Редьярд Киплинг. Мэри Постгейт

 

   «Она  абсолютно честна, аккуратна, общительна и обладает хорошими манерами», - так  писала о мисс Мэри Постгейт леди МакКосланд. – «Мне очень жаль расставаться с ней, и я всегда буду желать ей благополучия».

  Мисс Фаулер наняла её по этой рекомендации и, как ни удивительно (а она уже имела дело с  компаньонками), все это оказалось правдой. Мисс Фаулер было в то время под шестьдесят, но, нуждаясь в уходе, она, тем не менее, не изматывала свою помощницу. Напротив, она излучала энергию и заряжала ею окружающих,  вспоминая молодые годы. Ее отец был мелким судебным чиновником как раз в те дни, когда  Всемирная выставка 1851 года утвердила совершенство Цивилизации. Однако мисс Фаулер рассказывала и такие истории, которые не были предназначены для юных ушей. Мэри нельзя было назвать юной и, хотя ее собственная речь была так же бесцветна, как глаза и волосы, смутить ее было невозможно. Она  решительно  выслушивала всех, в конце говорила: «Как интересно!» или «Как ужасно!» в соответствии с ситуацией и больше никогда не возвращалась к услышанному, так как гордилась своим тренированным умом, который «не задерживается на таких вещах». Она была также неоценима в домашней бухгалтерии, за что ее не любили деревенские торговцы с их долговыми книгами. В других отношениях  у Мэри не было недругов: она не вызывала зависти даже у людей самого низкого происхождения, не распускала слухов и сплетен и занимала скромное место за столом приходского священника или  доктора на чрезвычайных собраниях. Для множества деревенских малышей она была чем-то вроде общественной тетушки, которую родители хотя и признавали, но, бывало, обижались на ее «опеку». Она подменяла мисс Фаулер в Деревенском комитете сестер милосердия, когда та страдала от приступов ревматоидного артрита, и, участвуя в заседаниях  каждые  две недели в течение полугода, была равно  уважаема всеми противоборствующими сторонами.

   А когда волею Судьбы на руках мисс Фаулер оказался племянник – неказистый  11-летний мальчишка-сирота – Мэри Постгейт с готовностью разделила с ней заботы об образовании, которое давалось в разного рода платных частных школах. Она проверяла перечни одежды на школьных бланках и счета на дополнительные расходы, писала директорам, воспитателям, заведующим хозяйством, медицинским сестрам и докторам, огорчалась или радовалась отчетам о его успехах. Юный Виндхэм Фаулер, приезжая на каникулы,  платил ей тем, что обзывал ее Гейтпост,  Пости или Пэктред , больно бил по узкой спине или гонял по саду - блеющую, с большим открытым ртом, торчащим кверху длинным носом и неуклюжей шаркающей походкой, которая очень напоминала верблюжью.

Став старше, он наполнил дом требованиями, спорами и рассуждениями о том, что ему нужно, что он любит и что не любит  и об ограниченности «вас, женщин», доводя Мэри до слез от утомления или, если ему хотелось быть забавным, от безудержного смеха. В критических ситуациях, которые становились чаще по мере того, как он взрослел, она была его посланницей и посредницей между ним и  мисс Фаулер, которая не питала большой симпатии к молодым.  Мэри была голосом в защиту интересов Винна на семейных советах о его будущем, его домашней швеей, несущей полную ответственность за растерянную одежду и обувь, его постоянной мишенью и прислугой.

   А когда он решил стать адвокатом и поступил на службу в офис в Лондоне, когда его приветствия сменились с «Привет, Пости, старая зверюга» на «Доброе утро, Пэктред», началась война,  которая,  в отличие от всех памятных Мэри войн, не осталась благопристойно в стороне от Англии, отражаясь только в газетах, а вторглась в жизнь людей, которых она знала. Как Мэри сказала мисс Фаулер, эта война была «самой неприятной». Она забрала сына приходского священника, который собирался заняться бизнесом со старшим братом; она забрала племянника Полковника накануне его отъезда на плодовую ферму в Канаду; она забрала сына миссис Грант, который, по словам матери, был посвящен в духовный сан; и, конечно,  очень скоро она забрала Винна Фаулера, который сообщил открыткой, что поступил на службу в Летный корпус и ему нужен вязаный жилет.

    - Он должен служить, и у него должен быть этот жилет, - сказала мисс Фаулер. Так что Мэри добывала шерсть и вязальные спицы подходящего размера, в то время как мисс Фаулер внушала своим работникам мужского пола  – двум садовникам и помощнику по хозяйству, человеку лет шестидесяти,– что тот, кто в состоянии пойти в армию, должен это сделать. Садовники уволились. Чип, помощник по хозяйству, остался и получил повышение, переселившись в дом садовников. Кухарка, не принявшая ограничений в излишествах, тоже уволилась после оживленной сцены с мисс Фаулер и прихватила с собой горничную. На вакантную должность мисс Фаулер назначила Нэлли, семнадцатилетнюю дочь Чипа, а миссис Чип возвела в ранг кухарки с обязанностью время от времени делать уборку, и поредевшая команда плавно двинулась вперед.

    Винн потребовал увеличить его содержание. Мисс Фаулер, которая всегда смотрела фактам в лицо, сказала:

   - Нужно это сделать. Не исключено, что он долго не проживет и много не вытянет, а если три сотни сделают его счастливым…

   Винн был благодарен и заехал засвидетельствовать это при полном параде.   До его учебного центра было меньше тридцати миль, а в его речи было столько технических терминов, что  потребовались разъяснения с помощью  схем разных типов машин. Он вручил такую схему Мэри.

   - Разберись-ка в ней, Пости, - сказал он, - Скоро ты много их увидишь.  Итак, Мэри взялась за изучение схемы, но когда Винн приехал в следующий раз, чтобы покрасоваться перед домашними, она потерпела полное фиаско  на перекрестном допросе, и он распекал ее, как в былые дни.

   - Ты-выглядишь-более-менее-как-человек, - говорил он своим новым Военным голосом. - У тебя, должно быть, когда-то в прошлом были мозги. Что ты с ними сделала? Где ты их прячешь? Овца знала бы больше, чем ты, Пости.  Ты никуда не годишься. От тебя меньше толку, чем от пустой жестянки, ты тупой старый казуар.

   - Так с тобой разговаривают старшие офицеры, я полагаю, -  отозвалась мисс Фаулер из своего кресла.

   - Но Пости не возражает, - ответил Винн. - Так ведь, Пэктрэд?

   -  А что? Разве Винн сказал что-то неуместное? К следующему твоему приезду я выучу все правильно, - бормотала она и  снова хмурила бесцветные брови, склоняясь над схемами Таубе, Фарманов и Цеппелинов.

Через несколько недель ее уже не интересовали обычные наземные и морские сражения, о которых она читала мисс Фаулер после завтрака.  Ее мысли и чувства были высоко в небе с Винном, который закончил «катание» (что бы это ни значило) и сменил «такси» на более или менее собственную машину. Однажды  утром она сделала круг над самой трубой их камина, приземлилась на пустоши Веггс Хит, почти возле садовых ворот, и вошел Винн, синий от холода, громко требуя еды. Вместе, как часто бывало, они   потащили кресло-каталку мисс Фаулер по тропинке, идущей вдоль пустоши, чтобы посмотреть на биплан. Мэри заметила, что «он очень плохо пахнет».

   - Пости, я полагаю, ты думаешь носом, - сказал Винн. - Я знаю, что с мозгами у тебя плохо. Ну, какой это тип?

   - Я пойду возьму схему, - сказала Мэри.

   - Ты безнадежна! Твои умственные способности меньше, чем у белой мыши, - кричал он и толковал о шкалах и гнездах для бомбометания, пока не пришло время снова подниматься и парить в напитанных влагой облаках.

   - А! - воскликнула Мэри, когда эта вонючая штука взмыла вверх.- Подождите, пока наш Летный корпус не вступит в дело! Винн говорит, это намного безопаснее, чем в окопах.

   - Сомневаюсь, - отозвалась мисс Фаулер. - Скажи-ка Чипу, чтобы он пришел и отбуксировал меня обратно в дом.

   - Это же под горку. Я и сама могу, - сказала Мэри, - если вы поднимете тормоз.

Она всем телом навалилась на перекладину, и они покатили к дому.
   - Послушай, побереги себя, ты вспотеешь и схватишь простуду, - проворчала закутанная мисс Фаулер.

   - Я никогда не потею, - ответила Мэри. Кресло ударилось о порог, и она распрямила свою длинную спину. От напряжения она разрумянилась, а ветер растрепал пучок волос надо лбом. Мисс Фаулер взглянула на нее.
 
   - О чем ты думаешь, Мэри? - вдруг требовательно спросила она.

   - О, Винн сказал, что хочет еще три пары носков, самых толстых, какие только можно связать.

    - Да, но я имею в виду вещи, о которых думают женщины. Вот тебе больше сорока…

   - Сорок четыре, - уточнила Мэри.

    - Ну и?

   - И что? - Мэри, как всегда, подставила плечо мисс Фаулер.

   - И ты уже десять лет живешь со мной.

   - Дайте-ка подумать, - сказала Мэри. – Винну было одиннадцать, когда он здесь появился. Сейчас ему двадцать,  а я приехала за два года до него. Значит, одиннадцать.

   - Одиннадцать! И за все это время ты ни разу не заговорила о чем-то значительном. Если оглянуться назад, мне кажется, что все время разговаривала только я.

   - Боюсь, я не любительница побеседовать. Как говорит Винн, у меня нет мозгов. Позвольте вашу шляпку.

Мисс Фаулер постукивала палкой с резиновым наконечником по плитке пола в холле, с трудом двигая ногу от бедра.

   - Мэри, неужели ты только компаньонка? Разве ты не могла бы быть кем-то, кроме компаньонки?

Мэри повесила садовую шляпу на соответствующий крючок.

   - Нет, - ответила она, подумав. - Я такого не представляю. Но, боюсь, у меня нет воображения.

Она подала мисс Фаулер ее одиннадцатичасовой стакан минеральной воды Контрексвиль.


Декабрь стоял сырой, за месяц выпало шесть дюймов осадков, и женщины старались выходить из дома как можно реже.  Летающая колесница Винна посетила их несколько раз, а дважды утром, на рассвете, Мэри слышала тарахтенье его пропеллеров (он заранее предупреждал ее открыткой). Во второй раз она подбежала к окну и пристально всматривалась в белеющее небо.  Маленькое пятнышко проплыло над головой. Она протянула худые руки ему навстречу.
Тем вечером, в шесть часов, пришло извещение в официальном конверте, что второй лейтенант В.Фаулер был убит во время испытательного полета. Смерть была мгновенной. Она прочла письмо и отнесла его мисс Фаулер.

   - Я никогда и не ожидала ничего другого, - сказала мисс Фаулер, - но жаль, что это случилось прежде, чем он что-нибудь сделал. 

Комната вращалась вокруг Мэри Постгейт, но она оказалась довольно устойчивой.
 
   - Да, - произнесла она, - Очень жаль, что он не погиб в бою, после того, как убил кого-то.

   - Одно утешение, что он умер мгновенно,  - продолжала мисс Фаулер.

   - Но Винн говорит, что удар от падения убивает человека мгновенно, что бы ни случилось с баками, - процитировала Мэри.

Комната теперь возвращалась в устойчивое положение. Она услышала, как мисс Фаулер нетерпеливо проговорила:

    - Но почему мы не можем плакать, Мэри? - и свой ответ:

    - О чем тут плакать. Он выполнил свой долг так же, как сын миссис Грант.

   - Но когда он погиб, она пришла и плакала все утро, - заметила мисс Фаулер, - а я только чувствую себя усталой, ужасно усталой. Пожалуйста, помоги мне добраться до кровати, Мэри. И, думаю, мне понадобится бутылка с горячей водой.

Мэри, конечно, помогла ей, села рядом и завела разговор о Винне и его буйной молодости.

   - Я полагаю, - внезапно сказала мисс Фаулер, - что старые и молодые люди ускользают от таких ударов, как этот. Люди среднего возраста переносят их тяжелее всех.

    - Скорее всего, так оно и есть, - согласилась Мэри, поднимаясь. – Я сейчас собираюсь убраться в его комнате.  Мы будем носить траур?

   - Конечно, нет, - сказала мисс Фаулер. – За исключением похорон, разумеется. Я не смогу пойти. Пойдешь ты. Я поручаю тебе договориться о том, чтобы его похоронили здесь. Слава Богу, что это случилось не в Солсбери!

Все, от командования Летного Корпуса до приходского священника, были в высшей степени добры и отзывчивы. На мгновение Мэри оказалась в мире, где тела имели обыкновение отправляться всеми видами транспорта во всевозможные места. А на похоронах два молодых человека в парадной  форме  стояли возле могилы, а потом заговорили с ней.

   - Вы ведь мисс Постгейт? - спросил один из них. – Фаулер рассказывал мне о Вас.  Он был хороший малый – отличный товарищ – огромная потеря.

   - Огромная потеря, - прорычал второй. – Нам всем ужасно жаль.

   - С какой высоты он упал? - прошептала Мэри.

    - Думаю, почти четыре тысячи футов, так? Ты ведь был наверху в тот день, Горилла?

    - Не меньше, - ответил другой парень, -  Мой прибор показывал три тысячи, а он был намного выше.

    - Это хорошо, - сказала Мэри. – Очень вам благодарна.

Они отошли, когда возле кладбищенских ворот миссис Грант бросилась, плача, на плоскую грудь Мэри и прорыдала:

     - Я знаю, каково это! Я знаю, каково это!

     - Но оба его родителя на том свете, - возразила Мэри, отстраняя ее,  – Может быть, все они уже встретились, - пробормотала она, отступая к экипажу.

    - Я тоже подумала об этом, - продолжала всхлипывать  миссис Грант, - но тогда он будет для них практически чужим.  Ужасно неловко!

Мэри добросовестно пересказала каждую деталь церемонии мисс Фаулер, которая громко смеялась, когда Мэри описывала выходку миссис Грант.

    - О, как это понравилось бы Винну! Во время похорон он в любой момент мог что-нибудь отмочить. Ты помнишь? - и они снова заговорили о нем,  дополняя воспоминания друг друга. - А теперь, - сказала мисс Фаулер, - мы поднимем шторы и устроим генеральную уборку. Это всегда идет нам на пользу. Ты ведь разобрала вещи Винна?

    - Все вещи, с тех пор, как он приехал, - подтвердила Мэри. – Он никогда ничего не портил, даже игрушки.

Они стояли и смотрели на эту опрятную комнату.

    - Все-таки не плакать – это неестественно, - наконец произнесла Мэри. –  Я так боюсь, что это отразится на Вашем здоровье.

      - Как я уже говорила, мы, старые люди, ускользаем от ударов, а вот за тебя я опасаюсь. Ты ведь еще не плакала?

      - Не могу. Все это только заставляет меня ненавидеть немцев.

     - Пустая трата сил, - отрезала мисс Фаулер. – Мы должны дожить до конца этой войны. -  Она открыла шкаф, полный одежды. – Так, я все обдумала.  Вот мой план. Всю гражданскую одежду можно раздать – бельгийским беженцам и всяким прочим.

Мэри кивнула.

    - И обувь, воротнички, перчатки тоже?

    - Да.  Нам не нужно оставлять ничего, кроме кепи и ремня.

    - Вчера привезли его одежду из Летного корпуса, - Мэри указала на сверток, лежащий на узкой железной кровати.

   - А вот Военное сохрани. Может быть, потом кто-то с радостью все это заберет. Ты помнишь его размеры?

    - Рост пять футов восемь с половиной дюймов, объем груди тридцать шесть дюймов. Но он говорил мне, что прибавил полтора дюйма. Я напишу  размеры на этикетке и прикреплю ее к спальному мешку.

    - Итак, с этим разобрались, - сказала мисс Фаулер, постукивая по ладони одной руки кольцом, надетым на безымянный палец другой. – Какие это все напрасные траты! Завтра возьмем его старый школьный сундук и упакуем гражданскую одежду.

    - А остальное? - спросила Мэри. – Книги, рисунки, игры, игрушки и – и – все прочее?

    - Я планирую сжечь абсолютно все вещи. Тогда мы будем знать, что с ними стало, и они не попадут потом в чужие руки. А ты как думаешь?

    - Мне кажется, так будет лучше всего, - согласилась Мэри. – Но их так много.

    - Мы сожжем их в мусорной печи, - сказала мисс Фаулер.

Это была садовая печь для уничтожения отходов – круглая башенка высотой в четыре фута из ажурного кирпича над железной решеткой. Много лет назад мисс Фаулер наткнулась на эту конструкцию в журнале по садоводству и решила, что должна построить такую печь в дальнем конце сада. Это соответствовало ее склонности к порядку, потому что избавляло от неприглядных куч мусора, а зола делала тяжелую глинистую почву легче.

   Мэри на мгновение задумалась, ясно представила все, что нужно сделать, и снова кивнула. Они провели вечер, перебирая такие знакомые костюмы Винна, его белье с метками, сделанными Мэри, и множество ужасно безвкусных носков и галстуков. Понадобился еще один сундук, а потом еще маленький упаковочный ящик, и только в конце следующего дня Чип и местный извозчик погрузили все на повозку. К счастью, приходский священник узнал, что у его друга есть сын ростом как раз около пяти футов восьми с половиной дюймов, так что обмундирование Летного корпуса ему будет впору, и послал сына садовника с тележкой забрать его. Кепи повесили в спальне мисс Фаулер, ремень у мисс Постгейт, ибо, как сказала мисс Фаулер, они не горели желанием устраивать поминальное чаепитие.

   -И с этим разобрались, - заключила мисс Фаулер, - Остальное я поручаю тебе, Мэри. Я не в состоянии бегать взад-вперед по саду. Возьми-ка ты лучше большую бельевую корзину и попроси Нэлли тебе помочь.

   - Я возьму тачку и справлюсь сама, - возразила Мэри и впервые в жизни плотно сжала губы.

В моменты раздражения мисс Фаулер говорила, что Мэри методична сверх всякой меры. Дождь явно усиливался, и Мэри надела старый дождевик и садовую шляпу, а на ноги – галоши, которые вечно скользили. В кухне она взяла спички, корзинку  угля и вязанку хвороста - и покатила тачку по мшистым тропинкам к мокрой изгороди из лавра, где под каплями воды, падающими с трех дубов, стояла садовая печь. Она перебралась через проволочную ограду на соседний, приходский, участок, вытащила из стога арендатора  две большие охапки сухого сена и аккуратно разложила его на печную решетку. Потом, раз за разом, она возила на тачке вещи в бельевой корзине, накрытой полотенцем, неизменно  наблюдая в окне столовой бледное лицо мисс Фаулер.

В корзину отправились потрепанные и замусоленные книжки Хенти, Марриета, Левера, Стивенсона, Баронессы Орци и Гарвиса; школьные учебники и атласы, груды разрозненных выпусков «Мотоциклиста», «Малолитражного автомобиля» и каталогов выставок в Олимпии; остатки парусного флота, начиная от девятипенсовых катеров и кончая яхтами за три гинеи; халатик из подготовительной школы; биты и ракетки ценой от трех гиней шести пенсов до двадцати четырех шиллингов и мячики для крикета и тенниса; сломанные паровые и заводные локомотивы со скрученными рельсами и серая с красным жестяная модель подводной лодки; неисправный граммофон и треснувшие пластинки; клюшки для гольфа, которые нужно было еще переломить через колено, так же, как трости и копье; фотографии крикетных и футбольных команд частной и общественной школ и снимок Офицерского учебного корпуса на марше; снимки и фотопленки; несколько оловянных и  один настоящий серебряный кубок за победы в соревнованиях по боксу и в беге с барьерами среди юношей; связки школьных фото, фотография мисс Фаулер и ее собственная, которую он утащил у нее в шутку, да так и не вернул (а она старалась не напоминать!); ящик для игр с секретным отделением; куча спортивных брюк, ремней и футболок и пара ботинок с шипами, раскопанных на чердаке; письма, которые они с мисс Фаулер когда-то ему писали, неизвестно зачем хранившиеся все эти годы; пятидневная попытка вести дневник; вставленные в рамки фото гоночных машин на больших гонках в Бруклендсе и, наконец, сваленные в одну кучу обломки ящиков для инструментов, кроличьих клеток, электрических батарей, оловянных солдатиков, приспособлений для выпиливания и головоломок.

У окна мисс Фаулер, наблюдая, как Мэри приходит и снова уходит, подумала: «А ведь она уже старая. Я никогда раньше этого не замечала».

После ланча она посоветовала Мэри отдохнуть.

   - Я совсем не устала, - ответила Мэри. – Я все подготовила. В два часа схожу в деревню за керосином - у Нэлли его маловато, а прогулка пойдет мне на пользу.

Перед тем, как уйти, она еще раз обошла весь дом и убедилась, что ничего не забыла. Туман начал густеть, когда она дошла до края пустоши Веггс Хит, где Винн обычно сажал свой биплан - ей даже показалось, будто она слышит звук его пропеллеров над головой, но вглядываться в небо было незачем. Она раскрыла зонтик и решительно зашагала в сырой мгле, пока не достигла безлюдной окраины деревни. Выйдя из лавки мистера Кидда с бутылью керосина в вязаной сумке, она встретила Сестру Иден, местную медсестру, и они, как обычно, заговорили о деревенских детях. Они как раз прощались напротив местного паба «Королевский дуб», когда прямо за домом раздался, как им показалось, пушечный выстрел. Потом они услышали детский визг, который перешел в вой.

   - Несчастный случай! – сразу определила Сестра Иден и бросилась в пустой бар, увлекая за собой Мэри. Они обнаружили там миссис Геррит, жену трактирщика, которая только беззвучно открывала рот и показывала на двор, где под грохот черепицы валился на бок сарайчик. Сестра Иден сорвала простыню, сушившуюся у огня, выбежала во двор, подняла что-то с земли и обернула белой тканью. Когда она внесла сверток в кухню, простыня уже стала алой, как и униформа медсестры. Это была маленькая девятилетняя Эдна Геррит, которую Мэри знала с самого рождения.

   - Меня сильно ранило? – спросила Эдна и умерла на окровавленных руках Сестры Иден. Простыня сдвинулась, и, прежде чем Мэри успела зажмуриться, на мгновение она увидела разорванное, искромсанное тело.

   - Удивительно, что она вообще могла говорить, - сказала Сестра Иден. – Господи, что это было?

   - Бомба, - сказала Мэри.

   - С одного из Цепеллинов?

   - Нет. С аэроплана. Мне кажется, я слышала его над пустошью, но я подумала, что это один из наших. Должно быть, он выключил мотор, когда снижался, вот почему мы его не заметили.

   - Грязные свиньи! – воскликнула Сестра Иден. Она побледнела, ее всю трясло. – Посмотрите, на что я похожа! Мисс Постейт, сходите к Доктору Хеннису и все ему расскажите. – Сестра посмотрела на мать Эдны, которая упала на пол вниз лицом. – Это просто обморок. Переверните ее.

Придав миссис Геррит правильное положение, Мэри поспешила к доктору. Когда она закончила рассказывать, он попросил ее посидеть в операционной, пока ищет что-нибудь успокоительное.

   - Но мне ничего не нужно, уверяю Вас, - сказала она. - Не думаю, что будет разумно сообщать об этом мисс Фаулер, правда? В такую погоду ее сердце очень  чувствительно.

Доктор Хеннис восхищенно взглянул на нее, собирая саквояж.

   - Да, не говорите никому, пока мы во всем не убедимся, - согласился он и  поспешил в «Королевский дуб», а Мэри отправилась дальше со своим керосином. В деревне позади нее стояла обычная тишина, потому что весть о страшном событии еще не разнеслась. Она слегка нахмурилась, ее большие ноздри уродливо раздулись и время от времени она бормотала то, что Винн, который никогда не сдерживал себя в присутствии домашних,  говорил о врагах.

   - Проклятые варвары! Они проклятые варвары. Но, - продолжала она, возвращаясь к принципам, которые сделали ее такой, какая она есть, - нельзя позволять уму задерживаться на таких вещах.

Она еще не дошла до дома, когда Доктор Хеннис, который был к тому же  специальным констеблем, догнал ее на автомобиле.

   - О, мисс Постгейт, - окликнул он, - я хотел сказать Вам, что этот несчастный случай в «Королевском дубе» произошел из-за того, что у Герритов повалилась конюшня. Она давно уже была в опасном состоянии. Это было неизбежно.

   - Мне кажется, я еще слышала взрыв, - сказала Мэри.

   -  Вас мог ввести в заблуждение треск балок. Я посмотрел на них. Они насквозь прогнили. Конечно, когда они сломались, грохот мог быть, как от пушечного выстрела.

   - Правда? – вежливо сказала Мэри.

   - Бедная малышка Эдна играла под крышей, - продолжал он, пристально глядя ей в глаза, - это балки и черепичные плитки разрезали ее на куски, теперь Вы поняли?

   - Но я видела, - возразила Мэри, покачав головой. – И слышала.

   - Ну, мы не можем быть уверены, - произнес Доктор Хеннис совсем другим тоном. – Я знаю, что и Вы, и Сестра Иден (а я с ней говорил) абсолютно надежные люди и можно быть уверенным, что вы ничего никому не скажете – пока, по крайней мере. Нехорошо будоражить людей, если не…

   - О, во мне,  по крайней мере, можете не сомневаться, - успокоила его Мэри, и Достор Хеннис отправился дальше, в главный город графства.

В конце концов, сказала она себе, все, что случилось с бедняжкой Эдной, вполне могло произойти именно от падения этой старой конюшни. Она пожалела о том, что хотя бы намекнула на что-то другое, но Сестра Иден была само благоразумие. К тому времени, когда она добралась до дома, все произошедшее стало как-то отдаляться из-за своей чудовищности. Когда она вошла, мисс Фаулер рассказала, что полчаса назад пролетало несколько аэропланов.

   - Кажется, я их слышала, - ответила Мэри. - Пойду в сад, керосин я купила.

   - Хорошо, но что с твоими ботинками? Они насквозь промокли. Немедленно смени их.

Мэри не только подчинилась, но завернула ботинки в газету и засунула в вязаную сумку с бутылью керосина. Потом она вооружилась самой длинной кочергой и вышла из дома.

   - Опять идет дождь, - сказала вдогонку мисс Фаулер, - но я знаю, ты не успокоишься, пока не доведешь это дело до конца.

   - Это недолго. Я там все сложила, а печь прикрыла крышкой, чтобы не попадала влага.

К тому времени, когда она закончила все приготовления и разбрызгала «жертвенное масло» , в зарослях лавра сгустились сумерки. Когда она зажгла спичку, которая должна была спалить дотла ее сердце, за плотной стеной португальских лавров послышался какой-то стон или хрип.

   - Чип? – раздраженно позвала она. Но Чип с его застарелым люмбаго в уютном  коттедже был бы последним, кто осквернит святилище.

   - Овца, наверно, - решила она и бросила розжиг в печь. Погребальный костер взревел, и от близости пламени тьма вокруг нее стала еще гуще.

   - Как это понравилось бы Винну! – подумала она, отступая на шаг от яркого огня.

В его свете меньше, чем в пяти шагах, она увидела человека с обнаженной головой, наполовину скрытого кустами, который сидел неестественно прямо у подножия одного из дубов. На коленях у него лежала сломанная ветка, из-под нее торчала одна нога, обутая в ботинок. Его голова непрерывно качалась из стороны в сторону, но туловище было неподвижно, как ствол дерева. Он был одет – она отошла в сторону, чтобы разглядеть получше -  в униформу, похожую на ту, что носил Винн, с клапаном, застегнутым на груди. В первый момент она подумала, что это, может быть, один из тех молодых летчиков, которых она видела на похоронах. Но их волосы были темными и блестящими. У этого же они были светлыми, как у младенца, и так коротко острижены, что под ними была видна противная розоватая кожа. Его губы зашевелились.

   - Что вы сказали? – Мэри подошла и наклонилась над ним.

   - Лэйти! Лэйти! Лэйти! (Леди! Леди! Леди! – иск.англ.) – бормотал он, хватаясь руками за мертвые мокрые листья. Было совершенно ясно, какой он национальности. Это вызвало в ней такую ярость, что она резко отступила к печи, хотя пламя было еще слишком сильным, чтобы засунуть в него кочергу.  Книги  Винна, кажется, занялись хорошо. Она поглядела вверх, на дуб позади мужчины. Несколько тонких верхних и две-три подгнивших нижних ветви были сломаны, и обломки разбросаны на тропинке возле кустов. На самой нижней развилке ветвей в свете высоких языков пламени виднелся шлем с тесемками, похожий на птичье гнездо. Очевидно, этот человек пролетел через все дерево. Винн говорил ей, что люди вполне могут выпадать из аэропланов. И еще он говорил, что деревья можно использовать, чтобы замедлить падение авиатора, но в этом случае летчик, должно быть, получил переломы, иначе он поменял бы свою неудобную позу. Мужчина, сидящий на земле, казался беспомощным, только его отвратительная голова продолжала качаться. Однако она разглядела у него на ремне кобуру с пистолетом, а Мэри ненавидела пистолеты. Несколько месяцев назад, прочитав некие  сообщения из Бельгии, они с мисс Фаулер имели дело с чем-то похожим: это был огромный револьвер с плосконосыми пулями.  С недавнего времени такие пули, по словам Винна, запрещено использовать по правилам ведения войны против цивилизованного противника.

   - Нам они в самый раз, - ответила мисс Фаулер. – Покажи-ка Мэри, как обращаться с этой штукой. И Винн, которого смешила сама возможность того, что это когда-нибудь понадобится, отвел нервно подмигивающую Мэри в заброшенную приходскую каменоломню и показал, как стреляет этот ужасный механизм. Он лежал теперь в левом верхнем ящике ее туалетного столика – воспоминание, не приговоренное к сожжению. Винн был бы рад видеть, что она не испугалась.
Она проскользнула в дом, чтобы взять его. Когда сквозь дождь Мэри вернулась обратно, глаза на голове были живыми и  полными ожидания. Рот даже пытался улыбнуться, но при виде револьвера его кончики опустились, совсем как у Эдны Геррит. Из одного глаза выкатилась слеза, а голова начала раскачиваться из стороны в сторону, как будто хотела на что-то указать.   

   - Cassee. Tout cassee, - хныкала эта тварь. (Сломано. Все сломано. -.иск.франц. )

   - Что? – произнесла Мэри с отвращением, держась на расстоянии, хотя двигалась только голова.

   - Cassee, - повторил он. – Che me rends. Le medicin! Toctor! (Сломано. Я сдаюсь.  Доктора!  Доктора! – иск.франц., англ.)

   - Nein! – твердо сказала она, призвав весь свой скромный запас немецкого на помощь большому пистолету. -  Ich haben der todt Kinder gesehn. (Нет! Я видела смерть ребенка. – иск.нем.)

   Голова затихла. Рука Мэри опустилась. Опасаясь случайного выстрела, она держала палец подальше от спускового крючка. Немного подождав, она вернулась к печи, где пламя уже опало, и принялась помешивать кочергой обугленные книги Винна. Голова снова застонала, призывая доктора. 

   - Замолчи!  - крикнула Мэри и топнула ногой. – Заткнись, проклятый варвар!
Слова слетали с ее губ уверенно и естественно. Это были слова самого Винна, а Винн был джентльменом, который ни за что на свете не превратил бы маленькую Эдну в кровавые клочья. Но эта нелюдь, скрючившаяся под дубом, сделала такое. Речь шла не о тех ужасах, о которых они с мисс Фаулер читали в газетах. Мэри своими глазами видела это на столе в кухне «Королевского дуба». Она не должна позволять своему уму задерживаться на таких вещах. Теперь Винн был мертв, и всё, что с ним связано,  слипалось в комки, шуршало и позвякивало, превращаясь под ее проворной кочергой в багрово-черную пыль и серые листья золы. Тварь под деревом тоже должна умереть. Мэри видела смерть не раз. Она была из семьи, в которой, как она говорила мисс Фаулер, имели обычай умирать «при самых печальных обстоятельствах». Она не уйдет отсюда, пока не будет совершенно уверена, что этот выродок мертв – мертв, как папочка в конце восьмидесятых, тетушка Мэри в восемьдесят девятом, мама в девяносто первом, кузен Дик в девяносто пятом, горничная леди МакКосланд в девяносто девятом, сестра леди МакКосланд в девятьсот первом, Винн, похороненный пять дней назад и Эдна Геррит, которая все еще ждет, когда земля пристойно укроет ее.  Размышляя так – над нижней губой торчит пожелтевший клык, брови собраны в ниточку, ноздри раздуваются – Мэри двигала кочергу рывками, сотрясая решетку на дне печи и тщательно выскабливая кирпичи наверху. Она посмотрела на наручные часы. Время приближалось к половине пятого, и дождь разошелся не на шутку. Чай будет в пять. Если он не умрет до этого времени, она промокнет и должна будет пойти переодеться. Между тем - и это занимало ее внимание - вещи Винна горели хорошо, несмотря на шипение влаги, хотя время от времени над общей массой вздымались обложки книг с ясно различимыми названиями. От упражнений с кочергой она почувствовала тепло, которое проникало, казалось, до самых костей. Мэри напевала что-то под нос, хотя у нее совсем не было голоса. Она никогда не разделяла все эти передовые взгляды на женскую работу в обществе, хотя даже сама мисс Фаулер имела к ним некоторую склонность, но сейчас она видела, что можно многое сказать в их защиту. Это, к примеру, была ее работа – работа, которую не смог бы сделать ни один мужчина, и меньше всех Доктор Хеннис. Мужчина в такой критической ситуации повел бы себя, как «спортсмен» - так называл это Винн. Он бросил бы все, чтобы оказать помощь, и наверняка притащил бы ЭТО в дом. Ну а дело женщины  -  устроить счастливый дом для… для мужа и детей. Если же семьи нет – на этой мысли не нужно позволять себе задерживаться - но…

   - Да замолчи же! – еще раз крикнула Мэри в темноту. – Nein, я тебе говорю! Ich haben der todt Kinder gesehn.

   Но это факт. Женщина, которой не довелось иметь семью, все же может быть полезной – в некоторых отношениях более полезной, чем мужчина.  Она колотила кочергой, как мостильщик, сквозь оседающий пепел, испытывая от этого тайное возбуждение. Дождь гасил огонь, но она чувствовала – было слишком темно, чтобы видеть, - что ее дело сделано. Дно печи слабо светилось красным, и уже не было опасности, что жар обуглит деревянную крышку, если она прикроет печь от струй дождя. Все уладив, она оперлась на кочергу и стала ждать, а в это время ее охватывал все возрастающий восторг. Мэри уже ни о чем не думала. Она отдалась чувствам. Ее долгое наслаждение было прервано звуком, который она в отчаянии ожидала услышать несколько раз в своей жизни. Она подалась вперед и прислушалась, улыбаясь. Ошибки быть не могло. Мэри закрыла глаза и упивалась этим звуком. Внезапно он прекратился.

   - Давай же, - пробормотала она вполголоса. – Это еще не конец.
Потом конец наступил совершенно отчетливо в промежутке между двумя вспышками дождя. Мэри Постгейт, сжав зубы, затаила дыхание, и дрожь прошла по всему ее телу.

  - Вот и хорошо, - удовлетворенно сказала она и пошла домой, где дерзко нарушив заведенный порядок, приняла перед чаем роскошную горячую ванну  и спустилась вниз.  Увидев ее, расслабленно расположившуюся на диване напротив, Мисс Фаулер заметила:

   -  А ты вполне привлекательна!