Миниатюра Иносказательно виновен
Очень не нравилась ему эта история. Не дай Бог кто проболтается, и всё: огласка сделает дело громким и политическим. Хотя, на самом деле, Пахоменко зря переживал. В Русостане гласность уже давно ничего не решала, просто правительство, как всегда, забыло рассказать об этом широким массам.
Наконец, он-таки поднял трубку, и натыкав на кнопочном корпусе короткий внутренний номер, без особого энтузиазма проронил в микрофон:
— Там это, художника сегодня привезли, Зиновьева. Да, приведите в сорок пятый кабинет.
Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась и в помещение вошли двое сопровождавших из дежурной смены, и он, одетый в ядовито-зелёного цвета пиджак, с розовым ирокезом на голове, и совершенно дикими усами. Левый ус был точь в точь как у Сальвадора Дали, а правый, делился на два сегмента: гитлеровский ус, который после аккуратно выбритой проплешины переходил в густой сталинский волос. Не хватало только трубки Иосифа Виссарионовича в этом уголке рта.
— Однако, - не сдержав изумления, сказал Пахоменко, откидвываясь на спинку кресла. - Колоритный персонаж! А чего вдвоём ведёте-то? Буйный?
Это выглядело странно, тем более, что задержанный был без наручников.
— Не совсем, с ухмылкой отозвался один из них, проясняя, - интересный. Сейчас сами всё узнаете.
После этих слов они ушли, унося с собой загадочные улыбки.
— Присаживайтесь! - сказал Пахоменко, беззастенчиво рассматривая одежду человека. Раньше следователь считал, что уже ничем не удивить, но как оказалось, извращениям человеческим нет предела.
Задержанный устроился на стуле и спросил таким тоном, словно находился не в отделении, а гостях:
— А у вас, случаем, нет шампанского?
— Чего? - невольно улыбнувшись, сказал Пахоменко: допрос обещал быть весёлым.
— Ну, шампанского. - принялся объяснять Зиновьев, будто следователь не знал, что обозначает это слово. - Вино такое, игристое. Как лимонад. С пузырьками.
— Зачем вам шампанское? - он решил поставить задержанного на место, делая свой голос жёстче. - Вы вообще понимаете, где находитесь?
— Конечно понимаю. - кивнул разноусый, и начал жестикулировать, будто перемещал по воздуху невидимые камни. - Просто, хотелось, как-то отметить торжественность момента приседанием не на обычную бутылку, а на бутыль из под шампанского. А то, знаете ли, не каждый день ловят за правду.
— Издеваетесь? - следователь криво усмехнулся.
— Что вы! - Зиновьев упреждающе выставил раскрытые ладони перед собой. - Я ни в коем случае не хочу оскорбить вас. Говорю от чистого сердца!
— Ну-ну. - Пахоменко взял протокол. - Давайте посмотрим, как вы не хотите.
Минутная пауза была выдержана в лучших традициях. Переферийным зрением он отслеживал реакции задержанного, дожидаясь проявления наиболее сильного беспокойства в виде ёрзания или почесываний, чтобы в этот момент задать вопрос, но ничего: Зиновьев сидел расслабленно, и мечтательно рассматривал облака за окном.
— Фамилия имя отчество, - без пауз пробубнел Пахоменко.
— Андрей Сергеевич Зиновьев. - также быстро ответил тот. - Родился в 1984 году в селе Малые Мырши. Что-нибудь ещё из моей биографии нужно?
— Разберёмся. - также монотонно сказал следователь, якобы углублённо изучая протокол.
— Итак, вы, Зиновьев Андрей Сергеевич, неделю назад подали заявку в городскую администрацию на участие в фестивале-выставке изобразительного искусства. Всё верно?
— Почти. - он широко улыбнулся, что выглядело совершенно неуместным, при этом ус Сальвадора лихо вздыбился. - Меня пригласил наш министр культуры, Роман Игоревич.
— Знакомы? - Пахоменко колко стрельнул изподлобья. Чиновничьи фалмили в деле, это скверная примета.
— Бухаем вместе. - ответил художник с таким видом, будто он с министром совместно занимается спортом, рисует, или просто прогуливается в парке.
Дело приобрело опасный оттенок. Пахоменко вполне допускал, что министр, если всё окажется правдой, стукнет по шапке всему отделению. Но разобраться всё же следовало. И он продолжил.
— Итак, вами было заявлено три инсталляции.
Зиновьев согласно кивнул, а лицо вновь стало мечтательным. Не иначе как вспомнил свои творения.
— Первое название, которое указано вами, это «вселенская стабильность». Правильно?
Художник довольно прикрыл глаза и снова кивнул.
— Второе название, «своевременность». И третье, что вы написали, это «радость творчества». Всё правильно?
— Абсолютно верно! Буковка в буковку! - радостно хлопнув в ладони, подтвердил художник. - Это мои лучшие работы в этом году! Видели бы вы, какой ажиотаж они вызвали. На площади никогда столько народу не собиралось! Тем более, чтобы посмотреть на инсталляции. Это успех! Думаю, только в честь этого можно было бы испить шампанского!
Он облокотился на стол одной рукой, и выжидательно уставился на Пахоменко, мол, доставай, разливай, выпьем.
Он же, сохраняя внешнюю невозмутимость, продолжал:
— Кто-нибудь из администрации спрашивал у вас, что это за инсталляции? Кто-нибудь из организаторов видел их до начала фестиваля?
— Конечно!
— Кто?
— Ромыч видел. Ну, министр то есть. Мы бухали у меня на даче. Пошли отлить, но потеряли туалет. Вот и вышли на участок, где у меня раньше картошка росла. Там и видел.
Внутри у Пахоменко всё оборвалось. Министр лично предложил этому сумасшедшему повезти всё это дерьмо в город. Теперь нужно было решать, как быть. Сдать министра и надеяться на защиту со стороны федеральной власти, или попытаться всё замять на этом уровне? Да. Вот в чём вопрос.
Сдашь, останутся местные высокопоставленные друзья, которые житья на дадут. Так глядишь, и самому за решеткой оказаться можно. Никакие федералы не помогут. Не сдашь, те же федералы могут заметить, и устроить показательное расследование, с такими же показательными наказаниями. И снова тюрьма. Что называется: между молотом и наковальней.
— Товарищ следователь. - донёсся откуда-то издалека голос Зиновьева. - Вы будете меня допрашивать? Или просто посидим?
— А? - Пахоменко поднял голову. - Да. Конечно. Сейчас.
Несколько секунд он собирался с мыслями, решая действовать по инструкции. Пока.
— Значит, после того, как получили устное разрешение министра на установку данных объектов на площади, вы прибыли на фестиваль.
— Да. - подтвердил художник. - Нам бумажное и не нужно было. Соседи по даче, как никак. Почти братья.
— Это хорошо. - проговорил себе под нос следователь, имея ввиду отсутствие документов подтверждающих разрешение. Можно было надеяться, что министр, будучи трезвым, окажется куда адекватнее, чем этот фрик, и уйдёт в отказ.
— Теперь, давайте разберемся с самими объектами выставки.
— С арт-объектами, - многозначительно подняв палец, сказал Зиновьев. Пахоменко спорить не стал.
— «Радость творчества» включала в себя три школьных парты, шесть школьных стульев, и такое же количество пней на них. Пни разной высоты и диаметра. Сюда же пошла бензопила марки штиль, с самодельной наклейкой на корпусе, на которой написано е-гэ. Правильно?
— Всё так, - кивнул Зиновьев.
— Вторая инсталляция, «Своевременность», состояла из двух детских летних колясок, в которых находились куклы со вскрытыми черепами и вложенной внутрь массой, внешне схожей с фекальной. Перед колясками с игрушками стоял старый телевизор марки берёзка. Верно?
— Ничего не упустили. - подтвердил, художник. - Правда, если бы у меня было электричество на этом месте, то телевизор работал бы, и показывал бы новости с какого-нибудь центрального телеканала. Так я изначально задумывал.
Пахоменко сделал пометку в блокноте.
— Далее, у вас идёт «Вселенская стабильность».
— Погодите. - прервал его Зиновьев. - я сам расскажу об этом шедевре.
Следователь сделал разрешающий жест.
— Я когда увидел на свалке этот манекен, так сразу идея родилась. Нашёл ватную фуфайку, кстати, там же. Потом у друзей выпросил старую шапку-ушанку и ватные штаны, а татуировки рисовал уже после того, как всё было собрано.
Сначала, гелевой ручкой сделал классику: Энгельс Маркс, Ленин. Но потом понеслась: все генсеки, так и до действующего президента дошёл. И тут, как озарение произошло! Я начал рисовать его всё дальше, дальше, дальше, постепенно уменьшая, обвивая кольцами вдоль троса, и так до самого низа! До чёрной дыры!!! Гениально, не находите?
— Кхм. - Пахоменко прижал кулак к губам. - Оригинально. Однако, что всем этим вы хотели сказать?
— Как что? - искренне удивился Зиновьев. - Правду!
— И не боитесь, что нарушаете этим закон об оскорблении, сами знаете кого?
Художник внезапно переменился в лице, отчего усы Сталина и Гитлера оживились:
— Грош цена тому закону, по которому правда, это не повод для исправления ошибок, а предлог для ареста!
— Послушайте, гражданин Зиновьев, - начал говорить следователь, чувствуя, как внутри заскребло по чему-то склизкому, уже подгнивающему, - Вы же знаете, что с этим законом всё сложно. И что...
— Сложно??? - от былого наивного фрика осталась только внешность: взгляд похолодел, стал острым, и даже свирепым. - Я скажу тебе, что значит сложно. Сложно, это когда врачи ставят смертельный диагноз, но квоты на бесплатную операцию не дают. Сложно, это когда родные и близкие не могут тебе помочь, потому что сами находятся на грани выживания. Сложно, это когда у тебя отняли квартиру, потому что не можешь оплатить ипотеку, из-за того, что не в состоянии больше работать по состоянию здоровья. И в страховке, под звёздочкой твоё заболевание значится как «Кроме». Вот что сложно.
А ещё, сложно выжить зимой на даче, стенки которой меньше десяти сантиметров. Жене в глаза смотреть сложно, и не плакать, что угробил её жизнь вместе со своей. Тем более, что ушла она. Сложно ему, ****ь. И мне, как видишь, терять вообще нечего. Я в любую секунду отъехать могу. И для меня единственное, что доступно, это выбрать то, как я это сделаю. И я решил быть честным. У меня больше ничего нет кроме этого. Абсолютно.
Пахоменко не думал, что когда-нибудь снова сможет покраснеть от стыда. Но смог. Потом он взял протокол, и начал медленно рвать его на кусочки. Молча.
— Шампанского нет. - сказал он наконец. - Но есть немного коньяка. Будешь?
— Давай, чего уж там.
(Данный текст является литературным произведением и не отражает реальную картину мира).
Свидетельство о публикации №219071101583