В. Глава 6

6


     Я узнал его уже издалека, только что подошёл. Да и трудно было бы не узнать, конечно. Он сидел в коляске рядом с детской площадкой и наблюдал за детьми. Уже наступил вечер, и солнце садилось. Лучи освещали правильный пятиугольник песочницы, где копошилось несколько малышей. Их мамочки стояли неподалёку и о чём-то оживлённо болтали. А он сидел чуть в стороне, вроде бы и близко, но совершенно отдельно ото всех. Это я сразу увидел и заметил.
     Уже вблизи, шагах в десяти, мне стало видно и его лицо. Я подходил сбоку, и потому наблюдал его в профиль. Длинный, с лёгкой горбинкой, благородный нос, такой же, как и на фотографиях, уже не оставлял сомнений. Но вот всё остальное меня неприятно удивило. Я знал, что ему было сорок шесть лет. Однако человек, сидевший передо мной в коляске, не выглядел на сорок шесть. Дряблая, местами обвисшая кожа, морщины, заметные даже на щеках, почти седая голова, – это был уже старик, едва ли не глубокий. И ладно бы только лицо! Вся его фигура свидетельствовала об упадке и разрушении. Он сидел сгорбившись, высоко подняв плечи, и слегка наклонился вперёд, будто готовился к прыжку. Оказавшись вблизи, я понял, что он вовсе не наблюдал за детьми, как могло показаться сначала. Взгляд его был устремлён вниз, в землю. Он словно что-то очень пристально рассматривал, неподвижно и сосредоточенно. Но у его ног не было ничего достойного внимания – только песок и мелкий гравий дорожки. В какой-то момент мне даже подумалось, что он не в себе. Однако я побыстрее отогнал от себя эту мысль. В самом деле, не может же всё быть настолько плохо! Конечно, прошло пять лет с тех пор, как случилась катастрофа. И всё же  не такой это и большой срок. Не верил я, что человек способен так сильно измениться. Особенно – такой человек. Не могу сказать, будто он был моим кумиром детства, но я всегда относился к нему с большим уважением, пусть и заочным. А вот теперь он сидел передо мной в инвалидном кресле и казался очень… слабым. Да, слабым, даже, пожалуй, беззащитным. И это как-то сбило меня с толку.
     Тем не менее, нужно было начинать, не зря же я сюда пришёл. Вот только как подступиться к неподвижной согбенной фигуре, к человеку, который и не слышит сейчас ничего вокруг себя, а может, и не видит? Правильно ли его беспокоить, не лучше ли подождать? Но чего, спрашивается, ждать? Он может так просидеть хоть до темноты. У меня ведь тоже такое оцепенение иногда случается. Совершенно теряешь счёт времени.
     Я кашлянул и негромко, чтобы не испугать его, сказал:
     – Владимир Леонидович, разрешите побеспокоить?
     Он вздрогнул и поднял голову. Нет, пожалуй, тут не было оцепенения, и глубокой задумчивости тоже не было. Поразили меня ещё его глаза, внезапно и без всякого удивления уставившиеся на меня – они были почти чистого жёлтого цвета. Никогда не доводилось мне раньше видеть таких глаз. “Уж не болезнь ли это какая?” – мелькнула у меня мысль. Я постарался её отогнать и как можно более естественным тоном продолжил:
     – Надеюсь, я вас не отвлекаю?
     Вопрос, признаюсь, неуместный, но ничего лучше в тот момент придумать не удалось.
     – Отвлекаете? – переспросил он, буравя меня взглядом. Голос у него охрип, видимо, от долгого молчания. – Не от чего отвлекать, знаете ли.
     Приём оказался не из лучших, но отступать было уже поздно.
     – Простите, что я вот так внезапно… Возможно, следовало предупредить вас заранее.
     Он промолчал, по-прежнему не спуская с меня насторожённого взгляда своих жёлтых глаз. Тут я почувствовал, что краснею и начинаю сердиться на себя за то, что краснею. Никак не могу избавиться от этой вредной привычки стыдиться моего возраста. Тем более что и выгляжу я моложе своих лет. Больше двадцати одного мне никогда не дают. Да и двадцать пять – не бог весть что, конечно. Глупо, но такой уж у меня характер. И подумать только, разве не может человек и в двадцать пять чего-нибудь да стоить! Конечно, в моей профессии… в нашей профессии опыт особенно ценен. Однако нужно же его как-то получать. Замкнутый круг!
     Так или иначе, но я покраснел, и даже довольно сильно. Владимир Леонидович, разумеется, это заметил, не мог не заметить. Тем не менее, он продолжал молчать, ожидая продолжения с моей стороны. Пауза стала затягиваться, и ситуация получалась всё более нелепая.
     – В общем, – кое-как справился я, наконец, – у меня есть к вам одно дело. И я пришёл его обсудить лично, с глазу на глаз.
     Он не выказал никакого удивления, только чуть заметно нахмурился.
     – Дело? Не думал, что ко мне ещё могут… А как вас звать, кстати?
     – Извините, так неловко, я совсем забыл представиться. Меня зовут Аркадий.
     – Аркадий? Красивое имя. А как по отчеству?
     – Аркадий Сергеевич.
     – Что ж, стесняетесь, когда вас по форме называют?
     Это было не в бровь, а в глаз. Однако, заметив моё смущение, Владимир Леонидович не стал настаивать на вопросе.   
     – Дело у вас, говорите? – заговорил он вдруг очень официально. – В таком случае потрудитесь изложить. Я не люблю ходить вокруг да около, и в других тоже… не люблю.
     – Видите ли, – приступил я, стараясь подбирать выражения, – мне бы не хотелось говорить о нём здесь… в присутствии свидетелей.
     – Свидетелей? Это детишек, что ли, или этих мокрых куриц? – он небрежно кивнул в сторону молодых матерей.
     – Н-не совсем… – я инстинктивно понизил голос, опасаясь, не слишком ли громко была произнесен последняя фраза. – То есть, конечно, тут ничего такого особенно секретного, но всё-таки… было бы лучше в помещении.
     Он смерил меня оценивающим взглядом, что выглядело несколько забавно, учитывая наше взаиморасположение. Кажется, я даже слегка улыбнулся, несмотря на всю серьёзность разговора. Владимир Леонидович же улыбку мою, очевидно, приметил, потому что раздражённо произнёс:
     – Вы не смотрите на… мои конечности (я вовсе на них не смотрел, напротив, старательно отводил взгляд). Да, я короче вас. Процентов на сорок, наверное. Но это вовсе не делает меня короче вот тут, – он постучал длинным худым пальцем себе по лбу. – Не совсем я ещё старик, чтобы кое-чего не замечать. Вижу, вы сомневаетесь, стоило ли приходить. Знаю, я выгляжу не лучшим образом. Попробовали бы вы выглядеть лучше! И не обижайтесь, слышите, не вздумайте на меня обижаться. Потому что тогда ничего у нас не выйдет. 
     Он умолк и смотрел на меня, тяжело дыша. Этот монолог дался ему не без труда. Даже испарина выступила, что я немедленно про себя и отметил. Было видно, что вопрос он затронул болезненный, над которым часто думал. Да и неудивительно, в его-то положении, думать над этим.
     – Хорошо, Владимир Леонидович, – ответил я подчёркнуто спокойно и добродушно, – я не буду на вас обижаться, да и не обиделся вовсе. Но, возвращаясь к нашему делу…
     – Знаю, помню, – прервал он меня. – Непременно наедине. Что ж, тогда пойдёмте ко мне… Про себя бы мне лучше сказать – поедемте, ну да вас это не касается. Только сразу предупреждаю, хозяин из меня плохой. Да и живу я… не как архитектор. Вы на пустоту и разорение не смотрите, это всё наносное. И угощать вас тоже не буду ничем, потому что ничего и нет.
     – О, это совсем не нужно, я ведь к вам не чаёвничать пришёл.
     – Как вы сказали? – повернулся ко мне Владимир Леонидович. – Чаёвничать? 
     – Да, именно так.
     – Странно, я думал, так уже никто не говорит. Тем более в вашем возрасте. 
     Предательская краска снова бросилась мне в лицо. Ну почему все так пекутся о моём возрасте!
     – Если вы не против, – громко заговорил я, – давайте пойдём к вам, потому что у меня не слишком много времени…
     – Вот с этого надо было и начать, – пожал он плечами. – Нам вон в тот подъезд, третий. Эй, что вы делаете?
     Окрик был настолько резким, что я в испуге отдёрнул руки от коляски.
     – Мне показалось, что…
     – Покорно благодарю, – раздельно и с сарказмом сказал инвалид (сознаюсь, что в тот момент именно так его назвал про себя), – но в вашей помощи я не нуждаюсь. Могу отлично передвигаться сам, вот, посмотрите, – он засеменил руками, быстро проворачивая колёса коляски, и действительно довольно резво покатил по дорожке в сторону дома, так что не мне пришлось перейти почти на бег, чтобы догнать его.
     – Извините, я не хотел… я не знал…
     – Ну, хватит, – оборвал Владимир Леонидович, приостановившись. – Сам понимаю, что иногда всё это смешно выглядит. Но терпеть не могу, когда меня катают. Хуже ребёнка, в самом-то деле.  Вы мне только… с дверью помогите. Потому что в подъезде нашем дверь тяжёлая, и мне с ней не управиться. Иногда минут по десять жду, пока кто-нибудь пройдёт.  А всё остальное я сам, сам. Привык уже, знаете ли, за пять лет.
     И он с самым решительным видом покатил вперёд.