Миниатюра Иносказательно виновен

   Следователь Пахоменко ещё раз пробежался усталым взглядом по протоколу задержания, и положил ладонь на трубку стационарного телефона. Но звонить он не спешил: хмурился, выхватывая отдельные слова то сверху листа, то снизу...
   Очень не нравилась ему эта история. Не дай Бог кто проболтается, и всё: огласка сделает дело громким и политическим. Хотя, на самом деле, Пахоменко зря переживал. В Русостане гласность уже давно ничего не решала, просто правительство, как всегда, забыло рассказать об этом широким массам.
   Наконец, он-таки поднял трубку, и натыкав на кнопочном корпусе короткий внутренний номер, без особого энтузиазма проронил в микрофон:
   — Там это, художника сегодня привезли, Зиновьева. Да, приведите в сорок пятый кабинет.
   Ждать пришлось недолго. Дверь распахнулась и в помещение вошли двое сопровождавших из дежурной смены, и он, одетый в ядовито-зелёного цвета пиджак, с розовым ирокезом на голове, и совершенно дикими усами. Левый ус был точь в точь как у Сальвадора Дали, а правый, делился на два сегмента: гитлеровский ус, который после аккуратно выбритой проплешины переходил в густой сталинский волос. Не хватало только трубки Иосифа Виссарионовича в этом уголке рта.
   — Однако, - не сдержав изумления, сказал Пахоменко, откидвываясь на спинку кресла. - Колоритный персонаж!  А чего вдвоём ведёте-то? Буйный?
   Это выглядело странно, тем более, что задержанный был без наручников.
   — Не совсем, с ухмылкой отозвался один из них, проясняя, - интересный. Сейчас сами всё узнаете.
   После этих слов они ушли, унося с собой загадочные улыбки.
   — Присаживайтесь! - сказал Пахоменко, беззастенчиво рассматривая одежду человека. Раньше следователь считал, что уже ничем не удивить, но как оказалось, извращениям человеческим нет предела.
   Задержанный устроился на стуле и спросил таким тоном, словно находился не в отделении, а гостях:
   — А у вас, случаем, нет шампанского?
   — Чего? - невольно улыбнувшись, сказал Пахоменко: допрос обещал быть весёлым.
   — Ну, шампанского. - принялся объяснять Зиновьев, будто следователь не знал, что обозначает это слово. - Вино такое, игристое. Как лимонад. С пузырьками.
   — Зачем вам шампанское? - он решил поставить задержанного на место, делая свой голос жёстче. - Вы вообще понимаете, где находитесь?
   — Конечно понимаю. - кивнул разноусый, и начал жестикулировать, будто перемещал по воздуху невидимые камни. - Просто, хотелось, как-то отметить торжественность момента приседанием не на обычную бутылку, а на бутыль из под шампанского. А то, знаете ли, не каждый день ловят за правду.
   — Издеваетесь? - следователь криво усмехнулся.
   — Что вы! - Зиновьев упреждающе выставил раскрытые ладони перед собой. - Я ни в коем случае не хочу оскорбить вас. Говорю от чистого сердца!
   — Ну-ну. - Пахоменко взял протокол. - Давайте посмотрим, как вы не хотите.
Минутная пауза была выдержана в лучших традициях. Переферийным зрением он отслеживал реакции задержанного, дожидаясь проявления наиболее сильного беспокойства в виде ёрзания или почесываний, чтобы в этот момент задать вопрос, но ничего: Зиновьев сидел расслабленно, и мечтательно рассматривал облака за окном.
   — Фамилия имя отчество, - без пауз пробубнел Пахоменко.
   — Андрей Сергеевич Зиновьев. - также быстро ответил тот. - Родился в 1984 году в селе Малые Мырши. Что-нибудь ещё из моей биографии нужно?
   — Разберёмся. - также монотонно сказал следователь, якобы углублённо изучая протокол.
   — Итак, вы, Зиновьев Андрей Сергеевич, неделю назад подали заявку в городскую администрацию на участие в фестивале-выставке изобразительного искусства. Всё верно?
   — Почти. - он широко улыбнулся, что выглядело совершенно неуместным, при этом ус Сальвадора лихо вздыбился. - Меня пригласил наш министр культуры, Роман Игоревич.
   — Знакомы? - Пахоменко колко стрельнул изподлобья. Чиновничьи фалмили в деле, это скверная примета.
   — Бухаем вместе. - ответил художник с таким видом, будто он с министром совместно занимается спортом, рисует, или просто прогуливается в парке.
   Дело приобрело опасный оттенок. Пахоменко вполне допускал, что министр, если всё окажется правдой, стукнет по шапке всему отделению. Но разобраться всё же следовало. И он продолжил.
   — Итак, вами было заявлено три инсталляции.
   Зиновьев согласно кивнул, а лицо вновь стало мечтательным. Не иначе как вспомнил свои творения.
   — Первое название, которое указано вами, это «вселенская стабильность». Правильно?
   Художник довольно прикрыл глаза и снова кивнул.
   — Второе название, «своевременность». И третье, что вы написали, это «радость творчества». Всё правильно?
   — Абсолютно верно! Буковка в буковку! - радостно хлопнув в ладони, подтвердил художник. - Это мои лучшие работы в этом году! Видели бы вы, какой ажиотаж они вызвали. На площади никогда столько народу не собиралось! Тем более, чтобы посмотреть на инсталляции. Это успех! Думаю, только в честь этого можно было бы испить шампанского!
   Он облокотился на стол одной рукой, и выжидательно уставился на Пахоменко, мол, доставай, разливай, выпьем.
   Он же, сохраняя внешнюю невозмутимость, продолжал:
   — Кто-нибудь из администрации спрашивал у вас, что это за инсталляции? Кто-нибудь из организаторов видел их до начала фестиваля?
   — Конечно!
   — Кто?
   — Ромыч видел. Ну, министр то есть. Мы бухали у меня на даче. Пошли отлить, но потеряли туалет. Вот и вышли на участок, где у меня раньше картошка росла. Там и видел.
   Внутри у Пахоменко всё оборвалось. Министр лично предложил этому сумасшедшему повезти всё это дерьмо в город. Теперь нужно было решать, как быть. Сдать министра и надеяться на защиту со стороны федеральной власти, или попытаться всё замять на этом уровне? Да. Вот в чём вопрос.
   Сдашь, останутся местные высокопоставленные друзья, которые житья на дадут. Так глядишь, и самому за решеткой оказаться можно. Никакие федералы не помогут. Не сдашь, те же федералы могут заметить, и устроить показательное расследование, с такими же показательными наказаниями. И снова тюрьма. Что называется: между молотом и наковальней.
    — Товарищ следователь. - донёсся откуда-то издалека голос Зиновьева. - Вы будете меня допрашивать? Или просто посидим?
    — А? - Пахоменко поднял голову. - Да. Конечно. Сейчас.
   Несколько секунд он собирался с мыслями, решая действовать по инструкции. Пока.
   — Значит, после того, как получили устное разрешение министра на установку данных объектов на площади, вы прибыли на фестиваль.
   — Да. - подтвердил художник. - Нам бумажное и не нужно было. Соседи по даче, как никак. Почти братья.
   — Это хорошо. - проговорил себе под нос следователь, имея ввиду отсутствие документов подтверждающих разрешение. Можно было надеяться, что министр, будучи трезвым, окажется куда адекватнее, чем этот фрик, и уйдёт в отказ.
   — Теперь, давайте разберемся с самими объектами выставки.
   — С арт-объектами, - многозначительно подняв палец, сказал Зиновьев. Пахоменко спорить не стал.
   — «Радость творчества» включала в себя три школьных парты, шесть школьных стульев, и такое же количество  пней на них. Пни разной высоты и диаметра. Сюда же пошла бензопила марки штиль, с самодельной наклейкой на корпусе, на которой написано е-гэ. Правильно?
   — Всё так, - кивнул Зиновьев.
   — Вторая инсталляция, «Своевременность», состояла из двух детских летних колясок, в которых находились куклы со вскрытыми черепами и вложенной внутрь массой, внешне схожей с фекальной. Перед колясками с игрушками стоял старый телевизор марки берёзка. Верно?
   — Ничего не упустили. - подтвердил, художник. - Правда, если бы у меня было электричество на этом месте, то телевизор работал бы, и показывал бы новости с какого-нибудь центрального телеканала. Так я изначально задумывал.
   Пахоменко сделал пометку в блокноте.
   — Далее, у вас идёт «Вселенская стабильность».
   — Погодите. - прервал его Зиновьев. - я сам расскажу об этом шедевре.
    Следователь сделал разрешающий жест.
   — Я когда увидел на свалке этот манекен, так сразу идея родилась. Нашёл ватную фуфайку, кстати, там же. Потом у друзей выпросил старую шапку-ушанку и ватные штаны, а татуировки рисовал уже после того, как всё было собрано.
   Сначала, гелевой ручкой сделал классику: Энгельс Маркс, Ленин. Но потом понеслась: все генсеки, так и до действующего президента дошёл. И тут, как озарение произошло! Я начал рисовать его всё дальше, дальше, дальше, постепенно уменьшая, обвивая кольцами вдоль троса, и так до самого низа! До чёрной дыры!!! Гениально, не находите?
   — Кхм. - Пахоменко прижал кулак к губам. - Оригинально. Однако, что всем этим вы хотели сказать?
   — Как что? - искренне удивился Зиновьев. - Правду!
   — И не боитесь, что нарушаете этим закон об оскорблении, сами знаете кого?
   Художник внезапно переменился в лице, отчего усы Сталина и Гитлера оживились:
   — Грош цена тому закону, по которому правда, это не повод для исправления ошибок, а предлог для ареста!
    — Послушайте, гражданин Зиновьев, - начал говорить следователь, чувствуя, как внутри заскребло по чему-то склизкому, уже подгнивающему, - Вы же знаете, что с этим законом всё сложно. И что...
   — Сложно??? - от былого наивного фрика осталась только внешность: взгляд похолодел, стал острым, и даже свирепым. - Я скажу тебе, что значит сложно. Сложно, это когда врачи ставят смертельный диагноз, но квоты на бесплатную операцию не дают. Сложно, это когда родные и близкие не могут тебе помочь, потому что сами находятся на грани выживания. Сложно, это когда у тебя отняли квартиру, потому что не можешь оплатить ипотеку, из-за того, что не в состоянии больше работать по состоянию здоровья. И в страховке, под звёздочкой твоё заболевание значится как «Кроме». Вот что сложно.
    А ещё, сложно выжить зимой на даче, стенки которой меньше десяти сантиметров. Жене в глаза смотреть сложно, и не плакать, что угробил её жизнь вместе со своей. Тем более, что ушла она. Сложно ему, ****ь. И мне, как видишь, терять вообще нечего. Я в любую секунду отъехать могу. И для меня единственное, что доступно, это выбрать то, как я это сделаю. И я решил быть честным. У меня больше ничего нет кроме этого. Абсолютно.
   Пахоменко не думал, что когда-нибудь снова сможет покраснеть от стыда. Но смог. Потом он взял протокол, и начал медленно рвать его на кусочки. Молча.
   — Шампанского нет. - сказал он наконец. - Но есть немного коньяка. Будешь?
   — Давай, чего уж там.

(Данный текст является литературным произведением и не отражает реальную картину мира).


Рецензии