Игра воспоминаний

В конце тихой улицы, возле старого дома, припарковалось черное авто. 

Двигатель затих, огни погасли, из машины вышел худой и высокий мужчина, со 

светлыми, зачесанными назад волосами. Достав дипломат из окна задней двери, он 

закурил и неспешно направился к дому. У двери, протянув руку вперед, на миг 

остановился, прислушавшись. Из дома доносилась музыка. Старый и заводной соул, с его 

взрывными саксофонами, клавишами и баритоном. 

Открыв дверь, мужчина вошел. Впереди был длинный и темный коридор. Глаза не сразу 

привыкли к темноте. Мужчина снял пальто и почти на ощупь набросил его на крючок. 

Коридор, наконец, обрел привычные очертания и мужчина направился вперед, к двери, 

под которой белел мерцающий, уличный свет. Музыка с приближением усиливалась, 

мужчина повернул ручку и дверь со скрипом распахнулась, ослепив входящего. Когда 

глаза восстановились, перед человеком возникла большая и наглухо задымленная 

сигаретами гостиная комната, заставленная на прошлый век. У стены напротив 

располагались два открытых окна, из которых в комнату проникал свет фонарей. Другого 

света в комнате не было. Посередине стоял большой угловой диван с креслом. Напротив 

него, на журнальном столике, лежали пыльные книги. Справа располагался старый камин 

отделанный красным кирпичом, а перед ним большой и неуклюжий письменный стол с 

виниловым проигрывателем из которого, собственно, и доносился звенящий в ушах 

саксофон. Вдоль стен, как было актуально в прошлом веке, громоздились книжные шкафы 

и застекленные серванты, с дареными сервизами и прочей ерундой. Комната невольно 

создавала эффект машины времени, а вишенкой на торте был старый, ламповый телевизор 

с кассетным проигрывателем, на экране которого мигало "00:00 " Повсюду в комнате 

стояли импровизированные пепельницы. 

У окон, босой, в брюках и мятой белой рубашке, скрестив руки за спиной, бродил хозяин 

дома. Невысокий и полностью седой, сварливый и упрямый как черт старик. На его глаза 

нависали черные, солнечные очки. Старик был абсолютно слеп. 

Мужчина с дипломатом сделал несколько шагов к столу, старик заметил движение и 

повернул голову. Мужчина поднял пальцем иглу проигрывателя, и музыка тот час 

замолчала, оставив в ушах неприятный, угасающий звон. 

– Антон! Наконец-то! Какого черта так долго? – сказал старик. 

– Добрый вечер. Отдыхаете? – Антон был человеком с отличным чувством такта и 

железными нервами. 

– А что мне еще, по-твоему, остается делать? – старик развел руками. – Я уже несколько 

часов жду! Свела же судьба с таким нерасторопным человеком! 

Антон взглянул на часы. Стрелки показывали пятьдесят минут седьмого. Опоздания не 

было, но и объясняться не имело смысла. Тонкими пальцами он звякнул по замкам 

дипломата и достал из него небольшую и помятую тетрадь с ручкой. 

– Приступим? 

Старик нащупал рукой спинку дивана, деловито обошел его и уселся, ссутулившись. 

– Начнем, – скомандовал он и принялся за свой рассказ. 

Ручка забегала по бумаге. Прыгала со страницы на страницу, иногда забегала на поля, 

иногда топталась на месте. Диктовал старик долго, почти не останавливался, а Антон 

молча и терпеливо записывал за ним. 

– Успеваешь? – раздавалось время от времени. 

Старик был человеком прошлого, со своими устоями и политикой. Пытаться изменить его 

не имело никакого смысла. Да никто и не пытался. Пытались разве что понять, 

привыкнуть. 

Лишившись зрения, он будто утерял в себе любовь к жизни, способность понимать и чувствовать. Он был одинок, и одиночество давило на него. Но никогда и никому он об 

этом не говорил. А в моменты особенно тоскливые, он находил свои старые пластинки и 

часами напролет бродил кругами. Мозг рисовал ему прекрасные картины, почти забытые, 

туманные, но теплые. Вечерний солнечный закат, движенье облаков, качающийся в поле 

колосок. 

Текст набирался плотный, загруженный. Старик уже много лет сочинял и диктовал свои 

рассказы. Антон кропотливо записывал их, затем печатал и относил в редакцию. В 

редакции его рассказы имели большой успех и отличались особенным подходом. Сегодня 

это было уже множеством книг, на средства от которых он и жил. 

Рассказы были абсолютно не свойственными его чопорному нраву, а сюжеты 

выдуманными. О двух влюбленных, о приключениях, о верной дружбе. Такие вещи всегда 

писались легко. Но как при этом менялся сам старик! Его вечно хмурые брови 

разглаживались, а покрытое морщинами лицо, обретало мягкие, где-то даже детские 

черты. 

За окном совсем стемнело, а работа кипела во всю и, наконец, ближе к ночи у двери 

раздался скрежет замка. Это пришел Сергей. 

Сергей отвечал за здоровье старика. Упитанный и неповоротливый мужчина, в очках и с 

залысиной, имел по истине ангельский характер и бархатный голос. Такому человеку 

совсем не хотелось перечить, с ним было приятно обсудить темы не требующие споров 

или просто послушать. Вокруг себя он создавал особенную атмосферу, но только не для 

старика. 

В коридоре раздались медленные и тяжелые шаги. 

– Хватит на сегодня, – сказал старик. 

Антон с облегчением сложил помятую тетрадь и сонно потер глаза. Из темноты коридора 

показалось круглое лицо с пушистыми волосами с боков и маленькими очками на носу. 

Вслед за головой появилось и упитанное тело. Сергей. 

В руках он держал два больших пакета, полных продуктов, лицо изображало искреннюю 

улыбку. Сергей открыл было рот, чтобы, почти наверняка, сказать что-то очень 

обходительное и вежливое, связанное со временем суток и с тем, как хорошо выглядел 

зловредный дед. Но старик его опередил. 

– И года не прошло! Ты все-таки решил обо мне вспомнить? Большое спасибо! 

Антон решил не портить себе вечер и уже стоял в дверях, протягивая руку вновь 

прибывшему. 

– До завтра, – быстро добавил он и тут же исчез в темноте. Шаги спешно умолкли. 

– И вам добрый вечер, – все с такой же улыбкой продолжил Сергей. Как ему это 

удавалось? – Ну что? поставлю ванную или сперва перекусим? 

– А ты как думаешь? Могу ли я себе яичницу пожарить? 

– Понял! Уже бегу. 

Антон стоял на улице, освещаемый фонарями собственного автомобиля, курил и смотрел 

куда-то сквозь пространство. Тихий рев мотора приглушал стрекотание сверчков. Вид у 

него был уставший и потрепанный. Бросив сигарету, он уселся за руль и начал медленно 

сдавать назад. Старый дом зажег кухонные окна. 

*** 

Утро. Дверной замок снова заскрипел. Старик, лежавший в постели на спине, открыл свои 

белые, как молоко, глаза, нащупал очки и бодро поднялся с кровати. Здоровья ему было 

не занимать. Из коридора доносился непонятный шорох. Но старик прекрасно знал, кто пришел и даже чем он сейчас занимался. Николай Иванович. Солидный и серьезный 

мужчина в годах. Его слово было законом даже для старика, а его тяжелый и 

проницательный взгляд чувствовал на себе и слепой. С таким припираться не стоило, 

получишь сполна! Это был высокий человек, с характерной походкой и отцовскими 

усами. Он заезжал сюда по выходным, проверить все ли в порядке и к старику относился 

так, будто это был его непослушный сын. 

Шаги в коридоре то и дело замолкали. Николай заглядывал в каждую комнату и огибал ее 

своим сверлящим взглядом. Мебель, спокойно стоящая в разных местах, словно замирала 

по стойке смирно, даже муха не летала при нем. Старик тем временем спешно собирался. 

Надевал штаны, рубашку, стараясь особо не шуметь. Заскрипела лестница. Старик на 

цыпочках отодвинул стул и уселся лицом к двери, одной рукой нащупывая книгу, 

написанную шрифтом Брайля, и принялся водить по ней рукой, сделав весьма задумчивую 

мину. Дверь распахнулась, входивший тяжело дышал, старик нахмурился еще сильнее. 

– Читаешь? – прозвучал низкий голос напротив. – А лучше б делом занялся! Почти обед, а 

он сидит, читает. 

– Куда уж мне делами, Коля, – тихо ответил старик. 

– Давай вставай! Побрить тебя надо поаккуратней. 

Мужчины переместились в ванную. Николай Иванович крутился вокруг, за работой, а 

старик сидел тихо и очень смирно. В своей голове он всегда старался поддерживать 

идеальный порядок. Держал цифры и числа. Со временем часто путался, но с числами все 

было в порядке. Именно эта мысль и не давала покоя. Шестое августа. Кажется точно 

шестое. Но почему тогда молчит Николай? 

– Какое сегодня число? – осторожно спросил старик. 

– Шестое. Сегодня твой день рождения, – ответил Николай. 

– Серьезно? А я никого и не звал. Не хочу отмечать. 

– А я позвал. Зачем, как думаешь, я тебя брею? 

– Как позвал? Кого? 

– Всех кто с тобой возится. И соседней. Кому ты еще нужен. 

– Коля, не стоило. 

– Стоило. Есть праздники, их надо отмечать. А то совсем зачахнешь тут. В своей норе, – 

Николай стряхнул пену в раковину. – Ну вот! Хоть на человека стал похож. 

Старик ощупал руками намыленное и гладкое лицо. Из-под носа торчали широкие усы. 

Такие же, какие носил и сам Николай. 

– Давай вытирайся и спускайся вниз. Завтракать будем, – Николай сделал несколько шагов 

в сторону, затем вернулся и, хлопнув старика по плечу, пробубнил. – С днем рождения! 

Затем удалился. 

Старика смущал такой поворот событий. Он не хотел внимания к своей персоне. А может 

и хотел, просто не мог себе в этом признаться. Воспоминания нагрянули в его голову. Он 

вспоминал, как в этом же доме, много лет назад, того же самого числа крутилась его мать 

и так же, как это сделал Николай, сама звала его друзей. А он как всегда возмущался. 

Друзья. Старик часто вспоминал о них. Вернее будет сказать об их образах. Мутные 

образы, обрывки фраз, неугомонный смех. Он перессорился со всеми незадолго до того, 

как полностью ослеп. В пух и прах. Невежи, они не признавали в нем писательского дара. 

Смеялись. Тогда, это сильно его зацепило. Ранило в сердце. Обида до сих пор сидела в 

нем назойливой занозой. Будила по ночам, заставала за обедом или в ванной. Обида и 

тоска. 

Где они сейчас? Какую жизнь ведут? Женились, завели детей? Он уже не помнил ни их лиц, не имен. Но обиду, обиду он помнил всегда. 

Где где. Горбатятся, наверное, заносчивые невежи, глупцы, лишенные рассудка. 

А ты писатель! Писатель! Тебя читают, тобой восхищаются. Тысячи. Нет. Сотни тысяч! 

Старик сидел неподвижно, с намазанным лицом и новоиспеченными усами, напротив 

зеркала, пустыми глазами глядя на свое отражение. 

– Ты в собственном доме заблудился? – раздалось откуда-то снизу. 

– Спускаюсь, Коля! Тебя еще не спросили, – тихо добавил старик. 

*** 

Вечер выдался теплым. Старик сидел в своей комнате на кресле и нервно курил одну за 

другой. Николай, возившийся весь день на кухне и в гостиной, теперь встречал гостей. 

Каждого из них старик узнавал по походке и хорошо знал, кто пришел, а кто опаздывает. 

Сегодня, в день его рождения, он особенно сильно ощущал в себе пустоту. Пустоту и 

одиночество. Он снова и снова пытался вспомнить имена и лица, которые когда-то так 

неосторожно выбросил. Но лиц не было. В погоне за своей мечтой он спешно избавлялся 

от всего, что, как тогда ему казалось, тормозило, мешало, а может просто возвращало на 

землю. И только спустя много лет он понял, что все это время избавлялся от самого себя. 

В маленькой комнатушке, в которой он сидел, царила полная темнота, было душно и 

воняло табаком. Вошедшему тот час захотелось бы выйти. Вот, кем он стал сегодня. 

Неприятным ощущением в темноте. 

Внизу раздался дверной звонок. Старик тут же очнулся. Сигарета обжигала пальцы. 

Наступило время спуститься. Но как встречать гостей в таком состоянии? Придется объясняться. 

А может быть поговорить начистоту? Раскрыть свою душу тем, кто хоть и поневоле, но 

находится рядом? В конце концов, им сильно доставалось от меня. В конце концов, чем я 

рискую? Будь что будет! 

Обиженный мальчишка вскочил с кресла и быстро направился к двери. 

Антон сидел за столом и смотрел на часы. Половина десятого. Сегодня гостиную было не 

узнать. Дружелюбно потрескивал камин, на диване вразброс лежали альбомы со старыми 

снимками, играла тихая и приятная музыка, ярко горел свет, а дышалось абсолютно легко. 

Комнату хорошо проветрили. Стол ломился от различных закусок и бутылок с напитками. 

Сергей и Николай стояли поодаль от всех, возле телевизора и громко смеялись. Смотрели 

кассету, которую Антон принес из дома, специально по этому поводу. Приятно было 

слышать смех в старом доме. Здесь он был нечастым гостем. Добродушные и милые 

соседи, расселись за столом и вели задушевные диалоги. Наконец, дверь в гостиную 

открылась. Он пришел. Угрюмый именинник в черных очках, с тяжелым, как после бега, 

дыханием. Антон поднял указательный палец, призывая тем самым гостей к вниманию. 

Старик же, стоял в полной темноте. Был слышен лязг посуды и множащийся шепот 

впереди. Справа от двери трещал камин, а из телевизора доносились знакомые голоса. 

Должно быть какой-то старый фильм. Мозг нарисовал картину происходящего, и старик 

двинулся вперед. Руки нащупали стул. Сзади в его сторону зашагали Николай и Сергей. 

Отодвинув стул, старик уселся. Сергей сел рядом с ним. 

– Привет всем, – неуверенно проронил старик, нащупав тарелку. Его руки тряслись. 

– Спасибо, что пришли, – продолжил он. – Знаю, иногда я бываю с вами груб. 

В стороне раздался тихий смешок, от которого мысли завязались в клубок. -.. я бываю с вами груб. Но далеко не всегда, вы бываете тому виной. Знаю, я не подарок 

и частенько срываюсь по мелочам. Много ворчу, – руки сжали тарелку. – Но я не всегда 

был таковым! Уверяю вас, друзья, раньше я был прекрасным и добрым юношей. А 

сегодня.. сегодня, я просто очень одинок. Мне не хватает моих близких. Так что прошу 

вас не судить меня строго. 

Старик закончил. Наступило минутное молчание. Соседи иногда переглядываясь друг с другом. Антон смотрел на вилку, которую крутил в руках. Сергей смотрел куда-то вдаль, 

оперевшись голову на ладонь, как будто что-то вспоминая. А Николай стоял за стариком, 

скрестив руки на груди. На его лице появилась такая редкая и не присущая ему улыбка. 

Наконец он сказал: 

– А я поспорю! Прекрасным и добрым ты не был никогда. 

Старик приподнял голову. 

– Откуда тебе знать? 

– Откуда знать? А может быть, я знаю тебя гораздо дольше, чем ты думаешь? 

Последовала небольшая пауза. 

– Коля, о чем ты говоришь? – продолжал не понимать старик. 

Сергей, сидевший рядом, положил свою руку на трясущиеся руки старика и, 

наклонившись, сказал. – Ты всегда был вреднючим. А теперь еще и память потерял. 

– Скучаешь по друзьям? – неожиданно начал Антон. – А ты хоть помнишь их имена? 

Он говорил так, будто что-то знал. Мысли в голове бежали в разные стороны, подобно 

безумной толпе. Они кричали и сталкивались, валясь друг на дружку. В ушах звенела 

тишина. Компания гостей ждала ответа. Но чего они ждут? Какой ответ он должен дать? 

Глаза старика прикрывали черные очки, а его зрачки скрывались за белой. За ней не видно 

было, как бегали сейчас его глаза. Копаясь и перебирая пыльные тома воспоминаний. 

Губы задержали. 

– М.. моих друзей звали.. их звали... 

Тишина вокруг продолжала звенеть. Было слышно лишь старый телевизор, в котором 

общались между собой слишком знакомые голоса. Старик, как будто остался с ними 

наедине. Прислушался. Это детский голос. Возможно, он слышал его в каком то старом 

фильме. Нет! Еще ближе. В голове начинала вырисовываться картинка. Старый дом, 

бородатый мужчина с камерой. А лица! Какие знакомые лица! Он вспомнил их, это были 

его родители. Картинка прояснилась. Он знал этот день, потому что был в нем. Детский 

голос был его собственным. Он сидел перед тортом, на котором горело двенадцать свечей, 

а вокруг сидели его лучшие друзья. В их глазах отражалось пламя свечей. И наконец, 

через столько лет, он вспомнил их лица. 

– Моих друзей звали, – Из-под черных очков и старых, морщинистых век, покатилась 

слеза. – Антон, Сергей и Коля. 

Мысли в его голове успокоились, встали и начали расходиться по домам. По спине 

пробежали мурашки, а в груди, как в старой печке, из маленькой лучинки начинал 

разгораться костер. Теплый и мягкий. Старое тело, почти забыло эти чувства. 

– А кому, по-твоему, еще нужен старый и назойливый старик? – сказал голос напротив. 

Теперь старик отчетливо видел своего старого товарища. 

– Когда мы узнали о том, что случилось, мы вернулись к тебе. Но ты был так плох, что 

даже не узнал нас. Прошло больше десяти лет, – сказал Сергей. 

На плечо опустилась рука. 

– Тебя никто, никогда не бросал. Это ты бросил нас со своей чертовой идеей, – как всегда 

грубовато пробубнил Николай. – А теперь мы этот бред еще и записываем. 

– Да, – продолжил Антон. – Все, чего ты так хотел, это стать известным писателем. И мы решили осуществить твою мечту. Создать иллюзию. Сотворить для тебя такой мир, к 

которому ты всегда так стремился. Тебе казалось, большего и не нужно. Но и в 

действительности тебя, конечно же, читают и даже любят. Например, мы, твои друзья. 

Прошла еще одна многозначительная пауза. Лицо старика переменилось несколько раз. 

Несколько раз он собирался что-то сказать. Затем, поправив очки, он отодвинул стул, 

поднялся и медленно поплелся вдоль высоких окон, скрестив руки за спиной. 

– Но хоть вам-то нравится? – спросил, повернувшись, старик. На его лице сияла яркая и абсолютно детская улыбка. Не обиделся. Больше его это не тревожило. 

*** 

Антон стоял во дворе, смотрел на пролетающие в темноте огни самолета и курил. Сегодня 

он был весел и бодр. Лужайку перед ним освещали окна дома, за которыми весело и так 

по-детски плясали гости и старые друзья.