Друзья

 Вспомним  о  наших  школьных  друзьях
               
     «Я,  признаться,  совсем  не  заметил, что  время  ушло,  унося  с  собой 
     все,  что  я  выбрал  святым»
      
     Б. Гребенщиков   
               
1               
    Первый  друг  мой  осознано  был   Владик  Полетаев,  с  которым  мы    посещали  детский  сад,  и   вместе  в  1945  году  пошли  в  первый   класс  147-ой  средней  мужской  школы  на  Печерске.  Через  год,  наш  класс  перевели  в  79-ую  среднюю  мужскую  школу  на  улице  Дарвина.


    Там  мы  подружились  с  Мишей  Френкелем.  Еще  через  год  нас  перевели  на  улицу  Ленина,  в  школу 92,  там,  в  4  классе,  повстречались  с  Осей  Блихом. Начиная   с  5 класса,  мы  тесно  сближаемся: -  Владик, Ося,  Миша  и  я. 

    Начну  с  себя.   Тогда  я  был  толстяком. Сидел  всегда  за  первой  партой  в  среднем  ряду.  Одноклассники  меня  никогда  не  дразнили – я  был  сильным.  Был  отличником,  всегда  все  знал,  но  не гордился  этим,  тщеславным  не  был.   Молчаливым -  да,  не  трепался  понапрасну.  С  тех  времен,  мало  изменился,  только  что  похудел.

   
    На  моем  фоне,   Владик,  не  только  хорошо  учился,  но  обладал  ярким  талантом:  прекрасно  рисовал,  прекрасно  пел.  Он,  несомненно,  оказал  большое  влияние  на  меня.   Я  подражал  Владику  во  всем.  То  ли  это  была  детская  влюблённость,  то ли  мальчишеская  гордость  своим  другом,  не  знаю?  Полагаю,  и  то,  и  другое.
 
    Меня  восхищали  художественные  и  музыкальные  способности  Владика.  Благодаря   Владику  я  обнаружил  интерес  к  музыке.   Я  хотел  петь,  как  поёт  Владик.   Я  хотел  рисовать,  как  рисует  Владик.  Во  всяком  случае,  дружба  наша  обогатила  меня. 

    С  Мишей  Френкелем  мы  все  годы  сидели  за  одной  партой.  Я  себя  вёл  с  Мишей  иначе.  Не  подражал,  как  Владику;  был  сам  собою.  Я  во  всем  помогал  ему.  Миша  всегда  был  тихим,  но  упрямым.  Мы  с  Мишей,  будущим  художником,  постоянно  рисовали.  Я  был уверен,  что  рисую  не  хуже  его.   Мы  ничего  не  скрывали  друг  от  друга. 


    Ося  Блих,  напротив,  постоянно  шалил, хулиганил,  выдумывал  разные  прозвища  учителям. Он  многое  знал,  но  не  считал  необходимым  показывать  учителям  свои  знания.  Мы  с  Осей  много  разговаривали,  многое  обсуждали.  От  Оси,  например,  я  узнал,  что  Сталин – это  не  отец  народов,  а   убийца  миллионов  людей.   Ося  на  многое  мне  открыл  глаза.

 
    В  7-ом классе,  в  качестве  эксперимента,  нас  разбавили   девчонками. Сначала  мы  не  знали,  как себя вести  с  ними,  дергали  за  косички, дразнили,  но  постепенно  привыкли.  Возникали  первые  романы.

 
    Я  первый  в  7ом  классе    влюбился  в  Наташу  Юровскую.  Я  не  понимал,  что  она   красавица;  осознал  это  значительно  позже.  Она  жила  на  Пушкинской  улице,  и  я  неумело  ухаживал  за  ней.  Она  одобрительно  принимала  мои  ухаживания.  Мы  ходили  в  кино;  в  день  рождения,  как  тогда  было  принято,  я  дарил  ей  книги.
 

     Недалеко  был  кинотеатр  «Комсомолец  Украины».  Мы  там  пересмотрели  массу  трофейных  фильмов,  в  частности,  «Тарзан»,  и  хорошие  английские  фильмы «Джунгли»,  «Багдадский вор». 

    Во  время  этих  прогулок  Наташа  часто  просила  рассказывать  что-то  интересное,  поскольку  я  прочёл  много  книг  и  многое  знал.  И  я  рассказывал,  выбирая  самые  интересные  сюжеты.  Она  же  подвигла  меня  ненадолго  к  писанию.

 
    Я  написал  небольшой  смешной   рассказ  из  жизни  нашего  класса.  Дал  прочитать  Наташе,  она  одобрила,  и  я  принялся  писать,  сначала  стихи,  далее  прозу  и  завершил  этот  период  моей  жизни,  стыдно  признаться,  плагиатом.
 

    То есть,  написал  текст,  прочно  забытый,  а  затем  смутно  всплывший  в  памяти.  Сначала я  не  узнал  его;  потом что-то  начало  прояснятся;  что-то  услышанное,  написанное  раньше  кем-то,  но  не  своё.

 
    Я  сознавал,  что  по  молодости  лет, совершил  нечто  нехорошее,  долго  страдал  и  не  мог  больше  написать  ни  строчки.   Я  повинился  перед  Наташей;  мне  было  стыдно,  и  постепенно  наша  детская  любовь  начала  угасать.  Но  мы  остались  друзьями.


   Я  хочу  сделать  небольшое  лирическое  отступление.  Наташа,  я  благодарен  тебе,  что  ты  тогда  выбрала  меня.  И  не  могу  понять, что  ты  во  мне  нашла: -  толстый,  маленький,  молчаливый.


     А ты! Сейчас, спустя  немало  лет,  я  смотрю  на  твою  фотографию,  и  поражаюсь,  какая  ты  была  красивая!
 

    Приблизительно,  через  20 лет,  мы  вновь  с  ней  встретились.  Роскошная  женщина,  она  была  замужем,  имела  дочь, собиралась  и  таки  уехала  в  эмиграцию  в  США.  Жила  в  Америке,  приезжала  в  Киев;  мы  встречались  с  нею,  вспоминали    минувшую молодость.

 
    Но  возвратимся   к  невозвратному  прошлому.   
Наконец,  построили  нашу  148-ую  школу  на  улице  Свердлова  (ныне  Прорезная),  как  раз  напротив  кинотеатра  «Комсомолец  Украины».   Теперь  там  театр: - «Молодой  театр».

 
    Новая  школа  была  экспериментальная,  мы  изучали  латынь,  этику,  психологию.   В  8-ом  классе  к  нам  присоединился  Санька  Диковский.
Мы  все  учились  очень  хорошо.  Особенно,  по  математике.  Я  равно  успевал  по всем  предметам, увлекался  историей,  был  отличником, шёл  на  медаль.  Мы   взрослели,  проявлялись  побочные  интересы  и  способности.
   
    В  9ом  классе  с  нами  произошёл    неординарный  случай,  положивший начало  формированию  нашей  компании.

2
    Незадолго  до  смерти,  Сталин  организовал  дело  врачей. Он  не  верил
никому,  особенно    евреям,  особенно  евреям-врачам.
     Все известные  кремлёвские врачи,  даже  личный  врач  Сталина,  были  арестованы  и  расстреляны.

     Были  расстреляны   и  убиты  ряд  знаменитых  евреев -  общественных  деятелей, актёров.  Эренбург   когда-то  сказал:  « Мы  победили  фашизм,  но  заразились  трупным  ядом  антисемитизма». 

    Дальше -  больше, безродные  космополиты, Шостакович,  Прокофьев,       Ахматова,   Зощенко.  В  подавляющем большинстве  безродные  космополиты  носили  еврейские  фамилии.

    В  Союзе  началась  открытая  антисемитская  компания.
Начались  дикие  репрессии.  Евреев  увольняли  с  работы.  Ходили  слухи,  что  евреи  будут  массово  депортированы.  У  нас  в  семье  эти  слухи  активно обсуждались,  и  мои  родители  считали  их  вполне  вероятными.

    До  сих  пор  я  не  обращал  внимания  на  национальность  наших  одноклассников.  С этих  же  времён,  мне   пришлось интересоваться  подобными  вещами.
               
    Но  есть  Бог  на  небе!  У  Сталина  случился  инсульт,  он  остался  без  медицинской  помощи  и  умер. (Я  так  считал в то  время.)
 
    Наша  директриса,  фанатичная  сталинистка,  носившая  на  груди  орден  Ленина,  собрала  всех  учеников  старших  классов  в  актовый  зал.  Мы, стоя,  слушали  по  радио  многочасовую  трансляцию  похорон  вождя  народов.  Сесть,  чтобы отдохнуть,  нельзя;  девочки  падали  в  обморок.
 
    А  у  меня  отлегло  от  сердца.  Я  молчаливо  радовался.
 
    Тогда  же,  весной,  немного  позже,  когда  я  был  комсоргом,  мы  прогуляли   урок.  Это  случилось  стихийно.  Просто  учительница  неожиданно  назначила  сочинение,  без  всякой  подготовки.  Мне  лично  не  надо  было  готовиться. Я  охотно  без  труда,  писал  сочинения  на  разные  темы.
 
    Но  большинство  учеников  возроптало.  Они  отказались  писать  и  взбунтовались.  Учительница  настаивала,  и  последовал  призыв -  погулять.  Я  был  комсоргом  класса,  и  мне  ничего  не  оставалось  делать,  кроме как последовать  за  моей  паствой.

    Но  затем,  по  доносу  молодой  учительницы,    комсомолки,  -  вдохновлённой  делом  врачей,   директриса   дала  добро,  и   дело  приняло  неожиданный  политический   размах. 
 
    Меня  чуть  не  исключили  из  комсомола.  Собрали   многочасовое       заседание  бюро  райкома  комсомола.  Мне не  давали  оправдаться. Меня  песочили,  грубо  ругали,  обещали  вместо  ВУЗа   послать  в  шахту.

     И,  наконец,  вынесли  строгий  выговор  с  занесением  в  учётную  карточку.   И  это  только   за  один  сорванный  урок.
    
    Бедная   моя  мама!   Она  вспомнила  Сталинские  репрессии.  Она  умоляла  меня  молчать.   Моей  маме  это  стоило  нескольких  лет  жизни!  А  мне  -  похвальной  грамоты  за 9ый  класс  и  золотой  медали.
 
    Милая  моя  мама!  Пора   отдать  должное  тебе.  Ты  любила  меня  больше  жизни,  но  я  не  замечал  этого.  Это  было  так  естественно.         Посмеивался  над  тобой. 

    Мама  выросла  в  маленьком  еврейском местечке,  в  Белоруссии  под  Оршей.  Училась  в  школе  при  Советской   власти.    Была  комсомолкой,  а  потом  окончила  институт  в  Горках,  вышла  замуж  за  моего  отца.

    Они  переехали  в  Москву,  где  отец  работал  и  одновременно   учился  в  аспирантуре   в  каком-то  НИИ.   В  1938  году  родился  я.  Она  никогда  не  могла  забыть  всего,   что  видела  в  38-ом году.  Она   на  всю  жизнь  сохранила  чувство  страха  после  сталинских  репрессий.
 
    Наша  компания  сплотилась,  очень  переживала  за  меня.  Но, несмотря  на  то,  что  я  был  комсоргом, не  все  ученики  приняли  к  сердцу  мои  переживания  и  страдания.  Они  формально проголосовали за  меня  на  собрании,  и  отошли  в  сторону.
 
    Но  наша  директриса    отменила  решение  комсомольского  собрания  и  вынесла  моё  дело  на  райком.  Одноклассники  мои  молча  наблюдали   эту  вакханалию. 

    Отошёл в  сторону  и  Владик.  Отец  его,  партийный  чиновник,  запретил  Владику ввязываться  в  это  дело.  Понятно  почему.  Шёл  1953-ий,  дело  врачей, безродные  космополиты.
 
    Я  не  осуждаю  Владика.  Может  быть,  он  не  видел,  не  обращал  внимания,  на  то,  что  происходит  в  Союзе.   Он  сделал  свой  выбор.   Я,  во всяком  случае,  потерял  моего  талантливого   друга.
               
    В  дальнейшем,  он  поступил  в  Киевский  университет,  стал  геологом,  работал  в  Казахстане,  вернулся  в  Киев.  Впоследствии,  он  увлёкся  наукой,  геологией, защитил  докторскую  диссертацию  и  стал  учёным.

    Остались  несгибаемые - Санька  Диковский,  Ося  Блих,  Миша  Френкель  и  девушки – Инна  Петрунькина  и  Лера  Борлей.  Все  -  евреи,  за  исключением,  Инны  Петрунькиной.  Это  была  наша  компания.

    Лидером  был  Санька.  Он  был  любителем  поэзии  и  литературы. У  него  хорошо  подвешенный  язык.  Он  любил поговорить.  У  него  в  то  время  был  роман  с  Инной. 

    Ося  Блих – самый  умный  из  нас,  ироничный, остроумный,  склонный  к  шалостям.  Он  сам  не  распространялся,  но  я  догадывался,  что  он ухаживает  за  красавицей  Наташей  Юровской.

    Миша  Френкель  самый  скромный,  деликатный  и, как  оказалось,  самый  талантливый   из  нас.  Я  не  стыдился  показывать  Мише  свои  стихи.   Миша  тайно  писал  роман  из  еврейской  жизни,  и  показывал  только  мне,  и  я  шутливо  подсмеивался   над  ним. 

    Отец  его  работал  маляром. Мама  его  постоянно  болела. Они  бедствовали;   в  одной   комнате  жили  три  семьи,  и  Миша  часто  не  имел  возможности  приготовить  уроки.  Я  тогда  приводил  его  к  себе  на  Бессарабку,  моя мама  кормила  нас,  мы  вместе  занимались,  учили  уроки.
 
    Миша  всегда  был  занят  каким-то  делом:  мастерил  что-то,  паял,  фотографировал.  Где  он  научился  всему  этому,  я  не  имею  представления.   Учился  он  не бог весть как,  но  настойчиво.  Я  по  мере  сил,  помогал  ему,  но  шансов  получить  высшее  образование  у  него  было  мало.               
Так  мы  окончили школу в  1955г.  Предстояло  поступать  ВУЗ.
 
3 
    Я  хотел  поступать  в  Киевский  университет,   на  исторический.   Но  мне  объяснили,  что   в  университет  имени  Шевченко  евреев  не  берут.  Я  успокоился  и  согласился  поступать  в  КПИ.

    Несмотря  на  мою  серебряную  медаль,  возникли  проблемы.  При  поступлении  на  первом  же  экзамене  по математике  я  получил  двойку. Это  было  сделано  грубо  и  непрофессионально.  Я  думаю,  что  экзаменаторы  получили  задание  срезать  евреев, всех  подряд.
   
    Я  был  в  трансе.  Первый  ученик  в  школе  и -  двойка  по  математике!  Притом,  что  математика -  мой  конёк!   Это  было  непостижимо!  Известие  это  распространилось  мгновенно.
 
    Но есть  Бог  на   небе!  Случилось  чудо.  Одна  моя  одноклассница,  тихая  скромная  девушка  Лариса,  которая  также  поступала  в  КПИ,  прибежала  к  своему  отцу,  с  новостью, что  я, первый  ученик  в  школе    провалился.  Лариса  попросила  отца,  чтобы  он  помог  мне. 

    А  отец  ее  был  тогда  вторым  секретарём  Киевского  обкома  партии. Он  оказался  честным  и  умным  человеком.  Он  догадался, что  я  лежу в  прострации,  и  попросил  Ларису  позвонить моей  маме,  чтобы  она,  не  говоря  мне,  немедленно  пришла  на  приём  в  обком,  (я  ни в коем  случае  не допустил  бы  этого). 

    Моя  бедная  мама,  как  всегда,  безропотно  пошла на  унижение  ради  будущего своего  ребенка, как  она  это  видела.  Мама  побеседовала  с  Петром  Тимофеевичем,  отцом  Ларисы,  показала  все  похвальные  грамоты  и  убедила  его,  что  мне  несправедливо занизили  оценку.

    Он  и  сам  прекрасно  знал,  что  творится  в  приемных  комиссиях.  Он  передал с  мамой  совет  мне,  непременно  подать  жалобу  на  имя  ректора.  А  он  сам  обещал  поговорить  с  ректором.  И  обещание  сдержал.
 
    Он  так  поговорил,  что  Приёмная  комиссия  не  просто  извинилась  передо  мною,  но  изменила  оценку,  и  предложила  мне  вторично  сдавать  экзамены.   И  я  вторично  успешно  сдал   экзамены  и  был  принят.

    Санька  тоже  поступил  в  КПИ: -   Санькина  мама  хорошо  знала  нынешнего  ректора,  бывшего  ученика  Санькиной  мамы.

    Ося  уехал  поступать  в  Ленинград.  Он  поступил  в  Ленинграде  в  Военно-Механический  институт.

    Миша  тоже,  непонятно  почему,  поступал  в  КПИ,  но  у  него  никаких  зацепок  не  было,  и  он  не  поступил.   Он  очень  переживал,  но  напрасно.  Бог  его  спас.  Тогда  он  не  знал,  судьба  приготовила  для  него  трудную,  но  блестящую  будущность. 

    Инна  Петрунькина  с  золотой  медалью  потупила  в  Университет  Шевченко  и  тотчас  отошла  от  нашей  компании.  С  тех  пор  мы  с  Инной  никогда  больше  не  встречались.

    Лера  Борлей  тоже  поступала  в  Университет  Шевченко,  но  не  поступила.  Сильно  переживала,  разочаровалась  в  жизни   и  уехала  в  Сибирь,  в  геологическую  экспедицию.
 
   Мне  нравилась  Лера, и,  может  быть,  я  чуть-чуть  был  влюблён в  неё.  Во  всяком  случае,  мне  надо  было  поддержать её,  помочь  морально.  Может  быть,  она  ждала  моей   помощи  и  не  дождалась: -  очень  уж  сильно  я  был  захвачен  процессом  решения  своей  судьбы.  А  жаль.
 
    Она  расцвела  неожиданно.  В  девятом  классе  я  не  замечал  её.  А   в  конце  десятого  превратилась  в  белого лебедя.

    С  моей  точки  зрения, она  была  очень  красива:  маленького  роста,  с  идеальной  фигурой,  с  красивыми  мелкими  чертами  лица.  Все  у  нее  было  красиво:  маленькие  уши, в  меру  вздёрнутый  носик,  пухленькие  губки.  Я  любовался  нею. Я  тайно  писал  ей  стихи.  Но  не  отрылся  ей -  не  решился. Об  этом  знал  только  Миша.
 
    В  геологической  экспедиции  она  встретила  своего  будущего  мужа,  родила  детей   и  осталась  жить  в  Новосибирске.  Больше  мы  не  встречались.
От  нашей  компании  остались  Санька  и  я.   Миша  поступил  на  работу в  театр  юного  зрителя  подмастерьем.  Он  смешивал  краски  в  театре   и,   по  совместительству,  рисовал  рекламы  в  кинотеатре. 

    Ося  уехал  в   Ленинград.  Зато  к  нам   присоединились  Зорик  (Зевулен)   Файнгольд,  по  кличке  Зух,  и  Борис  Привман,  по  кличке  Шмуль,  друзья  Сани  по  прежней  школе. 

    Мы  все  поступили  в  институты.  Санька,  Борис  и  я, -  в  КПИ,    Зорик   в  пищевой  институт  Микояна.   Зорик  с  детства  пропадал  в  доме  пионеров,  конструировал  авиамодели,  вечно  что-то изобретал.  Мы  готовились  стать  инженерами.

    Мы  окончили  школу,  но  продолжали  дружить.  Часто  заходили  друг к  другу,  посещали  Мишу.  Он  работал,  не покладая рук. Он  оборудовал  себе  мастерскую,  при  кинотеатре,  где  писал  вывески,  рекламы.
 
    На  каникулах  приезжал  Ося.  Тогда  мы  встречались  в  его  большой, разделённой  шторами  на  две,  комнате.  Он  жил  с  родителями   в  коммунальной  квартире на  Крещатике,  поделённой  на  множество  комнат,  с  гигантским  коридором  и  с  множеством  детей,  которые  с  диким  криком  ездили наперегонки по  этому  коридору. 
 
   Как  это часто бывает,  школьная  дружба  остаётся  надолго.  У  нас  она  осталась  навсегда.
 
4
    Я  совсем  не  интересовался  техникой,  но  учиться  в  КПИ  мне  было  легко  и  интересно.  На  первых  курсах  мне  легко  давалось  начертательная  геометрия,  сопромат  и  высшая  математика  -  дифференциальное  и  интегральное  исчисление  и  физика.   Я  часто  подумывал   о  научной  карьере.
 
    Давний  интерес  к  музыке  не  забылся,  и  когда   мне  представилась  возможность  научиться  играть  на  фортепьяно,  я  воспользовался  этим.   Пока что  я  усиленно  занимался  фортепьяно  и  не  забывал  о  пении.  Я  понимал,   что   в  дальнейшем  придётся   выбирать  мой  жизненный  путь,  но  пока  не  задумывался  об  этом. 

    Я  учился  и  играл  по 6 часов   ежедневно -  гаммы,  этюды. Через  2  года  уже  играл  Рахманинова,  Шопена, Баха,  Бетховена.  Моя  душа  была  полна  музыки.  Но  главное – импровизация.

     Я  мог   часами  импровизировать  на  заданную  тему  или  без  всякой  темы  и  наслаждаться  возникающей  музыкой. 
    
    Компания   наша  пополнилась  незначительно.  Вошёл  в  нашу  компанию  Борис  Дядищев,  с  которым  мы  учились  в  одной  группе  и  подружились   в  лагере  во  время  офицерской  подготовки. .    Я  описал  этот  эпизод  моей  жизни  в  новелле  « Дебют».
   
    Кроме  того,  после  18  лет  у  меня  закончилась  мутация.  Если  бы  я  сразу  попал  к  серьёзному  учителю  пения,  я  бы избежал  излишних  переживаний  по  поводу  постановки  голоса.

 А  то  я  самостоятельно  пережил  этот  мучительный  процесс  ломки  и  постановки  голоса  на  дыхание. 

    Годы  студенчества  пролетали  незаметно. 
Мы  оканчивали  пятый  курс,  и  оставалось  дипломное  проектирование.    
Мы  проходили  преддипломную   практику  вместе с  Борькой  Дядищевым  в  проектном  институте  «Укргипроэнерго».

  Там  я   разрабатывал   реальный  дипломный проект  «Электросети  города  Ровно»,  а  Дядищев  -  такой  же,  но  условный  проект  «Электросети  города  N».
 
    Мне  легко  удалось   познакомиться  со  спецификой  проектирования. Сотрудники  института  не  спешили.  Они  работали,  не  торопясь,  подолгу  обсуждая  по  телефону   домашние  дела.
 
    И  мы  не  торопились. Участвовали  в  самодеятельности.  Я  пел,  Борис  аккомпанировал  мне  на  баяне.    Мы  стали   популярными  молодыми   сотрудниками  института -  практикантами,  и   нас  холили  и  лелеяли.

   Я  работал,  не  спеша. А  Борис  не  работал  вовсе.  Он  пребывал  в  мечтах,  знакомых  ему.  Как  раз  в  то  время,  он  начал  прикладываться  к  рюмке.
 
    Тогда  же  я  узнал,  что срок  сдачи  проекта  по  графику  через  год.  Меня  не  устраивали  эти  сроки.  Я  должен  был  сдать  проект  через  месяц,  чтобы  успеть  защититься  и  получить  диплом. 

    И,  когда  я  вызвался   сделать  сложный  расчёт    токов  короткого  замыкания  по  городу  Ровно  за  три  дня,  а  обычно  такие  расчёты  по  обычному  городу  делались приблизительно  три  месяца,  они  просто  посмеялись.
   
   Но  я через  три  дня,  принёс  в  отдел  результаты  расчётов   и  положил  на  стол.   Лицо  начальника  отдела  вытянулось,  и  он  предложил   немедленно  принять  меня  на  работу,  не  дожидаясь  диплома  и  распределения.  Но  я  отказался.
 
    Мне  не  хотелось  заставлять,  учить  ленивых  тёток  работать.  Скорее,  они  сами  заставят  меня  работать,  а  я  не  хотел  посвятить  работе  все   своё  время.
 
    А  пока  же  я  вспоминаю:     разработка  дипломного  проекта.  Сидит  Борька  Дядищев  в  удобном  уголке  под  лестницей  и  вместо  того,  чтобы  писать  диплом,  он   пишет  ноты.  Рядом  бутылка  ликёра  и  тарелка  с  селёдкой.

    Он  сочиняет  концерт  для  голоса   с  оркестром.   У  него  абсолютный  слух,  он  пишет  без  инструмента.  Мы  все    влюблены  в  него.   Мы  решаем  помочь  ему.  Инициатором  выступает  Санька.
 
    Мы  распределяем   по  знакомым   людям,  друзьям,  каждому  по  чертежу,  всего  10  чертежей.  Я  пишу  записку, делаю  все  расчёты.  Сижу  ночь.  И,  готово  -  за  сутки  закончен  целый  дипломный  проект  со  всеми  расчётами,  с  всеми  чертежами.   Так  мы  работали,  помогая  нашему  другу,  Борьке  Дядищеву  окончить  КПИ  и  не  только  окончить,  но  и  помочь  ему  реализоваться. 

 
5
    У  нас,  в  нашей  компании,  создался  общий  интерес.  Мы  любили Бориса.  Он  жил  в  студенческом  общежитии  КПИ.    Мы  напряжённо  думали,  как   показать  его  специалисту -  желательно  композитору.  Выход  нашёл  тот  же  Санька.
 
    Обычно,  мы,  став  студентами,  избегали  рассказывать  родителям  о  своих  проблемах. Он  все  рассказал  своей  маме.
 
    Мама  Сани,  Людмила  Марковна, была  ближайшей  подругой  балерины  Натальи  Скорульской,  дочери  знаменитого  в  Украине  композитора   Скорульского.  Он  был  знаменит  своим  балетом  «Лесная   песня»  по  пьесе  Леси  Украинки.
   
    Тогда,  в  1961  г.,   композитора   М. А. Скорульского  уже  не  было  в  живых,  но  была  жива  вдова  Михаила  Адамовича,   бывшая  певица,  Людмила  Мефодиевна,  которая   работала   в  Киевской  консерватории.

    Дочь  композитора,  бывшая  балерина,  Наталья  Михайловна – Наля, подруга  Санькой  мамы,   работала  в  Киевском  театре  Оперы  и  Балета.
 
    Она  с  радостью  согласилась  помочь  нам.   Мы  договорились  о  встрече.   Они  жили  на  улице  Владимирской  рядом  Оперным  театром,  где  вчетвером  занимали  роскошную  пятикомнатную     квартиру.  На  встречу  пришли  Саня,  Борис  и  я.  Борис  пришёл  с  своим  баяном.


    Хозяева  радушно  встретили   нашу  компанию.  Я  никогда  до  этого  не  видел  такой  роскоши.  В  огромной  гостиной  стоял  белый  рояль.  Мы  разместились  в  удобных  креслах.
               
    -   Ну,  мальчики,  рассказывайте.   Какие  у  вас  проблемы?   Может   быть,  ты,  Саня  начнёшь?                Саня  начал  излагать  историю  излишне  сумбурно  и  не  понятно.     Наталья  Михайловна  перебила:               
    -   Я  поняла,  что  этот  молодой  человек,  Борис, написал  серьёзное  симфоническое  произведение.  Пусть  Борис  все  расскажет,  -  и,  обращаясь  к  Борису,  добавила,  - расскажи,  где  ты  учился  музыке,  что  окончил?  Что  ты  хочешь  показать  нам?

    Борис  Дядищев  переборол  волнение  и  внятно  рассказал,  что  окончил  школу  с  золотой  медалью   и  одновременно  музыкальную  по  классу  баяна где-то под Донецком.   Отец  его,  шахтер,  убедил  Бориса  поступать  в  КПИ,  так  как  считал  баян  и  музыку  несерьёзным  делом.

    Борис  поступил  в  КПИ,  однако  музыку  не  бросил,  напротив, написал  массу  песен,  и  вот,  сочинил  концерт  для  голоса  с  симфоническим   оркестром.     В  завершение  он  вынул  свой  баян  и  продемонстрировал   несколько наиболее  удачных  мелодий. 
 
    Наши  слушательницы  молчали,  заворожённые  игрой  Бориса.  Молчали  и  мы,  ожидая  реакции.  Пауза,  длившаяся  несколько мгновений,  показалась   мне  нестерпимой. 
 
     А  потом  все  заговорили,  перебивая  себя,  обращаясь  в  основном,  к  Борису  и  к  нам  одновременно.  Не  буду  передавать   эмоциональных  выражений.  Суть  сводилась  к  следующим  вопросам:   что  делать, чем  помочь  начинающему  композитору,  и   что   дальше  предпринять?

    Наталья  Михайловна   взяла  дело  в  свои  руки. Не  откладывая  на  потом,  она  позвонила   своему  хорошему   знакомому, композитору  Данькевичу,  и  договорилась  о  встрече.
 
    К. Данькевич   был  в  то  время  председателем  союза  композиторов Украины.    Вряд  ли  он что-то  понял,  когда  она,  захлёбываясь   от  восторга,  убеждала  его  в  необходимости  немедленной  встречи.   Но  напор  её  был  так  силён,  что  он  сдался  и  согласился  принять  нас  завтра  в 10  утра.


     -    Главное  сделано!  -  сказала  она, -  а  ты  не  струсишь? -  обращаясь  к  Борису,  добавила, -  может  быть,  слушать  тебя  будут  важные  люди.  Не  забудь  ноты,  партитуру  или  клавир.               
    -   Боязно!  Можно  баян  захватить?               
    -   Не  обязательно.  Они  и  так  разберутся!               
    -   А  можно  прийти  с  друзьями?               
    -   Для  поддержки  штанов?   Ну,  конечно,  можно!  Костя  любит  молодёжь,  он  будет  рад!  Пойдите!  Этот  шанс,  который  ни  в коем  случае   нельзя  упустить!

6 
    Появился  чай,  бутерброды,  сладости,  вишнёвая  наливка.  Мы  выпили  за  удачное  начало.  Обсудили  театральные   новости.  Я,  под  влиянием  вишнёвой  наливки,  осмелел  и  попросился  поиграть  на  белом  рояле. 

     Подошла  Людмила  Мефодиевна  и  рассказала,  что  этот  инструмент   Михаила  Адамовича,  на  нем  играл  сам  Гофман.   Когда  я  сел  за  рояль,  фантазия   моя  уже  разыгралась,  и  я  был  готов  к  действию. 
 
    Как  обычно,  я  импровизировал.  Масса   музыкальных  мыслей  обрушивалась  на  меня.   Я  унёсся  в  мир  прекрасных  мелодий.  Привычный  для  меня  мир. 
Как  молод  я  тогда  был!   Сколько  лет  прошло,  а  я  вспоминаю  моё   тогдашнее постоянное  удивление  и  жажда  к  предстоящей  жизни,  к  испытаниям,  открытиям.  Во  мне словно постоянно звучал  мощный  хорал,  я готов был  плакать  и  наслаждаться.

     Когда  я  закончил  мою  импровизацию,    Людмила  Мефодиевна   пожала  мне  руку,  и  я  видел  слезы  на  глазах.  А  Санька  вдруг,  сказал:               
     -   А  знаете,  Людмила  Мефодиевна,  Оскар  не  только  играет,  но имеет  голос  и  хорошо  поёт.  Он  стесняется.   Вы попросите  его  спеть.               
    -   Это  по  моей  части!   Ну-с,  молодой  человек,  пожалуйста,   к  роялю!
    -  Я  хотел  объяснить,  что  мы  пришли  помочь  Борису,  но  она  прервала  меня,
     -  Борису  мы  помогли  и  поможем   еще,  я  хочу  прослушать  Вас.  Не  забывайте,  что  я  преподаю  пение  в   консерватории.

 В  новелле  « Дебют»  я  подробно  описал  мучительный  процесс  постановки  голоса  после  окончания  мутации. 

     Дома  я  пел,  распевался,  нервируя  домашних,  стыдясь  издаваемых  мною  диких  криков.  Но  я  упорно  работал  и  постепенно   добивался  едва  заметных   изменений   качества   звука.  Я  думал:  надо  работать,  и  количество  неизменно  перейдёт  в  качество.
-    У   Вас  какой  голос? -  спросила   Людмила  Мефодиевна,  усаживаясь  за  рояль. 
Повторилась  та  же  сцена,  которую  я  описал  раньше,  но  с  отличием.  Сейчас  уже  я  пел  грудью.  Начал  с «до»  малой  октавы.  Дошёл  до «ми»  первой  октавы.  «Фа»  звучала  прекрасно.  Ноты  ми  и  фа  -  переходные  на  верхний  регистр. 

    Когда-то  они  не  удавались  мне,  и  приходилось  переходить   на  микст  (фальцет).  А  сейчас  нижний  регистр   оказался  выровненным.   Таким  образом,  путь  на  верхний  регистр  оказался  свободен. 
    -   У молодого  человека  -  тенор,  и  какой!   Прекрасный  тенор!  -  объявила    Людмила  Мефодиевна,  -  немедленно  в  консерваторию.  Бросайте  свой   КПИ  и  -  в  консерваторию! 
               
     Людмила  Мефодиевна   безошибочно  определила  тип  моего  голоса.   Я  был  в  восторге.  Я  давно  мечтал  петь  тенором,  и  в  глубине  души  мечтал  стать  оперным  певцом.  Впервые  Людмила  Мефодиевна   громко  произнесла,  говоря  на  современном  языке,   озвучила  мою  мечту. 

     Людмила  Мефодиевна   предложила  мне  заниматься  вокалом  и  приготовится  к  поступлению  в  консерваторию.  Я  оканчивал  институт,  мне  осталось  защитить  диплом,  и  я - свободный  человек.  И  я  с  радостью  согласился.  Как  на  крыльях  я  летел  домой, наслаждаться  прекрасным звучным тёплым голосом.

    Прекраснодушная    Людмила  Мефодиевна   жила  в  своем  уютном  мирке,  не  догадываясь,  что  творится     за  его  пределами.  Тогда  талантливые    евреи  могли  поступить  в  консерваторию  только  ограниченно.  Все  знали,  что  еврейская  квота  составляет  5%.  Это  означало,  что  принятые  в  консерваторию  евреи  не  могут  превышать  5%  общего  количества  успешно  сдавших  приёмные  экзамены.
 
    Позднее,  после  смерти   Людмилы  Мефодиевны,   я  пытался  три  года  подряд  безуспешно   поступить  на  вокальный  факультет  Киевской   консерватории.  Я  не  понимал, в  чем  причина.   Пока  мне  не  объяснили,  что – это  государственный    антисемитизм. 

    Евреев  начали  принимать  на  вокальный  факультет  при  Горбачеве,  в  период  перестройки  и  гласности  (1985г.,  когда  мне  поздно  было  начинать  карьеру  певца).

    А  тогда,  в  то  время, когда  кафедру  вокала  возглавляла  антисемитка  профессор  Егорычева,  вокалисты-евреи  не  имели  ни  единого  шанса  поступить.  Евреи-пианисты,  евреи-скрипачи, скрипя сердце, -  пожалуйста,  в  пределах  еврейской  квоты  (5%),  но  вокалисты  -  никогда.
 
    Как  жаль, что  мы  так  мало  занимались  с  Людмилой  Мефодиевной, человеком  преклонного  возраста.  Она  много  болела,  и  занятия  наши   прекратились  сами  собой.  Вскоре  она  умерла.  Она  заронила  в  мою  душу  прекрасную  мечту - петь  на  сцене  Оперного  театра.   Я  долго  помнил  о  Людмиле  Мефодиевне.  И  отчасти,  воплотил  в  жизнь  мою  мечту -  петь  на  театральной  сцене, но  позднее.


7
    Но  вернёмся  к  прекрасному   началу.  Мы договорились встретиться
  в  здании  Союза  композиторов  Украины  на  улице  Чекистов  (сейчас  улица  П.Орлика).   Санька   позвонил   и  предупредил,  что  не  сможет  прийти.   Таким  образом,   наша  группа  поддержки  сократилась  до  одного  человека,  то  бишь -  меня.

     Без  пяти  минут  10  мы  зашли  в  приёмную.  Как  было  условленно,  ровно  10  часов  секретарь  пригласил  Бориса  и  меня  в  кабинет.  Мы  зашли  и  остановились  на  пороге.    Константин    Данькевич,    огромный  мужчина,  неловко  выбирался  из-за  стола,  протягивая  руку  и  смущённо  улыбаясь.
               
     К. Данькевич   был  в  то  время  на  гребне  славы.  Незадолго  до  того  он  написал  оперу  «Богдан  Хмельницкий»,  она  была  принята  к  постановке  на  сцене  Киевской  Оперы.  Заканчивались  репетиции,  в  прессе  бесконечные  интервью.

     Знаменитый  баритон  Михаил  Гришко,  солист  Киевской  Оперы,  Народный  артист  СССР,  будет  петь  партию  Богдана  Хмельницкого.  На  премьере  сам  К. Данькевич   будет  дирижировать  своей  оперой.  Шума  было  немало. 
И  вот,  сам  Данькевич  протягивает  руку  и  улыбается  нам. 

               
    -   Я  рад  познакомиться  с  вами,  молодые  люди! -  обратился  к  нам, -  наслышан!   Наля  все  уши  прожужжала:  «Борис,  Борис!»  Дайте  угадаю,  вот  Борис!  Угадал?  -  и  полез  обниматься.   Я  заметил,  что  он  любит  обниматься.

    После  чего,  Борис  начал  рассказывать  знакомую  нам    свою  историю,  показал  и  дал  Данькевичу   партитуру.   Тот  внимательно  прочёл   партитуру,   сел  за  рояль  и  стал  по  партитуре  играть.     Данькевич  играл  мастерски,  как  по  клавиру,   повторяя  понравившиеся  фразы  и  мелодии  ещё  и  ещё  раз.  Наконец,  он  выбрался  из-за  рояля  и,  улыбаясь,  сказал:
 
               
    -   Вы,  молодой  человек,  порадовали  меня!  Давно  я  не  слышал  такой  искренней  музыки.  Вам  надо  учиться,  и  я  помогу.    Первым  делом:   фортепиано,   гармония,   сольфеджио     и  так  далее. 
               
    Дальше  он  развернул  целую  программу  для  Бориса:  подготовиться  и  сдать  вступительные  экзамены  в   Киевскую  консерваторию.   Он,  через  секретаря,  вызвал  своих  двоих  помощников,  познакомил   их  с  Борисом  и,  довольный,  обернулся  ко  мне.   
               
    -   Кто-то  пришёл  на  помощь? -  спросил,   не  узнавая  меня.  Это  было  как-то  странно.  Только  что,  перед  этим,  он  обнимал  меня.  И  на  -  забыл.   

    -   Я  друг  Бориса,  -  представился,  -  очень  рад,  что  Вам   понравилась  его  музыка.  Я   в  первый  раз  слушал  «Концерт  для  голоса»  не  на  баяне,  а  на  фортепиано,  в  Вашем  исполнении,   впечатление  огромное.  Благодарю  Вас!   
               
     -   Чем  смогу!   Видели  моих  помощников?  Они  студенты – пятикурсники,  будущие  композиторы.  Они  все  сделают,  как  я  скажу!    Можете  не  сомневаться!      Ах,  да!  Вспомнил!  Вы  тот  молодой  певец,  которому  надо  помочь  поступить  консерваторию?
         
    -    Спасибо!  Не  надо,  Людмила  Мефодиевна  уже  занимается  со  мной.  Я  пришёл  только,  чтобы  поддержать  Бориса!

     Выходило,  что  я  воспользовался  этой  встречей  с  Данькевичем  чтобы  решить  свои  вопросы!  Этого  я  не  мог  допустить. Мне  стало  как-то  неловко. Захотелось   сразу  уйти,  но  я  постарался  заглушить  неловкость: -  мы  выполнили   свою  задачу.  А  это  самое  главное! 
 
    А  Борису  Данькевич  очень  понравился. Понятно  было,  что  профессиональный  композитор  по  достоинству  оценил  сочинение  Бориса. 
Он  долго  прощался,  обнимался  с  нами.  Впечатление  было волнующим  и  немного  странным.
 
     В  молодости  ты  чего-то  с  замиранием  сердца  ждешь  от  жизни,  сладкого  щемящего  чувства,  неожиданного  поворота.  Вот-вот  что-то  изменится  и  обернётся  счастливой  стороной.   Мы  тоже  ждали  поворота...