03 02. Глава вторая. День рождения

На фото офицер Дмитрий Делёв. Он назвал эту фотографию «Руха. Где-то возле медсанчасти.»



        Мы вернулись с брёвнами из кишлака. Целые и невредимые. Сдали брёвна старшине, «газон» отпустили в автопарк, а я попёрся к Рогачёву. Надо было как-то отмазаться насчёт патронов СПШ, которые мы извели в разрушенном кишлаке в приступе навалившейся на нас идиотии. Путём заранее разработанного хтрожопого плана я начал сдавать Рогачёвы тротиловые шашки и детонаторы, чтобы он не спросил про патроны. Всё получилось так, как я предполагал. Рогачёв встал в позу сломанной берёзы, полез в тумбочку чуть ли не вниз башкой, чтобы аккуратно вставить в ячейки картонной коробочки капризные, хрупкие детонаторы. «Под шумок» я спихнул СПШ, спросил разрешение быть свободным и драпанул из офицерской комнаты, высоко задирая колени, как северные олени.  Мне надо было отбежать как можно дальше, пока он не опомнился насчёт патронов.
       После того, как покинул зону поражения Рогачёвского подсрачника, я утёр пот со лба, размазал соплю под носом и принялся изо всех сил гордиться глубиной и проницательностью моего плана. Мы не можем позволить себе допустить мысль о том, что Рогачёву в Рухе было начхать на эти несчастные патроны.
       Видимо, этот день был выписан для нас, как очень удачный. Мало того, что нам не влетело за наши идиотские выходки в разрушенном кишлаке ни от душманов, ни от начальства. Нам в тот день свезло, так свезло! Как говориться - о, чудо! – бойцам выдали денежное довольствие за три месяца!
       Радостный и воодушевлённый я получил у старшины стопку «калабашек» (чеков внешпосылторга), распихал по карманам разноцфетные бумажки, довольный сам собою потопал в наш полковой магазин. Когда-то я клялся сам себе, что первую получку командира отделения израсходую на накрытие сладкого стола для пацанов. Потому что должность командира отделения – это сержантская должность, это для меня повышение. За повышение в нашей стране принято проставляться. Соответственно, я попёрся в «чипок», то есть в полковой магазин, дабы закупить ингредиенты для проставона.
      Поднялся я наверх по тропинке. Через кишлак Руха. Притопал к «чипку». Обнаружил там толпу солдат. Они, точно так же, как я, решили «опустить» свои деньги. Благосостояние военнослужащего в Советской Армии либо поднимается, либо опускается. В момент выдачи денежного довольствия благосостояние резко, скачкообразно поднимается. А в момент посещения полкового магазина это благосостояние может так же скачкообразно опуститься. Если военнослужащий примет решение израсходовать все деньги на получение удовольствия от чревоугодия, чтобы пожрать, как не в себя, как в последний раз.
     На всякий случай напоминаю: нас нормально накормили. Дали горячее первое, горячее второе. На третье дали компот и белого хлеба (вкусного-превкусного). Хлеба дали столько, что хоть обожрись. Тем не менее, целая толпа молодых организмов принесла свои деньги к «чипку». Мускулатура этих организмов славно поработала в горах. Теперь надо дать мускулатуре сладенького, чтобы восстановить глюкозно-гликогенный баланс.
       В силу ряда причин, все деньги «опустить» мне не удалось. Во-первых, потому что денег было много – за три месяца. Во-вторых, потому что я там был не один. В магазине была небольшая толпа, таких желающих, как я. Сладких продуктов могло на всех не хватить. В-третьих, советский солдат не может напихать себе за пазуху бесконечное количество банок сгущенки, пачек печения и баночек сока «Си-си». За пазуху советскому солдату помещается очень ограниченное количество банок. Гораздо меньше по объёму, чем в вещмешок.
     Я подумал-было, что лучше бы мне взять с собой вещмешок. Но, потом я отказался от этой мысли. Потому что вся эта гора мышц, желающих глюкозы, за вещмешок спустила бы меня с лестницы. То есть скинула бы с тропы обратно в батальон. Потому что голодные до глюкозы мускулы подумали бы, что им не хватит сгущенки.
     Как бы там ни было, часть денег, примерно размером в один оклад сержанта, я, таки, на сладости «опустил». Запихал покупки себе за пазуху, довольный пошел вниз к батальону. Со мной в компании оказались Серёга Ачкасов, Вовка Буруля и ещё пара пацанов из нашего призыва.
      В расположении батальона мы взяли 4 плащ-палатки, позвали ещё несколько ребят к нам в компанию и ушли к речке Гуват.
     На берегу реки мы расстелили плащ-палатки в виде большой скатерти, расположились вокруг неё, выложили сладости на импровизированный стол. Пацанов собралось много, сидели плотненько. Каждый что-то купил и принёс, но больше всех притащили Серёга Ачкасов и я.
     Андрюха Орлов, как всегда, чего-то балагурил. Ротную радиостанцию он сдал в каптёрку. В такой позе он мог оставить её без своего надзора, чем немедленно воспользовался и смылся с нами скоротать пару часиков в чревоугодии и сквернословии. Орёл махал «крыльями», тряс нестриженными желтыми «перьями» на голове и называл кого-то крестьянским сыном. Всё было, как всегда. Орёл был сгустком ума и сообразительности, все хихикали над его шуточками, на него никто не обижался. Подумаешь – крестьянский сын. Это не обидно.
- Серёга, а ты-то чего? - Обратился я к Ачкасову в суматохе шуточек Орла. - Я проставляюсь за повышение по должности. А ты чего?  Ты миллионер что ли? Или дочку миллионера по@бываешь?
- А я? – Серёга на секунду задумался. Затем грустно-грустно изрек:
 - В общем, считайте, что у меня сегодня День Рождения.
- Да ну, брось! Кого ты лечишь! У тебя в начале июня день рождения. – Орёл, не снижая тембра звука и скорости изложения, замахал крыльями на Серёгу.
- Похер это. – Серёга помрачнел ещё больше. – Похер, когда у меня день рождения. Я в последний раз проставляюсь. Меня скоро убьют.
    Стало как-то не смешно. Стало как-то грустно. Я знал, что у Серёги день рождения в начале июня. Мы с ним одного призыва, у нас у всех дни рождения весна-начало лета. А в тот день было одиннадцатое сентября. Какой, нахрен, день рождения? Бля, бредятина какая-то. На мистику что ли пацана пробило? Был бы в тот момент рядом Андрюха Шабанов, он быстро объяснил бы Серёге, сколько классов надо закончить, чтобы запомнить - мистики не бывает. Но, Андрюхи Шабанова возле «сладкого стола» не оказалось. А нас оказалось.
     Застолье скомкалось после выступления Серёги. Радужное настроение испарилось. Я всегда говорил – в Армии твоё радужное настроение быстро и квалифицированно изменят на противоположное. Этот факт установлен мной эмпирически, то есть это результат многолетних самоотверженных наблюдений. Спорить с ним бесполезно.
     Пацаны попытались угрюмо толковать Серёге «да ты брось», «да что ты». Но, это был детский лепет. Выступления в таком ключе ничего не меняли, только нагоняли ещё большую тоску. Пацаны сами нахохлились, понурили гривы. Все сидели, гоняли друг на друга волну меланхолии и угрюмой тоски.
       Вот зашибись получился «день рождения»!
       С подачи Ачкасова все вдруг осознали, что вокруг нас идёт война, а Железных Тумэров не бывает. Каждый из нас не железный. Я же говорю – был нужен нужен Шабанов. Он за такую мистику подколол бы, пристыдил, а потом перевёл бы в ржачку. Пацаны прожались бы, у них прорезался бы блеск в глазах, подбородок сделался бы приподнятым, вместе с настроением. А где я мог взять Шабанова в тот момент?
     На этой минуте печальной драмы я принял устойчивое решение. О том, что в следующую возможность погулять по полку я непременно пойду и разыщу Брата Андрюху. В тот тоскливый вечер время неумолимо двигалось к вечерней поверке. Я не мог уйти с территории батальона. Встать из-за «стола» и уйти по-английски тоже было неправильным действием. Поэтому я не встал и не пошел искать Шабанова. Я остался.
     Мы все мрачно поедали сладкие деликатесы, запивали их голландским лимонадом «Си-си». Мы не знали, что говорить или что делать в такой странный «день рождения». Я усилием воли заставил себя выговорить букву «т» в слове «странный».
     «Именниник» грустно смотрел себе под нос, вяло жевал печение «Альберт» и угрюмо молчал. Через полчаса, в грусти и тоске, мы кое-как завершили обратившееся невесёлым мероприятие. Собрали плащ-палатки и ушли в расположение роты. Каждый думал про себя всякую фигню, жалел испорченный вечер, жалел себя. А Серёга Ачкасов завтра погибнет.