дети друг на друга не наступали. Но потом у Игната начались проблемы со спиной и Маруся поняла, никакого дома теперь им не поставить. Она ошибалась. Хозяйство помогло со строительным материалом и за несколько летних сезонов, в их дворе уже возвышалось вместительное жилище с тремя большими комнатами. Старую избёнку они пожалели ломать. Зачем, ещё пригодится, и сделали из неё летнюю кухню.

Председатель был доволен своей идеей послать Игната на учёбу, а также был доволен его стараниями. Он замечал, что данная профессия для Игната в радость. Потом руководство сменилось, но и нынешний председатель тоже считал Игната за лучшего работника.
Дочь выросла, уехала в чужой город и создала там семью. Лет пятнадцать назад умерла и Маруся. Остался Игнат один, с котом и собакой. Пёс недавно сбежал, а кот ещё раньше. Собака, может, по старости удалилась, чтобы помереть, а котейка с пчёлами не нашёл общий язык, вот и скрылся в неизвестном направлении.

А теперь вот, к Игнату Савельевичу, знатному пчеловоду Загорного, заглянул Василий Буранов, парень, только что отслуживший в рядах Советской Армии.

-   Васятка, ты? - радостно крикнул дед. Он сидел в беседке, обдумывая свои старческие думы и увидел, будто кто-то к пасеке приближается.

-   Я, дедунь, я!  -  Василию было приятно, что Игнат доволен их встречи. А ещё, этот старик напоминал ему детство. Как называл он его раньше "Васяткой", так до сих пор и называет.

-   А я слышал, что ты уже отслужил. Вот, думаю, заскочишь ли поздороваться? Спасибо, что не забыл.  - Игнат торопился к забору мелкими шажками, а потом резко притормозил и поманил Василия во двор. - Заходи! Чего мы будем разговаривать на улице? Я медком тебя угощу, давно не едал ты нашенского, верно?

-   Верно, дедунь. Но я не проведывать. Я спешу сообщить, что буду теперь с тобой работать. Помогать тебе, понял?

-   Да ты что? Вот это удружил, сынок!

-   Дед, погоди! Буду с тобой честен. Не навсегда я в твоём распоряжении, а только на полгода.

Старик замер, но только на мгновение.

-   Ну что ж, и то славно! Я ж один тут, Васятка, не с кем и словом перекинуться. А за полгода мы с тобой так наговоримся, до мозолей на языках!

-   А чего, в деревню не ходишь? Скучаешь тут в одиночку.

-   Только изредка наведываюсь. А что мне там делать? Старуху свою похоронил, дочка приезжает раз в несколько лет. Так кто меня там ожидает? Да и привык я тут, будто это дом мой родной.

-   А собаку почему не заведёшь? Всё ж веселее.

-   Не хочу. Понимаешь, привыкаю я к ним, а потом тяжело расставаться. А у кошек и собак век короткий...
Ничего, ты не сможешь, так мне Акимыч ещё кого-то подкинет, даст Бог, не пропадём. А ты почему только временно?

-   Я на Север улетаю, дедунь. Не обижайся, мне так нужно.

-   А за что обижаться? Дело-то молодое. Пока есть возможность копейку заработать, так к этому всегда следует стремиться. Правильно говорю, Васятка?

-   Правильно.

Дед кивнул, довольный, что речь в дело толкнул, и пригласил парня к столу, расположенному в деревянной беседке. Это плотники сделали Игнату подарок, выстроили её, чтобы пасечник отдыхал тут в тенёчке, а он, в летний сезон, ещё использовал беседку и вместо кухни.

-   Пошли, Васятка, чай с мёдом будем пить.

Посидели, поговорили. Василий задал вопрос Игнату, который его больше всего волновал.

-   Дед, я, правда, попал к тебе в такое время, что пчёл скоро к зиме начнём готовить. Но весной они покинут ульи. Честно скажу, я боюсь их. Не, когда одна там над цветком летает, то ничего. Но тут их вон сколько, аж мурашки по коже. Я как-то читал, что они и до смерти могут закусать.

Старый Игнат залился продолжительным смехом.

-   Ой, Васятка, насмешил, не могу. Вот точно так и я рассуждал когда-то. А потом... Нет, сегодня ты не поймёшь, это какое-то время должно миновать. Васятка, ты представить себе не можешь, какие они сообразительные! Я даже разговариваю с ними, как с равными существами. Это я к тому, что пчёлы быстро тебя определят, что ты свой и имеешь к ним непосредственное отношение.

-   Как определят?

-   По запаху, Васятка. Ты не думай, что это мелкое насекомое и запрограммировано только для того, чтобы мёд производить. У них целая жизнь, как и у людей. Вокруг нас мыслящие животные, птицы и насекомые. Поверь, кабы я не перебрался на эту работу, я бы многое не знал. Однажды, во дворе пасеки сорока свила гнездо. Мне не нравилась эта идея. Подозревал, что она пчёл будет хватать, но всё же не разорил её хатку, решил понаблюдать, что будет дальше? И вот, Васятка, эта сорока спасла пасеку от пожара... Уже не ведаю кто, может, пацаны костёр в посадке бросили, а ветерок тогда дул с самого утра. Так и понеслось пламя в нашу сторону. Ой, как вспомню, просто страх Господний. А я прилёг отдохнуть, устал шибко, мёд качал как раз. Слышу, сорока орёт под окном. Никогда к вагончику не подлетала, потому я сразу сообразил, будто что-то необычное стряслось. Выхожу, а тут...  Десятка три метров оставалось до забора. Это хорошо, что Иван Телегин бороны таскал по стерне, я бегом к нему. Он издалека огонь приметил и помчался мне навстречу. Раз двадцать дисками прошёлся по делянке, где-то метров пять шириной, пламя так и затухло в этом месте.
Ты возразишь, мол, брехня, сорока беспокоилась за своих птенцов. Нет, птенчики её давно уже покинули родительский кров. Она мне помогала. А хоть бы и из-за своего хозяйства, ну какая разница? Главное, вовремя сообщила.